Текст книги "Скрипачка"

Автор книги: Татьяна Бочарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

18

Ночью Алька никак не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, пытаясь разгадать, что же такого интересного могли содержать в себе переложенные для симфонического оркестра партитуры опер. В голову не приходило ничего путного. Штора на окне пугающе шевелилась, и Алька боялась закрыть глаза. Утром ее качало, лицо было опухшим и бледным, в голове шумело. В таком виде она и явилась на репетицию, стараясь не встретиться с проницательным взглядом концертмейстера.

В филармонии ее ожидал очередной сюрприз.

– В выходные играете соло с Соловьевой, – заявила Сухаревская тоном, не терпящим возражений. – Надеюсь, ты помнишь Вивальди? Если нет, то у тебя три дня в запасе.

Концерт Вивальди Алька играла ровно полгода тому назад, когда во время гастролей в Праге заболел Эдик Скворцов. Тогда Сухаревская скрепя сердце выпустила на сцену Альку. У той от неожиданности дрожали руки, но ничего, стиснула зубы, сыграла. Кретов остался доволен, Ирка сказала что-то насчет штрихов, но в целом все прошло путем. С тех пор Алька Вивальди не повторяла. Издевается Ирка над ней, что ли?

– Я не сыграю, – твердо сказала Алька.

– Сыграешь, – холодно отрезала Сухаревская. – Позаниматься придется, ничего не попишешь, но сыграешь. Соловьева не против.

– Потому что она сто раз его играла, а я – один.

– Тебе и одного достаточно. – Ирка отошла в сторону, будто забыв об Алькином присутствии, и та не поняла – комплимент ли ее слова или очередное издевательство.

Пришел веселый Чегодаев, подмигнул Альке и отправился в кабинет директора распределять премии – на оркестр выписали дополнительные деньги. На минуту Алькой овладело искушение рассказать Ваське обо всем: и о своих действиях, и о записке с угрозой. Она уже было приблизилась к дверям глотовского кабинета, но что-то заставило ее остановиться.

Репетиция тянулась бесконечно, после бессонной ночи ныли руки, перед глазами прыгали цифры тактов. Молчаливая и такая же бледная Ленка сидела рядом, и Аля слышала, как она фальшивит. Сухаревская время от времени оборачивалась и бросала на подруг яростные взгляды, но Альке было абсолютно все равно.

– Ты куда? – спросила она Ленку, когда Горгадзе наконец отпустил оркестр.

– Домой, конечно. – Ленка быстро собирала инструмент. – Заниматься надо, а то, того гляди, с работы выгонят. Мы ведь пока что с тобой не на Петровке работаем, а в оркестре, здесь играть надо, а не преступников разыскивать.

Ленка ушла, а Аля медленно запаковала скрипку и побрела к метро. Сзади посигналила машина, из-за опущенного стекла Альке улыбался Чегодаев.

– Куда утекла? – Он распахнул дверцу. – Садись, премию отметим.

– Мне заниматься надо, – покачала головой Алька, – в субботу Вивальди играть.

– Не повезло вам, – сочувственно кивнул Чегодаев. – Будете теперь струнной группой за весь оркестр отдуваться, я предупреждал. А нам хорошо, никто слова поперек не молвит. Ладно, давай хоть домой отвезу.

– На метро быстрее.

– Ну как знаешь. – Васька захлопнул дверцу, и машина унеслась, выпустив на Альку бензиновое облачко.

Алька так же вяло и медленно прошла через турникет, влезла в переполненный вагон, прислонилась к стене и отключилась. Очнулась она, лишь когда поезд внезапно выехал на поверхность.

«Что за чертовщина? – изумилась Алька. – Сейчас же должна быть «Театральная»!» И тут же поняла, что давно проехала станцию пересадки. Еще через мгновение ей стало ясно, что сделала она это не случайно – поезд следовал до «Красногвардейской». «Зачем? – устало подумала Алька. – Кто меня там ждет?» Но из вагона не вышла, доехала до конечной, отыскала дом, у которого была десять дней назад, нужный подъезд, квартиру.

Рыбакова распахнула дверь, с удивлением вгляделась в Альку, потом, вспомнив, произнесла:

– Ты? Заходи.

