Текст книги "У ангелов нелетная погода"

Автор книги: Татьяна Батенёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

16 августа 2008 года, суббота, вечер

Всю дорогу до Анталии Лариса, как заводная, повторяла про себя адрес генконсульства: Парк-Сокак, дом тридцать, Парк-Сокак, дом тридцать… Немолодой таксист включил на всю громкость какие-то заунывные турецкие песни, да еще сам подпевал таким же заунывным тонким голосом. Но Ларисе это не мешало, напротив, она была рада, что не надо разговаривать. Ей казалось, если он о чем-нибудь спросит, она тут же разрыдается в голос.

Наконец он высадил ее на тихой улице у белого особняка, вокруг которого росли красивые высокие пальмы. Вечерело, но жара не спадала, и кожа тут же покрылась испариной, хотя ее колотил озноб.

Она позвонила в дверь, и на порог вышла немолодая симпатичная женщина.

– Здравствуйте, мне нужно повидать консула! – громко сказала Лариса.

– Вы знаете, Хулькар Юсупович на выезде в Кемере, а вице-консул сегодня в аэропорту, встречает делегацию, – улыбнулась женщина.

Из Ларисы словно выпустили воздух, она покачнулась и села на высокий парапет крыльца.

– Что же мне делать? – Она чувствовала, что глаза наполняются слезами.

– Да вы не волнуйтесь, войдите. – Женщина посторонилась, пропуская ее в прохладный холл с белыми стенами и темной мебелью. – Что случилось?

Пока Лариса снова рассказывала все ту же историю – как они прилетели, и как Аня пропала, – женщина достала из холодильника кувшин с каким-то напитком, налила в высокий стакан – тот мгновенно запотел, поднесла Ларисе. Она машинально отпила, но тут же поставила стакан на столик.

– Что мне теперь делать?

– Так, заявление в полиции вы оставили, – женщина достала из стола какой-то бланк, – вот, заполните. Укажите паспортные данные свои и дочери, ваш отель, номер, телефон. У вас есть номер вашего заявления? Тогда тоже впишите сюда. Мы будем контролировать действия полиции. Вот вам визитка, звоните нам завтра, может, что-то выяснится.

– И что? – Лариса взяла бланк, он мелко затрясся у нее в руке. – Мне что, в отель ехать – и все?

– Ну а что же вы хотите? – мягко улыбнулась женщина. – Оставаться здесь вам смысла нет, я все передам, не волнуйтесь.

Лариса кое-как написала еще одно заявление – на имя консула, которое было напечатано в верхнем углу. Ей казалось, что она не сообщила чего-то важного, самого важного, но по сути добавить было нечего.

Она отдала заявление женщине, взяла визитку и, как сомнамбула, на подгибающихся ногах вышла на улицу. Зной полыхнул в лицо, она дошла до ближайшей скамейки и села, обхватив щеки ладонями и раскачиваясь.

Картины одна страшней другой представлялись ей так явственно, словно перед глазами разворачивался кинофильм. Вот Аня в каком-то подвале, грязная, избитая, привязана к батарее… Вот испуганная Аня в номере гостиницы, а рядом омерзительный старый мужик в одних трусах… Вот Аня валяется в каком-то хламе – рука подвернута, как у неживой…

Лариса потрясла головой: нет, так нельзя, так она свихнется, и никто не будет искать ее девочку. Надо думать о хорошем, об Ане живой и здоровой.

Она вспомнила, как их с новорожденной дочкой выписывали из роддома. Верные подружки Нателка и Маша тогда не только сами примчались с букетом роз, но приволокли за собой и Фимку Краснянского: «Ты что, с ума сошла – не говори никому!.. Надо чтобы ребенка принимал мужчина, папаша – хоть ненастоящий!» А за Фимкой, конечно, притащилась и Сонечка, которая бдительно стерегла его от покушений других девчонок.

Жаркий майский полдень быстро сушил лужи во дворе роддома. Фимка, обряженный по официальному случаю в свой длинный сюртук цвета детской неожиданности, пошитый папой-портным в городе Тирасполе, стоически потел, кряхтел и огрызался. Но свою ответственную роль исполнил до конца. Хотя со своей дыбом стоящей русой шевелюрой был очень похож на молодого Блока и совершенно не похож на папашу.

