Текст книги "И всё только начинается (СИ)"

Автор книги: Татьяна Кряжевских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== 1 ==========

– Вот ты баран!

– Да иди ты! ― Перец заржал, и Диман пихнул его. Перец, бугай в два раза шире Димана, только переступил, не переставая гоготать. ― Я же говорю, откуда я знал, что у неё сеструха есть?

– Хорошо, что не муж, ― философски заметил Рыжий. Он прикурил, скашивая губы в сторону, туда, где была зажата сигарета, выдохнул, запрокидывая голову вверх и глядя, как растворяется дым в морозном осеннем воздухе. Антон протянул руку:

– Дай тоже.

Рыжий, не глядя, пихнул пачку.

– А зажигалку?

– Дай говна, дай ложку. Может, и покурить за тебя? ― дежурно огрызнулся Рыжий.

– Не, это я сам, ― Антон чиркнул по искрящемуся колёсику, встряхнул рукой и с третьей попытки низкое пламя упёрлось в протянутую к нему сигарету.

– Ну что, погнали? Звонок скоро, и я околел уже. ― Диман втиснул руки в тесные карманы джинсов и поёжился, высоко поднимая плечи.

– Тох, ты идёшь? ― Рыжий обернулся. Антон мотнул головой.

– Не, я догоню.

Рыжий пожал плечами. Там, за почти безлистными деревьями было видно, как, ссутулившись, быстро идёт в школу Кир. Антон (несколько раз?) подряд затянулся, щелчком отбросил окурок и, выдохнув куда-то в сторону, побежал наперерез.

– Шшш, ― зашипел Антон, закрывая Киру рот. Кожа на щеках была прохладной, а губы, наоборот, тёплыми и мягкими. Он утянул Кира за угол и, даже не оглядываясь, сразу притиснулся к нему и полез целоваться. Кир коротко ответил и выглянул, проверяя, не видел ли кто.

– С ума сошёл? Заметят же.

Антон ухмыльнулся и подмигнул.

– А я не боюсь, ― и тут же, мгновенно меняя тему, спросил: ― Придёшь сегодня? У меня до ночи никого не будет.

Кир провёл ладонями по бёдрам, слегка задирая куртку, чтобы коснуться спрятанной под футболкой кожи.

– После уроков, ― больше предупредил, чем спросил Антон, исподлобья глядя на Кира.

– Приду, приду, ― усмехнулся тот и быстро скользнул зубами по его носу в полуукусе.

– Ай! ― Антон потёр нос ладонью. ― Жду! ― Он чмокнул воздух и выкрутился. Настроение было приподнятым, пакостливым и предвкушающим.

========== 2 ==========

Антон бросил на полотенце чистые трусы, носки, футболку и свернул в трубу. Только на газетку положить осталось, и хоть в баню иди.

– Я мыться! ― крикнул он в никуда.

На жужжащей стиральной машине спал кот, свернувшись клубком. Антон накрыл его свёртком и хлопнул дверью ванной. Кот лениво поднял голову, сощурился от света, вяло понюхал воздух и лёг обратно. Антон пакостливо ткнул его пальцем, с интересом наблюдая за реакцией. Но кот только сдвинулся от толчка и вытянул вперёд лапы, топорща когти.

Антон хмыкнул, стянул через голову футболку, снял штаны, трусы, бросил всё в ящик для белья, включил воду и прилип к зеркалу над раковиной, ища прыщи.

– Давай быстрее, я следующая! ― крикнула Ирка, прижавшись к двери. Антон передразнил её и показал отражению язык. Зеркало запотело и ничего не ответило.

Антон потрогал воду ― горяченная, крутанул вентиль с холодной и зацепил рожок душа на стойке. Дно ванны было тёплым, нагретым, как он любил. Антон задёрнул за собой штору, и вода застучала по полиэтилену, по плитке.

На подвесной полке в углу, по бортикам ванны стояли разноцветные склянки, флаконы, тюбики, баночки, странная штука с пупырышками из пластмассы и сморщенная светло бежевая якобы натуральна губка ― царство матери и Ирки. Строгий серо-синий единственный шампунь отца рядом с длинной, вытянувшейся от времени мочалкой. И рядом ― такая же Антохина.

