Текст книги "Часовой дождя"

Автор книги: Татьяна де Ронэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

«Можно я сама тебя сфотографирую, один раз, – сказала мать, беря у него из рук „лейку“. – А, так это все та же старая штуковина? Как тут свет ставить, куда нажимать?»

Линден улыбнулся, забрал у нее аппарат, быстро его настроил. Обхватил Тилью за плечи и притянул к себе. Она скорчила рожу. Давайте без глупостей, нахмурилась мать, ей хотелось получить хорошую фотографию своих детей. Поль наблюдал эту сцену с мягкой улыбкой на лице, которое по-прежнему отличалось нездоровой краснотой. Почему у него такой заторможенный вид? – недоумевал Линден. Отец был не слишком разговорчив, к этому все привыкли, но теперь глаза его казались настолько пустыми, не выражали вообще никаких эмоций, словно все ему было безразлично, словно Поль то ли дремал, то ли был пьян. Лоран жаловалась на плохую погоду, которая нарушила все их планы на сегодняшний день, а она так старалась, придумывала. Она планировала посещение нескольких музеев, небольшую прогулку по Сене, чаепитие в кафе-кондитерской.

«Можно сходить в кино, – предложила Тилья, демонстрируя свой привычный практицизм. – В зале не капает».

Лоран зааплодировала: прекрасная идея, так и сделаем. Наверняка можно найти какой-нибудь хороший фильм. Еще четверть часа мать и дочь, уткнувшись в телефоны, искали что-то подходящее. Поль сидел, по-прежнему не произнося ни слова. Он не скучал, не выказывал никакого нетерпения: он просто отсутствовал. Линдену так хотелось протянуть руку, похлопать его по плечу, заставить вернуться на землю. Но сделать так он никогда не решался. Отец всегда жил в каком-то другом мире, куда Линдену доступа не было. Но неужели Линден не пытался проникнуть в этот другой мир? – Нет, – отвечал он на Сашин вопрос. – Почему? – Потому что не знал как. Не знал, какие говорить слова. Как вообще подступить к этой теме. По мнению Саши, это было очень просто, например, поехать в Венозан, пригласить Поля на обед, потом отправиться с ним на прогулку и там, на природе, поговорить в открытую. Найти подходящие слова, чтобы между отцом и сыном установилась связь. Как-то вечером после ужина в их доме на Элизабет-стрит Линден грустно признался Саше, что уже слишком поздно. Отцу скоро будет семьдесят, ему самому тридцать семь. Слишком поздно, чтобы начинать общение. И потом, не то чтобы они с ним ссорились. Нет, они никогда не ссорились, между ними не было никаких конфликтов. Возможно, случись какой-нибудь конфликт, стало бы проще. Да, любовь была, но ее никогда не показывали. Тем же вечером, держа на коленях кошку, Линден признался, что, возможно, отец просто разочаровался в нем. Он оказался не тем сыном, о котором Поль мечтал. В глазах Саши читалось удивление: он в своем уме? Линден идеальный сын, как можно говорить подобную глупость? Любой, кто с ним общался, просто покорен его характером, его добротой, талантом, чувством юмора. Не говоря уже о внешности. Линден смущенно улыбнулся, он не сомневался, Саша понял, о чем он подумал. Он взял любимую руку, сжал ее. В Сашиных глазах читалась нежная грусть, а еще жалость, которая воскресила в его памяти все эти ужасные воспоминания детства, вроде бы далеко запрятанные в душе, но по-прежнему острые и мучительные, воспоминания об одиночестве и травле, об оскорблениях, которые бросали ему в спину мальчишки в Севрале.

