Текст книги "Самолет на все времена (СИ)"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: А. Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Это мы с вами должны были сразу сообразить. Яхта была, и знаменитая же яхта. И хозяина мы знаем. И я знаю, и вы знаете – и даже покойный Лайтоллер знал, потому что его перед войной в разведку посылали тем же самым маршрутом. «Загадка песков».
Энди только рот раскрыл, совершенно недостойным одинокого волка образом. Ведь любимая книжка. И не у него одного. Да он и море полюбил еще в Лондоне – как раз читая о том, как некая яхта шла вдоль побережья северной Фризии…
– Да, – продолжил мистер Гамильтон, – и на гидросамолетах автор летал. Так что связь может быть прямой – кто-то мог назвать машину или проект в его честь. И если это 27 год, то понятно, почему не назвали прямо. Тогда ирландские дела у всех еще были на памяти.
– А вы знаете, мистер Гамильтон… мне в Пемброке приснилось, – он наскоро пересказал то, что запомнилось. – Удивительно, правда?
– Да нет, не удивительно вовсе. Вы, вероятно, помнили что-то, только у вас любимый автор, гражданская война у наших соседей и позывной самолета принадлежали трем разным мирам и в голове днем не увязывались. Это как если бы Винни-Пуха вдруг расстреляли за шпионаж, а он потом воскрес – абсурд же. Ну а во сне все можно.
1 июня 1940, окрестности Дюнкерка
Я Красный-3. Посошок, сколько у вас еще места? Прием.
Я Посошок. Примем еще полсотни на палубу. Прием.
Я Красный-3. Бомбят – сами видите. Не перевернетесь? Прием.
Я Посошок. Я был вторым помощником на «Титанике» – и живой. Какие там немцы… Прием.
Я Красный-3. Так держать. Прием.
–
Я Асгард. Ветер с Азорских, небо ясное. Видимость полная. Прием.
Я Красный-2. Нам бы облаков… Прием.
Я Асгард. Шесть дней была облачность 100. Грех жаловаться. Прием.
–
Я Посошок. Судно впереди, вы что?
Я Саусэнд Британния. Я речной паром.
Я Посошок. Так что вы делаете в Канале?
Я Саусэнд Британния. Людей везу. А вы?
Я Посошок. Вас понял, Саусэнд Британния. Держитесь поближе.
–
Я Асгард. Посошок, Саусэнд Британния, у вас по курсу небольшая гроза. Прием.
Я Посошок. На мне пикировщик. Преследует. Уклоняюсь. Прошу прикрытия. Координаты. Прием.
Я Красный-1. Координаты переданы. Прием.
Я Посошок. Асгард, не валяйте дурака. Прием.
Статика.
Я Посошок. Ну, Асгард, вы даете. Прием.
Статика.
Я Посошок. Прием.
Статика.
Я Посошок. Прием.
Я Асгард. Извините, был вне зоны действия. Берег чист. Следуйте своим курсом. Прием.
Я Посошок. Святой Георгий и… Извините. Прием.
Я Асгард. Ничего страшного. Удачи. Прием.