В коридоре тут же появился Денис, сделал пару шагов навстречу Альке и остановился.

– Ну чего ты? Боишься? – Алька выругала себя за то, что не догадалась что-нибудь принести ребенку, и протянула ему руку: – Иди сюда, поздороваемся.

Денис так и остался стоять в дверях, смотря на Альку серьезно и с подозрением.

– Забыл, – объяснила Рыбакова. – Ты раздевайся. Вон тапочки возьми. – Она мотнула головой в угол, где стояла обувь, и ушла в квартиру. Денис тут же побежал за ней следом.

Алька быстро переобулась, прошла по коридору на кухню. Рыбакова помешивала что-то в кастрюле, стоящей на плите, малыш прятался у нее за спиной. Оба молчали.

– Может, помочь вам? – предложила Алька. – В магазин сходить или еще что…

– Поиграй вон с ним. – Рыбакова вытащила Дениса вперед. – А я суп доварю. А то ходит хвостом целый день.

Она выглядела лучше, чем тогда, во дворе изолятора, казалась не такой бледной и усталой. Ростом не ниже Альки, в темных волосах почти нет седины.

– У тебя время-то есть?

Алька кивнула, представляя, что ей завтра скажет Сухаревская по поводу невыученной партии.

– Иди, Денис, тетя с тобой поиграет, а потом будешь обедать.

Немного освоившийся Денис послушно отправился в свою комнату вслед за Алькой. Там царил жуткий бардак, повсюду были раскиданы игрушки, на столе лежал раскрытый альбом с каракулями и кучка разноцветных фломастеров. Над столом в рамочке висела Веркина фотография – та строго, по-хозяйски смотрела на непрошеную гостью. Алька повернулась к портрету спиной, улыбнулась малышу, глядевшему на нее с ожиданием, и бодро спросила:

– Во что мы будем играть?

– Не знаю, – протянул Денис.

– Ты музыкой-то заниматься хочешь?

Денис подумал и отрицательно покачал головой.

– Нет? А кем же ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Пожарным.

– А, ну ясно. Тогда смотри, вон там – пожар. Видишь? – Алька махнула рукой в сторону заваленного игрушками угла. – Вот и туши давай. Только сначала завал разгрузи, а то машины не проедут. Понял?

– Ага.

Денис стал кидать игрушки с пола в большой ящик, постепенно увлекаясь и разговаривая сам с собой. Алька минут пять понаблюдала за ним, потом тихонько вышла.

Валеркина мать неподвижно сидела у окна, кастрюля была выключена. Она не сразу заметила Альку, вздрогнула, поднялась.

– Готово. – Алька начала привыкать к ее манере говорить – ровно, негромко, короткими, обрывистыми фразами. – Спасибо, а то ничего не могу с ним сделать, все время путается под ногами.

– В сад надо, – подсказала Алька. – Там весело.

– Ходил, – вздохнула женщина. – Карантин там по свинке, последняя неделя пошла.

Она терпеливо накормила внука обедом и ушла укладывать спать, сказав Альке:

– Я с ним посижу минут десять, пока уснет, а ты, хочешь, телевизор посмотри пока или здесь подожди.

Алька зашла в гостиную, внимательно осмотрелась. Здесь стояло пианино, почти такое же старенькое, как у Ленки, только коричневое. На крышке лежала стопка нот, черный флейтовый футляр. Алька подошла, осторожно раскрыла его, коснулась тускло мерцавшего в глубине серебра флейты и тут же отдернула руку: прямо над пианино висела фотография, в такой же рамке, как и та, что в комнате у Дениса. На ней были изображены Валерка с женой, наверное, десятилетней давности. Такими Алька их не видела – совсем юные, красивые, улыбающиеся. Алька зло покосилась на белозубое Веркино лицо и захлопнула футляр. «Дурак, – подумала она. – Ему бы зашвырнуть подальше эти карточки, а он их по всем стенкам развесил. Неужели так любит?»

Она щелкнула пультом, по экрану поползли титры какого-то фильма.

