Текст книги "Я влюбилась в четверг. ПрЫнцы без сердца…"
Автор книги: Татьяна Бокова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
И вот приходит любовь. Но и это, оказывается, игра. Богатые играют с бедными, старые с молодыми… А холостые пытаются строить отношения с семейными, хотя это уже игра не по правилам: силы не равны, а исход практически всегда заранее предопределен. Один устает от избытка любви, другой страдает от ее недостатка.
«А что в моей жизни? – Я решила попробовать разложить ситуацию, как Алла учила. – Вчера я вдруг нарушила установленные не мной правила? Похоже… Я, изначально находившаяся в невыгодном положении просителя любви, решила первой выйти из игры. Лешик, конечно, был удивлен, считая, что нужен мне – одинокой и бесхозной – больше, чем я ему, а может, он просто привык к подобным отношениям с женщинами… Это были условия задачи. Дальше формула. Ну, какая бывает формула у наших мужчин, когда они разобраться в чем-то хотят? Одна. Водка называется. Рюмочка этой „разъяснительной формулы“ не прояснила положение, да и вторая тоже… А третья привела его сюда: распетушила и отправила выяснять, почему он, весь такой замечательный, снова отвергнут мной и унижен моим категорическим „нет!“, как когда-то в ранней юности. Он ведь полжизни ждал своего часа, добивался моей благосклонности!..
Вот и ответ нужный: я все сделала правильно. Его привела ко мне не любовь, а эгоизм. Сработала формула. Есть ответ. Ай да Алла!..»
– Я! Я к ней так относился! Я даже думал… Если бы не дети, я бы… – Лешик опять начинал буянить, прорываясь из кухни сквозь живые баррикады моих подруг.
Я прислушалась.
– Что «я бы», Лешик? Женился бы? – донесся до меня ледяной тон Танюхи Сметаниной. – Слово «ЖЕ-НИТЬ-СЯ» никак не произносится, да? Трудное слово. Понимаю…
– Да я тут перед ней… А она? Даже не вышла! На-та-ша!
– Она гладит, – парировала Анютка.
– Ты вот когда последний раз гладил? – спросила его Иришка.
– Что гладил?.. Не понял… – Лешик, сбившись, даже пролил очередную порцию драгоценной жидкости мимо рюмки. А следом и рюмка опрокинулась на стол. – Черт! Да пусть придет, я ее поглажу и ручку ей поцелую, если захочет…
Лешка сидел на кухне, позабыв про жену и детей, и рассказывал моим подружкам, как он меня любит. Но торжества не было, меня это только раздражало. «Хороша ложка к обеду» – не зря говорят. А в наших отношениях, выражаясь тем же языком, наступило время вечернего кефира. И не нужна мне была ложка, и обед был не нужен, выпить все, что осталось, залпом и… забыть.
Дверь приоткрылась, и через узенькую щелочку в комнату просочилась Инночка.
– Наташечка, за мной Степушка приехал, я побегу?
– Конечно, а чего мы так сияем?
– Он везет меня в боулинг. Шар, кажется, катать.
– М-м-м, в боулинг? Смотри не укатись сама за этим шаром, он для твоей комплекции тяжеловат будет.
– Я боюсь, что совсем не подниму, – испуганно зашептала Инночка и стала разминать пальцы. – Руки-то за неделю устали – ужас. Я ж в две смены сейчас работаю, мне и ночью снится, что я массаж делаю.
– Так, может, откажешься? – спросила я, заранее зная ответ.
Инна замахала на меня руками, в глазах появился испуг.
– Нет, я пойду, ждет он!.. А ты… Может, все-таки помиришься?
– Я подумаю, – промямлила я, скривившись так выразительно, что русоголовый ангелочек тут же исчез за дверью, послав мне воздушный поцелуй.
Уровень шума, доносившегося с кухни, возрастал катастрофически. Нет, без моего участия это никогда не закончится.
Я решительно раскопала среди неглаженого белья Лешкину футболку, купленную летом на юге, во время нашего единственного недельного совместного отдыха. Белая, с надписью «Я люблю тебя, жизнь!», сегодня она особенно раздражала меня своим незримым присутствием. Я тоже люблю жизнь. А с сегодняшнего дня, когда не останется в моем жилище ни одной его вещи, я буду любить себя и свою жизнь еще больше.
