Текст книги "Наверное, это любовь!"

Автор книги: Татьяна Брыксина

«Сладчайшая! Сама сластёна…»

 
Сладчайшая! Сама сластёна,
Покоящая на краю
Вовне постылого закона
Чужую голову мою.
И для меня давно не новость,
И естеству не вопреки:
Плакучих рук твоих таловость
Вдруг превращается в силки.
Я вырваться из них бессилен,
А наяву – не захочу,
Во сне, как заяц-простофиля,
Истошным голосом кричу.
Как странно, что не устрашает
За здорово живешь пропасть.
А сердце тщетно вопрошает:
Татьяна, ты ли, та ли?
Сласть!
 

Оглянись!

 
Я тебя проводила, и стали слышней
Песни пеночек в утренней роще,
Но скажи, почему мне дышать не вольней
И глядеть на былое не проще?
 
 
Я давно разлюбила тебе потакать,
Поубавилось гневного пыла,
Но, увы, не легчает житейская кладь,
Что в страданьях с тобой накопила.
 
 
Ты, ветрами влекомый по дали земной,
Что ты знаешь о брошенном доме,
Где не снился тебе на разлуку со мной
Даже кактус в оконном проёме?
 
 
Что ты помнишь из тёмных бессонниц моих,
Из того безысходного ада,
Где душа угорала – одна за двоих,
Где бы ей и томиться не надо?..
 
 
Оглянись, ледяные зрачки не лиловь, —
Разве вправе пенять на докуку
Ты, на бедность мою подающий любовь,
Подающий пятак на разлуку?
 

«Осточертело сумрачно изгойствовать…»

 
Осточертело сумрачно изгойствовать,
И чтоб угрюмством душу не квелить,
Я сам с собою начал разглагольствовать,
О том и сем печально говорить.
 
 
Как филин сивый в гулком одиночестве
Всю правду-матку гукает во мглу,
Так ошалело мнится и пророчится
И мне в моём осиновом углу.
 
 
Простыла жизнь и скомкалась гармошкою,
И боязно за борозду ступнуть.
И ни хвалой, ни праздничною ложкою
На людях мне уста не разомкнуть.
 
 
Надеюсь я на что-нибудь украдкою,
Ищу забавы в капищах вины.
Кого люблю – признаньем не порадую,
Хоть режь ремни на память со спины.
 
 
Одна нога нечаянно оступится,
Зато другую правее тащу.
Но страх сказать, и матушку-заступницу
Я тоже в душу лучше не впущу.
 
 
Неужто вправду сердце приморозило?
Едва ко лбу не тянется рука.
Сколь ни гляжусь и в зеркало, и в озеро,
Но все равно не вижу двойника.
 
 
Осточертело сумрачно изгойствовать,
И чтоб угрюмством душу не квелить,
Я сам с собою начал разглагольствовать
О том о сем печально говорить.
 

Вечерний портрет

 
Хитёр, ленив, жестокосерд —
Он полуспит за чуткой дверью,
В его лице так мало черт,
Располагающих к доверью.
 
 
Льстецами тешимый до слёз —
Он глух к мольбе
            и глух к рыданью,
В его душе так мало грёз,
Что нет надежд на состраданье.
 
 
Дарить ему своё родство —
Судьбы бессмысленная трата!
Любая женщина его
Пред ним с рожденья виновата.
 
 
На ласку робкую в ночи
Он неответлив просто лаской —
Его покой хранят с опаской
Бесстрастья ржавые ключи.
 
 
Лишь сам с собою он сравним,
Но… власть его неотвратима:
Быть нелюбимой только им
Страшней, чем всеми нелюбимой.
 

«Не в прощёный день…»

 
Не в прощёный день,
                          не в прощальный —
Руку на сердце положу—
Ни помилования, ни пощады
У слепой судьбы не прошу.
 
 
В счастье праздновать, в горе бедствовать,
Петь несмелую красоту,
Оголтелую жизнь приветствовать
Мне написано на роду.
 
 
Снег на белый свет в зиму зарится,
Дождь старается в землю лечь,
Лишь бы памятью не состариться,
Жалость к родине уберечь…
 
 
И в прощёный день, и в прощальный,
С вязкой горечью на устах,
Я, потерянный и опальный,
У любви молю: – Не оставь!
 
 
И повинную шлю заранее,
Руки выкину для оков.
Замирение, замирание,
Душу выложу, – а легко!
 