Неподалеку от Ярмута, в Норидже, жил тот самый кузен мистера Брентона, бармена. Адрес Энди спросил у мистера Брентона заранее, когда оба сыщика-любителя определились с направлением поездки. Мистер Брентон скептически заметил, что ничего любопытного они там не услышат, но попросил передать привет сестре и ее мужу. Мистер Брентон ошибся – Энди и мистер Гамильтон любопытного услышали немало. Кузина мистера Брентона оказалась весьма радушной хозяйкой, привету от брата была рада, а супруг ее, ныне владелец маленькой бакалейной лавки, поначалу был неразговорчив и от бесед о Дюнкерке все время старался перейти к другим, более приятным для воспоминаний эпизодам своей биографии, но волшебный напиток виски развязал язык и ему:
– О чем там говорить… Страшно было. До жути. Набилось нас, как сельдей в бочку не набивают. Сначала еще ничего, хотя ребята когда узнали, что капитан у нас с «Титаника» – чуть за борт не сиганули. Тут кто-то сказал, может, и сам капитан, что если с «Титаника» ушел, так что уж немцы… А потом погода испортилась. И еще те самые немцы сверху. Не помню, сколько. Помню, что стреляли бесперечь… ну, или показалось. Вообще там много чего показалось. Знаю я, что вас интересует. Дракон. Да не было никакого дракона… Мы на палубе сгрудились, страшно голову поднять. Да и гроза. И кто-то как заорет, что, мол, дракон сверху. Белый. Ну, тут все и увидели. Да и я увидел… не скажу, что дракона, а так… Что-то. Белое, сверкает, огонь, кружится… Самолет это, конечно, был. «Джерри» покрошил и улетел. Нам потом все нервы вымотали, чтоб не говорили про этот самолет. А про дракона – ну, можно, если хотите, чтоб смеялись…
– Есть у меня идея, – сказал мистер Гамильтон, когда они вышли из лавочки. – Сейчас не поздно еще, если поедем, до пяти доберемся. Тут милях в восьмидесяти есть один маленький городок с аэродромом. Темпсфорд. Аэродром для обычных самолетов, но, думается мне, нам там кое-что могут рассказать.
– Почему?
– Судите сами. Гидропланы – обычно не очень быстрые и не очень маневренные машины. А чтобы небольшой гидросамолет разделал пикировщика, а то и двух, это вообще странно, хотя всякое бывает, конечно. Но это если о серийном производстве говорить. А есть еще прототипы и гоночные варианты, для соревнований. Тот же «Феликстоу-5» в виде прототипа серийную модель намного превосходил. Представим, что кто-то спроектировал отличную модель – быструю, маневренную и с хорошей дальностью. Но в серию она не пошла. Например, потому, что оказалась дорога в производстве. Что будут делать с такой машиной в военное время?
– Ну… привлекут к военным операциям?
– К каким?
– Там, где можно действовать в одиночку? – наугад ляпнул Энди, в отличие от многих своих ровесников, не слишком увлекавшийся военной авиацией.
– А таких операций очень немного. Зато есть служба, которой прототип такого рода очень пригодится. Разведка. Самолет хорош и для патрулирования, и для секретных операций. А с Темпсфордского аэродрома летали во Францию, в Норвегию и много еще куда. По ночам.
– Простите, а откуда вы знаете?
– А я там однажды садился. Зеленая лужайка, зарастающие взлетные полосы, старый сарай на краю аэродрома…
– Темпсфордская стоянка такси, – улыбается мистер Гамильтон. – Это так называлось. Здесь ничего и не строили особенно, чтобы немцы не нашли. А они искали. «Найти змеиное гнездо и разбомбить». Мне рассказывали потом. Найти знакомых в опустевшем гнезде оказалось сложнее: аэродром закрыт, последние самолеты перегнали отсюда в 47, на базе хозяйствовала служба тыла – к счастью, несмотря на «красную угрозу», к мерам безопасности тыловики были равнодушны, и до Темпсфорд-холла путешественники добрались беспрепятственно. Там хранился архив и сидели трехголовые и серые архивные церберы. И вот тут детективам повезло, потому что на церберий лай явился – явным образом изнывая от скуки – начальник архива… И сразу же, как понял Энди, узнал мистера Гамильтона.
– Однако! Я и не думал, что еще вас увижу… – только и выговорил он.
Подчиненные его тут же куда-то испарились. – А вы совершенно не изменились, даже удивительно, лет-то сколько прошло. Наделали вы тогда шороху, мистер… – сконфуженно покраснел пожилой архивист. – Простите, вот в лицо помню…
– Гамильтон, Роберт Гамильтон. Ничего удивительного. Вы видели столько людей, а время было…
– Ну, не все, не все ухитрялись так сесть, а потом еще и сбежать из госпиталя.
– Сбежал, – признался мистер Гамильтон под изумленным взглядом Энди, – о чем теперь жалею.
– Однако ж, что мы здесь стоим? Прошу ко мне! Оказалось, что мистер Гамильтон в Темпсфорде не садился, а падал. Вместе с чужим и совершенно дырявым «Галифаксом», который привел неизвестно как, потому что пилота убили еще на земле, а навигатора тяжело ранили на взлете. Подбирали у французского Сопротивления беглых пленных – и что-то, видно, пошло не так. Узнав о причинах визита, гостеприимный хозяин только фыркнул.