Он быстро вымыл голову и, проведя пальцами над батареей начатых, целых, почти законченных флаконов, выбрал что-то для блеска волос. В самом углу Ирка прятала маленький тюбик с маской от прыщей. Антон основательно намазался, высунулся наполовину из ванны, опёрся о раковину и провёл рукой по зеркалу. В разводах воды отражалось белое страшилище с торчащими вверх, как ирокез, волосами. Он скорчил чудовищу рожу, кривляясь, сделал вид, что поёт, едва не запихивая в рот зубную пасту-микрофон.

Поскользнулся, чуть не выпал из ванны, залил пол водой и задёрнул занавеску обратно. Не быть ему панк-роковым певцом, расшибётся быстрее.

Антон открыл наугад розовый флакон с нарисованной клубникой размером с хорошее яблоко. Понюхал, поморщился от резкого синтетического запаха. Взял стоявший рядом, с разрезанным лимоном почему-то зелёного цвета и в брызгах воды. Лимон оказался лучше.

Он уже потянулся за мочалкой, и передумал. Налил прямо в ладонь. Густой гель, прохладный и отливающий перламутром, растёкся, проливаясь между пальцами.

Зажмурившись, Антон подставил лицо воде, провёл руками по груди, бёдрам, ягодицам, мазнул по мягкому члену. Сжал его крепче, и тело отозвалось тянущим желанием.

Шумно сотрясалась на отжиме стиральная машина. Слишком шумно, чтобы не воспользоваться. Он сжал пальцами сосок, потом другой, пока ещё мягко двигаясь кулаком по окрепшему члену. Под закрытыми веками роились видения. Кир – целующий его, обнимающий. Антон представил, как Кир опустился на колени, и что сейчас это не его ладонь, влажная от проточной воды, на члене, а рот Кира. Его губы, язык, его тепло.

Антону неоткуда было взять знание о том, каково это. У него не было, да и не могло ещё быть такого опыта, он вряд ли бы даже осмелился рассказать о своих фантазиях Киру. И его возбуждало само видение склонившейся перед ним тёмной макушки, обнажённых широких плеч. Фантомное ощущение ладони, стискивающей ягодицу, отводящей её в сторону, так, что всё становилось открытым напоказ, и даже прохладно там.

Антон прижался лбом к кафельной плитке, сморщился, как от боли, от яркого наслаждения, с бешеной скоростью дёргая рукой, и кончил, подаваясь бёдрами вперёд и напрягаясь всем телом.

Он постоял ещё, лениво смазывая пальцем стекающую вниз сперму. По груди, ногам текла белая глина маски сестры, смешанная с водой. Волосы облепили лоб, и бальзам размылся, попадая в глаза, нос, рот. Антон встряхнулся, снял рожок душа и убрал за собой, чтобы никто ничего не заметил. Стало хорошо и тоскливо. Захотелось выйти и сразу же позвонить Киру. Или написать, или сделать хоть что-нибудь, чтобы услышать его, а ещё лучше ― увидеть.

Антон быстро домылся, осторожно касаясь ставшей такой нежной кожицы члена, вытерся и выключил притихшую машинку. Кот снова поднял голову, с неушедшей плёнкой в глазах наблюдая, как Антон одевается. Он потрепал кота по голове, зачем-то сказал: «Эх, ты!», и вышел.

Через четверть часа он не придумал ничего лучше, чем отправить: «Здаров! Литру сделал?»

========== 3 ==========

Антон зашёл в комнату следом, ухватившись за косяк, низко наклонился назад с видом удивлённого вора, стоящего на шухере, вернулся обратно и мягко клацнул закрывающимся замком.

Кир уже сидел на кое-как заправленной кровати, привалившись спиной к стене с доисторическим узорчатым ковром и бордовой окантовкой. Чёрные джинсы, чёрная толстовка. Сантиметровый чёрный же тоннель в ухе, кольцо-орбитал выше, и наверняка такого же цвета футболка.

Антон подмигнул, подошёл ближе и сел ему на колени, расставляя ноги по обеим сторонам от бёдер. На экране компьютера у окна нетерпеливо подпрыгивал рисованный рыцарь, простаивая без хозяина. Комнату накрывал разливающийся из колонок транс.

Кир без нажима провёл ладонями от колена до пояса домашних штанов и спустился ниже, то ли удерживая, то ли не найдя, куда ещё деть руки.

– Говорил – никого, ― без обиды заметил Кир.

– Сейчас уйдут, ― тихо пообещал Антон, поддел носом нос Кира и быстро поцеловал в губы.