 
Зреет осенью в небе изморось.
На зуб пробует ночь сенцо…
Лишь бы счастливо запрокинулось
Обеспамятевшее лицо.
 

«Во тьме толковых словарей…»

 
Во тьме толковых словарей
Ты не нашёл одно лишь слово,
Что царской милости щедрей
И проще ландыша лесного.
 
 
Ты просто пролистнул его,
Когда искал обозначенье
Сердцебиенья своего
И моего предназначенья.
 
 
Как много оказалось слов,
Чтоб чувство подменить
                                понятьем,
Тоску весенних полуснов —
Мужским порывистым объятьем!
 
 
Так и привыкли говорить
Второстепенными словами,
Едва прослушивая нить,
Натянутую между нами.
 
 
Щедроты страсти молодой
Сменились мелочью наличной,
Вино разбавилось водой,
Полувино – слезой обычной.
 
 
Всё вместе жизнью назвалось,
Не за горой финал бездарный,
А слово так и не нашлось,
Осталось данностью словарной.
 

Гой да эх!

 
Слабый человек
И переменчивый,
Узнающий правду стороной…
Я не столько в жизни привередничал,
Чтоб она смеялась надо мной.
 
 
Ничего-то жизнь не перепутала,
Воздала на совесть,
Чем смогла, —
От степного маленького хутора
До родного темного угла.
 
 
С детских лет легко и набалованно,
Зрит душа,
Что с памятью в ладу,
Древний луг в слезах
                           белоголовников,
Лебединки-лилии в пруду.
 
 
И людей,
Что совестью прославлены,
Что привыкли кланяться земле,
И коров,
Что на зиму оставлены
Хрумкать сено в холе и тепле.
 
 
И еще я памятью наследую,
Не надеясь скоро на успех,
Песню Дона тихого
Последнюю,
Все слова в которой —
«Гой да эх!»
 
 
Гой да эх!
Веселыми потачками
Хлещут плети дождиков с бугра.
Молодыми баскими казачками
Оскудели что-то хутора.
 
 
Гой да эх!
Стремглав с водою полою
Пруд сбежал бессовестно к венцу.
И коровы то ли бродят по лугу,
То ли по армейскому плацу.
 
 
Гой да эх!
Доверчивая сельщина
Исподволь до слуха довела,
Как со мною праздничная женщина —
Что была,
Что вовсе не была.
 
 
Эка новость! —
Семечко дурашное…
У меня в запасе —
Гой да эх!
Перепляшет сердце бесшабашное.
Гой да эх!
…Да слабый человек!
 
 
Слабый человек
И переменчивый,
Узнающий правду стороной…
Я не столько в жизни привередничал,
Чтоб она смеялась надо мной.
 

Одонышек

 
Сбегающий смешить весну,
Охладевающий ко мне,
Не оставляй меня одну
Захлёбываться в тишине!
 
 
Я, может, не пойду ко дну,
Не изойду слезами, но
Не оставляй меня одну
С нелюбящими заодно!
 
 
Когда б ты видел, как черна
Изнанка боли – может быть,
Бокал прощального вина
Не предложил бы всклень налить,
 
 
Не повторил бы в сотый раз:
«Цветы мне говорят – прощай…»
Вино, что выпито сейчас,
Подобно боли через край!
 
 
Так вот что сердцу суждено —
Вино тоски, тоска окна,
Окно бокала… – всё темно,
И жизнь – одонышек вина.
 

«Ах, не быть мне виновником…»

 
Ах, не быть мне виновником
Полюбовных вериг!
Быть мне ночи
                  любовником
Или мужем зари.
 
 
Я с душой зaвороженной
Побреду по земле,
По тугим подорожникам,
По червонной золе.
 
 
Буду спать под рябиною
У села на краю,
И тоску соловьиную
На ресницы пролью.
 
 
Утром стану на выгоне,
Простою у плетня,
Чтобы девки на выданье
Засмеяли меня.
 
 
Как пойду я невесело
Через луг напрямик,
Нестарательный песельник,
Никудышный жених…
 
 
А когда не по случаю
Я уйду от людей
В тишину неминучую,
В белый хворост дождей,
 
 
То под этими звёздами
В зоревой стороне
Упокой меня, Господи,
Не забудь обо мне!
 

