Текст книги "Москит. Я убью свое прошлое"

Автор книги: Татьяна Чистова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Погода прогулкам благоприятствовала, Илья уселся на пороге, привалился плечом к стене и подставил лицо солнцу. И принялся прокручивать в голове варианты своих действий, намеченных к осуществлению в ближайшем будущем, но бросил эту затею – заезженная пластинка крутилась у него в голове и днем и ночью с кратким перерывом на сон. Не было у него планов, все ставки на Саню делал, на его возможности, связи, пронырливость, наконец, но просчитался. Не смог хирург ему помочь, в чем честно и признался, как на исповеди, чем и поставил жирный крест на перспективах Ильи. Впрочем, был еще один человек в этом городе, и, возможно, знал кое-что или мог подсказать, надоумить, но соваться к нему Илья не то, чтобы не мог – не имел права. Раз ждали у Саниного дома, то отцовский точно со всех сторон обложен, как прошлой зимой, будь она неладна. И чем та вылазка закончилась, превосходно помнится, едва отцу подлянку не сделал, и сам чудом не спалился. Обошлось, слава тебе господи…

С треском распахнулось соседнее окно, Илья вскинулся, повернул голову и ухмыльнулся, не делая попыток ни крикнуть предостерегающе, ни даже поближе подобраться и хорошенько все рассмотреть. На подоконнике девятого этажа, свесив вниз босые ноги, сидел один из гостей Колобка, тыкал пальцем в сторону окон дома напротив и тревожно вертел головой. Пусть их, одним больше, одним меньше – какая разница, только воздух чище будет. Мерещится ему, это у них что-то вроде массовой галлюцинации приключилось, на фоне насыщения организма продуктами распада «синтетики». Вчера сам слышал обрывки коллективного бреда – то ли снайпер им в окне дома напротив привиделся, то ли вертолет, то ли санитары в соседнем доме окопались и только и ждут команды. А, дождавшись, налетят, скрутят и увезут в спецучреждение, откуда еще ни один «солевой» не возвращался, если только вперед ногами выносили. И снова прикрыл глаза, продолжая греться на солнышке. Рядом поорали еще немного, выкинули из окна пару пустых бутылок, но в снайпера не попали, зато сволокли придурка с подоконника и закрыли окно. И сразу стало тихо, так тихо, что Илья слышал, как воркуют на крыше голуби, как звонит где-то внизу телефон, и доносится с детской площадки тонкий голос.

– Раз, два, три, четыре, пять – я иду тебя искать! – прокричали снизу, Илья насторожился: голос показался ему знакомым. Помогая себе шваброй, он кое-как поднялся на ноги и посмотрел во двор. Днем он обычно пустовал, местные алкаши соберутся к вечеру, рассядутся на бортиках песочницы, как вороны на краю мусорного контейнера, и до утра в окна будут петь совсем другие песни. А пока между качелями и горкой носились две девчонки, лет шести, насколько он мог рассмотреть с высоты, играли в прятки, и одной, в джинсовых шортах и желтой майке, выпало водить. Илья перегнулся через перила, чтобы получше разглядеть девчонок и убедиться, что все же померещилось, увидел на балконе восьмого этажа тетку лет пятидесяти – та внимательно смотрела вверх, заметила Илью и погрозила ему кулаком. Понятно дело, люди давно озверели от такого соседства, странно, что до сих пор нариков сами не поубивали, списав на несчастный случай или неосторожное обращение с огнем. Может, сделать напоследок доброе дело, дать Колобку по башке, несильно, чтобы в разум пришел, говорят, сотрясение мозга на людей иногда так действует – был дурак дураком, а после травмы на пяти языках заговорил. Хотя нет, Колобку и иже с ним только лоботомия поможет, он по-русски то уже едва соображает, заикается, спотыкается, ни слова не разобрать.

