Текст книги "Полет к освобождению"

Автор книги: Татьяна КоВернега

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Татьяна КоВернега
Полет к освобождению

Информация от издательства

УДК 821.161.1

ББК 84(2Рос=Рус)6-44

К56

@ta.paz_

КоВернега, Татьяна

Полет к освобождению / Татьяна КоВернега. – М.: Де'Либри, 2021.

ISBN 978-5-4491-0778-7

Мы сами творим свою жизнь и выбираем путь. Мы можем жаловаться на то, что судьба к нам немилосердна, что она посылает нам испытания, которые, как нам кажется, мы не заслуживаем. Но это и есть самое главное заблуждение. Потому что все испытания, через которые мы проходим, не только не случайны, но укрепляют нас, делают лучше. Все в жизни, в чем мы нуждаемся, приходит в свой срок – когда мы готовы к этому. Каждый человек рождается для счастья, однако создать счастливое будущее невозможно, если не научиться отпускать обиды, которых у каждого скапливается предостаточно. Все зависит от нашего выбора – топтаться на месте или идти вперед, однажды взлетев к освобождению.

© Т. КоВернега, текст, 2020

© Cover artwork created by Pamela Cail, 2020

© Де'Либри, издание, оформление, 2020

Пролог

Очнувшись от резкой боли, Николай открыл глаза. Он лежал под перевернутым черным мотоциклом. Попробовал пошевелиться, но что-то мешало – руль застрял у него между ребер и приковал к земле. Не думая о последствиях, он с силой вырвал руль, быстро снял рубашку и перетянул ею рану: надо остановить кровь, он не раз это делал на фронте. Колеса мотоцикла продолжали незаконченное движение. Сознание было четким и абсолютно трезвым. На мгновение ему показалось, что опять война, снова взрыв вражеского снаряда… Постепенно Николай стал понимать, что произошло. Сердце бешено заколотилось.

«Жена! Где она?» Он вскочил на ноги и стал в оцепенении осматривать все вокруг.

Его жена оказалась неподалеку. Она лежала на земле, в нескольких метрах от дымящегося мотоцикла, и, казалось, отдыхала. Длинные косы рассыпались по зеленой траве черными ручьями, лицо было спокойным. На мгновение Николай подумал, что Люба в порядке и все обошлось. Он бросился к жене. Огромные медово-карие глаза Любы смотрели тихо в небо, сейчас они были особенно красивыми на побледневшем лице.

– Люба, Любочка! Что с тобой?! – Николай склонился над лицом жены и осторожно прикоснулся к нему своими ладонями.

Люба посмотрела на мужа далеким взглядом и тихо прошептала:

– Обещай, что будешь беречь дочек…

Взгляд замер. Широко раскрытые глаза устремились в небо. Молчаливая улыбка сомкнула губы.

– Нет! Нет! Нет! – кричал Николай, пытаясь что-то еще сказать, но вырывалось только рычание. – Что это?! Не может быть! Хорошая моя, очнись! Посмотри на меня! Ты не можешь умереть!

Но его Любовь не отвечала. Только первая вечерняя звездочка ответной искрой сверкнула в потемневших глазах. Николай стал быстро искать раны на теле жены, не обращая внимания на пронзившую резкую боль в боку. Ничего нет! Только предательски пенящаяся темно-красная струйка не переставала течь из бледных губ!

Он взял ладонями любимое лицо, осыпал его поцелуями. Тело жены пробивала мелкая дрожь. Николай прижал к себе Любу, пытаясь отдать все свое тепло, свои жизненные силы, уберечь от гибели. Бережно положил ее голову на свое плечо.

Он не умел молиться, но сейчас ему была так необходима Божья помощь!

– Господи, помоги! – Все, что он успел произнести, прежде чем стремительно провалился в бездну, полетев сквозь быстрые кадры старого, почти забытого фильма из прошлой жизни.

Миколка

Все вокруг было залито закатными лучами солнца. Белые стены украинских хат-мазанок, выглядывающие среди цветущих яблоневых садов, отражали розово-оранжевый отблеск заката. В селе было тихо, только издалека доносилось редкое мычание коров, возвращавшихся с лугов к вечерней дойке.