Пожилая акушерка, которая рассчитывала на традиционную коробку конфет и не получила ее, скептически поджала губы и буквально кинула кулек с Аней на руки «папаше». И вот такой смешной русско-армянско-еврейской компанией они и привезли Аню домой – в темную комнатку коммуналки, где Лариса заранее приготовила деревянную кроватку. Ее притащил сантехник Габид Ахмедович, разыскав на чердаке полуразвалившегося флигеля. Кроватку Лариса отмыла, отскребла ножиком и застелила белоснежными простынками… И Фимка долго стоял над кульком с упакованной в роддоме Анечкой, делая козу кривыми длинными пальцами, пока бдительная Сонечка не оттащила его и фальшивым голосом не попрощалась со всеми, поскольку «дела-дела»…

А папаша… Анин папаша тогда не проявил и признака жизни. Лариса снова ощутила то чувство горькой несправедливости, которое тогда, восемнадцать лет назад, так давило ее, а потом почти забылось.

С Сергеем они познакомились, когда ее, практикантку молодежной газеты, послали в Красногорский госпиталь – написать о последних раненых из Афганистана. Советские войска выводили из этой бессмысленной и кровавой войны, в Ташкенте их встречали оркестрами и цветами, а в московских госпиталях долечивались раненые.

В наброшенном на плечи белом халате она ходила из палаты в палату, по виду совершенно здоровые и крепкие бойцы зубоскалили при виде хорошенькой темноволосой девчонки и совсем не хотели произносить правильные слова про Родину и долг.

Сергей сам потянул ее за висящий рукав, когда она уже почти отчаялась – задание было под угрозой срыва. Она присела рядом, и он с полчаса с самым серьезным выражением лица рассказывал ей про геройских ребят, про то, как они отражали атаку душманов, когда их накрыли из миномета. Как они в эти минуты думали о своих матерях и о родных улицах родных городов и сел. Пока она не поняла, что он просто «травит», как положено, когда охмуряешь девушку по полной программе.

– Все рассказал? – спросила она, самолюбиво прикусив губу. – А что же про березки не ввернул? Тут еще надо про березки.

– Про какие про березки? – Сергей наивно распахнул глаза из-под белой повязки, охватившей лоб. – У меня никаких березок, я ж с Краснодара, там у нас все больше тополя да каштаны. А ты в кино со мной пойдешь?

– А чего не в ресторан сразу? – Лариса обиделась и уже вставала, чтобы уйти от нахального старшего лейтенанта.

Но он схватил ее за руку:

– Ты не обижайся! Там знаешь, как страшно бывает, когда из миномета лупят по тебе прямой наводкой. – Он смотрел на нее вполне серьезно и искренне. – Не то что маму вспоминать, только думаешь: сейчас шмякнет, мокрого места не останется от тебя… Какой там березки, имя свое не помнишь!

После этого она еще с полчаса сидела рядом, а он рассказывал, как там, в Афгане, было на самом деле: про голодных ребятишек, выпрашивавших хлеб и сигареты, про зачистки, когда они входили в кишлаки, где не было живой мыши, одни протухшие трупы на пыльных улицах, про погибших ребят из его роты…

А потом была любовь – бешеная, ненормальная, закрутившая их на все лето. Сначала она приезжала к нему в госпиталь, потом он тайком пробирался в общагу на Ленгорах – понимающая соседка по комнате, высокая и костистая спортсменка Оля, уходила на весь день «по делам».

Лариса таяла, как Снегурочка, в его сильных руках. Изнемогая от нежности, гладила отрастающий на его лобастой голове светлый ежик, не прикасаясь к розовому рубцу. Пересчитывала «кубики» на тренированном торсе. А он шептал, что только она сделала его счастливым, она – необыкновенная, удивительная, нежная Лара.

Лишь один раз он вскользь спросил, почему она не предохраняется. Лариса игриво напала на него: «А ты что, боишься оказаться папашей?» Нет, ответил он серьезно, он ничего не боится, только зачем ей эти заморочки, когда надо заканчивать университет.

В сентябре ему пора пришла ехать домой, в отпуск по ранению. Два дня они провели не размыкая объятий, и лишь в последние минуты она решилась: сказала, что у нее задержка второй месяц.

Он тихонько отстранил ее, посмотрел в глаза: «Да ты что, Ларка? Я же предупреждал, надо предохраняться». – «Да ладно, не бойся, я справлюсь, мама поможет», – утешила она его, еще не понимая, что топор уже занесен над ее глупой головой. И тогда он ударил: «Но я ведь женат, понимаешь?»

Лариса что есть силы потерла лицо ладонями. Казалось, все это давно перегорело, подернуто пеплом и закопано в глубине памяти навеки. Но вот стоило тронуть тонкую корочку – и все мгновенно всплыло в памяти, как будто вчера она ошарашенно села в постели, не веря своим ушам. «Женат? А почему…» – начала она и тут же замолчала. Что толку было спрашивать, если и так все ясно. Она не спрашивала, он и не говорил – о чем тут говорить, когда любовь?