Илья вернулся на ступеньку, уставился в пол. Показалось, девчонка, что носится по площадке, не похожа на дочь, если только голос отдаленно напоминает Лизкин. Сколько он ее не видел? Почти полгода, если примерно. Где она сейчас, где Мишка, пусть не родной, но сын, старший, и Ольга? «Я иду искать…». Он уже искал, искал, как борзая, как норная собака землю рыл, искал ту сволочь, что сломала его жизнь, и не только его. За один день все разлетелось в куски – героин в его машине, ночь в «обезьяннике», похабные Ольгины фотографии на городском форуме, монстроподобные тетки из опеки, забравшие детей… Ольгина попытка свести счеты с жизнью, неудавшаяся, к счастью, дверь в ванную спасла, хорошая дверь оказалась, хлипкая, со второго удара вылетела. «Скорая», реанимация, «большая кровопотеря, сухожилие повреждено, рука не действует» – это уже после, после того, как за ним пришли, как в квартире двое ждали, да там и остались с продырявленными кишками, пуля в голову паскуднику-Матвееву, так ловко и изящно сдавшего свидетеля, одноклассника найденной на рельсах Кузнецовой Натальи. И все вечер встреч, будь он неладен, понесла же их с Саней нелегкая мимо школы. Хирург выкрутился, а Илья, тогда еще Кондратьев, влип, получил по полной, и долго еще бегал, до весны. И нашел, нашел засранца – Валерка Меркушев, призрак прошлого, конченая мразь и извращенец, хуже скотов, что сейчас за стенкой резвятся. Леха вон и труп обшарить не побрезговал, но до Меркушева нарику далеко, тот другим промышлял, о нем по городу несколько лет страшные сказки ходили, как о маньяке местном, что детей после употребления потрошил. Нашел, денег прорву потратив, чтобы узнать, что добраться до Валерки возможности нет ни малейшей: взлетела тварь натурально в поднебесье. Ну кто проверит, что председатель совета директоров «Трансгаза», сырьевой компании-монополиста, держащей под контролем газовые вентили трубопроводов в Старый и половину Нового света, до своего вознесения подобным образом окаянствовал? Правильно, никто, а если и сыщется особо недоверчивый, то на него управа мигом найдется. И его самого искали, еще как искали, на задержание лично начальник Валеркиной службы безопасности прискакал, и собственноручно хозяину доставил. Славно они тогда время за русской рулеткой провели, приятно вспомнить, что уж скрывать. Выиграл он, один патрон у него был, но этого хватило, улетели девять граммов, куда надо – охраннику в брюхо, жаль, Валерка не видел, не того ему было. Приступ эпилепсии приключился, да он вообще больше ничего не увидит, ибо мертвых поднимать никто из ныне живущих не способен, а Меркушеву из пистолета телохранителя вся обойма досталась. А Илье – три миллиона долларов, ставка в игре, их которой пару месяцев назад победителем вышел. И теперь новая вводная – снова искать, не попадаясь на глаза преследователям, как мышка от кошки, проскочить по минному полю, оставив после себя кошачий фарш – недаром злые языки утверждают, что корм в баночках не что иное, как останки дохлых сородичей домашних барсиков и мурок. Правда, внешность мышки хорошо известна, и не только внешность, а все прошлое, вплоть до дня, когда сам чуть не «подорвался» в Санином дворе.

Следующее утро внесло разнообразие – Колобка за дверью не было. Не обнаружилось его в кухне и в ванной, а также в комнате за стеной, хоть Илья осмотрел ее мельком, но признаков жизни не заметил. Поморщился от ставшей привычной вони, подумал, что и сам, поди, до костей пропитался тухлой дрянью и смердит от него за версту, и поковылял, помогая себе шваброй, дальше, к входной двери, запертой на огромный, сортирно-деревенского типа крючок. Нормальный врезной замок в наличии имелся, но хозяин им давно не пользовался, ибо ключи посеял сам не помнил когда, поэтому обходился простеньким засовом – брать у наркомана все равно было нечего, все ценное из бабкиного наследства он давно сам вынес из дома. Гадая, что бы все это могло значить, и по какой причине хозяин квартиры не явился за ежедневной данью, Илья добрался до прихожей, остановился, прислушиваясь к непонятным звукам. Раздавались они со стороны стенного шкафа, тоже ровесника дома, и выглядевшего соответственно – одной дверцы нет, вторая висит на одной петле, внутри навалена груда тряпья и воняет оттуда кошками и чесноком. Только вонючее барахло лежит тихо, а не поскуливает затравленно, не бормочет нечеловеческим языком. Тут и думать нечего, Колобок за каким-то чертом закатился в шкаф или кто из приятелей постарался, подшутил над несчастным. «А я думал ты подох» – Илья полез в карман джинсов за деньгами и толкнул шваброй ободранную створку.