Последний запоздавший луч проскользнул по цветущим мальвам, мягкой траве, заглянул в распахнутую настежь дверь маленькой белой хаты, осветив земляной пол, на который присела, ища опоры, молодая женщина, прижимая к своей груди полугодовалого ребенка.

На пороге хаты стоял невысокий человек средних лет, нервно сжимая в натруженных руках шапку. Его густые черные волосы паутинкой покрыла седина. В темно-зеленых глазах отражались боль и вина. Он в нерешительности стоял у порога своего дома, понимая, что, преступив эту черту, этот порог, он навсегда уйдет из своей прошлой жизни. Из жизни, где останутся его любимые дети, когда-то горячо любимая жена и много радостных дней в их бедной, но счастливой хате. Миколка, его сын, его маленькая копия, оторвавшись от своих сестер, подбежал к отцу и вернул к происходящему.

– Батя, не уходи! – испуганно закричал Миколка, схватившись за отцовскую ногу. Он старался удержаться на ней, повиснув всей тяжестью тельца шестилетнего ребенка на тяжелом кирзовом сапоге. – Не уходи! Не бросай меня, – просил маленький мальчик, заливаясь слезами. Ему было страшно от непонимания происходящего, но он чувствовал, что сейчас случится что-то плохое, что этого нельзя допустить.

На полу, с маленькой сестричкой на руках, сидела растерянная молчаливая мать. Ее черные косы были аккуратно уложены венком вокруг головы, оттеняя бледное лицо. Казалось, что слова застыли на онемевших губах. Две девочки постарше стояли в углу комнаты, прижимаясь друг к другу и готовые вот-вот расплакаться.

Отец, прикрывая руками мокрые от слез глаза, отвернулся от жены: «Нужно уходить! Не могу все это видеть! Не могу их больше обманывать! И не смогу жить здесь, задохнусь без любви!» Он резко вырвал свою ногу из цепких рук сына и, не оглядываясь, быстро выбежал во двор.

Миколка растирал на щеках маленькими грязными кулачками ручьи слез, которые не переставали течь из испуганных глаз. Он выбежал за отцом.

– Я буду послушным! – кричал он вслед убегающему отцу. – Я буду делать все, что ты скажешь!

Но отец, не оборачиваясь, быстрым шагом вышел за ворота и почти побежал по пыльной дороге, которая вела на другой край села.

Миколка вернулся в хату, где еще вчера они с сестрами весело смеялись, когда батька их по очереди подкидывал к потолку своими сильными руками.

В доме было тихо и страшно. Мать лежала на земляном полу, свернувшись клубком. О том, что она жива, можно было понять по изредка вздрагивающим плечам. Старшие сестры сидели испуганные, забившись в угол. Только самая младшая ничего не понимала и продолжала улыбаться, играя своими ручонками.

«Как же так?! – пронеслось в голове мальчика. – За что он так с нами?» Слезы высохли. Он как будто повзрослел на несколько лет. В его широко распахнутых зеленых глазах загорелась искра обиды за себя, за маму, за сестер.

«Пусть бы он меня поколотил, – не переставал думать Миколка, злость клубком заползала в его сердце, – только бы не уходил!» Но отца не было. Миколка знал, что он не вернется, знал, куда он ушел. Миколка видел их однажды в лесу, на поляне. Рядом с отцом сидела молодая красивая девушка. Это была школьная учительница, которая недавно приехала работать к ним в село. Отец нежно обнимал ее и поправлял рассыпанные по плечам волосы. Ревность и обида за маму залили тогда лицо маленького мальчика. Он убежал с места преступления, понимая, что говорить об этом нельзя никому.

Потом были как бы невзначай оставленные кем-то цветы на калитке в их дом, цветы с той самой лесной поляны.

Иногда, притворившись спящим, Миколка с испугом слушал по ночам, как шепотом ссорятся мать с отцом. Все чаще из уст матери звучало слово «коханка».

– Не плачь! – подбежал Миколка к матери. – Я буду защищать вас, буду помогать во всем, никому не дам обидеть!