– Не зайдут? ― кивнул Кир на дверь. Антон шало, заговорщически улыбнулся и помотал головой. Они и раньше запирались от надоедливой Ирки, назойливого внимания матери, чтобы спокойно сидеть за компом. Теперь тоже… запирались.

– Что делать будем? ― Антон перехватил руки Кира, переплёл пальцы и прижал их к стене на уровне плеч. Кир выгнул бровь, посмотрел куда-то за спину Антона и дёрнул подбородком:

– Последний Варик?

– Ага, вчера привезли, только разбираюсь.

Кир полуссадил, полуспихнул Антона в сторону и прилип к монитору.

– А здесь что?… Эльфы Крови? Обалдеть, дайте два… Погоди, давай вот так попробуем… Не, не хочешь?.. Тох! ― Кир мельком обернулся и нетерпеливо махнул рукой.

– Мы ушли! ― крикнула из коридора мать и хлопнула входной дверью. Антон промычал в ответ всем сразу и вздохнул. Хотелось… Да чёрт знает, чего хотелось.

Даже находиться рядом, вот так близко, соприкасаясь друг с другом и то ли невзначай, то ли специально сталкиваясь руками, прижимаясь коленями, теперь стало волнительным до дрожи в пальцах и мокрых подмышек.

И Кир, наверное, это понимал или ощущал то же самое, не сдвигаясь с мёртвой точки флирта и летящих поцелуев.

– Что там у тебя? ― Антон облокотился предплечьем одной руки на спину Кира и заклацал по клавиатуре.

Спина под его рукой напряглась и через долгое мгновение опала вместе с задержанным выдохом. Антон скривил губы, пряча довольную улыбку.

– Чего расселся? Двигайся давай!

========== 4 ==========

Тёмно-синяя кнопка звонка торчала на белом пластмассовом прямоугольнике, уходя вверх проводами. Провода бурили стену и шли дальше в квартиру, оставляя вокруг себя обломанные края штукатурки.

Антон нажал на звонок и, дождавшись жизнерадостного «чиф-чиф-чиф», сжал ладони и поднёс ко рту, дыша на них теплом. Похолодало внезапно и сильно.

За дверью затопали, брякнул замок, дверь распахнулась и обдало знакомыми запахами квартиры Кира.

– Привет, ― Кир протянул руку, пожимая в ответ. ― Замёрз?

– Есть немного, ― Антон наклонился и клюнул его куда-то в щёку, пока Кир повернулся к выключателю. Вспыхнул свет в прихожей. Из гостиной, улыбаясь во все восемь зубов, покачиваясь, как старый морской волк во время качки, вышла Алька.

– И тебе привет, ― Антон присел на корточки, поставил рюкзак перед собой и махнул ей, подзывая к себе. Алька, довольная тем, что пришёл гость, сделала круг почета до гостиной и обратно, задрала футболку, оголяя круглый живот, и на обратном пути всё-таки дошла до Антона. ― Смотри, что у меня есть.

Он раскрыл молнию и достал из рюкзака маленькие стеклянные банки с детским питанием, упаковки из мягкого пластика и сок.

– У! ― воодушевлённо заметила Алька и начала собирать подарки. Подарки не умещались. Из рук постоянно что-то выпадало – то сок, то пюре. Стеклянные банки Антон предусмотрительно отдал появившемуся из кухни Киру. Тот сказал: “Спасибо, Тох!”, и скрылся обратно.

– А родоки где? ― спросил Антон.

– Умотали в гости, оставили вот на меня Альку. Последишь за ней, я пока ужин сделаю? ― ответил Кир с кухни.

– Последишь за мной, пока Кир ужин сделает? ― поинтересовался Антон у Альки. Та сосредоточенно пыхтела, поднимая снова выпавший сок, и ничего не отвечала.

Антон тихо подкрался и обнял Кира со спины. Руками, грудью Антон чувствовал, как напрягаются мышцы, пока тот быстро мнёт варёную картошку с молоком. Антон потёрся носом о шею и, отстранившись, подул.

– А Алька где? ― спросил Кир.

– Играет. Всё нормально, ей там надолго хватит.

– Да? ― Кир оставил картошку, повернулся к Антону и первый раз за этот вечер обнял его. Антон кивнул, улыбаясь, провёл пальцами по волосам, ероша их на затылке, и надавил, наклоняя к себе. Кир послушно потянулся к нему и его губы дёрнулись.

Было хорошо, было так хорошо целоваться с Киром. Губами, языком, всем телом ― прижимаясь близко-близко.