И за каким чертом ей это свидание с Валеркой? Что она может ему сказать? Только то, что она ненавидит Верку, всей душой ненавидит, и, если бы не эта стерва, Алька, наверное, решилась бы и… Нет, этого нельзя, он просто рассмеется ей в лицо, да он и так все время смеялся над ней, и все это знают. А у нее нет гордости! Иначе что она делает здесь, в этой квартире, почему ходит, точно вор, украдкой оглядываясь, отыскивая невидимые следы, пытаясь проникнуть в чужую ей жизнь?

Вошла Рыбакова, села рядом на диван, вопросительно посмотрела на Альку. Та вдруг поняла, что Валеркина мать чего-то ждет от нее, надеется. Видно, приняла те Алькины слова всерьез. Алька вздохнула и отвела глаза.

– Адвоката наняли, – словно себе самой сказала Рыбакова. – Хороший адвокат. Может, срок удастся уменьшить.

– На сколько?

– Не знаю, учитывая все обстоятельства, на два года или на три. Семь лет еще можно переждать.

Алька в который раз удивилась ее выдержке, спокойному тону. Наверное, не многие в подобной ситуации вели бы себя так.

– А у нас тут еще проблемы, – вдруг доверительно проговорила Рыбакова. – Дениса забрать хотят.

– Кто? – испугалась Алька.

– Ну кто? – невесело усмехнулась женщина. – Мать, конечно. У нее теперь все права. Я, конечно, повоюю, я ведь его и растила с детства, он меня только что мамой не зовет. Но не знаю, как выйдет.

– А… Валера об этом знает?

Рыбакова отрицательно покачала головой:

– Пусть подольше не знает, может, еще и обойдется. Я-то поздоровей Верки буду, отчего же мне ребенка не доверить!

Женщина немного оживилась, ища у Альки поддержки, речь ее потекла быстрее, постепенно окрашиваясь эмоционально. Видимо, она устала от молчания, и ей хотелось поговорить с кем-нибудь.

– Конечно, – поддакнула Алька, – может, обойдется.

– Хочешь, записку ему напиши, – неожиданно предложила Рыбакова. – Записку можно, принимают. А то из ваших никто больше не пришел. Только Ира.

– Ира? Сухаревская?

– А чего ты удивляешься, они еще с детства друзья. В школе имени Гнесиных оба учились. Только Валера мой на четыре года младше. Но все равно вечно во дворе играли вместе: гнесинцы – народ дружный, учащихся меньше, чем в обыкновенной школе, все друг с дружкой знакомы.

– Я не знала, – проговорила Алька, отказываясь верить собственным ушам. Вот это Ирка, молодец, да и только. А Алька думала, что ей, кроме верных штрихов, ничего в жизни не надо.

– Будешь записку писать? – повторила Рыбакова.

– Н-нет, – выдавила Алька. – Вы сами…

– Чего – сама? – удивилась Рыбакова.

– Ну там привет ему передайте от меня в своем письме. Он-то пишет вам?

– Пишет.

– И… как?

– Да не сказать, чтоб очень подробно. Все нормально, про Дениса спрашивает, а больше ничего.

– Пойду я. – Алька поднялась с дивана, сворачивая разговор, грозивший привести к ее разоблачению.

– Иди, – согласилась Рыбакова. – Ты давно в оркестре? Что-то Валера мне про тебя и не говорил.

– Год.

– В первых скрипках?

– Да.

– Ладно, спасибо, что помогла.

Алька вышла из подъезда, приблизилась к фонарю, вытащила из сумки аккуратно сложенную вчерашнюю записку. Несколько раз перечитала. Почему-то сейчас оно не показалось ей таким пугающим. Наоборот, записка была чем-то похожа на те, которые они в детстве писали друг другу дворовой компанией, играя в бандитов. Почему она не может поехать в Александров? Никто не застрелит ее из пистолета при всем честном народе, а от края платформы можно ведь держаться подальше. И вообще, что плохого в поездке за город? Откуда и кто знает, зачем она туда собралась? Надо ехать, они на верном пути, иначе их не стали бы останавливать, пугать письмами. В воскресенье, после концерта.