– Да, конечно, помню. Это наша машина, сказочная совершенно вещь – пруд как раз для нее и выкопали. Ребята в ней души не чаяли. «Лизандерам» все же лунная ночь нужна, а «Асгарду» этому и минимальная видимость годилась. И полосы не нужно, лишь бы хоть какая-нибудь спокойная вода была. На девичью слезу приземлится, с чайного блюдца взлетит. Базировался не здесь. По рации вызывали.
Пилотов не видели. И они наших не видели – незачем. Откуда взялся, не знаю – его майор Холланд из исследовательской группы приволок. И куда делся, не знаю – нас же, – капитан поморщился, – расформировали. За ненадобностью. Когда лорд Селборн попытался объяснить Эттли, что мы такое и что у нас по всей Европе есть, тот сказал, что ему не нужен британский Коминтерн. И разгоняли нас так, будто мы не британский Коминтерн, а московский. Ваш самолет куда угодно могли запихнуть, хоть к военным, хоть в МИ-5. Могли списать или выбросить. Или просто потерять…
– Неужели мы так ничего и не найдем? – горестно вопросил Энди, ведя машину по дороге из Темпсфорда. – Мистер Гамильтон?
– Должно быть, этот самолет теперь у военной разведки, – пожал плечами писатель. – Там, конечно, его найти трудно – но вот вам разгадка.
– Нет, это не разгадка! Этот конкретный «Асгард», вот тот же, что и над Дюнкерком – ладно, у разведчиков. А остальные? Те, что в Ярмуте, в Пемброке? Вы сами сказали – внесерийный прототип. А что получается?
– Что получается? Самолет один и тот же, нестандартный. Принимают его каждый раз за то, на что он больше всего похож для зрителя. Вы репортер, сами знаете, что такое очевидцы. И получается у нас, что со временем модель как бы «сдвигается». А самолет патрулирует определенные районы, попутно оказывает помощь спасателям. Тридцать лет в строю – удивительно, но, если проект был хорош, сделали машину на совесть, а потом правильно ухаживали, это в пределах возможного. И никаких тайн с драконами.
– И постоянно переводят с места на место? И в реестрах нет ничего? И экипажа никто не видел?
– Ну, вы только что были на базе, о назначении которой местные жители и сейчас ничего не знают.
– Это-то обычное дело. Но вот помните, полковник Джонсон говорил – не бывает такого, чтобы не было сведений. А у нас получается – всегда у соседей и у соседей. Мы так весь остров объедем, и все будет у соседей.
– Может быть. А теперь представьте себе, что кто-то из наших информаторов… нам просто солгал. Как раз из соображений безопасности.
– Ну… тогда нужно вернуться в Пемброк. Его же там совсем недавно видели.
– Посмотрим, Энди, – сказал мистер Гамильтон, и молодой репортер подумал, что его профессии наглость даже приличествует, но все равно выходит как-то неловко.
Должно быть, из-за разговора с начальником архивов в ту ночь мистеру Бретту приснился еще один неприятный и запоминающийся сон.
Хриплый голос, прыгающий, резаный, насмешливый, бесконечно уверенный, знакомый – его обладатель ушел в отставку как раз в нынешнем году, но сейчас звучит моложе, как в записях.
– Неизвестное летательное средство белого цвета, позывной «Асгард»… Ну и ну. Впервые позывной использован в Ирландском море в 27. Не смешно. Ни разу легально не заправлялось горючим и не пользовалось техническим обслуживанием на территории Соединенного Королевства. Способно непрерывно находиться в воздухе не менее пяти суток. Способно поддерживать контакт с шестью объектами одновременно. Способно поймать сигнал бедствия с любого расстояния. Дышит пламенем. Скусывает головы вражеским самолетам. Ну это, допустим, драматическое преувеличение. И, возможно, контролирует погоду. Не верю.