Казачье солнышко

 
Мой друг весноглазый,
Гуляка хмельной,
Почто расточал стременные боженья?
Доколе окну воспалённой луной
Сиять, карауля твоё приближенье?
 
 
Какая тебя перевстрела звезда?
Какой завлекла продувной занавеской?
Не та ли, смеющаяся без стыда,
Чей холоден взгляд и настырна отместка?
 
 
Разгневаюсь часом – целуй хоть фонарь!
Но ревность с любовью – от веку подружки:
Недолго меж ними буранит январь,
Недолго летят злоречивые стружки.
 
 
Все бабы отступностью этой глупы!
Вернулся б живой из томительных странствий,
Взглянул бы, какой коридор вдоль тропы
Окно прожигает в полночном пространстве, —
 
 
Лети – не зацепишь плащом темноты!
Всем окнам – окно, всем светилам – светило!
Казачьим назвал его солнышком ты,
А нынче…
Неужто сиянье смутило?
 

«Всё дожди никак не перебесятся…»

 
Всё дожди никак не перебесятся,
На земле печальной неуют,
Оттого что молодому месяцу
Оглядеться тучи не дают.
Может, люди радость проворонили,
Может, звери этому виной,
Но висит проклятием над родиной
Третий день унылый сеногной.
По ночам невесты не невестятся,
Соловьи прибаски не куют,
Оттого что молодому месяцу
Оглядеться тучи не дают.
Надо избы новые закладывать,
Надо песни старые певать,
Надо лица милые угадывать,
Надо косам память отбивать!
Но скулит и стонет по-собачьему
На земле печальной неуют,
Оттого что солнышку казачьему
Оглядеться тучи не дают.
 

«Счастливые глухонемые…»

 
Счастливые глухонемые
О верности не говорят,
Они, как ласточки прямые,
Неукоснительно парят
Над говорливостью неверных,
Нечестных, несердечных, не
Подозревающих, как скверны
Слова безгрешной тишине.
С меня довольно опознаний
Чувств, обезглавленных в борьбе!
Я отрекаюсь от признаний
В любви к тебе!
 

«Живется без тебя…»

 
Живется без тебя
Довольно-таки муторно,
В делах на страдный день
Оно бы ничего,
Но лишь нагая тишь
Наклонится над xyтоpoм —
Захватывает дух
Без гневa твоего.
 
 
Ругай меня, мой друг,
Со всяческой фантазией!
Но, чтоб мои цветы
Стремглав не отцвели,
С больших своих морей
Ты с первою оказией
С грозою или без, —
Но дождика пришли.
 
 
Он будет шевелить
Привядшие растения,
Зальёт слезами всклень
Ладоши лопухов.
Он будет лить и лить
Всю ночь во отпущение
Тобою за меня
Придуманных грехов…
 

Ночная сказка

 
Мы снова там, где в сны муравные
Тюльпаны нежно вплетены,
Прикосновенья шелкотравные
Всю ночь покачивают сны.
 
 
Ещё, по-зимнему наволглые,
Подушки стылы, но в окне
Тепло струятся тени долгие
Двух яблонь в лунной вышине.
 
 
Ночным встревоженная шорохом —
Смотрю в смиренное окно,
Почти прощаясь с тем, что дорого,
Что повторить не суждено.
 
 
Фонарь, калитка, звёзды майские,
На городьбе махотки в ряд,
Что, как болванчики китайские,
Друг друга сдержанно корят.
 
 
Однажды – поводырь и странница —
Мы соберёмся в дальний путь…
Но, ради бога, пусть останется
Хоть что-нибудь, хоть что-нибудь!
 

Жеребёнок

 
Зной занежил провода,
Втихомолку жалит жито.
Выпью воду из следа,
Из лошадьего копыта.
Выпью с грустью пополам
По неведомому зову,
И заскачет по долам
Жеребёнок бестолковый.
Будет травы обонять,
Чутко воздух стричь ушами
И по улице гонять
С хуторскими малышами.
Будь Алёнушкой ему!
У него пройдёт опаска,
Коль в высоком терему
И любовь живёт, и ласка.
И когда он наконец
Прибежать к тебе посмеет,
Ты весёлый бубенец
Привяжи ему на шею.
Пусть резвится стригунок,
Головой тебе кивая,
Это прочим невдомёк,
Что душа его – живая.
 

«Жизнь – как ногу свело…»

 
Жизнь – как ногу свело! —
Каждый день несчастливый сюжет…
От тебя до меня телефонное эхо «Алло!»
Не пробьётся – хоть плачь!
Я «Алло…» выдыхаю в ответ.
 