После того как он уехал, она оцепенело просидела в общаге целый месяц, изредка появляясь в учебных аудиториях, когда Нателка или Машка попеременно и вместе орали на нее как резаные. Зимнюю сессию сдала на автомате, потому что все преподаватели знали ее и снисходительно смотрели на самую старательную отличницу курса, с которой явно что-то случилось.

В последний раз они увиделись в марте, когда она была уже на восьмом месяце. Он заехал в общежитие перед назначением в новую часть, в ГДР. Там узнал, что Лариса теперь живет в коммуналке рядом с факультетом. Пришел туда, в новеньком обмундировании, с капитанскими погонами, стройный и красивый, только совсем чужой.

– Ну, как ты? – спросил стесненно.

– Отлично, ты же видишь. – Она опустила глаза на круглое пузо.

– Говорил тебе: зачем нужны эти заморочки? – Он покрутил головой.

– Заморочки? – Ее голос совсем заледенел, губы плохо шевелились. – Это не заморочки, это мой ребенок. Да ты не бойся, к тебе никаких претензий…

– И это все, что ты можешь мне сказать? – Он встал, застегнул шинель.

– А чего еще ты хотел услышать? – Лариса усмехнулась. – Вернись, я все прощу? Живи как сможешь. Пока!

Он круто развернулся и вышел. Сжавшись, она слушала четкий звук его шагов, потом грохот тяжелой двери в подъезде…

«Не права, наверное, я была не права», – раскачиваясь на скамейке, думала Лариса. Да, надо было как-то по-другому, нельзя было лишать ребенка отца. Можно было поступиться самолюбием, обидой, не рвать так сразу.

«А что изменилось бы?» – тут же возник трезвый голос. Ну, был бы, может, папа на расстоянии, изредка писал бы или присылал подарочки. Разве это нужно ребенку? «Да, – не унимался голос, – ну и был бы хоть на расстоянии, а так – вообще никакого». Может, он потом полюбил бы Аню, ведь ее нельзя не полюбить – она хороший, веселый, умный ребенок. Ну, с характером, так это лучше, чем бесхарактерная размазня… И кстати, многим похожа на отца – резкая, но отходчивая, упертая, но смешливая, легкая…

Лариса встала, больше просто не могла сидеть, надо было куда-то бежать, что-то делать – бездействие смертельно. Но куда? Она быстро пошла по бульвару к центру города.

Вспомнила, как лет семь назад наткнулась в газете на некролог: «Безвременно трагически погиб в автокатастрофе Сергей Петрович Терновой, генеральный директор ОАО «Евротех». Фамилия и имя зацепили, совпадали и кое-какие факты биографии – офицер в отставке, воевал в Афганистане… Но на фото был вроде совсем другой человек: солидный, лысоватый, в тонких дорогих очках. Тем не менее она отложила газету в ящик письменного стола. Потом через приятеля в «Комсомолке» удалось узнать: да, тот самый. После того как наш воинский контингент вывели из ГДР, уволился из армии, занялся бизнесом, похоронен в Краснодаре, осталась вдова.

Именно тогда она и рассказала Ане правду. Точнее, почти всю правду. Что любила, что папа тоже любил, но не мог остаться, надо было уезжать за границу, а потом пути их разошлись. «А почему он тебя с собой не взял?» – прямодушно спросила дочь. «Потому что я не могла, надо было закончить университет, – легко соврала она. – А он встретил другую женщину, ну так бывает… Ты прости меня, дочь, что я выбрала тебе не того папу», – повинилась она. «Да ладно, мам, не боись, прорвемся! – Аня недоверчиво разглядывала газетный некролог. – Вот ты бы сейчас осталась вдова, а так ты просто моя мама!»