– Головы – это невкусно… очень, – собеседник, сидящий в высоком кресле, его и не видно, только слышно, явно усмехается. – Погода – очень сложно, почти невозможно. Просто слишком многие хотели… мечтали, точнее, чтобы так было. Остальное – чистая правда. Хорошая работа. Голос второго тоже смутно знаком. Подойти ближе не получается, вообще сдвинуться с места невозможно. А из угла полутемного кабинета почти ничего не видно.
– Каков ваш радиус действия? Не нужно. Если вы пришли или прилетели сюда, значит, согласны работать.
– Я уже работаю. И не хочу, чтобы мне мешали.
– Координируете службы спасения? Предупреждаете о постановке мин? Я же не предлагаю вам слетать в Берлин. Я знаю, могли бы, уже слетали бы.
– Верно – не могу. Остановите расследование, сэр. Придумайте что-нибудь убедительное – секретную разработку, например.
– Что будет делать эта секретная разработка?
– То же, что и сейчас.
– Кстати, я вас не узнал.
– Меня теперь не узнают, сэр.
– Жена? – в хриплом голосе никакого сочувствия, только любопытство.
– Никто.
– Как это вас так?
– Случайно. Как обычно. Несвоевременные действия, непредвиденные последствия. Я не собирался бежать. Смысл война уже потеряла, а вот инерция осталась – и переломить ее не получилось. Чего я хотел – выйти из игры. Хоть в землю. А если удастся выжить – заняться чем-нибудь однозначно полезным. Надолго. И без выбора. Чтобы соблазнов не было. От сих и до сих.
– Вы получили, что хотели…
– Я получил, что хотел.
– Над Дюнкерком вы летали. Над Северным морем тоже. Это вы можете. Мы воссоздаем… министерство неджентльменской войны или министерство неограниченных неприятностей, как вы его, помнится, называли двадцать пять лет назад. В дополнение ко всему прочему вы будете возить людей, туда и обратно, и оборудование. Хоть в кабине, хоть в когтях – им все равно, лишь бы тихо и надежно. И принимать сообщения. За это вы станете самолетом-разведчиком Управления Специальных Операций. Уникальной разработкой. А что демаскировались тогда под Дюнкерком, так на эвакуацию было брошено все…
– Только до конца войны, сэр. И возить людей, а особенно – оборудование, я согласен только в свободное время и по предварительной договоренности. И, поверьте, не по своей… прихоти.
– В полночь карета превращается в тыкву?
– Я как-то попробовал уйти на покой, – еще раз усмехается человек в кресле… человек? – Точнее, заняться не своим делом…
– Не объясняйте, – кашляет премьер-министр, – я, что ли, не пробовал?
– Я вам завидую, – серьезно кивнул мистер Гамильтон. – Воображение у вас замечательное. Если бы мне снились такие сны, я бы давно уже проснулся знаменитым. А мопс наш Уинстон и правда использовал бы такое диво, не задумавшись. И напрочь позабыв, какими словами называл и какие приказы отдавал. Не так обстояли дела летом сорокового, чтобы старое поминать…Но вы же понимаете, что это годится только для книги?
– А по-моему, – ответил Энди, – все совершенно ясно. Мистер Гамильтон сидел рядом с водителем, кресло его было отодвинуто назад, до упора, чтобы можно было вытянуть ногу. Энди к этому уже привык, и к ночным отлучкам, и к странному расписанию.
– Не тот жанр, – сказал мистер Гамильтон. – У вас получается не тот жанр. В романе о войне или о шпионаже, даже в детективе, не могут возникнуть эльфы, треножники марсиан или сумасшедшие ученые и спутать всем все карты. Даже в Ирландии, уж на что там никакие правила не соблюдаются. Самое большее, что может сделать арестованный повстанец по законам тамошнего жанра, это нарисовать реку и лодку – и уплыть. И то, если его имели глупость запереть в подходящем месте.
– Вам, конечно, виднее, мистер Гамильтон, – улыбнулся Энди. – Но какой из меня писатель, я всего-то репортер. Кстати, а как это – нарисовать и уплыть? Я про такое не слышал.