Я тщательно разгладила футболку, особенно буковки на груди, сложила ее вместе с Лешкиным спортивным костюмом и кроссовками в сумку и подошла к двери. Оглянулась зачем-то, пробежавшись взглядом по мебели. Кажется, все. Лешка навсегда переезжал из моей жизни к себе домой. «Уф! Страшно. Будто сына в спортивный лагерь провожаю», – почему-то пришло мне на ум. Я вернулась к шкафу, взяла с полки пару Лешкиных любимых видеокассет, деревянную фигурку китайского дедочка, которая ему очень нравилась, бросила в сумку. Подумала, положила сверху еще пару яблок, высыпала карамельных конфеток из вазочки, будто хотела подсластить горькую пилюлю, которую Лешке придется все-таки съесть сегодня, и открыла дверь в коридор.
Похоже, страсти на моей кухне накалялись. Лешка разошелся не на шутку, спорил со всеми, что-то доказывал, рассказывал антиженские анекдоты, жаловался на жизнь… Вдруг раздался какой-то шум, он зарычал, похоже, прорываясь к двери… Кто-то его останавливал, звенела посуда, какой-то хрип, всхлип… Господи, да что там такое? Раздался страшный грохот, глухой шлепок… Что-то упало на пол? Вазу свою разбил, что ли?..
Я влетела в кухню и застыла с сумкой в руке.
– Окно! Откройте окно! – кричала Иришка, а Лешик, откинувшись на спинку дивана, держался рукой за сердце.
Анюта возилась с заклинившей форточкой, Танюха, перепрыгивая через раскиданные по полу между осколками вазы хризантемы, рванула к телефону, а я так и стояла, не в силах шевельнуться. Боже мой…
Ирина подняла на меня глаза и, продолжая расстегивать верхние пуговицы Лешкиной рубашки, как-то нетвердо попыталась меня убедить:
– Все будет в порядке. Просто сердце… Водка проклятая!!! Я так хотела ей верить!
– Не стой столбом! Лекарства накапай… Воды дайте!.. Кто-нибудь… – Иринка уже взяла себя в руки и говорила увереннее.
Я бросила сумку на пол, послушно сделала несколько шагов за пузырьком валокордина и встала…
– Аня, дай воды! – Иришка переадресовала просьбу. – И уведи ее, а то она сама щас брякнется еще, не дай Бог. Смотри, бледная какая…
– «Скорую»… Вызовите «скорую»… – сказала я в никуда, молча уткнувшись взглядом в Лешкино изменившееся лицо. «Господи, что же будет?» – крутилось в моей голове.
Анюта обняла меня за плечи и потащила через коридор в комнату.
– «Скорую», кто-нибудь вызовите «скорую»… – пробормотала я, опускаясь в кресло, и почувствовала, что пол уплывает из-под моих ног…
* * *
В понедельник, второго ноября генеральный директор одной ма-а-аленькой русской оффшорной конторы на Кипре с утра закрылась в своем большо-о-ом кабинете, и три сотрудника ее фирмы, включая уборщицу и водителя, ходили мимо двери на цыпочках. Никто не знал, что делает великая начальница, да и из комнаты, на двери которой висела золотая табличка: «Алла Савинова, финансовая компания РУСАЛКО», – не доносилось ни звука.
Странное название «Русалко», не правда ли? Алла придумала его сама. В названии фирмы были три заветных слова: «русская», «Алла» и «компания». Чем плохо? Слишком романтично для финансовой компании? Да какая, собственно, разница, лишь бы деньги шли… А деньги шли… И полдня прошло на фирме в напряженном ожидании свежих начальственных распоряжений по итогам совещания руководительницы с самой собой.
Только сизый голубок, заглядывавший с подоконника в окно, мог предположить, что никаких новых указаний Алла дать не может, потому что уже третий час подряд, лишь изредка отвлекаясь ненадолго, сидит за столом переговоров, склонившись над чистым листом бумаги. Но птица ни о чем не думала, она просто радовалась теплому солнышку, которое замечательно пригревало крылышки, и безоблачному синему небу, в котором так славно кружиться; птица просто радовалась этой огромной и великой жизни, потому что была сыта и здорова.