 
Мы не слышим друг друга, —
«Алло! Говори! Говори!» Ну а как,
Если, словно подруга,
«Алло» провисает в пространстве,
Где ночь и сквозняк?
 
 
«Говори, говори…» – я пойму
По обрывкам измученных фраз,
Что случилось с тобой,
И сама доскажу, почему
Ты готов разрыдаться сейчас!
 
 
Никому, никому, никогда
Ничего против нас не сплести!
Я люблю тебя, слышишь?
Остальное – не наша беда!
Ты не слышишь… Прости…
 

Ежевика

 
Если голову привычно
Паутиной обвяжу,
В муравейник ежевичный
По колено заброжу.
 
 
Задыхается от крика
Сорочиная семья.
Гневно смотрит ежевика,
Как любимая моя.
 
 
Но заманчиво поскольку —
Рву в плетёный туесок,
Ежевичную иголку
Занозив под ноготок.
 
 
Продвигаюсь глубже, дальше
По листве, по купырю.
Я характером податлив —
Как ни больно, а терплю.
 
 
Но как выйду на тропинку,
Ощущаю впопыхах
Муравьиную кислинку —
Ежевику на зубах!
 

«Не ревнуй меня к белому свету…»

 
Не ревнуй меня к белому свету,
К ветке жаркого клёна в руке —
Я с лихвой отстрадаю за эту
Неизбежность в чужом далеке.
 
 
Мучат, знаю, и ветка, что ало
Шелестит, и оконный просвет,
Я сама этот крест поднимала
И бежала вагону вослед.
 
 
Скоро шелест кленовый завянет,
Смоет краски полночная темь,
Скоро, скоро нас рядом не станет,
Но прощаемся не насовсем!
 
 
У окна,
Ослеплённая бликом,
Я замру, будут вёрсты мелькать,
И глаза твои, полные крика,
Будут долго меня окликать.
 

«Не ревную, не пылаю…»

 
Не ревную, не пылаю,
Грусть веревочкой не вью,
Но тебя, моя живая,
Я пожизненно люблю.
 
 
Не пылаю, не ревную,
Но, коль вызрела гроза,
Я закрою поцелуем
Эти грозные глаза.
 
 
На удачу уповаю,
Но покорствую судьбе
И душой не унываю
Даже в мыслях о тебе.
 

Разлучное число

 
Мы расставались не всерьёз —
Всё было, как пришлось,
До пьяных звёзд, до жгучих слёз
Шампанское пилось.
И на распыл, и на раскол,
На смерть и на мольбу
По картам, брошенным на стол,
Гадали мы судьбу.
И хохотали не назло
Друг другу,
Не со зла,
Когда разлучное число
Нам карта назвала.
Мы говорили без конца,
Как не умеем жить,
Хотели пить росу с лица,
А и слезы не пить!
И заплуталась не шутя
Луна среди фрамуг…
Моя душа – твоё дитя —
Чужих боялась рук,
Но, дикой вольности полна,
Невестилась до слёз…
А ты не понял, что она
Храбрилась не всерьёз.
 

«В листве искрятся солнечные окна…»

 
В листве искрятся солнечные окна,
Макушки верб щекочет суховей.
Хрустит стерня. И где стояли копны,
Сивеют плеши, схожие с моей.
 
 
Молчат терны дремучие сторожко,
Камыш в стрекозьей радужной молве.
Еще цветёт за берегом картошка —
Как будто тучи бабочек в ботве.
 
 
Плывёт подвода с бабами с работы,
Лениво машут конские хвосты.
И высоко рыдают самолёты
На волжский город, где томишься ты.
 

Привет степному хуторку

 
Из лопухов, из тополей,
Из облака зелёного
Скорей лети, лети скорей,
Мой скорый, до Филоново!
 
 
Стучи колёсами, стучи,
Соловушкой посвистывай,
Пусть шторка плещется в ночи
Косыночкой батистовой!
 
 
Лети, подтягивай бока,
И пусть луна не прячется,
Пусть до степного хуторка
Твой перестук докатится!
 
 
Там на окне цветок живёт,
Зовётся мокрым Ванею,
Любимый там привета ждёт
Точь-в-точь по расписанию.
 
 
Зелёный шум, зелёный дым,
Судьба моя бедовая…
Я виновата перед ним —
Головушка садовая!
 