Что-то брякнуло и раздалось знакомое «У!».

– Алька? ― нахмурился Кир.

– Телефон… Чёрт, телефон! ― Антон вылетел с кухни, добежал до детской, вернулся обратно, бросился к открытой двери туалета и застонал. Алька старательно пыталась выловить телефон, лёгший мёртвым грузом на дно унитаза.

– Ну как, жить будет? ― Кир заглянул к ним, протягивая полотенце. Антон подул на аккумулятор, протёр его ещё раз и бережно положил на бельё, висящее на змеевике в ванной. Алька стояла рядом и сосредоточенно наблюдала за ним, покачиваясь на широко расставленных ногах.

– Опять сандаль где-то потеряла, ― заметил Кир. ― Пойду поищу.

Антон посмотрел на Альку, та и вправду стояла только наполовину обутая. Второй сандаль одиноко притулился в мусорном ведре. Антон оглядел размах бедствия: свой телефон, размотанную до втулки туалетную бумагу, метко брошенный сандаль ― и расхохотался.

– Вот вырасти, я тебе такое же свидание устрою, ― мстительно пообещал он Альке сквозь смех. Алька только вытянула руку вперёд, к разложенному и сушащемуся телефону, и сказала: «У!»

========== 5 ==========

Антон слышал, как тихо, глухо разнеслась трель звонка по квартире, хлопнула входная дверь, раздались голоса матери и Кира. Он ловко наколол поверх рисунка другой – ватман с набросанным в спешке натюрмортом – и замер. Сердце билось в предвкушении. Сейчас Кир снимет кроссовки, уберёт салатово-неоновые шнурки внутрь, повесит куртку, бегло, стесняясь, так, чтобы мать Антона не заметила, посмотрит на себя в зеркало, затянет завязки на капюшоне толстовки и пойдёт к нему.

Антон стоял с карандашом в руках и ждал. Когда Кир зайдёт, он сделает вид, что очень занят штриховкой тени от чайника или прорисовыванием складок драпировки, или гжелевым узором на чашке, или любой другой мелочью, на которые уже потратил полдня. Потому что четыре часа из пяти забрал тот, другой рисунок, скрытый до поры до времени от чужих глаз.

– Привет, – Кир неслышно приблизился со спины, то ли воровато поцеловал, то ли клюнул в затылок, и тоже уставился на рисунок. – Для художки делаешь?

– Ага. На завтра задали, – на ватмане, подбоченясь, сиял цветком округлый приземистый чайник, в стороны от него разбегались тонкостенные фарфоровые чашки, изысканно и элегантно опадала складками белая скатерть.

– Красиво.

– Что ты в этом понимаешь? – Антон, улыбаясь, развернулся, сунул руку подмышку и дальше, обнимая его, прижал ладонь к спине. – Оно ужасно.

– А я говорю красиво, – начал спорить Кир, улыбаясь в ответ. Антон замотал головой, повторяя «ужасно, ужасно, ужасно», наступая на пятящегося Кира, пока они оба не завалились на неубранную тахту.

– Меня что-то в бок колет.

– Это? – Антон вытащил из-под Кира карандаш.

– У тебя опасно.

– Враг не пройдёт, – пошутил Антон. За глупым разговором ни о чем он ловил, впитывал своего Кира. Его мимику, вибрирующий голос, интонации. Волнующее тепло тела, запах: туалетной воды, свежий и грубовато-мужской; травянистый – от волос, слабый запах пота, кожи, его собственный, который, как ни старайся, не опишешь. Они соприкасались лишь бёдрами, руками через одежду, и этого было чудовищно мало и уже достаточно, чтобы смущать и будоражить.

Кир приподнялся и подпихнул под голову подушку. Антон сел к нему боком, скрестив ноги по-турецки.

– Когда меня нарисуешь? – привычно спросил Кир. Антон промолчал, опустив взгляд на абстракцию из крыш на покрывале.

«Когда просидишь два часа на одном месте», – обычно отвечал он.

Там, в ящике тахты, под старым, проеденным молью одеялом, лежала секретная папка с рисунками. Первыми, нелепыми и смешными. На память. Дома, деревья люди. Другими: резкими, чёткими набросками. Лица, фрагменты, застывшее движение. И недавними, волнующими, сокровенными. Кир – улыбающийся, хмурый, задумчивый, спокойный. Синь глаз, чернота ресниц, короткая стрижка тёмных волос.