– А это про многих рассказывали. Про О'Нила. Про кое-кого из фениев. И про Майкла Коллинза, кстати. Он над этим очень смеялся. Потому что он-то знал, сколько усилий уходит на самое простенькое чудо. Да и вы тоже знаете – с тем же Дюнкерком. Говорят: пришли маломерки, сняли солдат с берега. А до того на побережье неделю никто не спал, собирали суда, проверяли, все перебирали, ставили флотские команды – владельцев-то там было немного, к операции допустили только тех, кто и в самом деле мог дойти туда и обратно под бомбами. Координировали, прикрывали. Расписание было. Теперь вспоминают: чудо, – усмехнулся рассказчик. – А в Ирландии и правда такое поверье есть, что существуют… места, откуда можно выйти, если правильно указать, куда. Показать или нарисовать. Или спеть. Но нарисовать проще всего. И уйти домой или просто туда, где безопасно. Впрочем, говорят, что это распространенный мотив… Руль вправо! Энди, который раскрыв рот, слушал рассказ, успел выполнить команду, и, наверное, ровно поэтому оба пассажира «Бентли» не оказались в широком кювете, тянувшемся вдоль проселочной дороги – в компании лягушек и жаб. Впрочем, самому мистеру Бретту это не очень-то помогло – он и не понял, обо что ударился головой: то ли о руль, то ли о лобовое стекло. Сознание он потерял вполне надежно, даже не успев разглядеть, что причиной аварии стала выскочившая на дорогу овца. Но машина не перевернулась и даже не съехала с дороги.
– Я вынужден доложить, что смертный приговор, назначенный на семь часов утра, – в голосе докладывающего некая доля злорадства, – не был приведен в исполнение. Сначала потому, что рассвет запоздал, а приговоренный выражал желание его увидеть, а затем по причине отсутствия приговоренного.
– С-сбежал?!
– Не могу знать. Скорее, был похищен.
– Кем?
…темнота и тьма и это не одно и то же нет ничего и есть все нет предела и есть направление движение двери впереди скорости нет и времени тоже плотная тьма бесконечная вязкая размывает не отпускает шепот пение гул жужжание одиночество страх потому что боли нет потому что нет ничего…
– Скорее чем. Начало рассветать. Мы направились за приговоренным. Он только что позавтракал со священником, мистером Уоллером. В момент, когда отперли дверь, он находился в камере с названным священником и обсуждал с ним кельтскую миниатюру. При этом рисовал на стене. Увидев нас, быстро завершил рисунок, встал, отряхнул руки. В этот момент стена выгнулась и сомкнулась вокруг него. Потом приняла прежний вид. Рисунок тоже исчез.
– Я… я знал, что это плохо кончится, – второй голос звучит почти легко, почти весело. Будто человек беседует с приятелем. – У них вся семья такая, чтоб им пусто было. Ни единой тюрьмы в Ирландии девственной не оставили. Хлебом не корми, дай откуда-нибудь сбежать. Его кузен, когда из Монтжоя дергал, записочку оставил, мол, комната безобразная, за багажом потом пришлет… мы все смеялись, дурачье.
– Прислал?
– Прислал. Когда мы войну за независимость выиграли. А тут… и время нехорошее, и место. Ну разумеется, ну как же иначе! Я так и знал…
– Простите?
…ничего нет и все есть неживое но разумное не понимает не слышит не отпускает говорит непонятно гул неразборчиво жужжание хор присутствие прикосновение лед чужое совсем чужое размывает плавит холодно холодно темно не пустота хуже чужое не понимает не отпускает меняет размывает перекраивает не отпустит пока не закончит сам придумал…
– Что у нас нынче? Новолуние ноябрьское? Вот то-то же. И казармы эти – там всегда невесть что творилось. С этого места контрабандистов нечисть выжила… Лефеврова проруха – она и есть проруха! Построил чуть не на холме, а там пять дорог перекрестком… Ладно, не можем же мы об этом сообщить. Позаботьтесь, чтобы священник молчал. И сами не вздумайте никому ни слова. Расстреляли его, и точка. И все! Придумайте там подробности, чтобы в характере. Вы же с характером столкнулись уже. Потом пусть сам доказывает, что не так все было… Может, и доказывать не станет. Может, ему вообще там понравится. Кстати, что за рисунок?