Мать крепко обняла сына, и громкие рыдания прорвались наружу.

– Пусть уходит, – с обидой, пробившей насквозь все маленькое тело, проговорил Миколка, – никогда ему этого не прощу! Заколочу все двери и ворота, ни за что не пущу его больше к нам в хату! Пусть живет со своей коханкой, раз она ему милее нас! – Он сжал всю свою злость в маленькие крепкие кулачки, чтобы она никуда не убежала.

Миколка старался помогать и поддерживать свою маму и сестер после ухода отца. Теперь он был единственным мужчиной в доме, поэтому стремился взять на свои детские плечи больше ответственности за семью. Не дожидаясь просьбы матери, он носил воду из колодца, колол дрова; на заре, когда еще все спали, растапливал печь, чтобы в хате было тепло. Помогал матери и сестрам в огороде.

– Кормилец ты наш! – с гордостью и тоской говорила мать, когда он приносил домой из леса корзины грибов и ягод, заготавливал лечебные травы.

Лес был для Миколки вторым домом, даже больше. Здесь, укрывшись в гуще деревьев, он чувствовал себя счастливо, здесь он был свободен. Деревья перешептывались между собой пышными кронами, встречая своего маленького друга. Цветущие поляны открывали ему свои объятия и радовали взгляд, мягкий шелест высокой травы убаюкивал и успокаивал Миколку. Здесь он погружался в свой неповторимый волшебный мир с сотней оттенков зеленого, наполненный ароматами земляничных полян, грибов, лесного меда. Он любил с разбегу нырять в красно-фиолетовое море иван-чая, утопая с головой в волнах этих гордых цветов. Он словно смывал с себя все беды и тревоги. Иногда, наполнив корзину лесными дарами до краев, мальчик ложился на поляне среди цветущих ромашек с синими колокольчиками и, прикусывая кисло-сладкую травинку, долго смотрел на скользящие по небу причудливые картины из облаков, стараясь разгадать их значение. Миколка часто засыпал под занимательный рассказ своей небесной книги, дочитать которую было невозможно.

Но больше всего он любил рыбачить и наблюдать за озером на рассвете! Когда по легкой ряби светлеющей после ночи серебристо-серой воды начинали скользить легкие лучи восходящего солнца, наполняя ее своим отражением. Торчащий из воды самодельный поплавок на удочке замирал под утренний многоголосый хор разбуженных лягушек, перекличку просыпающихся птиц и становился невидимкой для рыбы. Солнце медленно всходило, наполняя небеса розово-голубым светом. Его лучи бесшумно ползли по лугам, окутанным предрассветным туманом, и растворялись в отблеске сверкающей утренней росы! Миколка, щурясь, пытался разглядеть наполненные солнцем капли на траве, рассыпанные невидимым волшебником. Он смотрел, не отрываясь, пока свечение не пропадало, пытаясь разгадать тайну увиденного волшебства.

Здесь Миколка забывал про голод, который болью отзывался в его животе. В это страшное людоедское время тридцатых годов XX века, во время раскулачивания большевиками крестьян, от голода умерли много людей, особенно в деревнях, когда забирали последнее. Голод пришел и в их село. Лес, озеро, маленький огород помогали выживать, и конечно же хлеб, который приносила мама. Хлеб голодным детям передавал отец, он работал на мельнице. Миколка не знал об этом. Каждый раз матери приходилось придумывать различные истории о появлении хлеба в доме, чтобы накормить сына. Миколка не хотел принимать от отца никаких «подачек»! Он не хотел понимать, что в эти голодные годы, когда люди умирали семьями, трудно было бы выжить без отцовской помощи.

Миколка подрастал, становился красивым крепким юношей, талантливым в учебе, любопытным к знаниям, трудолюбивым. Зеленые глаза игриво поблескивали из-под черных бровей, следя за сельскими девчатами, которые отвечали на лукавый взгляд веселым смехом. Непростая сельская жизнь сделала характер юноши твердым и упрямым.