Линден не раз спрашивал себя, какие отношения были у Поля с его собственным отцом. Он знал, что в год его смерти, в 1970-м, отцу было всего лишь двадцать два. В Венозане на стене вдоль лестницы висело несколько фотографий в рамках. Они всегда завораживали Линдена. Вот Морис Мальгард, этот лжебарон, стоял, важно выпятив грудь, подняв бокал шампанского, под руку с пухлой женщиной. Наверное, Иветта, его прабабка. Это был, наверное, необыкновенный человек. Франсуа, дед, которого он не знал, сидел на террасе в соломенной шляпе, читал газету. Свою бабушку родом из Монтелимара, которую звали Мирей, Линден тоже не знал, она второй раз вышла замуж и умерла задолго до его рождения. Интересно, Франсуа и Поль ладили друг с другом? А с кем его отец разговаривал? С Лоран? С Тильей? Со своим садовником Ванделером, который работал в семье уже много лет? Или с тем, другим типом, с которым они управляли имением, такой крепкий парень с южным акцентом, они любили вместе проводить время? А каким подростком был Поль? То, что он фанатеет от Дэвида Боуи, Линдену было известно, но это практически все, что он знал об отце, ну кроме его огромной любви к деревьям. Линден с другого конца стола наблюдал за отцом, краем глаза ловя направленный на него изумленный взгляд Тильи. Для своего единственного сына Поль Мальгард оставался загадкой.

После фильма, оказавшегося в конечном итоге банальной американской комедией, они вернулись в гостиницу. Мобильник Линдена завибрировал, это была эсэмэска от Ориэль: «Ситуация все хуже. Дождь продолжается, вода в Сене поднимается слишком быстро. Судоходство прервано. Оставайтесь в отеле. Или вы собираетесь уезжать? О.»

Или вы собираетесь уезжать? Наверняка она написала это, заразившись пессимизмом своего приятеля из мэрии. Потом пришла эсэмэска от Саши: «Все в порядке? Новости из Парижа тревожные». Линден включил телевизор. Вода уже просачивалась в метро, самая тяжелая ситуация наблюдалась возле музея Орсэ. На всех каналах, перекрикивая друг друга, эксперты обсуждали последние события, и вскоре Линден, вдоволь наслушавшись их воплей, мог бы присоединиться к общему хору: исключительно обильные осадки прошлого лета, слишком теплая зима, вызвавшая преждевременную оттепель, пропитавшаяся влагой земля, непрерывные дожди. Но как обуздать катастрофу, никто не знал.

Два года назад парижская мэрия устроила что-то вроде репетиции, чтобы население знало, как действовать, если вода поднимется выше критической отметки, то есть выше четырех метров. Но, судя по всему, люди оказались не готовы к неминуемому наводнению. Совершенно сбитый с толку, Линден слушал одного эксперта за другим. Женщина лет сорока в очках, рыжеватая, низким голосом повторяла, что, несмотря на современные технологии, исследования в области проектирования, долгосрочные прогнозы, укрепление берегов Сены специальными конструкциями, чтобы держать под контролем водный путь, углубления русла и так далее, подъем воды может достичь уровня 1910 года, и никто и ничто не в силах этому помешать. «Иными словами, полный хаос», – заявила она не без удовольствия. Ее возмущенные оппоненты принялись злобно возражать: по их словам, ситуация под контролем; если понадобится, вмешается армия, жителей эвакуируют, но повторение катастрофы 1910 года совершенно исключено. Рыжая экспертша сохраняла спокойствие. «Вы сами вскоре убедитесь, – повторяла она бесстрастным, даже равнодушным тоном. – Это голая математика. Надо смириться с неизбежностью. Нет никаких сомнений, что Парижу угрожает такое же катастрофическое наводнение, как и в 1910 году. А возможно, и хуже». Линден слушал не отрываясь, а она продолжала спокойно и беспристрастно: люди должны осознать, что по сравнению с 1910 годом топография Парижа коренным образом изменилась: вследствие урбанизации земля покрыта толстым слоем бетона, почва изрыта, построены глубокие паркинги, проложены тысячи километров дорог, освоены новые земельные участки. Дождевая вода, сбегающая с крыш, теперь не проникает в почву, а изливается прямо в реку.

Линден выключил телевизор. Все эти пророчества выводили его из себя. Может, и правда, пора уезжать. Может, им всем лучше убраться отсюда подобру-поздорову, пока вода еще стоит у колен Зуава. Бог с ними, с их планами: день рождения Поля, ресторан, наверное, надо последовать совету Ориэль и уехать. Он послал эсэмэску Тилье, поделившись своими сомнениями. Ответ получил сразу же: «Уехать? Ты что, парень, сбрендил?!»