– Священник говорит, что он объяснял, как миниатюристы изображали реальные вещи. Нарисовал самолет, потом переделал его в дракона…
– Чтоб его кто-нибудь так переделал… со всеми изгибами.
…не отпускает меняет дверь близко далеко близко есть движение нет расстояния скорости времени направление наружу не выйдешь еще нельзя еще не все иначе смерть чужое слишком холодное растворяет размывает истончает наматывает нити шепот пение хор неразборчиво лепит собирает невозможное сам придумал сделал оно только ответило не могло иначе смерть…
– Не валяйте дурака… Какой рисунок, какая стенка? Ваша военная полиция арестовала моего кузена живым, не потеряв ни одного человека. В моем доме арестовала – все кроты в округе знали, что за домом следят. Все газеты удивляются, включая… – шорох бумаги, – «Нью-Йорк Таймс». Он поговорить пришел, а вы его к стенке прислонить попытались. И не за рейды, не за «железку», не за кабели ваши драгоценные – за ношение оружия. За пистолет, который ему наш же ныне покойный премьер в прошлую войну силой всучил и письменным приказом носить заставил. Стыд и позор. Ну, он и сбежал. Я бы на его месте тоже сбежал. А, скорее всего, его ваши же люди и выпустили, чтобы безобразия такого на душу не брать – выставили за ворота, и не скрывают особо. Да, конечно, я буду молчать, пока он сам не объявится. Я же вам слово дал в самом начале, чего вам еще нужно?
Энди уже несколько раз доводилось терять сознание, но вот от собственного душераздирающего вопля он пришел в себя впервые. Говорить не мог – только хлопал глазами, трясся и пытался набрать в грудь хоть немного воздуха. Казалось, что легкие и горло намертво забиты липкой черной пустотой из кошмара.
– Головой не двигайте, – резко сказали над ним. – Где болит?
Энди вспомнил, как тренер по гимнастике учил его приходить в себя после особо неприятных падений, резко выдохнул через нос и обнаружил, что уже вполне способен говорить.
– Л-лоб… н-немножко. С-стенка… мистер Гамильтон…
– Стекло, вы хотите сказать?
– Нет. Мне п-поме… Я видел. Голоса… и… – Что говорили голоса, он запомнил, может быть, не полностью, но хотя бы общий смысл. А вот то, что было между ними – между и одновременно – описать было невозможно. Для этого слов в родном языке, которым Энди владел весьма бойко, не находилось. – И… как похлебка в мясорубке.
– Вам опять что-то привиделось?
– Да. И… знаете, мистер Гамильтон, – Энди сел, ощупывая лоб. Шишка будет, но и все. – Вот то, что эти люди говорили, я точно не слышал и не читал. Место… дом на пяти дорогах. Лефеврова проруха. Он так и сбежал – как вы сказали. Только на самом деле. Это же все проверить можно!
– Так, – какое серое лицо у мистера Гамильтона, будто это он, а не Энди, головой ударился. А, может быть, и ударился, кстати – просто привык не кричать.
– Перебирайтесь на мое сидение. Я сяду за руль. Едем домой. Хватит. Вам нужно к врачу, и вообще эта история, я вижу, плохо на вас сказывается.
– Вовсе не плохо, – запротестовал репортер, уже успевший составить план проверки всех, несомненно ценных, сведений, которые содержал в себе жуткий кошмар. – Очень даже… ой. Извините, мистер Гамильтон. Я зеркало разбил… я заплачу за ремонт… но как же вы поедете?
– Не говорите глупостей. А зеркало – это не страшно. У меня запасное есть. У меня всегда есть.
Мы уже и не ждали увидеть наших героев, но в конце октября в очередной вечер пятницы они все-таки явились. Мистер Гамильтон был, по своему обыкновению, тих и сдержан, а вот репортер едва дождался, пока разойдутся случайные посетители. На месте ему не сиделось. Это, разумеется, приметили.
– Ну, – спрашивает мистер Данхэм, – раскрыли заговор?