Об отце он старался не вспоминать, хотя жили они недалеко друг от друга, по разные стороны села. Сын спрятал свою боль в душе, укутал обидами и закрыл семью замками. Когда Миколка издалека видел отца со своей коханкой, он быстро убегал на другую сторону улицы.

– Если зайдет к нам во двор, – однажды сказал он матери, – зарублю!

И в его глазах загорелся знакомый огонь ненависти, который так пугал мать. Отец не приходил.

* * *

Война началась неожиданно. Никто не мог понять, что произошло. Казалось, что скоро все закончится, произошла какая-то ошибка. Это была Вторая мировая война. Она пришла надолго, со всей своей мощью разрушителя и убийцы.

Односельчане столпились возле военкомата, мужчины молча курили и ждали своей очереди записаться в число добровольцев. Миколке еще не было и семнадцати.

«Я должен идти на фронт, – думал он. – Я не смогу здесь сидеть и ждать, чем все закончится. Почему кто-то, а не я должен защищать моих сестер, маму, мое село?» Молодая юношеская кровь бурлила в нем и звала на подвиги. Да и очень хотелось доказать отцу, какой он смелый и взрослый. Этот мальчишка даже на самую малую долю не мог представить то, что его ожидает.

– Сколько тебе лет, сынок? – Вопрос присланного из города военного прозвучал совсем не строго.

– Восемнадцать исполнилось, – не моргнув глазом, ответил Миколка. И это была первая ложь в его жизни.

Человек в форме, сдвинув фуражку набок, почесал затылок и с грустью сказал:

– Маловат ты, сынок, для восемнадцати лет, – и сурово продолжил: – Но гады фрицы приближаются! Защищать нужно нашу Родину.

Искать Миколкины документы было негде, да и времени на это не было. Его записали в пехоту. По лицу парня пробежала гордая улыбка, сами по себе расправились плечи, он как будто бы сразу же повзрослел.

В эту минуту с горечью и давно забытым чувством нежности Миколка почему-то подумал об отце: «Война. Ведь мы можем больше никогда не увидеться». Но упрямец тут же отогнал от себя накатившую слабость. «Я приду домой в орденах, с победой! Пусть он увидит, кем я стал без него!» – и по-мальчишески гордо поставил точку в своих мыслях.

После, по прошествии многих лет, Николай никогда не говорил о войне, даже когда она была далеко позади. Не мог смотреть фильмы о военных событиях, читать книги, объясняя тем, что никто и ничто не может описать эту раскаленную лавину горя и ужаса. Николай до конца жизни пытался понять, как могло случиться, что амбиции нескольких человек привели к гибели десятков миллионов людей.

* * *

На фронте, в пехоте, молодым мальчишкам-солдатам наливали спирт, чтобы не было так страшно. После выпитых «боевых ста грамм» было проще идти в атаку, и царивший вокруг кошмар пугал уже не смертельно. По призыву командира солдаты-пехотинцы, среди которых было много молоденьких ребят, выскакивали из своих окопов и мчались с криками «Ура! За Родину!» навстречу огню. Вражеские пули косили их, как траву, взрывы разрывали на мелкие части тела и разбрасывали по полю. Мало кто достигал указанного рубежа, но там их поджидали вражеские штыки и рукопашный бой. Беспощадная рука смерти прижимала к земле, не разбирая, кто стар, кто млад. Миколка бежал в атаку по мокрому от крови полю, усеянному мертвыми и ранеными людьми, спотыкаясь об изуродованные тела своих товарищей, с которыми еще вчера шутил, делился надеждами и мечтами о будущем, рассматривая вместе с ними маленькие фотокарточки родных и близких.

В тот день была холодная осень. Их пехотный батальон попал в окружение. Комбат и большая часть состава батальона погибли. Солдаты сидели в окопах под проливным осенним дождем в ожидании неизвестного. Вдали уже четко вырисовывался серый строй немецких шинелей, которые ровными шагами двигались на них. План врага был понятен: сомкнуть в кольцо, чтобы беспощадно уничтожить остатки батальона. Оставался только один последний выход – лес, в котором можно было укрыться.