Лариса облегченно рассмеялась, хотя глаза были на мокром месте. Тяжелый для нее разговор неожиданно прошел легче, чем она думала. Аня никогда особенно не расспрашивала про папу, пока была совсем маленькой. Но обожала мужскую компанию, ластилась к дяде Алеше и Ларисиным друзьям. Видя это, Лариса переживала неполноценность своей семьи особенно остро, что бы там ни говорили психологи про то, что важен не ее состав, важно качество отношений…

Взрослея, Аня вдруг стала избегать любых упоминаний чьих-либо отцов, разлюбила бывать у дяди. Там росли двоюродные брат и сестра, и Леночка, которая была на пять лет моложе, особенно ревниво следила за тем, чтобы папа не уделял много внимания племяннице. Лариса снова молча страдала, понимая: дочь наконец осознала, чего лишена. Осознала и не приняла ситуации. Но детское сердце оказалось мягче и снисходительнее, чем взрослая жесткая правда…

«Дурак ты, такую дочку не увидел ни разу, а она тебя любила бы, – продолжила она свой бесконечный, не прерывавшийся долгие годы разговор с Сергеем. – А ты так ничего и не узнал…»

Через полчаса она дошла до бульвара Ататюрка – шумного и многолюдного даже в этот поздний час. По обеим сторонам центральной аллеи медленно шли толпы отдыхающих, присматривались к витринам ювелирных и меховых магазинов, у входов в которые стояли зазывалы – смуглые молодые люди. Они только что не хватали проходящих за руки, но все-таки удерживались от этой фамильярности. Зато преграждали путь, предлагая зайти в магазин, выпить чаю или прохладительных напитков, заглядывали через плечо к тем, кто останавливался у витрины, расхваливали свой товар, обещали огромные скидки…

Некоторые из них обращались и к ней, но она быстро шла, глядя на проезжую часть в поисках такси. Вдруг дорогу ей преградила шумная толпа смуглых людей разного калибра – от малышей до стариков. Одеты они были в модные запачканные тряпки и разговаривали, похоже, по-турецки, но все равно было видно – цыгане. Мелкие дети приплясывали, хватали ее за сарафан, за сумку. Лариса инстинктивно прижала сумку локтем, пытаясь выбраться из толпы. Пожилая женщина с темным ярко размалеванным лицом сгребла ее ладонь, быстро затарахтела что-то по-своему, заглядывая в глаза. Он нее пахнуло смесью тяжкого табачного перегара и лука. Лариса вырвала руку, протиснулась мимо кривляющихся детей и побежала.

Сердце колотилось: в черных глазах цыганки с красноватыми белками плескалось безумие, или это она сама сходит с ума?

Наконец на углу Лариса увидела свободную машину и, хотя водитель заломил вдвое против дороги сюда, быстро села, лишь бы избавиться от празднично настроенного отдыхающего люда.

За окнами такси быстро темнело, но она не замечала дороги, пристально глядя в одну точку перед собой. Что еще нужно сделать? Куда позвонить? Кто может помочь?

Лощевский! Как же она забыла? С его связями он может позвонить в МИД или ФСБ! Как же она не вспомнила! Правда, в Москве уже почти одиннадцать ночи, а номер его сотового она не знает, придется ждать до утра понедельника, он обычно рано приезжает в банк. Лариса инстинктивно схватилась за телефон, висящий на груди. Пальцы нащупали пустую тесемку… Внутри что-то оборвалось, словно ее лишили последней надежды на скорую встречу с Аней, хотя позвонить ей было все равно невозможно.

Водитель такси прислушался к глухим рыданиям на заднем сиденье и даже выключил привычное заунывное пение радиоприемника: странные эти русские, то смеются во весь голос, то плачут. Но пассажирка быстро справилась со слезами и всю оставшуюся дорогу молча, напряженно смотрела прямо перед собой. Приемник включить он так и не решился.

В номере Лариса упала на неразобранную кровать, укрылась узорчатым покрывалом. Предстояло скоротать еще одну бессонную ночь, а потом еще целые сутки, чтобы утром в понедельник позвонить Лощевскому.

Совладелец крупного банка Вадим Лощевский был, конечно, птицей не ее полета. На Ларису его вывела все та же верная Нателка, которая в последние годы работала в престижной деловой газете, была на хорошем счету и всех крупных воротил бизнеса называла исключительно Вадик, Шурик и даже Жорик-джан.

Лощевскому, видимо, надоело заниматься исключительно деньгами, и он написал книжку. Но написал так, что даже за большие деньги ее не брали издательства. Потребовался хороший редактор или, по-теперешнему, рирайтер. А по-простому книжку надо было переписать человеческим языком.

Нателка позвонила возбужденная: работа клевая, Вадик обещает две тысячи баксов за редактирование, вот тебе и отпуск в Туретчине, на который ты никак накопить не можешь.

На изумление Ларисы: я же ничего не понимаю в бизнесе – Нателка отрезала: зато ты понимаешь в русском языке и стиле. Тоже мне лучший редактор крупного издательства, а трусишь, как первотелка! Нателка умела убеждать.