Ну ладно, тогда завтра рано утром. Действовать придется быстро. Самое главное – благополучно отправить родителей обратно в Дром. Конечно, с билетами будет кошмар, но как-нибудь разберутся. Потом Тилья вернется в Лондон, а он в Сан-Франциско. Другого выхода нет. Тилья вроде бы согласилась. Но… может, он все-таки преувеличивает? «Включи телевизор», – сухо посоветовал он ей. Несколько минут спустя она прислала ему плачущий смайлик с подписью: «Черт! Вот дерьмо!»

Линден не собирался засыпать, но, видимо, все-таки задремал и проснулся оттого, что кто-то колотил в дверь, за окном было уже темно. За дверью стояла горничная, она спросила, надо ли застилать кровать. Он посмотрел на часы: почти восемь. Как он мог проспать так долго? На сборы у него оставалось всего лишь несколько минут. Он выдернул из шкафа зеленый бархатный пиджак и белую рубашку. Туфли не высохли, и он натянул их с гримасой отвращения. Внизу его уже ждали Тилья, Лоран и Поль. Едва спустившись, Линден тут же бегом помчался опять по лестнице вверх, он забыл подарок отцу, пластинку Боуи.

Чтобы добраться до ресторана «Вилла Роз», который находился совсем недалеко, на улице Шерш-Миди, они вызвали такси. Если бы не дождь, они бы, конечно, пошли пешком, но сейчас никому не хотелось мокнуть. Линден заметил, что Поль выглядит получше: щеки не такие красными, да и глаза повеселели. Их ждал чудесный семейный ужин. Тогда почему Линдена не отпускало какое-то чувство беспокойства? Он боялся, что они поругаются с Тильей? Вообще-то, они не ругались уже давно, но Тилья вела себя совершенно непредсказуемо, из-за ерунды выходила из себя, а он отвечал. Она могла взорваться прямо посреди вполне, казалось бы, безобидного разговора, начать грязно ругаться, он ненавидел эти ее состояния. Может, она таким образом хотела привлечь внимание, шокировать или спровоцировать собеседника? Непонятно. Он изо всех сил старался унять беспокойство. Ресторан оказался очень уютным и теплым: еще одно прибежище, спасающее от ледяного дождя. Им сразу же принесли шампанское. Народу было очень много, но разговаривать это не мешало. Линден разглядывал интерьер: кремовые и бледно-розовые тона, мягкое освещение. Молодая официантка приняла заказ. На Поле был темный костюм, белая рубашка и галстук. Казалось, он чувствовал себя неловко в этой одежде, оттягивал ворот, будто тот ему жал. Лоран, в великолепном платье синего шелка, с убранными назад волосами, постоянно чихала. Она простудилась во время сегодняшней прогулки под дождем и не могла скрыть досады. Время от времени она с раздражением сморкалась. Ноздри были уже красными, а голос хриплым. Линден обратил внимание, что она часто посматривает на свой телефон.

Ужин был превосходным. Разговор тек легко и непринужденно, все смеялись, опасных тем, например, алкоголизма Колина, старались не касаться. Блюда были очень вкусными, вино замечательным. Когда под бурные возгласы соседних столиков задули свечи и распаковали подарки, Поль решил произнести речь, хотел поблагодарить всех присутствующих. Он очень счастлив оказаться в Париже, в котором не был давно, ему лишь хочется, чтобы кончился дождь и они смогли приятно провести оставшееся время. Голос у него был странным, он задыхался и делал частые паузы, дрожащей рукой поднося ко рту стакан с водой. Речь была спутанной, порой сидящие за столом вообще не могли разобрать слов. Линден и Тилья встревоженно переглядывались. Внезапно лицо отца скривилось болезненной гримасой, превратившись в гротескную маску. Это был он и в то же время не он, словно какая-то невидимая сила стянула вверх и скомкала одну сторону его лица. Он замолчал и, когда Тилья спросила, все ли в порядке, лишь глубоко вздохнул.