Голос молодого лейтенанта прозвучал по-взрослому сурово и уверенно:

– Солдаты! Беру командование на себя! Слушайте мой приказ! По команде встаем и бежим к лесу! Не останавливаясь! Вы, – и он указал на малый отряд бойцов, – прикрываете отход остальных – и за нами следом! Прорвемся! – По-пацански глубоко натянув фуражку на голову, уверенно и со злостью прокричал он: – Не дадим фрицам поганым нас здесь, на своей земле, закопать! Если уж погибать, так не трусами! – Он вытащил из кобуры пистолет. – Вперед! За мной! – И бросился в сторону, где немецкие серые ряды еще не успели сомкнуться, к лесу.

Солдаты, не раздумывая, поднялись из окопов и побежали за лейтенантом. Несколько десятков пехотинцев остались в окопах, прикрывая своих товарищей от вражеских пуль встречным огнем и давая возможность им добраться до леса. Никто не уходил со своей позиции, не пытался спастись от приближающегося врага. Эти молодые парни, эти герои, понимали, что останутся здесь навсегда.

«Нужно добежать! Лес спрячет, он всегда помогал! Там жизнь! – пронеслось в голове Миколки. – Еще немного, вот уже деревья. Прорвались! Мой родной лес!» Надежда и радость наполнили его. «Но что это? Почему я упал? Ничего не чувствую!» И в эту минуту жгучая боль пронзила его насквозь, рассекая спину раскаленным серпом, пройдясь огнем по ноге. Он упал лицом на зеленый мох. Боль лишила сознания.

Однополчане подхватили молодого солдата под руки, вскинули на свои плечи и скрылись вместе с ним в густом лесу.

Очнулся Миколка уже в госпитале, долгое время пролежав без сознания.

– Ну, наконец-то! – услышал он рядом голос пожилого мужчины. – С возвращением, сынок! А то мы уж и надежду стали терять!

Миколка увидел наклонившееся над ним лицо отца.

– Батя?! – Слезы подкатили к горлу и предательски полились по исхудавшему, измученному, бледному лицу.

– Батя я тебе! Батя! – заботливо проговорил незнакомый человек.

Когда мимолетный туман рассеялся, Миколка понял, что обознался.

– Ты поплачь, поплачь, сынок, полегче будет. Плачешь – значит, живой! Теперь все будет хорошо. Молодой, выберешься! – И он поправил своей единственной рукой упавшее с неподвижного тела парнишки одеяло.

Начались нескончаемые дни лечения в госпитале, дни, наполненные болью и страданием. Осмотры, консилиумы и тревожный шепот за дверью и, как приговор, заключение докторов: «Сложное ранение ноги, почти выбита часть кости. Но самое тревожное – это ранение позвоночника. Движения ограниченны. Ходить не сможет». Для молодого парня все это прозвучало как-то очень непонятно, он не поверил в вынесенный медицинский вердикт.

Проходили недели, месяцы… Миколка продолжал неподвижно лежать в кровати, получая стыдную заботу от молоденьких и красивых медсестер.

«Не может быть, чтобы я навсегда был прикован к постели, – думал он. – А как же рыбалка? Как же мой лес? Нет! – упрямо думал он. – Я с этим не согласен! Со мной этого не может быть! Я буду ходить, чего бы мне это ни стоило!» – с настойчивостью и абсолютной уверенностью закончил свою мысль. С силой сделал рывок и попытался подняться, но резкая боль уложила его обратно.

«Если болит, значит, живое и должно двигаться! – пришло к нему понимание. – Значит, все зависит от меня! Ведь дома, в селе мы всегда обходились без докторов. Нужно очень захотеть!» – вспомнил он слова мамы.

Он понимал: чтобы вернуть способность ходить, нужно двигаться, чего бы ему это ни стоило. Начались долгие недели, месяцы, годы непрерывного труда над своим телом. Миколка был упрям, он знал, что справится. Не сдаваясь ни на один день, он боролся за свою полноценную жизнь, преодолевая порой нечеловеческую боль. Молодость и характер брали свое: тело медленно стало восстанавливаться.