Ворот футболки, не скрывающий ключиц, кадыка запрокинутой головы. Или толстовки, мягкими складками ложащейся вокруг шеи. Стойка косухи до самого подбородка, а выше – намотанный витками шарф.

Плечи, шея, скулы, выхваченная мимика, отражение эмоций на лице в приподнятых бровях, дрожащей линии губ, в смеющихся глазах. Настороженных, внимательных. В мягкой улыбке и белозубой, открытой – в смехе.

И руки. На грифе гитары, пальцы, перебирающие струны. Сжимающие сигарету между указательным и средним. Ручку в щепоти. Расправленные на листе бумаги, удерживающие тетрадь.

Кир на холме, что за городом. На вышке – сетка железных балок, небо, взгляд, свитер, рюкзак. На балконе и аварийная лестница, окрашенная в зелёный, позади него.

Скетчи, графика, простые линии без прорисовки, с минимальной штриховкой. И тщательно проработанные, выверенные, доведённые до объёма карандашные рисунки.

Были и другие, которых Антон стеснялся. Показывать стеснялся, а ещё больше – себя в них, своих фантазий. Рисунок – это больше, чем фотография, простая констатация действительности. Это момент, которого не было, родившийся, оживший в голове художника.

И Антон не знал, как показать их Киру. Как Кир на них посмотрит, поймёт ли, о чём думал Антон, когда вёл линию плеча к кисти, очерчивал торс, окружности сосков с графичными вершинами-точками. Отдавал дань движению в небрежном наброске бедра, колена, голени, штрихами намекал на рёбра, мышцы живота и ставил кляксу пупка. Закручивал карандашом завитки паховых волос и аккуратно, не пошло, анатомично обрисовывал мягкий член. Или упругий, крепкий, с выраженной головкой. Руку – тыльную сторону ладони и пальцы, сжатые на нём, тело пробелами и запрокинутое лицо. Стыдный, жаркий рисунок. Почти скетч. Едва ли не портрет.

Антон стиснул за спиной согнутый пополам лист. На пробу. Посмотреть, как Кир отреагирует.

На этой же тахте, где сейчас сидел Кир, лежала Светка. Даже так, в карандаше были видны тёмные ореолы сосков, треугольник паховых волос между ног, запрокинутая за голову рука. «Лежащая обнажённая», блин.

Антон замер, ожидая реакции Кира, внимательно глядя на его сосредоточенное лицо.

– Что это? – выплюнул Кир.

– Ну… рисунок, – растерялся Антон.

Губы Кира дрогнули, и он весь подобрался, напрягся, как спортсмен перед стартом.

– Прикольно, чо. Нормально Светка позировала? Муж-то в курсе?

– Кир… – Антон не понимал, что так злит Кира. – Да ладно, это же просто так, для практики.

– Да я в курсе, какая у вас практика была. Ладно, я пойду, пора, – Кир затянул шнурки на капюшоне и резко выпрямился. Антон вскочил, перегораживая дорогу.

– Тебе же никуда не надо было.

– А я только что вспомнил, что надо. Видишь, как сила искусства на человека действует. Так что ты рисуй, не останавливайся, – Кир криво усмехнулся и тяжело надавил Антону на плечо прежде, чем отодвинуть его в сторону.

– Я с тобой! – Антон сорвался следом, на бегу натянул ботинки, сунул руки в куртку, намотал сверху шарф.

– Чего тебе там делать? Я с Алькой пойду гулять, – Кир шёл широко, ровно, ледоколом, не знающим препятствий.

– Значит, и я – с Алькой, – Антон гнулся, как стебель под ветром. Буря стихнет, трава распрямится снова.

– Думаешь, один не справлюсь? – Кир посмотрел на Антона искоса, тот прикусил улыбку и пихнул его локтём.

– А вдруг помощь потребуется. Нынче девочки такие пошли, глаз да глаз, – Кир толкнул его в ответ, они завозились, упали в снег. Кир придавил Антона тяжёлым телом, тот заелозил под ним ужом и запихал холодный комок под шиворот. Кир зарычал, не глядя, сгрёб снега в лицо Антону, Антон дотянулся зубами до его уха и прикусил.

Он первым запросил пощады:

– Сдаюсь! Сдаюсь! – задыхаясь, Антон постучал по земле раскрытой ладонью и со стоном выдохнул, когда Кир с него слез. – Вот ты отъелся на казённых харчах, чуть не раздавил, медведь.