В жизни Аллы тоже было мало проблем, она чувствовала себя хорошо и недавно плотно позавтракала… Тем не менее госпожа Савинова готовилась начать новую жизнь. Новую – это, конечно, значило: еще более счастливую… Так чего же не хватало ей в этой, теперешней?
Ровно в 9.00, на первой минуте наступившего рабочего дня, Алла решительно провела на белоснежной бумажке формата А4 жирную продольную черту и отчертила вверху две графы: с хмурыми заглавием «Прошлое» и светлым названием «Будущее». Она четко следовала отшлифованной до блеска схеме начала нового жизненного этапа: подведи итоги – составь план. В 9.05 на бумагу легла тень недавно пережитого горя: «Умер Дима». Алла провела несколько стрелок сквозь продольную черту из прошлого в будущее, написав черной перьевой ручкой фирмы «Вассерман»: «Я – ген. дир. компании. Вилла – моя. „БМВ“ – мой. Деньги – мои. Все мое». Заныло сердце. Ужас!..
– Эмоции – на дно души! – тихо произнесла Алла и прислушалась: то ли к тому, как стучит сердце, то ли к тому, как разнеслись по кабинету слова… И то и другое звучало в этот день как-то неубедительно… Димку было жаль все равно. И себя было жалко почему-то. Может, потому, что с уходом из жизни мужа в ее жизни появились проблемы? Да нет вроде. Проблем никаких нет. Давно уже нет… Но нет и мужа…
До сорока Алла собиралась родить. Оставался год с хвостиком, а никакого плана, как это осуществить, не было. Без мужа рожать ребенка совсем не хотелось, неправильно это, чтобы у малыша не было папы… Алла подумала и старательно вывела – «Муж». Круг замкнулся. Так уже было восемь раз в ее жизни – она ставила себе задачу найти мужа. Что ж, попробуем девятый…
Посидела, вглядываясь в написанное. «Как замечательно смотрятся эти три буквы в таком порядке! И все же как-то категорично… Удастся ли быстро найти себе мужа, чай, не девица на выданье?..» Пришлось зачеркнуть короткое, емкое слово «муж» и заменить его на более широкое, размытое: «Ухажер». Но слово «ухажер» звучало почти как «тренажер», а тренироваться Алле было уже некогда – возраст. Оставалось такое непонятное, но очень приятно звучащее слово мужского рода «друг»…
Зазвонил телефон. Алла откинулась, разминая затекшую шею, выждала необходимое время и с достоинством произнесла:
– Генеральный директор «Русалко» слушает.
– Привет, это я. Слушай, Аллочка-русалочка, у меня тут такие дела, я третьего буду у тебя, в Лимасоле.
– Отлично, в нашей деревне рады любым гостям, а уж друзьям… Тебя встретить? Не надо. Поняла. Ага. Жду звонка, как приедешь. Пока!..
«Да, друзья… Так о чем я? – вновь склонившись над своей бумажкой, задумалась Алла. – Кажется, требуется определить кандидатов на Димкино место мужа?.. Друзей, в смысле приятелей, было много, а вот друзей, чтобы назвать их сердечными?..»
«Ну кто? Андрас? Мог бы стать другом, богатый очень! Но стар. Какой же он друг? Петрос. Красив, как греческий бог, да вот нищ, как воспитатель детского сада. Ну почему мужчины не яблоки? Я бы их скрещивала».
Алла громко хрустнула огромным красным яблоком, вспомнила про Даниэля и продолжила вслух:
– Лысый. Хотя, говорит, был рыжим. Пузат, хотя, говорит, был… В общем, из серии «Когда я был молодым и красивым…»! Зато из Англии, Евросоюз все-таки. Это вам не Гриша из Анапы. А как он восхищается дизайном моей виллы, теплой водой в прозрачном бассейне. Сколько экспрессии! Вот бы в постели так… М-да… Нет. Лучше Артура в постели нет никого. И жениться он очень хочет. Только у него какие-то проблемы с визой. Нет, нет, нет! Мальчики, это не со мной! Я не благотворительное общество для беженцев из горячих точек…
Опять зазвонил телефон, завибрировал и пополз по столу, как живой. И как люди раньше без этого великого достижения человечества жили? Непостижимо!