Это произошло в следующую минуту, когда они попросили официантку принести еще воды. Чуть слышно икнув, он внезапно тяжело осел на стул, голова опрокинулась вперед, и подбородок уткнулся в грудь. Лоран испуганно окликнула его, но Поль рухнул на стол, стукнувшись лбом о тарелку и опрокинув бутылку вина. Затем он завалился набок и с глухим звуком упал на пол. Раздались крики, вокруг столпились люди. Линден, стоя на коленях, держал в руках лысую голову отца. Глаза Поля были прикрыты, виднелись только белки, кожа казалась совсем серой. Тилья и Лоран от ужаса не могли пошевелиться. Линден кое-как расстегнул тесный ворот, приложил дрожащие пальцы к сонной артерии. Ему показалось, что он чувствует слабую пульсацию, но он не был уверен. Он склонился еще ниже, спросил у отца, слышит ли он его голос. Волноваться не надо, все будет в порядке, сейчас ему помогут. Линден не знал, так ли это, но в этот страшный момент не мог сказать ничего другого. Он даже не знал, слышит ли его Поль, жив ли он вообще. Подняв голову, он осмотрелся, увидел вокруг незнакомые, любопытные лица. Внезапно в тишине раздался громкий голос Тильи: «Кто-нибудь вызовет эту чертову „скорую“?» – и он готов был обнять сестру.

Резкий окрик словно вывел всех из ступора: тут же убежала хозяйка ресторана, крича, что сейчас позвонит в скорую, подошел какой-то человек, еще держа в руке салфетку, заявил встревоженному семейству, что он врач, спросил, нужна ли помощь. Он присел на корточки рядом с Линденом, взял запястье Поля, одновременно пытаясь проверить реакцию зрачков. Линден в слезах спросил: отец умирает? Нет, не умирает, но его нужно как можно скорее перевезти в больницу, нельзя терять ни минуты.

«Скорая» ехала целую вечность. Тилья и Лоран заливались слезами, Линден сидел на полу рядом с отцом и просто ждал, стиснув зубы. Вблизи отец казался неживым. Линден не мог, не хотел в это поверить. Его отец не может умереть. Казалось, все это дурной сон, но нет, это происходило на самом деле, он чувствовал синтетический запах коврового покрытия, ощущал его короткие жесткие волоски под щекой, слышал, как сморкается мать, еще слышал шепот, позвякивание приборов – посетители ресторана продолжали ужинать. Когда медицинская бригада наконец появилась, все дальнейшее произошло очень быстро. На вопросы отвечал он: мать и сестра не могли произнести ни слова. Поль Мальгард, семьдесят лет, в настоящий момент никакого лечения не проходит, да, в последнее время проявлял признаки усталости, да, внезапно ему стало сложно выговаривать слова, да, лицо вдруг перекосилось, нет, раньше такого не наблюдалось, нет, никаких серьезных проблем со здоровьем до этого не было.

В «скорой» имелось лишь одно место для сопровождающего. Линден велел матери и сестре вернуться в отель. Когда что-нибудь станет известно, он позвонит или пошлет эсэмэску. Он сам всем займется, пусть не беспокоятся. Лоран кивала, прижимая платок то к мокрому носу, то к глазам. Она указала Линдену на карман куртки Поля. Порывшись, Линден достал оттуда бумажник отца с удостоверением личности и карточкой социального страхования.

«Постойте!» – воскликнула вдруг Лоран. Покопавшись в сумке, она протянула ему какой-то документ, и Линден догадался, что это полис взаимного страхования. Отец лежал на носилках без сознания, с кислородной маской на лице и с капельницей в вене, а Линден удивлялся сам себе: почему он не паникует, не выходит из себя, не теряет самообладания, впопад кивает головой, отвечая на вопросы врачей, ловко взбирается в машину. Белый пикап с пронзительной сиреной несся по мокрым улицам, а двое медиков продолжали заниматься отцом. Линден обратил внимание, как сильно бьется его сердце, но эти удары были единственным признаком его смятения. Он все порывался спросить у этих людей, умрет ли отец, но все были так заняты. И все-таки один вопрос он задать решился, ему хотелось узнать, куда их везут.

«В больницу Жоржа Помпиду, в Пятнадцатый округ», – ответили ему. Это была очень известная больница, с хорошей репутацией.