– Тебя раздавишь, – усмехнулся Кир, протянул руку, помогая подняться и быстрыми, выверенными движениями ощупал. Цело, цело, что ему сделается. Зубы на месте, рёбра тоже, пальцы работают, а синяки дело наживное.

Альку они всё же забрали с собой. Та, увидев Кира и Антона в заснеженной уличной одежде, сама выгребла из ящика водолазку, кофту, бросила, побежала за валенками, забыла их на кухонном столе и напялила задом наперёд чужую огромную шапку.

– Идите, идите, нечего дома сидеть, – Кирюхина мать оперативно собрала Альку и выпроводила их. Строить снежную крепость, кидаться комками, валять друг друга по снегу, когда сверху с улыбкой, тыча в лицо мокрыми варежками, резиновой подошвой, неопределяемыми частями в дутом комбинезоне лезет Алька.

А потом греться под колючим шерстяным пледом в Кириной комнате. В его футболке и штанах, потому что свои мокрые насквозь и развешены флагами на извилистой змее обжигающего полотенцесушителя. Делать вид, что втыкают в телевизор и за дверью без замка лишь осторожно переплетать под покрывалом пальцы, бросать друг на друга беглые улыбающиеся взгляды. Чтобы потом также украдкой быстро поцеловать друг друга, словно отломить и унести кусок только что испечённого пирога, не в силах сдержаться.

– Мир? – тихо спросил Антон.

Кир завозился, словно ему всё стало вдруг мешать, колоться и жать. Антон ждал.

– Только не рисуй её больше, – буркнул Кир себе под нос.

– Не буду, – засветился Антон. – Это ты себя ещё не видел.

И подмигнул, глядя на обалдевшее лицо Кира.

Комментарий к 5

Как я пишу – раз в несколько месяцев – пусть будет статус “закончен”, а то там долгая песня ))

========== 6 ==========

– У тебя девочка, – Кир постучал своим телефоном об Антохин. – А у меня мальчик.

– Это почему ещё?

Антон втиснул потрёпанный жизнью Сименс в задний карман джинсов, похлопал себя спереди – ничего не забыл.

– Потому что у меня есть антеннка, а у тебя нет.

Кир покрутил перед носом «раскладушкой» с коротким отростком.

– А ты, значит, намекаешь? – Антон засмеялся, перехватил его руку. – Намекаешь, да?

Кир поиграл бровями, увернулся, отскочил в сторону, завёл руку за спину. Антон навалился на него, плотно прижимаясь, и переплёл пальцы.

Кир перестал улыбаться, посмотрел на него внимательно, лицом к лицу. В карих глазах при ярком солнце появлялась зелень. Внутри скручивало от волнения, тепла, близости; внизу живота трепетало.

Антон набычился, прижал подбородок к груди, словно собирался боднуть. Кир быстро чмокнул его в нос и отскочил.

– Ах, ты! – Антон кинулся за ним. Кир отгородился компьютерным стулом на колесиках, с азартом сдвинул его в одну сторону, в другую. – Схвачу, словлю, поймаю, покусаю!

Кир заржал, безошибочно узнавая фразу чарушинского Тюпы – вместе Альке читали.

Антон, воспользовавшись заминкой, вцепился в сиденье, дёрнул на себя и в сторону. Кир оттолкнул их обоих и кинулся в прихожую.

Антон, тяжело дыша, прижался спиной к стене у самой двери, как в засаде.

– Выходи, подлый трус! – крикнул он в коридор.

Ну и правильно – что Кир отстранился и сбежал, подумал Антон уже потом, на алгебре, под монотонный голос математички и гудение люминесцентных ламп.

Он погрыз заусеницу и посмотрел в окно. Енисей ещё морозился, скованный льдами, из набухшего серого неба лениво сыпался снег.

К Киру тянуло. Дотронуться, обнять, поцеловать. И всё остальное – тоже. Но всё остальное было странно, непонятно, страшно. Антон представлял и нет, как это может быть у них.

Киру тоже хотелось – он чувствовал. Трудно такое не почувствовать, прижимаясь друг к другу. Антон бы позволил прикоснуться к себе. Ну, ему казалось, что позволил бы. А Кир ускользал.

На школьной доске логарифмическая функция занудно принимала все значения на заданном отрезке. Антон бездумно переписал уравнение, пририсовал на полях сжатый кулак мировой революции.

Может, и правильно. Антон бы и позволил, и полез сам первым, а дальше-то что?