Звонил бизнес-партнер из Парижа, вице-президент одного крупного банка, господин Филипп Круатье. «Надо же, почувствовал!» – удивилась Алла. Они обсудили проблемы доллара и евро, поболтали о сбоях в системе «Рейтер» и немного о жизни вообще.
– Какие новости? – спросил Филипп.
– Живу в свое удовольствие, – ответила Алла.
– Какие новости? – повторил Филипп.
– А почему у меня должны быть новости? – спросила Алла.
– Не знаю, что-то чувствую. Ну, какие?
– А ты о каких новостях?
– Ты знаешь, Алла, не мучай меня.
– Не скажу. Вы сами себя с ней мучаете, – все еще сопротивлялась Алла, но чувства влюбленного человека уже нельзя было обмануть.
– Так! Говори! Какие новости? Когда приезжает? Каким рейсом? Ну же?! Я хочу лично поздравить ее с днем рождения!
Весь последний год, в каждом разговоре Филипп задавал эти вопросы, выспрашивал ее, чтобы тут же прилететь на Кипр, если вдруг его любимая женщина…
– Третьего. Регулярным. Гостиница «Мирамар». Лимасол. Не продай меня. Мы же друзья? – Сегодня Алла решила пожалеть Филиппа, ведь он и правда почувствовал, что она едет. Хотя мог бы и в Москву, например, приехать, почему обязательно на Кипре встречаться?..
– Алла! Я привезу тебе ящик французского шампанского. Пока! Я первым рейсом. Хочу обогнать.
Услышав в трубке короткие гудки, Алла положила телефон на край стола, подошла к зеркалу у двери и взглянула на себя оценивающим взглядом:
– У тебя так тоже обязательно будет. Как там Наташка говорит? Все будет хо-ро-шо? Тьфу, какие глупости! Конечно, будет. Сейчас подумаю как – и будет. И никакой дури этой романтической. Любовь у них, понимаИшь! Надо верить в себя, а не в любовь!..
Уже почти сорокалетняя Алла действительно верила в себя, и это был ее самый крупный козырь. Она умела так гордо носить себя, словно стоила миллион, и все невольно склоняли перед ней головы, потому что так ходить могло только ее величество.
Жаль, что пойти ее величеству было особо некуда. Несколько улиц с тротуарами в центре маленького кипрского города Лимасола, ковровая дорожка от входной двери до ее кабинета в офисе и большой сад собственной виллы, по которому Алла выхаживала гордо и независимо, с высоко поднятой головой и согнутыми в локотках ручками, в шляпке от кутюрье, с зонтиком от солнца.
Правда, были у нее, как у каждой уважающей себя королевы, верные пажи: Никое и Никандр, оба давно и безнадежно влюбленные в свою госпожу. Но Никое был садовником и по совместительству чистил для Аллы бассейн, а Никандр был стареньким, маленьким, злобным пудельком, названным в честь одного из мужчин Аллочкиной молодости, Николая Андреевича (сокращенно – НикАндра). Вот, собственно, и все имеющиеся в наличии дружественные связи свободной независимой русской женщины из красивого дома с видом на синее море.
«Ау! Люди! Не проходите мимо. Я здесь. Посмотрите, как здорово я живу!» – волчицей выла Алла, выглядывая из окон своего сногсшибательного логова на проезжающие у подножия ее холма машины. Но никому до этого не было никакого дела.
«Ну и живи, чего ты от нас хочешь?» – казалось Алле, что именно так, ей в ответ, таращились колючками кустики и ветками полузасохшие деревца. Они и сами кое-как выживали на иссушенных солнцем холмах вокруг виллы, не до Аллочкиных страданий им было. И от этого равнодушия Савиновой становилось не по себе, но об этом никто не должен был знать!
«Вот и буду! Хорошо живу и буду жить хорошо!..» Алла громко выдыхала из себя свои эмоции и пряталась за шикарными гардинами персикового цвета, чтобы погладить Никандра или продефилировать туда-сюда мимо Никоса, каждый раз впадающего в оцепенение при виде хозяйки своего сердца.