Лощевский оказался невысоким и хрупким человеком с непропорционально большой головой и узкими слабыми ладошками. Но хватка, видимо, у него была железная. За десять лет он создал крупнейший частный банк, завел великие связи в правительстве и на мировом финансовом рынке – словом, процветал. Книжку же он написал про то, что человеку делать со своими личными деньгами. Когда Лариса прочитала рукопись, ей даже понравилось – советы были толковые, аргументация убедительная, только язык скучный, сухой и блеклый, как старая банкнота.

– Я возьмусь за редактирование, – сказала она независимо, – если вы позволите мне некоторую свободу.

– Это в каком смысле? – Он с интересом рассматривал редакторшу, которую ему пришлось отыскивать через Нателлу Григорян – толковую, хотя и излишне язвительную журналистку. Внешне редакторша особого впечатления не производила: в узких джинсиках и недорогой кофточке, сумочка из кожзама – так, мышь серая. Только глаза были очень темные и словно горячие да волосы красиво вились крупными волнами, хотя она небрежно закалывала их на затылке.

– В том смысле, что содержание у вашей книжки очень хорошее, а форма неадекватная, продраться сквозь все эти пакетные инвестирования и фьючерсы под силу только человеку с финансовым образованием. А вы же не для него это написали?

– Ну, в принципе да, вы правы. – Лощевский смахивал узкой ладонью невидимые пылинки с дорогой столешницы какого-то диковинного дерева в смуглых извилистых узорах. В его кабинете вообще все было очень дорогим, но без плебейской новорусской роскоши, заметила Лариса. – Хотелось бы ликвидировать финансовую безграмотность обычного гражданина. Разумеется, молодого. Старикам это все объяснять уже бесполезно.

– А молодой – это до какого возраста? – иронично спросила редакторша.

– Ну, не знаю, лет до сорока – сорока пяти, – в раздумье протянул он. Эта женщина была совсем не похожа ни на его сотрудниц – вышколенных и всегда готовых к услугам, ни на приятельниц его жены – дорогих элегантных женщин, позволявших обожать и баловать себя. Эта явно была из «нишшебродов», как называла их бабка Настя, но держалась независимо и даже позволяла себе иронию…

– А стало быть, я еще попадаю, слава богу. – Она усмехнулась. – А то уж было подумала, что мне это все – мимо.

– Хорошо, свободу берите ровно столько, сколько унесете, – не удержался он от колкости, подсознательно стремясь поставить редакторшу на место. – Первые две главы сделаете за неделю?

– За неделю – одну, а если поладим, всю рукопись – за полтора месяца, идет? – Лариса снова уложила флешку и распечатку в сумку, словно не сомневалась в его согласии. – Как вам звонить, если будут вопросы?

– Звоните через секретаря. – Лощевский хмыкнул, но на самом деле ему понравилась ее деловитость и то, что строптивая редакторша не зависла у него в кабинете.

Первую главу она почти переписала – структурировала текст: разбила на мелкие главки, в начало другим шрифтом вынесла вопросы, на которые те отвечают, в конце, тоже выделив, написала короткие выводы и совет автора, вставила анекдоты про деньги, для чего пришлось собирать их, обзванивая друзей и знакомых. Словом, поработала от души.

Душа Лощевскому понравилась, хотя он особо не хвалил, даже высказал ряд замечаний, впрочем, по делу и без ехидства. В таком же духе Лариса переработала всю рукопись. Она даже рада была, что работы с ней было много. Во-первых, как раз шли выпускные, а потом и вступительные экзамены у Ани. Во-вторых, расставание с Ильей оказалось куда труднее, чем она сама себе пророчила. И если бы не рукопись Лощевского, у нее было бы больше времени на нервотрепку. А так переживать расставание с любимым и трястись за дочь было некогда…

В общем, они с банкиром друг друга хорошо поняли и приняли, и, когда книжка была готова он даже предложил Ларисе поставить ее фамилию второй, в качестве соавтора. От этой чести она уклонилась, сказала, что вполне достаточно будет указать ее литературным редактором. Но когда он выплатил ей гонорар не в две тысячи, как обещал, а в три, взяла с чистой совестью – ее работа того стоила. Он тогда еще спросил, как она намерена потратить заработанное, то есть воспользуется ли его советами из книжки. Но она весело сказала, что нет, не воспользуется, а намерена купить дочери ноутбук, а остальное прокутить на отдых вдвоем с нею в российской провинции Турции. Лощевский засмеялся и порекомендовал «свое» турагентство – надежное и проверенное. Расстались вполне довольные друг другом. С Ларисы он взял обещание не отказать, если он задумает повторить писательский опыт.

Так неужели сейчас он откажет ей в помощи?