19

Ира открыла глаза и вздрогнула от неожиданности – в комнате было светлым-светло. Боже мой, значит, уже утро! Она быстро взглянула на часы – так и есть, полседьмого. Виктора не было. Ирка поспешно встала, накинула простыню, прошла по длинному пустому коридору в ванную. В лицо ей ударила тугая, прохладная струя, и Ирка счастливо рассмеялась. Подумать только, как можно себя не знать! За прошедшие две недели она стала абсолютно другим человеком. То, что раньше казалось ей немыслимым, теперь не вызывает ни малейшего осуждения. Вчера вечером она позвонила домой предупредить, что задержится, как звонила теперь ежедневно. И вот проспала до самого утра. Но главное – ей ничуть не жаль и не стыдно. Ирка вытерлась огромным мягким полотенцем, вернулась в спальню, оделась, затем заглянула в другую комнату. Виктор сидел за компьютером, уставившись в экран, по которому ползли громоздкие фигуры тетриса.

– Доброе утро, – сказала в дверях Ирка.

Виктор обернулся, лицо его просияло.

– Я не стал тебя будить, ты так сладко спала, – виновато проговорил он.

– Ну и ладно, – улыбнулась она ему в ответ. – Тебе что приготовить на завтрак – яичницу или салат?

– Все равно, что ты больше любишь.

– Тогда яичницу, – решила Ирка и подошла ближе. – Ты-то хоть спал или всю ночь так просидел?

– Спал, – Виктор обернулся, обхватил ее за руки, не давая уйти, потянул к себе…

Было уже восемь, когда Ирка наконец поджарила яичницу. Они ели с проснувшимся аппетитом, запивая завтрак ароматным свежесваренным кофе. Потом Ирка позвонила домой, что она жива и здорова.

– Представляешь, – смеясь, говорила она Виктору, – муженек мой дорогой даже не заметил, что меня нет. Маму только жалко, она переволновалась.

– Ир, слушай. – Глотов глядел, как она, раскрыв футляр, проверяет инструмент, тщательно канифолит смычок, подтягивает волос, – ты вот тогда обиделась. А что, действительно приличные скрипки так бешено стоят?

– Смотря для кого, – миролюбиво проговорила Ира. – Для меня – бешено. Я ж одна, считай, семью тяну, мне на хорошего «итальянца» не отложить. Ребятам моим – тоже. Это тысяч двадцать, не меньше.

– Я слышал, за рубежом все инструменты стоят дороже раза в полтора.

– Правильно слышал, только что из того?

– Если продать там свою скрипку, а здесь купить новую, более высокого класса, пожалуй, разница восполнилась бы сама собой. Или я не прав?

– Ты замечательно соображаешь, Витя. Я и сама об этом не раз думала. Но увы! Мастеровая скрипка – государственное достояние и продаже за границей не подлежит. Сечешь?

– Но ведь это же твой, личный инструмент! – возмутился Виктор.

– А это наших чиновников нимало не колышет. Вот нам и приходится пахать по многу лет на дровах, если не повезло изначально родиться в семье потомственного струнника. Я своего Вильома после семи лет работы в оркестре купила, а сейчас цены еще выросли.

– Господи, как вы различаете их? По мне, что фабрика, что Страдивари – один черт. Новые инструменты красивей даже.

– Ну это ты говоришь как человек, далекий от музыки. Дело-то не во внешнем виде. Дело, Витенька, в звуке. Звук хорошего инструмента любой струнник за километр различит, его, как ни старайся, воссоздать не удастся.

– А вид?

– Вид можно. Толковый мастер в состоянии сделать копию «итальянца» или, скажем, «француза».

Ира сложила скрипку, защелкнула футляр.

– Все, Вить, лекция окончена, пора на работу.

– Подожди, – попросил заинтригованный Виктор. – А если вывезти хорошую скрипку, продать там ее, а по паспорту ввезти в Россию умело сделанную копию?

– Лихо. Далеко пойдешь. А если честно, это неплохая идея, но за нее много дадут. Я имею в виду не баксы.

Виктор весело рассмеялся.

– Я куплю тебе «итальянца», – пообещал он. – Вот увидишь.

– Купи мне лучше тапочки, а то я тону в твоих. – Ирка указала на огромные глотовские тапки, в которых она ходила точно на лыжах. – Все, я побежала, гуд бай.

– Погоди, я тебя отвезу.

– Брось, тут два шага.

– Нет, отвезу. – Виктор упрямо мотнул головой, пошел во двор греть машину.