…Алла встала, прошлась вокруг длинного стола, разминая ноги, взяла из фруктовой вазы на журнальном столике большую гроздь последнего уже в этом сезоне винограда кишмиш и подошла к окну, спугнув голубка, словно намеренно избавившись от единственного свидетеля ее слабости. Что-то нелегко начинается девятая жизнь. Что-то слишком часто пролезают сквозь защитный слой чувства!
«В субботу Наташка со своим романтизмом… – Алла решительно раздавила на языке свежую виноградинку и продолжила анализировать ситуацию, выходящую из-под контроля: – Это она, Наталья, первую брешь во мне и проделала – как дятел по стволу, „тюк-тюк“ по душе: „А как же чувства? А где же счастье?“ Сегодня Димку вспоминала, сердце разболелось…
Нет, это с того несчастного случая на море, с того дня, когда Димка разбился на водном мотоцикле, все началось… – Алла потянулась, выглядывая в окошко, и внимательно проследила за радостным полетом голубка, пока он не скрылся из виду. – Теперь вот Филиппа пожалела… Что это, старость? Скоро так я заплачу, только пальчик покажи… А может, сразу за Никоса замуж выйти и не мучиться больше?»
Говорят, Москва – большая деревня, тогда Кипр – деревенский дворик за глухим забором и с единственной калиткой, около которой круглые сутки дежурят «приветливые бабушки». Выйдешь с одним, зайдешь с другим – и уже висит в воздухе объявление о твоем плохом поведении, а ты автоматически занесена в черный список ожидающих общественного порицания. Какой уж тут системный подбор кадров? В тяжелых условиях, приближенных к боевым, Аллочке не мог помочь даже весь опыт ее честной работы в отделе кадров Вычислительного центра г. Москвы, где она в свое время внимательно ознакомилась с личным делом Дмитрия Савинова, чтобы понять, как лучше сделать его своим мужем.
Задумавшись, Алла будет стоять у окна долго-долго, раскусывая одну за другой сладкие круглые виноградинки ровными, белыми, аккуратно вставленными передними зубами, а часы над столом переговоров в ее тихом, уютном кабинете между тем пробьют час дня. На Кипре наступит священное время. Обед. А потом два часа дня. И в Москве начнутся обеденные перерывы.
«К черту еду! – в сердцах скажет генеральный директор фирмы „Русалко“. И в первый раз не поедет через автомобильные пробки на собственный холм. – Не хочу ехать в эту свою пустыню, я же не верблюд, чтобы колючками из окон любоваться, и не кролик, чтобы по холмам счастливо скакать!»
* * *
Пол, стены, потолок, да и все остальное, монотонно гудели и однообразно вибрировали. Ооопс! Тряхнуло… И снова обволокло ровным низким звуком. В глазах потемнело, вернее, там, за закрытыми веками, какая-то черная тень надвинулась на меня, будто грозовая туча на лимонную дольку луны, и любезно попросила ответить, что я буду есть.
– Рыбу… – шепнули губы, едва шевельнувшись. Мимо моего носа проплыл горячий аромат чего-то под соусом, и теплый пластмассовый поднос опустился прямо в руки. Кивком я сказала «спасибо», и тень проплыла мимо, а мне все же пришлось на время разомкнуть тяжелые веки.
Все пространство справа от меня было заполнено светлой кудрявой шевелюрой моей соседки. Словно игривые пружинки, тысячи тугих завиточков, раскиданных по ее худеньким плечам, начинали раскачиваться в воздухе, удлиняясь и сокращаясь, при малейшем повороте головы. Сидя ко мне спиной, девушка оживленно кокетничала с огромным молодым грузином, словно тесто в кастрюле, зажатым в кресле у окна, и без стеснения распространяла вокруг запах цитрусовых духов и откровенного флирта. За бортом нещадно палило солнце, и сидящий в соседнем ряду любопытный мальчонка в круглых очках на резинке прилип к иллюминатору, искренне пытаясь понять, почему белоснежные сугробы облаков никак не хотят таять…
Я в раздумье посмотрела на контейнер с едой. Есть хотелось, но еще больше хотелось когда-нибудь все-таки влезть во все эти облегающие маечки-брючки, скопившиеся за последние пару лет дома на антресолях в пухлом чемоданчике с раздутыми боками. Оставив еду нетронутой, я положила руку на глянцевую обложку женского святого писания под глобальным названием «Космополитен» и еще раз торжественно поклялась сама себе, что наконец-то начну новую жизнь, не буду переживать из-за своей личной жизни, научусь любить себя и, конечно… похудею. Не грустите, брючки, не скучайте, маечки, скоро-скоро мы встретимся вновь…
В который раз за последние сутки я вновь прощупала в рюкзаке, лежащем под моим креслом, каждый из трех бумажных пакетов: два бежевых – гладкий и почти плоский, другой – шершавый на ощупь и очень пухлый, и третий – голубой, этот был размером поменьше.
