Текст книги "Анамнез жизни"

Автор книги: Татьяна Бурдакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Пара по физкультуре

Я никогда не отличалась особой физической подготовкой и, как и большинство девиц, в школе физкультуру ненавидела. Не любила я, впрочем, и другие предметы, преимущественно те, которые были связаны с расчётами – например, абсолютно не понимала, какой смысл учить какую-то математику, а потому не хотела в неё вникать. К счастью, когда я поступила в университет на филфак, мои мучения касаемо точных наук прекратились. Чего не скажешь о физкультуре, которая началась у нас сразу на первом курсе.

На занятия, естественно, приходилось таскать с собой форму. Поскольку жила я в области, каждый раз меня страшно раздражал этот противный полиэтиленовый довесок, в котором болтались мои спортивные штаны, кроссовки и куртка: в силу природной рассеянности я постоянно боялась забыть его где-нибудь в электричке или в метро, кроме того, я вообще терпеть не могу всё это мешочничество – оно не к лицу ни одной бабе.

Однажды холодным ноябрьским днём я, честно отбегав по университетским аллеям вместе с сокурсниками полноценную пару и переодевшись обратно, внезапно решила, что мне нужно зайти в библиотеку. На первом курсе я ещё не впала в обычное студенческое разгильдяйство, поэтому старалась делать всё, что задают, с некоторым опережением. Ещё в октябре я начала задумываться, что неплохо было бы начать собирать материал для курсовой, поэтому, попрощавшись с одногруппниками, схватила свою сумку, пакет с физкультурной формой и направилась во второй гуманитарный корпус родного МГУ, где и находилась библиотека.

Жадность к книгам едва не погубила меня. Я, что называется, вынула всю душу из библиотекарши, заставив её последовательно продемонстрировать мне всё, что имелось в хранилищах относительно поэтики ранних стихов Блока, после чего, отвергнув большую часть, остановилась на нескольких монографиях. То ли я сильно взбесила толстую тётку своей въедливостью, то ли она по жизни была занудой – но, выдавая мне книги, она строго-настрого велела вернуть их не позднее даты, которую записала в формуляр, добавив, что книги страшно редкие и за их утрату грозит если не расстрел, то уж точно каторга. Рассеянно кивая, я расписалась, где требовалось, нагрузила сумку трудами по исследованию поэзии Блока, коих было отобрано восемь штук, и, взвалив груз на плечо и подхватив вечный пакет с кроссовками, вышла в вестибюль корпуса. Здесь я вспомнила, что, наверное, нам уже пришла стипендия и надо бы её снять, что и сделала в стоящем под лестницей банкомате. Пересчитав деньги и убрав их во внутренний карман своей коричневой кожаной сумки, подаренной родителями на первое сентября, я вышла на улицу и зашагала к метро «Университет».

Занятия у нас в тот день закончились рано, поэтому народу в метро почти не было. Доехав с относительным комфортом до «Комсомольской», я вышла на улицу, где направилась к родному Ярославскому вокзалу. На улице было ещё светло, но внезапно начал накрапывать дождь, который почти моментально сменился колким холодным снегом. Одета я, надо сказать, была не по-ноябрьски: на мне было бежевое кожаное пальто на тонкой подкладке, джинсы и тоненькие ботильоны на узенькой низкой шпильке – в 2003-м так было модно. На вокзальном табло, там, где высвечивается, на какие пути подают электрички, нужных мне надписей «Фрязино», «Монино» или «Щёлково» не оказалось, и я, дрожа от холода, решила пройтись по вокзалу и посмотреть, не подали ли одну из подходящих мне электричек на какой-нибудь путь: какая разница, что написано на табло, если поезд уже на вокзале.

Волоча тяжеленную сумку с книгами и физкультурную форму, я совершила быстрый пробег по небольшой прямоугольной площадке, откуда открывался обзор на железнодорожные пути. Мне повезло: на пути номер десять смирно стояла зелёная электричка с надписью «Монино». На маленьком табло, стоящем перед выходом на платформу десятого пути, «Монино» не высвечивалось, как, собственно, и время отправления электрички, но меня это совсем не смутило. Двери вагонов были открыты, и я быстро зашагала по платформе – снег уже шёл вовсю, небо затянуло серыми облаками, поднялся сильный, холодный ветер, и мне, в моём тонком пальтишке, хотелось как можно скорее очутиться в тепле.