«Канула в омут…»

 
Канула в омут,
В стогах притаилась,
В терпких солениях вяжет язык —
Летняя благость,
Божия милость,
О закавыка из закавык!
 
 
Будто вовек
Не грядет бездорожье,
Стелет приметно в затишке у хат
Благость и милость
Летняя божья
В рыжих отметинах солнечных плат.
 
 
С пылу и жару
Впору проплакать,
Чтобы жилось неизбывно-светло,
Божию милость,
Летнюю благость,
Август, впечатанный чудом в чело!
 

«Накинет разлука сермяжный платок…»

 
Накинет разлука сермяжный платок
На блёклые кудри мои безоглядно
И горьким дыханьем спалит палисадный
Последний, не стоптанный стужей цветок.
 
 
Я в крик закричу, перезябну в окне —
Никто-то в ночи не откликнется мне.
 
 
И ногти вопьются в загривок тоски,
Откстится любовь от покорности знобкой:
Да мне ль горевать за полынною стопкой
Простой и весёлой душе вопреки?!
 
 
Скатёрку встряхну да и слёзы утру,
Повешу сушиться на чёрном ветру.
 
 
Окладистым срубом сложу день ко дню,
В колодец разлуки улыбчиво гляну:
О, я не цветок, без тебя не завяну,
Тем паче не кинусь в твою западню!
 
 
…Но как мне сермяжную правду тоски
Сермяжным платком промокнуть со щеки?
 

Сон-трава

 
Сон-трава понурая,
Сон-трава
Бархатно-мохнатая, как пчела,
В рот песку нечаянно набрала
Сон-трава.
Солнышко не брезгует сон-травой,
Дразнит золотистою бечевой,
Но никак не выправить головы
Сон-травы.
Словно когти лешего, лепестки,
На листах дремотные волоски,
Без тепла и запаха…
Какова
Сон-трава?
Душу тайной тёмною не трави,
Может быть, ты снадобье от любви?
Пейте для забвения наяву
Сон-траву.
Коль и я невесело заживу,
Упаду потерянно в сон-траву…
Песни не проклюнулись,
Не взошли слова…
Сон-трава…
 

«Всё кажется, свет пеленой отгорожен…»

 
Всё кажется, свет пеленой отгорожен,
И день отступает – чужой, обречённый…
Проведай меня, мой беспечно-хороший,
Не мне наречённый.
 
 
Последнюю радость я выну из сердца —
Вечерний, прощальный, надломленный лучик,
Скажу: – Это память! Ты знаешь, где дверца,
И вот тебе ключик.
 
 
Я воли не дам ни мольбе, ни заклятью,
Окно от луны занавешу, как прежде,
Украшу бессмертником белое платье,
Не веря надежде.
 
 
В глазах твоих пристальных, иссиня-серых
Я так и останусь до крайнего срока —
Красивой, как праздник, счастливой без меры,
Неспрятно-высокой.
 
 
Когда же трамвай прозвенит наудачу
И день разведёт наши губы и плечи,
В глаза не смотри – я не плачу, не плачу!
– До встречи?
– До встречи…
 

«Глухим ли стал, с ума ли спятил…»

 
Глухим ли стал, с ума ли спятил,
Не различая ничего,
Стучусь с отчаянья, как дятел,
В бересту сердца одного.
 
 
Плакучий лист – мой брат по крови,
Что вербой ронится в тиши.
Обил я осенью пороги
Одной придирчивой души.
 
 
Печаль за пазуху не прячу,
Люблю за совесть, не за страх.
Ущербным месяцем маячу
В одних колодезных глазах.
 
 
Я поздно понял, а не рано,
И вот исправиться спешу:
Одна на свете несмеяна,
Которую не рассмешу.
 
 
Её ж нимало не тревожат
Догадки ветреной молвы,
Что не сносить скорей, похоже,
Одной усталой головы!
 

«Не вей, не мечи снеговую остуду…»

 
Не вей, не мечи снеговую остуду
Мне в самую душу средь вешнего дня,
Тебя я забуду, конечно забуду,
Но ты и с другой не забудешь меня.
 
 
Чья воля вольнее, чей сон солонее —
Чужую, меня толковать не зови,
Покорная прежде, я сниться умею
Занозисто-вольной беглянкой любви.
 