Я не знала, что внутри аккуратно запечатанных конвертов, я просто везла их на Кипр. Кому предназначался голубой, на нем указано не было, может быть, и мне, ведь я должна была открыть его завтра, вдень моего рождения.
Два бежевых надо было передать не вскрывая. Один – какому-то Костасу Касулидису из Лимасола, номер его телефона был написан в правом верхнем углу. Меня просили, чтобы «из рук в руки».
Другой конверт был для какой-то Анастасии. По имени греческого происхождения нельзя было определить национальность его хозяйки, которая, судя по телефонному коду, проживала где-то в районе городка Айа-Напа, за сто с лишним километров от места моей предполагаемой дислокации. Но я сделаю все как надо, я обязательно выполню его поручение!.. Хотя и лечу отдохнуть от всего и всех… И от него тоже.
«Эх… – вздохнула я. – Только решила на край света… И, как это бывает в жизни, в одно мгновение все переворачивается, все планы рушатся, и снова тебе приходится делать не то, что хочешь, а то, что надо, или не то, что надо бы по уму, а то, что приходится делать в силу сложившихся обстоятельств!» …Тяжелые что-то пошли деньки в последнее время. Устала я страшно… Вот и вчерашний понедельник выдался суматошный. С утра, вся никакая, я примчалась на работу пораньше и упала в ножки любимому шефу, умоляя отпустить на недельку. А потом покупала билеты на славный остров в лазурном Средиземноморье. Еле удалось, ведь начинались осенние каникулы, и все, кто мог, старались вывезти своих отпрысков отдохнуть и взглянуть на солнце, может быть, в последний раз перед серой московской зимой, каждый год длиной в целую жизнь.
Я тоже должна была уехать, хотя и вышла из нежного детского возраста, когда на каждые три рабочих месяца полагается по недельке каникул. Я должна была уехать – срочно, немедленно, пока чувствовала в себе силы выпрыгнуть из своей жизни, как перед сном из штанишек… Я залезла в долги и перебаламутила родных внезапным решением, я даже не заехала к ним на дачу и ничего не объяснила, просто собрала чемодан и улетела, сама не веря в происходящее… Правда, перед этим пришлось совершить невероятное, переделав все, что запланировала на предстоящую неделю, за один день.
…В министерстве в понедельнике утра было сонно, и нужные телефоны молчали, как я ни уговаривала их соединить меня с кем-то позарез необходимым. Что ж тогда винить их величества и высочества Важные Бумажки, которые тоже вредничали, наверное, по случаю наступивших будней и не желали ускорять естественный процесс их неторопливого перемещения из приемной в приемную и далее по назначению. Как я ни пыталась приделывать им всяческие ноги, свои ноги, как всегда, оказались надежнее.
Поудобнее примостив под мышкой стопку разноцветных папочек, я сама понеслась по длинным коридорам с неприличной для этого почтенного места скоростью и громко стуча каблучками.
Все сразу начало складываться. Я удачно перелетела – где «мухой», а где «стрекозой» – из нужного кабинета на шестом этаже до последней двери в конце третьего этажа слева, а потом по стеклянному переходу в другой подъезд на второй этаж… и скорее назад на рабочее место, чтобы в последний раз распечататься, а потом еще размножиться, в смысле отксериться, то есть сделать нужные копии, и наконец, успокоившись, подытожить, все ли удалось сделать из намеченного и не забыла ли чего.