– Вылезай, придурок, – на призыв никто не отозвался, стоны и причитания стихли, послышалась возня и сдавленный кашель. Потом внутри чихнули, и наружу показалась косматая башка, сальные патлы закрывали отекшую рожу – длинную, с запавшими щеками и зубами через один, за предыдущие дни Илья достаточно налюбовался на эту картину и отвернулся.

– Где они? – прокашлял Колобок, – только что тут были, трое. За мной приходили, ты их видел?

– Кто – они? – просто так, для поддержания разговора, уточнил Илья.

– Они, инопланетяне, – зашептал Колобок, – вчера два раза приходили, и сегодня всю ночь рядом сидели, ждали, когда я засну. Украсть меня хотели и в космос увезти, для опытов. Они опыты над людьми ставят, в голову им щупальцами проникают, и мозг высасывают через трубочку…

«Так то над людьми, ты-то здесь при чем…» – Илья рассматривал покрытую облезлыми бумажными обоями стену и все порывался швырнуть деньги на пол и убраться на свою территорию, заняться ногой, а заодно продумать маршрут для предстоящей прогулки – надо проверить себя, пройтись, как стемнеет, по окрестностям. Во-первых, еды нормальной купить, а во-вторых наведаться в одно место, тут недалеко, сразу за домом. И бегом – если получится бегом – обратно, и думать, как дальше быть. Оставаться здесь нельзя, возвращаться в Москву бессмысленно – все, кто могут ему помочь, находятся в этом городе, первая попытка не удалась, но есть еще одна. И пришла в голову уже ночью еще одна здравая мысль, даже не мысль – воспоминание, стертое, как до этого казалось, а на самом деле просто ждавшее своего часа, оттесненное событиями последних месяцев на задний план. И мысль эту предстояло хорошенько обдумать, покрутить ее так и этак, а потом непременно проверить, да только не с больной ногой.

На пол что-то шлепнулось, загремело костями, Илья повернул голову – из шкафа на карачках выползал Колобок, щурился в полумраке прихожей и таращился на Илью безумными глазами. Бледный, аж жуть берет, зрачки огромные, темные, белки сплошь в красной сетке лопнувших сосудов, губы трясутся, зубы лязгают, рожа мокрая от пота. Хорош, глаз не отвести – сутки, поди, не спал, или двое, у «солевых» так бывает, и не жрут не пьют, пока не свалятся от истощения, и с космосом постоянно связь держат, ментальную, разумеется. Колобок уже на грани – отощал так, что египетская мумия по сравнению с ним упитанной курочкой покажется, ноги подгибаются, пытается сказать что-то, но получается хреново, каша, а не слова. Дурка по нему плачет, а не снайпер, давеча замеченный, и не инопланетяне.

– Видел, видел? – твердил Колобок и затравленно озирался то на чрево шкафа за спиной, то на кухонную дверь. И вздрогнул, как укушенная оводом лошадь, услышав грохот в подъезде.

– Ничего я не видел, – Илья пихнул деньги в мокрую от пота ладонь Колобка, – ляг, поспи, полегчает.

И потопал к себе, «гулять» и ждать, когда очередной день закончится и наступит ночь – душная, теплая и сырая, как и все предыдущие ночи в этом тропически-влажном июле.