Народу в электричке, надо сказать, не было. То есть – вообще. Сидел какой-то бомжеватого вида мужик во втором от хвоста вагоне, поэтому я решила пройти дальше: лучше ехать одной, чем в непонятной компании. В третьем, в четвёртом и в пятом вагонах тоже оказалось совершенно пусто. Вот и хорошо, обрадовалась я. Так редко выпадает возможность сесть в общественном транспорте там, где ты хочешь, и спокойно доехать до своей остановки, не уворачиваясь от дядек и тётек с клетчатыми баулами, молодых гламурных девиц с чемоданами, оклеенными наклейками с краткими аббревиатурами названий столичных аэропортов, и вечных коробейников, предлагающих ароматизированные стельки (размер с тридцать пятого по сорок восьмой), журналы с астрологическими предсказаниями по цене всего пять рублей и карты всех (подчёркиваю: абсолютно ВСЕХ!) вокзалов и рынков столицы.

Остановив свой выбор на вагоне номер пять, я вошла, удобно расположилась у окошка на третьей от выхода лавке, достала из сумки книгу некоего академика Альфреда Вонишвили с манящим названием «Семантический ореол метра поэзии начала двадцатого века» и, закинув ногу на ногу, принялась читать. Но труд академика оказался совершенно невыносимым. С трудом осилив полторы страницы мелкого шрифта, изобилующего сносками и латинскими терминами, я тяжело вздохнула и, пожалев, что выбрала для себя путь филолога, вдруг подумала: а почему машинист не объявляет, когда мы отправимся?

Захлопнув книгу, я огляделась. Нет, как-то это всё-таки странно. Три часа дня – это, конечно, не половина седьмого вечера, когда все едут с работы, но хоть какие-то пассажиры здесь должны быть? Вокзал не выглядел опустевшим, и вряд ли люди объявили бойкот именно этому поезду или конкретно электричкам в сторону монинского транспортного узла.

Убрав книгу в сумку к остальным семи товаркам, я поднялась, вышла в тамбур – и остолбенела. Двери с обеих сторон оказались закрыты. Что за бред?! Неужели академик Вонишвили так усыпил мою бдительность, что я даже не услышала, как они захлопнулись?

Смутно предчувствуя неладное, я, забыв о гигиене, безрассудно припала к заляпанному стеклу тамбурной двери с надписью «Не прислоняться». Люди за окнами, как обычно, спешили, обгоняя друг друга, тащили сумки и чемоданы – и забегали в электричку, стоящую на соседнем пути. Людей было много и бежали они быстро. Значит, на Москву не обрушился ураган, люди резко не вымерли и пассажиропоток не исчез… Но почему тогда в мой вагон никто не заходит?!

Из нервных размышлений меня вывело внезапное шуршание в динамиках где-то над моей головой. Я вздрогнула и посмотрела наверх, туда, где, кажется, присутствовала единственная жизнь во всём поезде. Прекратив возиться, машинист звучно откашлялся и недружелюбно промямлил:

– В депо поезд идёт, в депо. Отправляемся.

От ужаса я подпрыгнула на месте и страшным голосом завопила. В депо!!! В депо, а ни в какое не в Монино!!! Так вот почему в поезде никого нет, а на табло не высветилась моя электричка: видимо, поезд только приехал, и машинист не успел ещё поменять табличку в своём окошке… Вот идиотка, сэкономила время! Отогрелась в тёплом вагончике! Переждала затишье перед бурей, чуть не уехала в депо! Хотела пройтись по краешку – и угодила в самое логово!

Надо сказать, способность мыслить логически никогда не относилась к числу моих достоинств. Несмотря на юный возраст – мне было тогда восемнадцать лет, – любой другой человек, конечно же, ринулся бы в вагон, нажал на кнопку вызова машиниста и объяснил бы ему ситуацию. Машинист открыл бы двери, выпустил человека и спокойно поехал бы, куда ему надо. Любой другой человек сделал бы именно так… Но только не я.