Девчонки-медсестры с интересом заглядывались на молодого красивого чернявого парня с большими зелеными глазами и бледным лицом. Он же не переставал заигрывать и шутить с ними. Когда очередная смущенная от такого внимания медсестра убегала, Миколка вздыхал:

– Красивые девчата, но все такие высокие, как на подбор!

– Ну-ка! Попробуй потаскать нас, бугаев, – ответил ему угрюмо сосед по палате, у которого тоже были перебиты ноги. – Как их плечи только выдерживают нас?!

– Порадуюсь от женского внимания, пока лежу! – продолжал Миколка. – Почувствую себя крутым парубком! А то мало что не высоким уродился, так пули еще дупло в ноге сделали, прибрав для этой конструкции пару сантиметров, и позвоночник скукожился. Когда встану, девчата увидят, какой я великан, да как побегут в разные стороны!

И палата наполнялась смехом от очередной его шутки. Миколка не был высоким, но и низкорослым его тоже нельзя было назвать. А шутить и смеяться он очень любил.

Именно тогда, когда он был прикован к постели, пришла к нему мысль стать врачом. Через несколько лет, на удивление всем врачам, Николай будет ходить, правда, с помощью палки, до конца жизни преодолевая жгучую боль в раненом теле.

Его любовь

Послевоенное время было очень бедным. Но гордость и радость от победы давала людям силы надеяться на счастливую жизнь. Если они одолели такого гада, то остальные беды не страшны, справятся, лишь бы не было войны. Эта мысль, посеянная правительством в головы настрадавшихся людей, выращенная на беде и политая кровью, прорастет через десятилетия и дойдет до наших времен неизменной, умело отводя и закрывая собой множество насущных проблем многострадальной страны, в которой будут продолжать манипулировать людьми, чтобы сохранить над ними власть.

Долгие четыре года Николай пролежал в госпитале небольшого украинского городка Умань, два из них он был прикован к кровати. Только огромная сила воли и жажда полноценной жизни подняла и поставила молодого парня на ноги. Годы лечения он не тратил зря: одновременно с учением ходить заново получил профессию зубного техника. После выписки из госпиталя Николаю дали направление на работу в областной центр, город Хмельницкий. Несмотря на инвалидность, он был достаточно привлекательным для женского пола. Вот только фронтовая привычка – выпить свои «сто грамм» – привязалась крепко. В послевоенное время среди бывших фронтовиков это считалось нормой…

Молодость и желание любить брали свое! Николай познакомился на работе с девушкой Майей и, не успев понять, любит ее или нет, быстро женился. Прожив короткое время с молодой женой, понял, что семейные отношения без любви похожи на мучения – это унизительно по отношению друг к другу. Майя и Николай расстались. Началась долгая холостяцкая жизнь.

Прошли годы. Николай так и не смог никого встретить, с кем бы хотел прожить всю оставшуюся жизнь. Он почти смирился со своей участью и решил, что будет жить один. «Видимо, такая у меня судьба», – частенько думал он.

Последним местом его работы был поселок Берездов, под Хмельницким, где укомплектовывалась новая поликлиника и требовались специалисты-медики.

Все случилось неожиданно, на празднике у одного из друзей.

Он увидел молодую красивую девушку невысокого роста, с умным задумчивым взглядом.

– Из Одесского университета, по распределению, работает в Хмельницком, сюда приехала с проверкой хлебобулочного комбината, – услышал он за спиной веселый голос своего товарища, который не мог не заметить пристальный восхищенный взгляд Николая.

Черные волосы девушки были заплетены в длинную толстую косу, которая тяжелым грузом лежала перекинутой через плечо своей хозяйки. Огромные карие глаза на смуглом лице светились теплым медовым светом. Их взгляды встретились. Это была Любовь! Мир заиграл новыми красками, все ожило и стало вдруг очень понятно, зачем нужна она, эта жизнь!

«Боже милостивый! Что со мной происходит? Разве такое возможно?» – мысли стремительно наполнили голову и ударили в лицо.

– Николай, – протянул он первым руку.

– Любовь! Можно просто Люба, – улыбнулась в ответ девушка и прикоснулась своей рукой к его твердой ладони.