И она не подвела, выдалась на славу – безлунная, тихая и безмятежная, что ли. Впервые за почти две недели за стеной было тихо, Колобок, верный себе, никому дверь не открыл, даже не подходил к ней, хоть друзья и настаивали: долбились, что твои дятлы, орали незатейливые ругательства, пока не утомились. А утомившись, расползлись кто куда, Колобок наглухо заперся в своей комнате и носу оттуда не показывал. Илья ждал почти до полуночи, сидел в темноте, как филин, прислушивался к звукам из подъезда и с улицы. Обычные пьяные вопли с детской площадки, музыка из припаркованной у подъезда машины, грохот поездов и электричек с «железки» – все, как обычно, все как всегда, можно идти. И он решился – перебинтовал лодыжку поплотнее, обулся и вышел в коридор. Тихо так, что жуть берет, в квартире темно и мрачно, как в склепе, Колобка не слышно и не видно, что заставляет задуматься. Видела бы бабушка, кому квартирку оставляла, до чего дошел ее обожаемый внучек – в гробу бы перевернулась. Или уже переворачивается старушка, да и фиг бы с ней, сама, поди, хороша при жизни была, ибо недаром говорится, что от осинки не родятся апельсинки…

Швабра осталась в коридоре, Илья, ступая как можно тише, вышел на темную лестничную площадку и неслышно прикрыл за собой дверь. Крючок с той стороны он предусмотрительно забросил назад, прислонив к стенке шкафа, но даже если Колобок очнется и закроет дверь, открыть ее можно будет без труда, как не раз поднимал лезвием ножа опущенную с той стороны щеколду. А нож с собой, лежит в «кармане» на лямке рюкзака, «иж» внутри – все готово, можно идти. И он пошел, осторожно ступая на больную ногу, сперва касаясь носком ступени, потом становясь на нее всем весом. И так далее, с девятого по первый этаж, не быстро, но и не как тогда, с Лехой в обнимку. У двери подъезда Илья оказался через несколько минут. Постоял в темноте, пробуя забинтованную ногу – не болит, только тянет ее немного, словно пробуя мышцы на разрыв, и двинул дальше, по дороге вдоль облупленного фасада до угла многоэтажки и дальше к тропинке, ведущей к оврагу.

С той ночи тут ничего не изменилось – крапива, лопухи, тухлые мусорные кучи, валившая с ног вонь. Илья прошел почти до насыпи, остановился у памятного холодильника, постоял, осматриваясь в темноте. Вот здесь все и произошло, убитый лежал, перегородив собой тропинку метрах в десяти от насыпи, по которой в эту минуту грохочет в сторону Москвы товарняк. Илья неторопливо обошел место недавнего побоища – сейчас тут уже никого нет, понятное дело, зато «загонщики» теперь знают, что у мышки есть «иж», а к нему почти два десятка патронов. Эта информация, определенно, внесет коррективы в их тактику, он тоже свои выводы сделает. Кто ж такие, кто их по следу пустил? Рано он тогда проворного «комитетчика» к праотцам отправил, но поговорить недосуг было, время поджимало. Ну да ладно, будет еще возможность, и не одна.

Нога вела себя превосходно, закапризничала только на пороге круглосуточного магазина, заныла так, словно в лодыжку кто-то зубами вцепился. Илья как мог быстро набрал в пакет еды, расплатился с сонной кассиршей и двинул к дому, прислушиваясь на ходу к себе. Дня два-три еще придется погостить у Колобка, а дальше на короткий марш-бросок его хватит, если анальгетиками запастись. И если последний шанс тоже окажется мимо, то придется возвращаться в Москву, благо, что съемная квартира оплачена за полгода вперед, и ключ он умудрился не потерять.

Дверной крючок висел в том же положении, что Илья оставил его с час назад, в трешке так же тихо и жутко, даже вода из крана в кухне не капает в ржавую раковину. Илья прихватил с собой швабру и прокрался к себе в комнату, закрылся, включил свет. Разбинтовал и придирчиво осмотрел поврежденную лодыжку – отек почти незаметен, боль похожа на зубную, и на нее можно не обращать внимания.

– Три дня, – повторил Илья, – через три дня меня здесь не будет.

Он бы и сейчас сорвался, немедленно, не раздумывая – осточертела ему эта берлога до тошноты. Но разумная осторожность прежде всего, надо выждать еще немного, долечиться, подождать, чтобы, когда время придет, нога не подвела. А побегать ему еще придется, и от охотников, и за ними, и не в первый раз уже, ему не привыкать.