Навалившись на двери, я, истерично повторяя: «Твою мать, что ж такое… Что ж такое-то, что же это такое, Господи?!», стала пытаться открыть их руками. Но, как уже было сказано, уровень моей физической подготовки не сильно отличался от детского, да и вообще я всегда была тощей и хрупкой, поэтому мои усилия, естественно, не увенчались успехом. Отлипнув от дверей, я тупо уставилась на свои руки, испачканные в серой грязи, – как вдруг вагон тряхнуло, и поезд тронулся.

Издав истерический вопль, я принялась метаться по тамбуру. Поезд, между тем, неожиданно стремительно набирал ход; меня трясло и бросало из стороны в сторону – машинист был уверен, что везёт пустые вагоны, и поэтому, разумеется, не задумывался о пассажирском комфорте. В голове моментально всплыла расхожая фраза, с которой рассерженный народ обычно обрушивается на водителей автобусов и маршруток: «Поаккуратнее можно? Не дрова везёшь!» Меня везли, натурально, как бессловесные, сухие дрова, совершенно не церемонясь с моей персоной; везли со всеми моими вещами – с драгоценными книгами, являвшими собой библиографическую редкость, в том числе, с трудом академика Вонишвили; с только что полученной стипендией, аккуратно уложенной во внутренний карман дорогущей кожаной сумки; в кожаном светлом пальто и тоненьких ботильонах, совершенно не приспособленных для существования в каком-то страшном, надвигающемся на меня железнодорожном депо – и всё это происходило в режиме реального времени, на моих глазах, под лязг и грохот пустого вагона, ставшего из места спасения от ветра и снега моей личной тюрьмой.

Трясясь всем телом, я вбежала в вагон и схватилась за вещи. Надо бежать, бежать к машинисту, пусть остановит поезд, пусть включит задний ход или как там это у них называется и скорее доставит меня обратно! Я готова написать объяснительную на имя начальника всех электричек, командира вокзала, коменданта всех железных дорог – только верните меня на родной Ярославский вокзал, и я больше никогда не пренебрегу великой силой табло перед тем как выбрать, в какую электричку усадить свою неугомонную задницу!

Поезд нёсся уже очень быстро; платформы вокзала давно остались позади, замелькали какие-то хозяйственные постройки. Подхватив сумку с книгами, я взялась было за пакет с физкультурой, как вдруг замерла в предательской нерешительности.

Моё писательское воображение, уже вовсю разыгравшись, заставило меня содрогнуться при мысли о том, с каким приятным удивлением и даже, что там скрывать, вожделением, уставится на меня машинист, когда обнаружит, что в депо он везёт не только вагоны, но заодно и юную стройную девицу, о присутствии которой, кроме него, никто не догадывается. По коже у меня пошёл мороз от страха… Он, без сомнения, ни секунды не медля, накинется на меня и примется с отвратительным разнообразием удовлетворять свои низменные сексуальные желания, лишив меня тем самым исполнения моей мечты: у меня в жизни будет только один мужчина, он же муж, он же дед моих внуков. А что, если машинистов там двое?! Да ведь это тянет на групповое изнасилование! Нет, я могу, конечно, отсидеться в вагоне, пока поезд не отправят в следующий рейс, но где гарантия, что это случится сегодня и я не сдохну тут от страха и голода? Надо бежать, бежать, будь что будет!

В этот момент случилось то, чего я никак уж не могла ожидать. Двери в вагон с грохотом распахнулись, и в вагон ввалился бородатый мужик лет шестидесяти, одетый в грязный зелёный свитер с оленями, чёрные, вытянутые на коленях брюки и ватную безрукавку – тот самый, которого я увидела в одном из первых вагонов и о существовании которого у меня не было времени вспомнить. Увидев меня, мужик радостно замычал и, вытянув вперёд руки, пошёл на меня, демонстрируя явное желание заключить меня в свои объятия.

Это был, похоже, конец. От ужаса у меня перехватило дыхание. Похватав всё своё барахло, я что есть мочи бросилась наутёк, в сторону противоположного тамбура.