«Я не хочу отпускать эту руку никогда», – пронеслось в голове Николая.

«Он будет отцом моих детей», – мелькнуло в голове Любы.

«А может, у моего отца было точно так же с его коханкой?» – почему-то неожиданно для себя подумал Николай. На пару минут ему показалось, что он все понял и даже готов простить отца.

«Может быть, с ним было так же, как со мной сейчас? – снова спрашивал он себя. – Нет, нельзя так думать!» И волна гнева мгновенно напомнила о себе.

Любе и Николаю было хорошо вместе. Молоды, полны планов и надежд, а самое главное – любили друг друга.

Люба не знала украинского языка, и Николай помогал ей в общении с местными жителями. В этих местах на русском языке говорили немногие. Он рассказывал о местных обычаях и культуре, читал стихи украинских поэтов, иногда свои, знакомил с народными украинскими песнями. Любе было интересно и хорошо с ним. Все им нравилось друг в друге. Чувствуя, что не могут друг без друга, вскоре сыграли скромную свадьбу, пригласив самых близких друзей. Люба переехала в Берездов, к мужу, где она продолжала работать по специальности. Началась новая счастливая семейная жизнь.

Через год Любовь подарила ему маленькое повторение себя – красавицу дочку, с темными волосами, медово-карими глазами на смуглом маленьком личике. У Николая замирало сердце, когда он смотрел на это милое дитя. Они так и решили: будет Милой!

Николай продолжал работать в поликлинике. Ему нравилась эта работа, он был аккуратен и внимателен, трудолюбив, но из-за фронтового ранения все сложнее приходилось выполнять профессиональные обязанности. Он не мог долго сидеть, что требовалось при работе с пациентами, боль напоминала о себе, он вынужден был уйти из поликлиники. Через какое-то время он переквалифицируется на другую медицинскую специальность – рентгенолог, что было близко к его страсти и увлечению фотографией. В те времена не у многих в семейных альбомах было более пяти – десяти фотокарточек. Николай создавал альбом за альбомом из фотографий своей любимой дочки, оформляя их изысканными фоторамками. Снимки Николай делал талантливо и почти профессионально. Пройдет время, и он применит этот талант, соединив с медициной; став хорошим врачом-рентгенологом, он сделает несколько полезных предложений в этой области, которые будут опубликованы в научном журнале. А пока приходилось временно быть без работы…

Через три года родилось второе чудо! Очень уж он ждал, что этим чудом будет сын, и даже имя ему придумал – Иван-Ивасик! Но родилась златовласка с зелеными глазами. Ее назвали Иванка.

Николай взял маленькую девочку на руки. От дочки сладко повеяло материнским молоком и детской свежестью. В маленьких сверкавших глазах-звездочках, как в зеркале, отражались его глаза, полные слез. Дочка была отцовской уменьшенной копией. Нежные и волнующие чувства наполнили сердце, перемешавшись со страхом за этот родной теплый комочек.

– Ты у меня вырастешь красивой и смелой! Никому не дам тебя в обиду! Жизнь за тебя отдам! – тихонько прошептал он дочке.

Почему же некоторые отцы забывают о тех чувствах, когда впервые брали родившегося малыша на руки? Ставят в приоритет личные интересы, лишая детей отцовской любви. Отстраняясь от воспитания своего ребенка, делают его путь сложным, иногда трагичным и этим же наказывают себя самих!

– Мне по закону пора на работу выходить, – сказала как-то Люба спустя пару месяцев после рождения Иванки. – Яслей в поселке нет, как с детьми справляться? – И, помолчав немного, добавила: – На помощь моя младшая сестричка Рая обещала приехать, как только школу закончит. Это уже совсем скоро, но у нас жить негде, одна комната всего.

– Не волнуйся, Любонька, что-нибудь придумаем, – ответил Николай и задумался.

Через пару дней он сделал жене не простое для себя предложение:

– Давай переедем на время в мое село, там мама, сестры. Они помогут с детьми. И сестричке твоей будет где разместиться. С огородом и лесом всегда легче прожить. Ты знаешь, это совсем недалеко отсюда.