Эфемерно-понятное, скабрезное, грязно-запретное «трахаться» размывалось, когда Антон пытался вместить в него их двоих.

Раньше он был уверен: любовь без секса – извращение и книжная выдумка. Кто так не считает в едва семнадцать? Но Антон трахался со Светкой, на которую ему наплевать, и по дуге отводил руку от стратегических мест Кира.

А хотелось дальше, ближе. Сначала непонятно чего, когда от одних лишь взглядов в животе крутило так, словно отравился чем-то.

И всё большего и большего – когда догадался.

Чем этих взглядов, в которых Антон увидел, считал всё то же, что чувствовал сам – любование, непонимание, сомнение, оценивание, бессилие, желание быть вместе и чтобы обязательно своим, ревность, всё вперемешку. Чем долгих разговоров и споров обо всём подряд.

Большего, чем прогулок, компанией, вдвоём, когда пинали друг другу камень, как мяч, чтобы спрятать смущение, и вдруг ставших неловкими пальцев, обнявших низкое пламя зажигалки перед склонившимся к ним лицом.

Чем игр по сетке, переданных из рук в руки книг, дурацкой учебы, переписки в вк, в аське, по смс. Чем полудружеских объятий, невзначай закинутой руки на плечо, когда Антон вис на его шее, якобы пьяный и якобы в шутку. Когда Кир нёс его на руках, как невесту, и это всем казалось смешно, потому что ни у кого не замирало сердце.

Чем неуклюжего поцелуя, когда легче сразу под поезд, так страшно, так стрёмно и в животе не бабочки, а лишь бы не пронесло от волнения. И потом Кир ел одной рукой, поднимая по очереди то ложку, то хлеб, потому что другой не отпускал пальцы Антона, так смешно, и чертовски трогательно и приятно.

Но, оказывается, даже всё это может стать важнее секса…

– Трошкин, хватит мечтать! Грачи ещё не прилетели.

– Трошкин, даже не мечтай, они вообще к нам не прилетают, – резво откликнулся Рыжий.

Кто-то радостно заржал. Антон осклабился, передразнивая.

… Не важнее секса с Киром, конечно.

========== 7 ==========

– Что это? Что это, а? Я тебя спрашиваю!

У матери затряслись руки, она опустила их на колени, вместе с дневником, ярко исписанным красным. Как осквернённая вандалами стена. По полям окрысились его рисунки.

Мать вдруг осела, словно расплылась и тихо завыла, покачиваясь.

– Ну за что мне это, а? За что?

– Мам, ну не надо, мам, ну.

Хотелось обнять её, сказать, что она ни при чём, и это всё он сам, и он всё исправит.

– Не надо? Это тебе ничего не надо! Замечания одно на другом, двойки! Совсем скатился. О чем ты думаешь? О своих гулянках? Будешь дома сидеть до конца одиннадцатого класса! Никаких больше друзей!

Антон мазнул взглядом по её лицу. Жалость густо и плотно мешалась ненавистью, острой и точечной, как кончик ножа.

Бежать, не разбирая дороги, подальше отсюда. Забить на эту школу, на дуру-классуху. Что она вообще смыслит? Сидит на своей жирной жопе в жопе мира, блядь. На Большой земле никому нахрен не сдалась. Здесь королевишна. Другую хуй сыщешь, вот и упивается своей властью.

– Тебе мать совсем не жалко, да? Так хоть о себе подумай! Кому ты будешь нужен со справкой после школы? А ты добьёшься, ты ведь именно этого добиваешься? Со своими рисуночками. Что там у тебя, черепа? Кости? Красота какая. Вот их и будешь метлой на асфальте…

– Отдай! – Антон рванул дневник на себя.

Слова матери стегали кнутом. Сколько можно. А его, что, никому не надо было пожалеть? Он железный?

Мать, плотно сжав губы, неожиданно крепко потянула дневник обратно. Антон Снова дёрнул, картонная обложка пошла трещинами, как почва под ногами во время землетрясения.

Антон зло выпустил дневник – да подавись! – на бегу схватил куртку.

– Ты куда?

Втиснулся, влетел в кроссовки.

– Куда ты? – мать успела выскочить за ним в прихожую. Антон торопился, как убегал во сне от гонящейся за ним опасности с неясными очертаниями, когда сердце гулко ухает в животе и горле. – Стой! Стой, я тебе сказала!

Антон выскочил, не закрывая дверь. С силой хлопнул общей, коридорной.

Нотации она ему будет читать.