Автомобили расступались перед ними, пропуская «скорую помощь». Поля везли в отделение интенсивной терапии, Линдена туда не пропустили. Он должен был отправиться в регистратуру на первом этаже, чтобы уладить всякие формальности. «Скорую» встретили два санитара, они взглянули на лежавшего на носилках больного и без промедления переложили его на каталку. Двери закрылись, Линден остался один и отправился на поиски стойки регистратуры. Больница была большой, современной, сияющей ослепительной белизной, с кадками искусственных растений в коридорах. Там витал особый больничный запах: спертого воздуха, переваренных овощей, дезинфицирующих средств. Линден пристроился в конец довольно длинной очереди перед стойкой регистратуры. Отправил сообщение матери и сестре, чтобы сообщить, что они добрались. Ожидание оказалось долгим. Внезапно он почувствовал, как наваливается усталость. Бросил взгляд на экран телефона, чтобы узнать время – почти полночь. Он хотел, чтобы Саша был рядом. А если позвонить прямо сейчас? Нет, лучше дождаться новостей о Поле. У людей вокруг было одинаковое выражение лица, все казались усталыми и какими-то оглушенными. Он думал, почему они все здесь, что с ними случилось.

Наконец подошла его очередь и он сел перед окошечком. Равнодушная служащая по ту сторону стола едва взглянула на него. Он протянул ей удостоверения личности, обе страховки отца. Длинные розовые ноготки колотили по клавишам. Наконец женщина подняла глаза: лет сорок пять, желтая полинялая блузка, черные волосы собраны на затылке. К большому удивлению Линдена, она вдруг доброжелательно улыбнулась, и улыбка осветила ее лицо.

«Это ваш отец?» – осведомилась она, возвращая ему документы. Чувствуя комок в горле, Линден кивнул. Женщина спросила его имя и номер телефона, записала все в карту, затем предложила подождать на четвертом этаже, в отделении интенсивной терапии. Когда он вставал со стула, она мягко добавила: «Удачи, месье».