Я с дикой скоростью летела вперёд, оставляя позади себя один за другим пустые вагоны. В одном из них стоял, наверное, вытянув руки вперёд, страшный дед, возжелавший не то моей нежности, не то моих денег – и это заставляло меня бежать ещё быстрее: что бы ни было у него на уме, рано или поздно он двинется за мной, и надо было торопиться. Теперь у меня был выбор: или быть настигнутой дедом, или угодить в лапы похотливых властителей поезда. Так себе, конечно, альтернативка, но в случае машинистов есть хотя бы надежда: после моего вагонного марафона они, возможно, откажутся от своих планов – вряд ли кого способен возбудить вид мокрой, трясущейся бабы, обвешанной тюками и бормочущей несуразицу.

Пробежав таким образом все вагоны, я наконец упёрлась в гладкую белую дверь, за которой, собственно, и скрывались машинисты. Я застыла перед дверью в глубокой задумчивости. Что делать? Постучать сразу – или подождать? А чего, с другой стороны, ждать-то? Пока меня догонит непонятный дед и приступит к реализации своих таких же непонятных планов? Да и потом, никто, кроме машинистов, не сможет остановить поезд и вернуть меня обратно.

С колотящимся от бега и от страха сердцем я три раза стукнула кулаком в белую дверь. По ту сторону послышалась какая-то возня, но больше ничего не произошло. Постояв с полминуты, я, немного осмелев, стукнула ещё раз, уже громче. На этот раз нужный эффект был достигнут: за дверью завозились ещё громче, послышался звук открываемого замка, и дверь распахнулась.

На пороге стоял парень лет двадцати пяти, одетый в джинсы и форменную куртку с символикой «РЖД». Увидев меня, он абсолютно не удивился и вообще не выказал никаких признаков заинтересованности.

– Слышь, Валер, – обратился он к невидимому напарнику, – тут девушка на борту. Надо высадить. – Он обернулся ко мне и устало поинтересовался: – Где ж вы раньше-то были? Уже вон депо, приехали.

Я уставилась на него во все глаза.

– То есть как это – высадить? А обратно меня довезти вы не можете?

Машинист усмехнулся.

– Да вы чего? Какое «обратно», это строго запрещено! У нас график! Сейчас… – И он снова повернулся ко второму машинисту и рявкнул: – Валер! Ну, кому говорю! Тормозни давай, девицу высадить надо. Так, девушка, вам придётся слезть, как-то спрыгнуть, наверное… – Он замолчал, глядя на меня с явным сомнением, и снова обратился к напарнику: – Слышь, Валер! Лестницы никакой нету?

Невидимый Валера, как и его друг, ничуть, по-видимому, не заинтересованный в женских прелестях, откуда-то из глубин кабины ответствовал:

– Жека, откуда? Пусть так вылезает, нечего было соваться!

Электричка принялась замедлять ход и наконец остановилась. Валера открыл двери с правой стороны поезда, и я увидела внизу грязную, обильно политую дождём и моментально таящим снегом тёмную осеннюю землю, от которой меня отделяли два с лишним метра. Через несколько пар рельсов от нас, тревожно гудя, ехала в сторону области синяя, забитая людьми электричка, в которой, не будь я такой дурой, могла бы сидеть и я.

Мне стало тоскливо и жутко. Я повернулась к «Жеке», намереваясь задать ему очередной идиотский вопрос, нельзя ли тогда уж доехать с ними в депо, там пересесть в другую электричку и вернуться обратно к вокзалу, но увидела, что парень, прищурившись, смотрит куда-то за меня. Я инстинктивно обернулась и увидела, что за стеклянными дверями в вагоне стоит уже знакомый мне дед в грязном свитере.

Жека присвистнул, оттеснив меня, подошёл к двери, рванул её вправо и крикнул:

– Эй, отец! Чего там топчешься, тоже в депо захотел? Иди давай сюда, слезать надо. Вон и девице поможешь.

При этих словах девица, то есть я, затряслась крупной дрожью. Жека тем временем продолжал:

– Давай, давай, поживее! Пьяный что ли? Или обдолбанный? Слезай отсюда, тут находиться не велено! – И, повернувшись ко мне, продолжал: – Сейчас мы его первого вниз спустим, потом он поможет вам слезть.

– Нет! Ни в коем случае! Вы что?! – Зашипела я страшным шёпотом, во все глаза глядя на Жеку. – Я не знаю, как вообще тут слезать буду, тут грязно, поезда ходят, у меня сумки тяжёлые! А если он за мной увяжется? Не пускайте его! Не пускайте, я с вами поеду!..