Ноги сами несли дальше, дальше вдавливая подошвами ядовитый адреналин в мёрзлую землю.

Кем стану, тем и стану.

Холода не было. Ветер бросал в горящее лицо снег ошметками, задувал в распахнутую куртку.

Дворником, грузчиком. Кем угодно, подальше отсюда. Как папаша – уплыла в туман белая фуражка.

Антон похлопал себя по куртке и скривился. Телефон остался дома, спасибо, блядь, большое. Заглянул на площадь – у Русалки кучковались, но чужие. Спустился по Советской. Дорог не много: в порту делать нечего – Енисей на подходе, всё убрали, только ставки на ледоход принимают.

Или плюнуть на всё, сбежать на лысую гору. Чтобы никого. За Советскую, за угольный порт и дальше. Антон потёр грудь. Сердце сумасшедше стучало сквозь толстый, грубый свитер. Внутри клубилось, взрывалось, бурлило, и вытягивало силы, выскребало до сосущей пустоты. Такую одиночеством не перешибёшь.

Пацаны нашлись в подъезде полузаброшенного деревянного барака. Пожал руки, оглядел, как запомнил, Кира. Диман махнул мутной бутылью:

– Будешь?

Здесь же и гнали, сосед, дядьВася, пока стоять мог. Потом их гонял, но не сильно. Больше боялся, что спалят всё к чёртовой бабушке, и взлетит полыхающий шифер как салют в Новогоднюю ночь.

– … а там сваи ещё и сосулищи, ебануться можно…

– Здесь дамы, не выражайся.

Антон кивнул – будет, выпил залпом штрафную и сразу вытянул белый стаканчик. Пальцы просвечивали сквозь хрупкие стенки.

– Пардон, не сосулищи, а сосули.

– Именно.

Кто-то засмеялся. Горло, пищевод обожгло. Антон замахал рукой. Кир втиснул в ладонь бутыль с газировкой. “Апельсин” настойчиво отдавал бытовой химией.

– Ещё? – с азартом спросил Диман. Антон согласился. Алкоголь благодушно развернулся, заполнил пустоту и утопил звенящую, яркую ненависть.

Кир поднял брови, но смолчал. Рыжий протянул долгое “о-о-о” .

Антохе это “о” не понравилось.

– Знаешь, Рыжий, – сказал он, прищуриваясь, – А странно, что так назвали именно тебя. Не знаешь, почему? Волосы-то у меня порыжее будут. Потому что ты всё время крайний?

Поймал странный взгляд Кира, заинтересованно-насмешливый и ещё непойми какой. Кир решал всё быстро и чаще – кулаками. Не в их районе, конечно, а так, в целом.

Антохе кулаками не светило. Разве что нарисовать портрет врага на туалетной бумаге, и это бесило. Зато нарывался он за двоих, за троих, и за всю компанию сразу.

– Брейк! – вытянула руку Ленка, словно не останавливать собиралась, а махнуть флажком, как в формуле. Рыжий подумал так же, сунул ей бумажную салфетку. Антон оценил и протянул ладонь.

Захотелось рисовать. Кира, прислонившегося к стене, спокойную улыбку, как он зевает. Даже Димана, и дурака Рыжего, и его Ленку. Мир благостно растекался обрывками лиц и разговоров. Про тригонометрию, котов, варик, рпг, Бураны и рыбалку…

Снег на лице ощущался словно сквозь толщу воды. Холодно, но мимо.

– …Тох, слышишь?

Антон промычал и вяло оттолкнулся. Чего лезет?

– Я тебя сейчас домой приведу. Ты заходишь и идёшь ровно налево, понял?

Антон завалился кулём на бок, Кир поймал его и поставил обратно.

Было ещё весело, уже тошно, расплывчато и сонно.

– Эй, сено-солома… Блядь. Тут хоть в Енисее выкупай, без толку. Слышишь, не гремишь, не падаешь и не мычишь. Кроссовки я тебе перед дверью сниму.

Антон одобрительно ухнул.

И зря. Мать вышла в прихожую сразу же, стоило им провернуть ключ.

– Он пил? – с тревожной, злой усталостью спросила она.

В доме пахло корвалолом, йодом – лекарствами.

Кир тихо согласился, Антон возмущённо обернулся к нему.

– Иди к себе, – махнула мать. Антон сжал зубы, презрительно отвернулся и, не глядя, совершенно ровно зашагал по коридору. Предатель.

========== 8 ==========