* * *

Устроившись в комнате ожидания перед отделением, Линден стал просматривать полученную за это время электронную почту. Его агент просила периодически звонить, он должен был сообщать ей, что происходит, а он этого не делал. У него имелись некоторые обязательства на ближайшее время, и ей нужно было обсудить с ним кое-какие моменты. Может, со стороны ее работа и казалась простой – отправлять Линдена в разные города по всему миру. С ним работала целая команда: два помощника, Марлоу и Деб, а еще Стефан, незаменимый оцифровщик. Не говоря уже о его аппаратуре, которой с каждым годом становилось все больше: три «кэнона» и «хассельблад», объективы, штатив, ноутбук, кабели, резервное оборудование, осветительные приборы, фотозонты, фотоосветители, электрические удлинители, адаптеры, пинцеты разных размеров, липучки, подставки, рулоны задних планов, карты памяти, аккумуляторы для аппаратов и вспышек, зарядные устройства к ним. Прощай то время, когда он мог ездить налегке и садиться в самолет с одним-единственным фотоаппаратом и несколькими кассетами пленки. Первым его агентом была не Рашель Йелланд, а Беатрис Мазе, которая обратила внимание на работы Линдена в 2005 году, когда тот трудился ассистентом фотографа Марка Клерже. Беатрис добыла ему первые контракты, совсем простые, Линден их выполнял без отвращения, но и без особого энтузиазма. Съемка для рекламы была для него всего лишь работой ради куска хлеба. А по-настоящему талант его был признан два года спустя, когда он выставил свои фотографии в галерее в Сен-Жермен-де-Пре. Он не любил искусственное освещение и избегал его, зато экспериментировал с бликами, с многократным экспонированием лиц и силуэтов, с зернистой фактурой, играл со светом. Снимки получались очень оригинальными и выразительными, совсем не похожими на штампованную с помощью фотошопа продукцию, которой кишели журналы. Рашель Йелланд, знаменитый американский агент, наткнулась на портреты Линдена, просматривая сайт галереи. Она сразу же нашла его работы в интернете и увидела «Арбориста, плачущего в Версале». Связалась с Линденом и встретилась с ним, когда оказалась в Париже. Поначалу смущенный энергией Рашель, он все-таки решил ей довериться. Первые же заказы потребовали его присутствия в Америке. Линден, что совершенно естественно, решился на серьезный шаг и в 2009 году перебрался в Нью-Йорк. С его американским паспортом это оказалось несложно, как будто он в свои двадцать восемь лет вернулся домой, вот только Соединенные Штаты он почти не знал. Рашель нашла для него комнату в Сохо, на Спринг-стрит, над бакалейной лавкой. Квартиру с ним делили художник и еще один фотограф. Раньше Линден довольно часто ездил в Бостон повидаться с дедушкой и бабушкой и время от времени в Нью-Йорк с матерью, однако к Манхэттену привык далеко не сразу. Он даже не подозревал, что до такой степени чувствует себя французом, и не сомневался, что говорит по-английски с сильным акцентом. Одно дело приезжать в этот город время от времени, и совсем другое – постоянно здесь жить. Ему никогда еще не доводилось слышать такого оглушительного шума: беспрестанный рокот автомобилей, гул строительных площадок, завывание сирен, пронзительные сигналы клаксонов, галдеж нескончаемых празднеств. Его комната находилась над бакалейной лавкой, открытой круглые сутки. В три часа ночи клиенты болтали на тротуаре, словно среди бела дня. Причем все это совершенно не раздражало его соседей по квартире, истинных ньюйоркцев. В конце концов он привык и к шуму, и к болтливости этих самых соседей, так непохожих на его прежних, парижских, с теми за все время он не перекинулся и тремя словами. Но его по-прежнему поражала приветливость совершенно незнакомых ему людей, на улице ли, в магазине, которые заговаривали с ним, расспрашивали с доброжелательностью и нескрываемым интересом, узнав, что он из Парижа. Полгода спустя он переехал на 80-ю улицу в Верхнем Вест-Сайде, между Амстердам-авеню и Коламбус, в трехэтажный дом с крутой лестницей, которая его не устрашила. Здесь было гораздо тише и спокойнее, потому что улица упиралась в красивый парк за Музеем естественной истории. У квартиры имелось еще одно достоинство: выход на террасу на крыше, откуда он любил наблюдать восход над Центральным парком и закат над Гудзоном и Нью-Джерси. Его соседка снизу, Эмили, тоже приехала из Парижа. Она была шеф-поваром и большой фанаткой Эдварда Хоппера. Линден любил говорить с ней по-французски, ему это так редко удавалось в последнее время. Она водила его за покупками в Забар, а он тащился за ней, очарованный и ошеломленный этим изобилием разных товаров; она привела его в знаменитое кафе «Лало», между Бродвеем и Амстердам-авеню, в котором бок о бок сидели и ньюйоркцы, и туристы. Постепенно Линден включился в эту круговерть, но своим так до конца и не стал. У него появился круг общения, приятели, он наслаждался жизнью. Обычно рестораны были битком набиты, но всегда удавалось отыскать какое-нибудь новое привлекательное местечко. Нью-Йорк был городом теплым, гостеприимным, но Линдена все чаще посещала мысль: чтобы оценить его в полной мере, здесь нужно родиться. Квартал, где он теперь жил, напоминал ему Париж его юности, Пятнадцатый округ с его своеобразной смесью уродливых построек и богато украшенных особняков, разношерстной публикой, галдящими детьми, с его простотой. В работе – спасибо Рашель – он недостатка не испытывал и был слишком занят, чтобы тосковать по дому. Поначалу все казалось не слишком увлекательным: бесконечные портфолио манекенщиц, рекламные съемки, хотя было вполне прибыльно. Каждый заказ он выполнял с усердием и рвением, и его усилия хорошо вознаграждались, к большому удовлетворению Рашель. Он приобрел имя: молодой франко-американский фотограф Линден Мальгард был нарасхват у владельцев известных брендов и иллюстрированных журналов. Сделанные им портреты, свежие, небанальные, несли печать его индивидуальности. Он играл со светом и тенью, с фактурой, с цветовой гаммой, он не выжимал из своей модели непременной улыбки, которая казалась ему фальшивой и невыразительной, а предпочитал поймать какой-то особый момент: переживание, скрытую эмоцию. Для него сделать фотографию человека или места означало очертить некие неразличимые контуры, высветить неожиданные грани, придать им иное измерение, новую свежесть. Он не любил болтать во время съемок, но умел настроить человека на нужную волну. Он хорошо понимал, что в большинстве случаев моделью нужно немного поруководить. Он любил фотографировать знаменитостей, которые не испытывали никакого смущения перед объективом, умели позировать и, что называется, ловить свет. Вот тут нужно было убрать этот излишний «профессионализм», выявить что-то сокровенное, глубоко скрытое, о чем человек не подозревал и сам, некую уязвимую точку, нажать на нужную клавишу.