– Девушка! – Гаркнул вдруг Жека, обнаружив неожиданный командный голос. – Я вам неясно сказал? В депо посторонним нельзя, нам выговоры не нужны. Слезешь и дойдёшь аккуратно, не рассыпешься.

На этих словах дверь, соединяющая вагон и наш тамбур, поехала вправо, и дед, послушно выполнивший приказ машиниста, оказался рядом со мной. По тамбуру мгновенно распространился тошнотворный, тяжёлый запах: судя по всему, дед бомжевал – а может, просто был алкашом, потому опустился. Поморщившись, я отшатнулась – хотя уже понимала: без него мне отсюда не слезть.

– Так, быстро! – Скомандовал Жека. – Дед, давай, прыгай, будешь ловить девушку. А вам приготовиться! – Последняя фраза относилась, как уже ясно, ко мне.

Дед, которому фамилия Вонишвили подошла бы намного лучше, чем дотошному академику, судя по всему, не в первый раз уезжал в депо, поскольку на команду «Прыгай!» отреагировал резво. Потоптавшись на одном месте – вероятно, так он разминал ноги, – он невозмутимо подошёл к открытым дверям и, ни говоря ни слова, сиганул вниз, где тяжело приземлился в хлюпающую жижу.

– Первый готов, отлично! – Удовлетворённо прокомментировал Жека. – Ну, девушка, теперь вы! Вперёд!!!

Это был чёртов момент истины. Я отлично понимала, что деваться мне некуда, но вот так запросто рухнуть в объятия пропитого бомжа – к этому надо было морально подготовиться. Подойдя к краю, я посмотрела вниз. Дед, криво улыбаясь беззубым ртом, терпеливо ждал, пока я спущусь. Несмотря на то, что с того первого раза, когда я его увидела, он не издал ни звука, он, видимо, всё понимал и готов был помочь. Добрый человек, наверное… Жаль, что спился. Я сделала нерешительный шаг вперёд и уже почти готова была прыгать, как вдруг за моей спиной прозвучало:

– Да вы сумки сначала ему отдайте, по-другому не слезете! Или мне давайте обе, я после подам!

Эти слова подействовали на меня как обух, которым дали по голове. Отличное завершение моего приключения! Сейчас я спущу этому алкоголику сумку с редкими фолиантами и со стипендией, а он даст с ними дёру?! И что я скажу вредной библиотекарше? Уж явно не правду – о том, во что я, по обыкновению, вляпалась, лучше не информировать университетскую общественность. А может, машинисты и сами не против тиснуть моё добришко? Так пусть имеют в виду – я их запомнила, так что точно укажу все приметы!

– Девушка, ну вы прыгаете или нет?! – С уже не скрываемым раздражением вопросил Жека. – Давайте, давайте! Время!

Дед, покорно ждущий меня внизу, внезапно нарушил свой обет молчания и, протянув ко мне руки, неожиданно отчётливо произнёс:

– Время – деньги! Меня ребята ждут выпить.

Удивляться было некогда. Я присела на корточки и стала приноравливаться, как бы слезть, но с занятыми руками это и вправду не получалось. Они не давали мне чувствовать равновесие, кроме того, был риск снести деду полчерепа книгами.

– Да отдай ты ему своё барахло, хватит телиться! – Кипятился за моей спиной Жека, от раздражения перешедший со мной на «ты». – Быстрее, нам нельзя тут стоять!

Он, безусловно, был прав: если бы дед бросился наутёк с моими вещами, я и сама вслед за ним как-нибудь спрыгнула. А вот оставить своё имущество машинистам значило почти наверняка его лишиться: противный Валера даст полный ход, и – прощай, моя стипендия, кошелёк, ключи от дома и Вонишвили сотоварищи! Сделав глубокий вдох, я собралась с силами и как можно суровее рявкнула:

– Держите! – И, сняв с плеча драгоценную сумку, прицелилась и кинула ею в деда.

Он тяжести дед покачнулся, осел вниз и, повесив сумку себе на плечо, злобно выругался:

– Вот мать её етить! Ты что там, кирпичи носишь? Так и убить недолго!

– Конечно, кирпичи, а вы что подумали? – Ухватилась я лихо за спасительную соломинку. – Для самообороны! Держите пакет! – И я швырнула ему пакет.