Утром Илью в коридоре снова никто не встретил, из-за плотно прикрытой двери в комнату за стеной никаких звуков не доносилось. Илья постоял немного, прислушиваясь – нет, точно никого, ускребся Колобок по своим делишкам с утра пораньше, да так тихо, что квартиранта не разбудил. А тот дрых себе чуть ли не до обеда после ночной прогулки, а теперь радовался, что передвигается без помощи швабры, и нога себя отлично чувствует, не вспоминает о вчерашних нагрузках. Впрочем, благодать длилась недолго – заявились колобковские дружки, соскучились, похоже, по халявной «соли». Еще бы – в квартире уже третий день тишина, ни одной оргии, соседи, поди, думают, что подох наркоман, да радуются… «Может, он и впрямь, ласты склеил?» – Илья смотрел на ходившую ходуном входную дверь и дрожащий от ударов сортирный крючок. Нет, Колобок из квартиры не выходил, ни вчера, ни сегодня, иначе болтался бы запор, а не сдерживал створку из последних сил. Здесь хозяин, только стесняется чего-то и не бежит закадычным дружкам навстречу, и за данью снова не пришел, что-то тут не то.

В шкафу Колобка не оказалось, Илья распахнул двери в ванную и туалет – грязно, мерзко, но пусто, внутри ни живых, ни мертвых. Остается последнее – он стоял перед закрытой дверью в комнату, прислушивался к звукам с той стороны. Вроде, птички чирикают, и музыку доносит, но это из открытого окна, распахнутого по причине летней жары. Он и сам которую ночь спит с балконной дверью нараспашку и все равно дышать нечем, жара усиливается, оно и понятно – почти середина лета на дворе…

– Ты здесь? – Илья хлопнул ладонью по деревянной створке, – Колобок, выходи, я тебя не съем. Деньги нужны?

Он принялся демонстративно шуршать купюрой, и это сработало. Колобок отозвался придушенным писком, послышались шлепки босых ног, дверь приоткрылась. Илья невольно отшатнулся – выглядел Колобок препаршиво. Не человек – ожившая дохлятина, видом смахивает на кошачью мумию, только хвоста не хватает, а так один в один. Голый по пояс, ребра выпирают, живот к хребту прилип, колени дрожат, смотрит в одну точку красными остановившимися глазами. Краше в гроб кладут – это про него сказано, а ведь меньше года на «солях» сидит, Леха что-то такое говорил…

– Держи, – Илья протянул купюру в щель между створкой и косяком, но Колобок отреагировал непонятно. Шарахнулся прочь на заплетавшихся ногах, грянулся на пол, но тут же вскочил, как на пружинках, бросился к окну.

– Уйди, уйти, пошел нахер! – орал нарик и, как показалось Илье, пытался креститься, – сгинь, не подходи!

Свалился на пол, отполз к батарее и, цепляясь за нее, поднялся на ноги, ухватился обеими руками в подоконник и не сводил с Ильи глаз.

– Белочка приходила? Вернуться не обещала? – Илья говорил первое, что приходило в голову, не зная, корректно ли применять к состоянию, в котором ныне пребывал Колобок, классический алкогольный термин. Но тот на нюанс внимания не обратил, продолжал орать невнятно, брызгать слюной и метаться вдоль подоконника.

– Тихо, тихо ты, – меньше всего на свете Илье сейчас была нужна эта истерика. Надо как-то успокоить придурка, купить ему все потребное для погружения в нирвану, причем с запасом сразу на три дня, пусть покайфует, убогий, а дальше не белочка, а бабушка за внучком придет и отведет за ручку в страну вечного покоя. Но только через три дня, не раньше… Может, дверь открыть и друзей-обдолбышей запустить, и денег им дать, чтобы сгоняли по-быстрому за дозой?