Ирка посмотрела на себя в большое зеркало: глаза сияют, щеки горят, одно слово – старая дура. Она улыбнулась своему отражению, захлопнула дверь и побежала вниз по лестнице.

20

Первый концерт в музее Глинки прошел удачно. Горгадзе похвалил и Альку, и Ленку, пообещав продумать им к Испании сольную программу. Успех этот стоил Альке жуткой ссоры с Элеонорой Ивановной. Последние два дня ей пришлось заниматься дома до половины двенадцатого, и соседка заявила, что Алька попросту сживает ее со света. Никакие объяснения, ни даже приглашение на концерт, не возымели действия. В конце концов Алька взорвалась, наговорила вредной старухе кучу дерзостей и захлопнула дверь перед ее носом, пригрозив играть всю ночь, если та не уймется.

Однако Вивальди был выучен назубок, и весь субботний вечер Алька убила на то, чтобы уговорить Ленку поехать назавтра в Александров. Сначала Ленка ничего не хотела слушать, называя Альку сумасшедшей, психопаткой и другими чудесными эпитетами, страдальчески заводила глаза, крутила пальцем у виска. Потом запал ее начал пропадать, и в конце концов, почти через два часа беспрерывных споров, Ленка сдалась.

– Никого там нет, на этой даче, – безнадежно проговорила она, глубоко затягиваясь сигаретой, – но мне уже все равно. Раньше, чем с нами что-нибудь успеют сделать, ты сведешь меня с ума, а это хуже смерти.

В воскресенье весь концерт Алька отыграла на автопилоте – мыслями она уже была на кретовской даче. Едва закончив, девчонки понеслись на Ярославский вокзал – электрички на Александров ходили всего четыре раза в сутки, и, чтоб вернуться сегодня же в Москву, им нужно было успеть на ближайшую. В метро Ленка ворчала, что по Алькиной вине она опять тащится в чертову даль с инструментом, жаловалась, что устала, что у нее все болит. Алька покладисто выслушивала проклятья, посылаемые на ее голову, и молчала, мучительно раздумывая, напишет ли Рыбакова про нее в своем письме к Валерке и как он на это среагирует. Наконец она успокоилась, решив, что Валеркина мать упоминать про нее не станет, просто позабудет за всеми другими проблемами.

Когда девушки добрались до «Комсомольской», до электрички оставалось чуть меньше часа.

– Мы бы домой заехать успели, – снова завелась Ленка. – Вечно ты накручиваешь: быстрей, быстрей…

Она не договорила. Шедшая по переходу ватага оборванных мальчишек, поравнявшись с подружками, вдруг, точно по команде, сорвала у них с плеч сумочки и бросилась врассыпную.

– А ну стоять! – закричала Алька, кидаясь вслед за похитителями.

Ленка, секунду поколебавшись, побежала тоже. На девчонок оборачивались люди. Ловко передавая украденные сумки один другому, воришки вскоре исчезли из виду, растворившись в привокзальных переходах. Алька догнала только одного, самого маленького, лет восьми, и потащила его к стоявшему неподалеку со скучающим видом милиционеру. Сумки у пацана не было, и он тут же принялся размазывать по чумазому лицу несуществующие слезы.

– Пойдемте составлять акт, – лениво предложил милиционер, взяв мальчишку за ухо.

– Некогда, – отмахнулась Алька, – мы на поезд опаздываем.

– Тогда я его отпущу. – Милиционер равнодушно взглянул на Альку и прихрамывающую за ней Ленку: в процессе погони она сломала каблук и вывихнула ногу.

– А сумки? – возмутилась Алька. – У нас там и деньги, и документы! Пусть скажет, куда его дружки попрятались.

– Скажет он, держи карман, – засмеялся мент. – Он и не знает, где они. Это же так, «шестерка», подстава, специально чтоб внимание отвлечь. А остальных и след простыл. Ну, составляем акт? Тогда пройдемте в отделение, здесь недалеко.

Алька вопросительно поглядела на Ленку.

– Поездка отменяется, – сказала та. – Сама видишь, не судьба. Успеем еще, в следующие выходные.

– Да ты что? Это ж опять целую неделю ждать, и неизвестно, не придумает ли Рафик новый концерт, вечерний!