…Мои соседи по самолету увлеченно принимали пищу, ни на секунду не прерывая общения друг с другом. Меня никто не отвлекал, и я снова отправилась в путь по коридорам памяти. Надувшаяся под челкой шишка на лбу болезненно заныла, напомнив о себе и о том, кому она была обязана своим рождением.
…Говорил мне любимый шеф, что по длинным коридорам надо не бегать, не ходить, а носить себя медленно и степенно. А я в очередной раз на космической скорости вырулила к очередной лестнице. И вот результат… Буме… Искры – из глаз, а папки с бумагами – на пол. Кто-то, так же как я, весьма энергично перемещавшийся в пространстве, кубарем свалился на меня с лестницы, чуть не сбив с ног.
– Извините, вы не ушиблись? – спросил он, пружинисто отскакивая, чтобы спасти разлетевшиеся бумаги и совсем не обращая внимания на растущую над его бровью шишку.
«Вот… звездолет, тоже мне!» Я терла лоб, морщилась от боли и пыталась вспомнить, когда же в последний раз я получала подобную милую детскую травму.
Незнакомец, бегающий по министерству быстрее меня, подобрал с пола последний листок и протянул мне, а я вместо «спасибо» криво улыбнулась и произнесла слово «пятнадцать».
– Извините? – переспросил он и прищурил хитрые глаза, чувствуя подвох. Боже! Опять из семейства голубоглазых! Правда, брюнет, и это придало мне силы.
– Целых пятнадцать лет мне никто не ставил шишек, – нахмурилась я.
– Значит, я могу считать себя первым? – сострил незнакомец и подмигнул. – Ну, за давностью лет…
– Вы можете стать первым и даже попасть в Книгу рекордов Гиннесса, если повесите себе на грудь табличку «Возвращаю в детство одним ударом»… – оскорбилась я и дернула свои бумаги из рук этого приличного с виду человека в костюме и галстуке. – Отдайте! Это мое!
– Нисколько не сомневаюсь! – согласился он и улыбнулся мне щедро и обворожительно. – Да, кстати! Не могли бы вы одолжить мне пару чистых бланков? Пожалуйста… Очень надо.
– Это зачем еще? – спросила я, с интересом поглядывая на него.
– У меня все горит!
– Интересно, где же? – пошутила я, оглядывая его со всех сторон.
Он засмеялся. Как-то от души и очень по-хорошему, а я почему-то стояла и злилась: «Вот прищепка! И чего прицепился?»
Мимо прошла сотрудница предпенсионного возраста и осуждающе зыркнула в нашу сторону.
– Держите. – Я отсчитала ему несколько пустых министерских бланков и засеменила вверх по лестнице, старательно перебирая ногами. – Тушите ваш пожар, раз вы пожарная команда. Только в следующий раз, когда мчитесь на вызов, сирену включайте погромче…
Он снова рассмеялся и, глядя мне вслед, прокричал:
– С меня чай!.. С аппетитными пончиками!
«Кто ж это такой? Почему я его раньше никогда не видела?» – думала я и постаралась быстрее исчезнуть из виду, на ходу стряхивая со своих плеч слишком приятное впечатление, которое произвел на меня этот человек…
Теряясь в догадках, я распахнула дверь своего кабинета. В моем кресле на колесиках, откинувшись назад и бесцеремонно пристроив босые ноги на стуле для посетителей, сидела взъерошенная Аришка и рассерженно стучала по столу длинными пластмассовыми расписными коготками.
– Ну… И где ж мы ходим?
– Отгадай загадку! – хватаясь за чайник, выпалила я. – Так пить хочется… Высокий. Мужчина. Спортивного телосложения. Возраст – чуть за сорок… Улыбка на миллион.
– Манекен. Из ГУМа. Старый, времен хрущевской оттепели… – Ариша скривилась для пущей убедительности.
– Язва, – продолжила я, наполняя стакан простой водой. – Темные волосы. Глаза синие. Галантен. Умен.
– У него – язва? Зачем он тебе тогда? Рыжеволосая бестия двадцати лет от роду подозрительно вглядывалась в меня, даже пальчиками постукивать перестала.
– Ты язва! А у него – острый язычок. Балагур он такой, знаешь? И вот еще… Бегает по нашим лестницам быстрее меня.