– Смотри, вот деньги, – Илья бросил пятисотку на пол, – как договаривались. Возьми, они твои. Иди купи себе что-нибудь вкусное…

При виде денег реакция у людей бывает разная – радость, алчность, разочарование, злость. Но подобное Илья видел впервые – вид у Колобка сделался такой, словно он действительно узрел воскресшую старушку. Заткнулся, более не предлагая Илье пойти куда подальше, вовсе уж бессмысленным взором уставился на деньги и неожиданно легко вспрыгнул на подоконник.

– Стой, придурок, – последнее, что успел произнести Илья. Колобок ощерился, погрозил Илье пальцем, потом показал в окно:

– Видишь, они раньше успели! Вон они, вон! – наркоман тыкал пальцем в чистое небо у себя за плечом, – я с ними пойду, там не будет больно! Не успел, не успел! – проорал он и «ласточкой» спикировал из окна девятого этажа. Длинные липкие секунды тишины и смачный тяжелый удар снизу, еще пауза – и вновь как ни в чем не бывало зачирикали на балконе воробьи. Еще мгновение, и со двора раздался визг, переходящий в вой – тело обнаружили, и счет для Ильи пошел на секунды. Он ринулся в комнату, схватил рюкзак, одежду, обулся и вылетел в коридор, откинул крючок, оказался на площадке. Верный Леха и еще пара недочеловек сидели на корточках у стены, увидели Илью, поползли вверх. Леха странного квартиранта моментально узнал, сунулся с вопросом, но Илья рискованно перемахнув через несколько ступеней, был уже площадкой ниже. И мчался дальше, стараясь не замечать, как снова заныла пока не готовая к таким скачкам перебинтованная лодыжка, но сейчас было не до нее.

«Урод, как есть урод конченый, еще пару дней подождать не мог, тогда бы и налетался! Инопланетянин хренов, кому ты нужен…» – Илья выскочил из подъезда на вопли ужаса и крики. Под окнами уже собралась небольшая толпа, от соседнего подъезда озабоченно ковылял дед, его догоняли привлеченные шумом подростки, обогнали старика, вклинились в толпу, собравшуюся над трупом. Зрители напоминали Илье грифов – еще немного, и те вцепятся клювами в теплое мясо, а пока ссорятся, едва ли не дерутся за право урвать лакомый кусок. Какие опыты, все давно закончилось, эксперимент признан неудачным, лабораторный материал подлежит утилизации. На Илью в суматохе никто не обратил внимания, он промчался мимо кустов, свернул и быстрым шагом, стараясь не хромать, не оглядываясь, двинул прочь. Все изменилось в один миг, все планы пошли к чертям, менять их приходилось на ходу. Предстояла импровизация, и только высшим силам ведомо, чем все закончится, но пока очевидно одно: снова грянул день сурка, жизнь идет по второму кругу – и снаряд летит в ту же воронку, и в реке течет та же вода, а сам он, как и прошлой зимой, едет на попутке к отцовскому дому.

***

Времени в дороге было достаточно, за полчаса Илья подробно и обстоятельно припомнил все – и как топал по обледеневшим колеям, и какими окольными путями шел к дому, и как шарахался по пояс в сугробах, стараясь не попасться наружке на глаза. И как ползал по кустам в двух шагах от «комитетчика», слушал его перебранку с отцом и злющий лай бдительной Хельмы. Она-то всю малину ему на радостях и поломала – скакала вокруг, гавкала во всю глотку, на ее лай толпа сбежалась, и своих и чужих. Он и сам тогда еле ноги унес, ничего путного не вышло, отца только издалека видел, поговорить не удалось. Но сейчас от того, что скажет отец, слишком много зависит, ошибаться нельзя и глупо подставляться тоже, риск огромный, но результат того стоит.