– Господи, ещё и кулёк у неё! – Дед поймал мою форму и, не зная, куда её деть, поставил прямо на землю. – Ну, давай сама! Небось тоже килограмм семьсят весишь, корова!

– Прыгаю!!! – Отрапортовала я, не обращая внимания на гнусные оскорбления, – И, как мешок с картошкой, повалилась прямо на руки деду, который с трудом устоял на ногах. Тот охнул и запричитал:

– Вот паскуда девка! Аккуратней нельзя?! Я тебе чё, молодчик? Как на мужиков лазать, так вы всё умеете, а как до физкультуры доходит, бревно бревном! Что у тебя предмету, пара небось? – Он вздохнул. – Вот я потому большой спорт и оставил – измельчали люди! Тренировать некого, зато наград все хотят…

– Слава те, Господи! – Скривился Жека, глядя со своих двух метров на нашу парочку. – Ну, счастливого пути. Назад отходи, мы трогаемся!

Валера дал длинный гудок, и вагоны, загрохотав, поехали. Я подхватила с земли пакет и приняла у деда сумку, воровать которую он, видимо, и не собирался и, помахав машинистам, зашагала обратно, в сторону вокзала, который стыл вдали в осенней вечерней дымке.

– Вот зараза, ну ты посмотри! – Восхитился дед за моей спиной. – Как с поезда прыгать, так она как полено, а как бежать – только пятки сверкают! Вот он, наш великий советский спорт!..

Бежать, однако, у меня получалось плохо. Камни, которыми были засыпаны рельсы, и грязная жижа под ногами сильно затрудняли моё движение – не говоря уж о тяжестях, которые мне казались теперь просто свинцовыми. Я обернулась. Зелёная электричка, которая меня сюда привезла, медленно и поэтично скрывалась за поворотом. Дед плёлся сзади меня нога за ногу – видимо, приключение его сильно вымотало. Бояться мне было некого.

Шла я долго – прошло, наверное, минут сорок, прежде чем передо мной вырос знакомый вокзал. Уже совсем стемнело. Поскольку снова зарядил дождь, плавно сменившийся снегом, а ни зонта, ни капюшона, ни шапки у меня не было, я сняла с шеи шёлковый платок и, сложив его треугольником, надела на голову и завязала под подбородком. Впрочем, он совершенно не спасал от льющейся с неба воды, и совсем скоро мои волосы превратились в мокрые ледяные сосульки, а тушь растеклась по щекам. Все мои джинсы были заляпаны тёмной грязью, пальто намокло, а при взгляде на ботильоны можно было смело сказать, что сегодня состоялся их последний выход в свет: мягкая кожа вся была в царапинах от камней, по которым я шла, а каучуковое напыление на шпильках заметно облезло, обнажив белёсые внутренности. Труды виднейших исследователей творчества Блока во главе с Вонишвили творчества оттягивали плечо. Меня трясло от усталости, нервов и холода.

В таком замечательном виде я доползла, наконец, до одной из платформ и, как заправский «заяц», влезла на неё по лестнице, которая предназначена исключительно для служебных целей, но которой, разумеется, ежедневно пользовались неблагонадёжные граждане. По платформе сновали люди – курили, смотрели на часы, прощались друг с другом, забегали в свои поезда. Увидев на одном из них набившую мне за день оскомину надпись «Монино», я ввалилась в первый вагон. Народу, конечно же, было битком – шёл седьмой час, – и люди с интересом изучали мою персону.

Мне было уже всё равно. Протиснувшись к свободному месту у окошка, я повесила на крючок пакет со спортивным костюмом, села и, облокотившись на локоть, наконец ощутила, что меня отпустило.

Накатившее ощущение долгожданного тепла и покоя подтолкнуло меня к размышлениям. Эх, не тем, не тем мы все занимаемся в школе… Надо было поднажать на физкультуру и математику – и тогда, возможно, логическое мышление и хорошая физподготовка сделали бы своё дело, и я оказалась бы дома пораньше, не испытав такого количества стрессов. Главное теперь не уснуть, не проехать свою остановку и, конечно, не забыть здесь свою физкультурную форму… Впрочем, теперь у меня есть связи на наших железных дорогах. Обращусь к Валере и Жеке, и они наверняка меня выручат.