Люба с благодарностью улыбнулась. Она понимала, как нелегко было ее мужу принять такое решение. Вернувшись с фронта после госпиталя, Николай ненадолго заехал домой повидать мать и сестер, с отцом он так и не захотел встретиться. Он старался пореже приезжать в родное село, чтобы не увидеться с ним случайно.

– И еще, – тихо добавила Люба, – мне по должности положены мотоцикл и водитель. Не хочешь поработать? – Стараясь разглядеть, не обидела ли она мужа своим предложением.

– Конечно! – с готовностью ответил Николай. – Мне же кормить семью нужно. – И, весело подмигнув, продолжил: – Технику люблю, водить умею! Так что есть у тебя водитель, который готов отвезти в любое время, куда пожелаешь!

Николай нежно обнял жену за плечи и поцеловал в сплетенные вокруг головы косы, пахнущие пьянящим ароматом лесных трав.

Родное село Николая называлось Соболевка. Может быть, когда-то давно в здешних лесах водилось много соболей, но старожилы не помнили таких времен. Село стояло среди густых лесов, так что его название могло быть вполне оправданным. Аккуратные, небольшие, обмазанные глиной и покрытые побелкой дома просматривались среди раскинувшихся садов. Таким был и дом Николая. Дом, где он вырос, откуда ушел на фронт, где жили его младшая сестра и мама. Правда, сейчас он был немного побогаче: земляной пол застелили досками, на окнах, в которые, как и раньше, стучались ветки старой вишни, висели расшитые сестрой занавески, на кроватях одна над другой поднимались пышные подушки, набитые гусиным пухом. Был даже примус для готовки еды, а печку можно было разжигать при крайней необходимости. Мама и сестра Николая встретили их радостно.

– Проходите в хату! В тесноте, да не в обиде! – пригласила Любу свекровь, взяв у нее из рук маленькую Иванку. – Устраивайтесь!

Николай стал переносить вещи своей семьи в дом.

– Думаю, мы ненадолго, мама! Пока я не устроюсь на новую работу.

– А мне здесь нравится, – улыбнулась Люба в ответ и принялась за устройство новой жизни в старой хате.

Милу тут же забрали к себе поиграть соседские дети, они теперь будут частыми гостями друг у друга.

В селе люди жили небогато, но гостеприимство было правилом: если в доме гости – угощали всем, что было, не скупились.

– Жинку, – кричал хозяин дома, – гости у ворот! Накрывай вечерю под вишней!

Все начинали бегать и суетиться. На столах под деревьями в саду появлялась скатерть-самобранка, а из маленького погреба, который был почти в каждом дворе, вылетали все запасы: маринованные лесные грибы, соленые в бочках огурцы, капуста с мочеными яблоками, копченное на вишневых ветках сало, заготовки домашних колбас, пышный хлеб из печи и конечно же домашняя самогонка, мутноватая от настаивания на орехах и травах, колыхающаяся в запотевших холодных стеклянных бутылях. Горячий пар выдавал вареную в печи рассыпчатую картошку, наскоро выкопанную из огорода, толченную в «макитре» вместе со взбитым после утренней дойки маслом и засыпанную молодым чесноком и укропчиком с грядки.

Застолье сопровождалось танцами и красивыми украинскими песнями. Начинали самые голосистые, остальные постепенно присоединялись, создавая хор, правильно разложенный по голосам. Эти песни открывали сердца и заставляли каждого вздохнуть о чем-то своем, сокровенном.

«Ой, у вишневому саду, там соловейко щебетав! До дому я просылася, а вин мэнэ всэ нэ пускав», – разливалось многоголосье по округе.

Вечеря под песни частенько затягивалась до глубокой ночи. Дети, уставшие от беготни по двору и ползания под столом, засыпали на руках у родителей, разглядывая ночных мотыльков, бьющихся о расставленные на столах стеклянные банки, в которых горели свечи, спрятанные от дуновения ветерка. Песни разливались по саду, по селу, продолжая вечернее пение птиц, и уплывали в ближний зачарованный голосами лес.