Как и полгода назад, Илья выпрыгнул из кабины «бычка» за полкилометра до поворота, и, памятуя пережитое, к поселку двинул в обход. Выбирал самые заросшие участки дороги, отходил подальше с проезжих и натоптанных путей, заслышав голоса и звуки двигателей. Идти было легче и сложнее одновременно: заросли по краям огибавшей со стороны необитаемого поля и леса дороги легко скрывали его от чужих глаз, а с другой, лишних свидетелей тут было столько, что Илья через четверть часа пути передумал, и решил переждать до темноты, и тогда уж по знакомому адресу соваться. Жителей в поселке, по сравнению с зимой, прибавилось раз в пять, если не больше, а, соответственно, машин и собак. На прохожего внимания никто не обращал, но Илье казалось, что паранойя Колобка частично передалась ему, как вирус, в каждом прохожем или проезжем виделся соглядатай, особенно, если человек говорил по мобильнику. Посему решил он нервы себе оберечь, и, перепрыгнув придорожную канавку, оказался в лесополосе из тонких березок, выбрал местечко почище и посветлее и уселся на траву, готовясь коротать время до вечера.

И ждать бы ему, зверея от безделья и неизвестности, часов пять, а то и шесть, да погода пошла навстречу, небо в какие-то полчаса заволокло тучами, посыпался мелкий теплый, но противный и долгий дождик. И сразу стало темно и тоскливо, точно не июль на дворе, а конец сентября, когда последние теплые золотые деньки уходят навсегда именно так – с сыростью и мрачным завыванием ветра в голых ветках деревьев. Зато народ с дороги и ближайших к ней участков попрятался в дома, Илья вытащил из рюкзака ветровку, оделся и, накинув на голову капюшон, двинул к отцовскому дому. Шел, наученный зимними приключениями, задворками, места выбирал укромные, хоть, получив в союзники усилившийся дождь, мог и рискнуть, пробежать по улице и за несколько минут оказаться у нужного забора. Но предпочитал выжидать, перемещался короткими перебежками, прислушиваясь к окружающим звукам и осматриваясь после каждого рывка. Миновал один дом, второй, третий и оказался у гнуснопамятных деревянных развалин – ни за полгода, ни за последние двадцать лет ничего тут не изменилось. Помнившие лучшие времена забор и дом за ним потихоньку ветшали, а хозяйке было наплевать, не волновали ее развалины, махнула на них рукой и доживала свой век на обломках. Саму старую каргу, отцовскую соседку Илья, как и зимой, не видел, зато разглядел кое-что другое. У поворота на объездную дорогу, что проскочил минут десять назад, примостилась на обочине, примяв колесами бурьян, неприметная белая иномарка. Илья ухмыльнулся – точно день сурка, словно и не уезжала она отсюда с той зимней ночи, когда Хельма концерт устроила, и все псы поселковые ей вторили, за километр слышно было, или больше. Какой уж тут разговор, быть бы живу, удирать пришлось тогда со всех ног. Впрочем, нет, кое-что все же изменилось, он ошибся – здесь «нива» стояла, а иномарка парадный вход караулила, из нее тогда «комитетчики» вышли. Двое их было, а третий в бабкином доме отсиживался, еще всех собак перестрелять грозился, да ручонки коротки оказались, и сейчас эта машинка тут не зря пасется, с той стороны еще одна гостей поджидает.

– Никакой фантазии, – Илья примеривался к прыжку на забор, подпрыгнул пару раз и едва не скатился по мокрой траве в полную стоячей воды канаву. Передумал, решил пойти другим путем, благо забор держался на соплях, и отодвинуть пару штакетин труда не составило. Минута, две – и он на карачках вползает на чужую территорию, в ранних сырых сумерках и тумане пробирается между грядок с картошкой, на голову падают холодные тяжелые капли и колорадские жуки. Этой желто-полосатой тварью бабкин огород кишел, как кусок дохлятины опарышами, вредители чувствовали себя хорошо, весело плодились и размножались на заросших сорняками грядках, чему старуха препятствий не чинила. Покидала весной в землю семенную картошку и забыла о ней до осени, но рискует вместо урожая получить лишь начисто обглоданную ботву. Илья присел на корточки, огляделся – все спокойно, дождь усилился, понемногу переходит в ливень, тучи над головой и не собираются расходиться. Пока все просто отлично, остается надеяться, что дальше везение его не оставит, с отцом надо поговорить, и сегодня же, и немедленно уматывать тем же путем, что и пришел.