– Таких не бывает. Разве что Бэтмен залетел, куда только охрана смотрит?
– Ну хватит, Риша, ты всех у нас знаешь! Кто это?
– Ладно. Так и быть, если тебя это обрадует. Голубоглазый брюнет с вьющимися волосами. Сорок четыре года. Три высших образования. Двое детей. Одна жена. Шансов – НОЛЬ. Федор Викторович. Фамилия Стриж. Годится?
Я отрицательно покачала головой, поставила полный стакан на столик и потерла все еще растущую шишку.
– А с виду коршун, а не стриж. Налетел на меня. Интересно, почему я никогда его раньше не видела?
– Совет друга: когда бегаешь с бумажками, по сторонам иногда посматривай. Знакомых будет больше, а шишек меньше! Он, между прочим, начальник.
…Стюардесса снова наклонилась надо мной:
– Можно забрать?
Я легонько кивнула, по-прежнему не открывая глаз. Стюардесса, засомневалась, что правильно поняла меня, и добавила:
– Что же вы не поели?
Я покачала головой, поясняя, что не хочу ни есть, ни разговаривать.
– Дэвушка, давайтэ я вам помогу! Вас как зовут?
Нет, ну заставили все-таки проснуться!.. Мне пришлось приподняться и протянуть толстяку грузину свой нетронутый контейнер с пищей со словами: «КонЭшно, помогите!», что вызвало у него и девчушки, сидящей между нами, целую бурю восторгов.
– Какой замечательный повод для знакомства – отобрать у прекрасной девушки ее скромный обед! – подтрунивал надо мной весельчак, теперь уже любезно отказываясь принять мой дар. Я искренне удивилась, а он в ответ изобразил свое удивление, мастерски кривляясь: – Нэт! Ну я что, бандЫт? Да? Я на бандЫта пАхож? Кушай, дорогая! Я просто пАзнакомиться хАчу!.. Гиви! – представился мужчина и церемонно поцеловал мою ручку, возвращая контейнер.
И пока я все же глотала холодную рыбу, само собой выяснилось, что грузин был настоящим, из Тбилиси, он владел какой-то сетью супермаркетов, плантациями цитрусовых и небольшим банком. А наша соседка Машенька, несмотря на юный возраст и неуемное желание веселиться, работала юристом в одном из крупнейших гостиничных комплексов российской столицы.
Вот тебе и хиханьки-хаханьки: толстяк кавказец и юная красотка!
Гиви то и дело поднимал тосты за нас и бесконечно подливал в стаканчики что-то уникальное из собственной винодельни, а я думала: сколько же таких необычных знакомств запросто заводится в дороге или на отдыхе, особенно за границей!
Люди раскрепощаются, легко идут на контакт. Плесень спесивости, надменности исчезает без следа, улетучивается напыщенность и неприступность, особенно присущая сильным мира сего, пока они находятся вблизи от своих охраняемых коттеджей за высокими заборами, служебных машин с мигалками и разных других благ, положенных им по статусу и деньгам. Люди обретают собственные естественные очертания, и, плавая в одних трусах, с ластами на ногах и маской на лице по какому-нибудь теплому морю, великий банкир уже мало отличается от продавца ручек из пригородной электрички.
Ободренный пополнением своего импровизированного гарема, «настоящий грузин» принялся очаровывать нас с удвоенной силой. Из проезжающей мимо тележки «дьюти-фри» моей соседке немедленно достался набор флакончиков духов ее любимой фирмы «Кристиан Диор», и дело дошло до меня. Я стала всячески отпираться, убеждая банкира, что его отношения с Машенькой носят более длительный характер, а я еще должна заслужить его расположение. Я показывала ему доллары и говорила, что у меня есть деньги, а еще убеждала, что у меня аллергия на парфюмерию, но ничего не помогало.
В эту решительную минуту к тележке подошла вторая стюардесса, видимо, старшая бригады. Опытным взглядом она оценила ситуацию и отодвинула более молодую коллегу в сторону.
– Конечно! – ехидничала она, заглядывая Гиви в черные очи. – Девушки молоденькие, симпатичные! Можно и поотказываться, когда такой мужчина рядом. А нам, женщинам в возрасте, уже никакого внимания и не дождаться!.