– Я все равно не могу ехать, – поморщилась Ленка. – Нога не разгибается, и каблук подчистую отлетел. Я и до дома-то не дойду, придется машину брать.

– Черт! – Алька смотрела то на совершенно успокоившегося пацана, то на терпеливо ожидающего итогов спора милиционера, то на белую от боли Ленку и не знала, на что решиться.

– Ладно, отправляйся домой, – наконец сказала она подруге.

– А ты?

– А я поеду одна.

– Денег же нет, ты без билета?

– Слушай, сержант. – Алька просительно посмотрела менту в глаза. – Одолжи рублей восемьдесят, адрес запиши, я тебе сегодня же вечером отдам, в крайнем случае, завтра утром.

Парень выкатил на Альку изумленные глаза.

– Да ты что? Если я всем обворованным у трех вокзалов взаймы давать буду, то без штанов останусь! У меня и так зарплата копеечная!

– А ты не всем, – задушевно проговорила Алька, – а только мне.

– Пошла ты! – с неожиданной злостью выругался мент. – И вообще, свидетелей нет, почему я вам должен верить? Может, вы на ребенка просто так наговариваете!

Алька поняла, что разговора не выйдет и ей не повезло – могла наткнуться на нормального человека, а вот попался мизантроп, хоть и молодой и вполне симпатичный. Что ж, так бывает.

– Ну хорошо, – сдалась она. – Можно по крайней мере мне хотя бы самой заработать на билеты?

– Т-ты чего? – попятился парень и выпустил мальчишкино ухо. – Ч-чего мне предлагаешь? Да я тебя в отделение! Сразу видел, что вы за птички!

– Ты что, больной, что ли? – расхохоталась Алька. – Я ж тебе не это вовсе предлагаю.

– А что? – заморгал сержант.

– Я тут на скрипке поиграю, а мне денежки покидают. Много-то не нужно, на билет до Александрова и обратно, да на автобус еще. Ну и так, чтоб не с пустыми карманами ехать.

Ленка, не переставая качаться от боли, прыснула и тут же застонала. Милиционер растерянно взирал на Альку, позабыв про маленького воришку, который тотчас сделал ноги.

«Вот козел, – разозлилась Алька. – Что ж он такой тормозной-то? Времени же в обрез».

– Ну играй, – поколебавшись, разрешил милиционер, с любопытством уставившись на Алькину скрипку.

– Большое спасибо, – насмешливо поблагодарила Алька, раскрыла футляр, достала инструмент, настроила его.

– Обалдела? – Ленка стояла, привалившись спиной к стене перехода с ошарашенным видом.

– Думаешь, плохо будут подавать? – обиделась Алька. – Ну смотри!

Она вскинула смычок. Звук, усиленный эхом, прорезал монотонный гул тоннеля, закружился над головами спешащих людей, вызывая улыбки на лицах.

– Сколько здесь хожу, никогда не слышал, чтобы так играли, – уважительно произнес пожилой мужчина, подошел поближе и положил Альке в раскрытый футляр пять рублей.

– А ты говоришь! – не переставая играть, похвасталась Ленке Алька и крикнула вслед уходящему мужчине: – Спасибо!

Алька сыграла Вивальди, за ним партию концерта Баха и напоследок «Шербурские зонтики». Этого хватило, чтобы в футляре скопилось более сотни.

– Вот где работать надо, – сказала Алька Ленке, складывая инструмент, – а не в оркестре. Тогда и квартира будет, и машина, и инструмент приличный!

– Точно, – поддакнула Ленка.

– Сержант, ты мне подругу в такси посадишь? – обратилась Алька к потерявшему дар речи менту. – А то я не успеваю.

Парень кивнул.

– Ну наконец-то, хоть в чем-то мы сошлись, – обрадовалась Алька и поцеловала Ленку на прощание. – Все. Пожелай мне ни пуха ни пера и смотри, чтобы перелома не оказалось.

Ленка помахала ей рукой.

Через десять минут электричка стремительно уносила Альку от Ярославского вокзала в Александров. Напротив необъятных размеров бабка быстро вязала на спицах, вполголоса считая петли, рядом храпел пьяный мужик. Альке было совсем не страшно, и лишь время от времени она опускала руку в карман, где так и лежало зловещее письмо.