Последний десяток метров Илья проскочил на одном дыхании, добрался до деревянной, перекошенной набок домушки в углу бабкиного огорода, перевел дух, и скривился от смрада, валившего из-за тонких дощатых стенок. Зимой дышать тут было не в пример легче, хотя и тогда ощутимо пованивало, а летом от деревенского сортира разило за версту. Поэтому рядом с домиком Илья засиживаться не стал, прополз под жердями символической ограды между двумя участками и опрометью рванул к двухэтажному кирпичному строению напротив. Его маневр остался незамеченным – вольер «азиатки» у ворот, знать бы еще, открыт он, или Хельму заперли внутри. Илья перепрыгнул через клумбу, пересек газон и затаился на траве под окнами. Тихо так, что слышно, как по капюшону ветровки стучат капли дождя и доносит откуда-то со стороны тошнотный попсовый мотивчик. А в доме, похоже, и нет никого, вот сюрприз будет, если отца дома нет. И что тогда – ждать, мокнуть под дождем, и сколько: сутки? двое?

– Об этом я не подумал, – Илья, пригнувшись, пробежал под окнами, обогнул дом и оказался у крыльца, присел на корточки, всматриваясь в мутную дымку перед собой. Ворота закрыты, гараж, вроде, тоже, в бане темно, но дверь отсюда не видна, может, и есть там кто, как прошлой зимой в бабкином доме, например. А, может, и в отцовском сейчас парочка хорошо замотивированных юношей в штатском поджидает. Тренированных, заметим, юношей с хваткой бультерьера, чьи челюсти только пассатижами разжимать, и то, когда собачка уже дышать перестала. Хотя нет, вряд ли бы в этом случае Хельму у дома оставили, она бы этих бультерьеров… А так вон она, сидит себе, вернее, лежит в будке, только нос наружу высунула и, вроде, спит, или лень ей под дождь вылезать. А в доме по-прежнему тихо, и в окнах темно, словно спят все.

«В окно постучать или сразу в дверь?» – Илья, стараясь держаться подальше от вольера, в два прыжка оказался у зеленой изгороди, подпиравшей забор со стороны отцовского участка, пролез через кусты и присел на корточки, раздвинув ветки. Точно, не ошибся, день сурка в разгаре и конца-края ему не видно – здесь «нива», стоит, голубушка, чтоб тебя черти взяли. Нагло так стоит, проезд к воротам перегородив, всем своим видом показывает, кто тут хозяин, и этот хозяин свое получит, хоть тушку негодяя Кондратьева-младшего, хоть чучело, и ждать будет, сколько потребуется. Обострение, к гадалке не ходи, у них пару недель назад началось, когда в овраге труп коллеги обнаружили, осерчали не по-детски и ждут, караулы выставили, да только, как и прошлой зимой, дальше своего носа ни черта не видят…

За спиной послышались странные звуки – шелестела трава, и что-то мягко и тяжело падало на нее, ритмично и споро, Илья обернулся, но понять ничего не успел. Налетело огромное, белое, впечатало в ветки немаленькой массой и принялось тыкать в лицо холодным мокрым носом. И все в тишине, только слышно, как нечто жалобно поскуливает и скребет лапищами землю. Вот тебе и ленивая псина – учуяла издалека, налетела и с пол-оборота нейтрализовала «гостя», кто ее только научил так подлетать, вот уж как есть ужас на крыльях ночи…

– Тихо, тихо, – Илья отбивался от взволнованной Хельмы, отпихнул «азиатку», вместе с ней выбрался из кустов. И моментально вспомнив, на что способна голосистая псина, одной рукой сгреб ее за ошейник, а второй зажал собаке пасть. Хельма особо и не сопротивлялась, для порядка поворчала, покрутила лобастой башкой и побежала рядом с Ильей к бане. Дружно завернули за угол, Илья толкнул неплотно прикрытую дверь и ввалился вместе с собакой в предбанник, стянул с головы капюшон. Хельма немедленно воспользовалась свободой, тявкнула басовито и вскочила на задние лапы, норовя передними обнять блудного молодого хозяина.