 
И что мне за дело, чья нежность разбудит
В тебе отголоски хмельного огня?!
Желанные встречи… Желанные люди…
Средь самых желанных не будет меня.
 
 
И день твой затянут прогорклые тучи,
Повадятся вести в чужие дома,
Пусть я испечалюсь, но ты не получишь
Простого, с цветком повилики письма.
 
 
Достойный пощады получит прощенье,
Достойный дороги получит коня…
Тебе моя память больней, чем забвенье, —
И ты никогда не забудешь меня.
 

«Мне в уши напели сороки…»

 
Мне в уши напели сороки
Средь зоркого зимнего дня:
Она, как от тёмной мороки,
Устало ушла от меня.
 
 
Но голубь на крыше воркует,
Крылом разметая снежок,
Что помнит она и тоскует,
И песни мои бережёт.
 
 
А ночью мороз куролесит,
Хрустит снеговое пшено.
Бодает сочувственно месяц
Рогами скупое окно.
 
 
Быть может, у пыльной гардины,
В квартирном свечении сот
Она вспоминает повинно
Про мой неуклюжий уход?
 
 
Быть может, ей плохо отныне?
А может, впервые легко?
Не буду гадать на мякине
И квасить мукой молоко.
 
 
Нас лучше рассудят дороги,
Развяжут любовный клубок…
Отстаньте, злодейки-сороки!
Спасибо тебе, голубок!
 

Оклик

 
Цветы мои вянут,
И платья мои не шуршат,
Глаза не смеются в ночной глубине зазеркалья…
Декабрь на дворе,
И не твой обжигающий взгляд
Меня понимает, когда фиолетовой шалью
Я кутаю плечи в холодной квартире друзей
И чайную чашку в озябших ладонях ласкаю, —
Ты пил из неё лишь вчера,
А сегодня на ней
Мои поцелуи дыханье твоё окликают…
Декабрь!
 

Будем живы!

 
Снег как будто поминальный,
Сирый, скорбный,
                      нереальный,
Через лес прошел шажком.
Все же пасмурные ели
За ночь густо поседели —
Не расчешешь гребешком.
 
 
От природы невезучий,
На заре на всякий случай
Заяц спрятался в терны.
Снеговик застыл корявый…
Тишь какая, боже правый,
Угоришь от тишины!
 
 
Лишь знакомая синица
Под окно моё садится
И вертится, как юла.
Чем славна, скажи на милость:
Или кошку посрамила,
Или море подожгла?
 
 
А зима ещё в начале,
Как бы мы не заскучали,
Одинокие, вдвоём.
Но синица-неуныва
Чуть щебечет: «Будем живы!»
Соглашаюсь – не помрём…
 
 
Будем живы! Будем живы!
Зайцы, птицы, ели, сливы,
Сколько надо лет и зим.
В снеге скорбном, в буре злобной
Лучше мы от смеха лопнем,
Чем от грусти угорим!
 

«Слава богу, беды не случилось…»

 
Слава богу, беды не случилось,
И зима стороной не прошла —
Просто снега высокая милость
Оказалась для нас тяжела.
 
 
Просто снега небесная заметь
Нас уводит, уводит туда,
Где почти одичавшая память
Телефонные рвёт провода.
 
 
Догадаться, чья память короче,
Может быть, не из тяжких трудов,
Если вспомнить от ночи до ночи
Вереницы ослепших следов.
 
 
Этой муки морозная скрута
Разрешилась почти у шоссе —
Третий мудрый следы перепутал
И к проезжей свернул полосе.
 
 
Так не поздно ли, милый,
                                не поздно ль
По прошествии стольких снегов
Проклинать эту тихую звёздность,
Эту память и эту любовь?
 
 
Станет ветром последнее слово
Декабря, уходящего прочь, —
Отгони его веткой еловой,
Как беду в новогоднюю ночь.
 

«Не верю ни в чох, ни в жох…»

 
Не верю ни в чох, ни в жох,
А что-то в душе скулит.
Венчальный такой снежок
Кому-то любовь сулит.
 
 
Он сеется – невесом,
Похрустывая едва,
Сиреневый, словно сон,
На тёмные дерева.
 
 
Крещенское волшебство —
Щекочущий снег в руке!
Я скоро пришлю его
Мерцать на твоём платке.
 
 
А ты в толчее деньской,
Печали сведя со рта,
Вдали повторяй за мной:
Великая лепота!
 

«Не вьюжная заметь…»