– В смысле, – встревает библитекарь, – все тайны комми выдали?
– Тут такая невероятная история, куда там коммунистам… – улыбается молодой человек. И начинает выкладывать. Про позывной «Асгард» и его послужной список. Про Управление Специальных Операций и его «ночные такси». Про ирландскую яхту, ее хозяина и всю его бурную биографию: от нашей секретной службы до ирландской гражданской войны, с заходом в литературу. Про мерещившихся драконов. Про сны и несостоявшийся расстрел. Про Лефеврову проруху, оказавшуюся старым домом на перекрестке пяти дорог. Домом, который снесли, чтобы достроить казармы, которые потом превратили во временную тюрьму, и в которых потом – да, именно там. Про рисунок, стенку и священника. В общем, два или три журнала за океаном такой рассказ купили бы с удовольствием. Отставной полковник Джонсон и капитан-лейтенант Шарп сначала слушали с интересом, потом только плечами пожали, а когда дело дошло до перекрестка – начали смеяться. Остальные уже давно смеялись. Кроме бармена.
– Не стыдно вам, мистер Бретт, такие истории сочинять?
– Да какое там сочинять? Ну что вы, право? Вот на последнее у меня и свидетель есть. Мистер Гамильтон сам видел – я на дороге его заслушался и чуть в овцу не врезался. Стукнулся головой о стекло и провалился. И слышал чей-то разговор о том, как человека в стену засосало. Я даже не знал, что там за проруха. Я на нее две недели убил, пока выяснил, что это было за здание. Про него теперь даже в Дублине разве что старожилы знают… Слушали мы, не отрываясь. Пожалуй, все это могло поспорить с новым телешоу мистера Хилла. Мистер Бретт еще что-то говорил, а потом как выдаст:
– Вот сэр Уинстон поверил, а вы! – Тут уже и я рассмеялся до слез. А юноша сам едва не плачет, к спутнику своему разворачивается: – Мистер Гамильтон, ну скажите вы им! Тот только головой покачал, руками развел.
– Энди, я же вас предупреждал…
– Молодой человек, – сказал отставной полковник, – ну как вы себе это представляете? УСО это УСО, про них я во что угодно поверю – там нашлось бы место хоть для дракона, хоть для покойного ирландского политика. Но эта история не с войны началась и на войне не закончилась. Скорее всего, мы имеем дело с розыгрышем. 30 лет – это много, но армейская жизнь в мирное время на семь десятых состоит из скуки. Чего только не сочинишь.
– Но я же сам видел и сам слышал!
– А вот это… плохо. Мистер Уотсон, это, кажется, по вашей части? Мистер Бретт оглядел нас такими глазами, что я уже готов был согласиться с полковником – видимо, действительно сильно головой ударился. Кажется, хотел что-то сказать, но удержался, вышел – и дверью хлопнул так, что едва косяк не свернул.
– Молодой человек папку забыл, – говорю я.
– Да Господь с ней, с папкой, доктор Уотсон, – морщится мистер Гамильтон. Огорчился, видимо, что из-за такого пустяка его друг так расстроился. Махнул рукой – и вышел вслед за нашим выдумщиком.
Эндрю Бретт чувствовал себя несчастным, как никогда в жизни. Мало что ему никто не поверил – во всех прочитанных им книгах так и случалось, мало что все завсегдатаи бара на Кингз-роуд подняли его на смех – такого и следовало ожидать, со всеми, кто исследует необычное, так и обращаются циничные, не верящие ни во что материалисты, – но мистер Гамильтон! Предатель! Ни словом не поддержал, не вступился, не подтвердил – а ведь они вместе… а ведь его бы послушали! Так что когда кто-то, быстро шедший следом, догнал репортера и похлопал по плечу, Бретт менее всего надеялся – и менее всего желал – увидеть именно предателя мистера Гамильтона.
– Энди, – сказал писатель. – Вы были правы. От начала до конца. Простите меня за дурацкий розыгрыш.
– Да не издевайтесь вы! – репортер стряхнул с плеча руку. – Не было же ничего, правда? Я все сочинил. И вообще спятил! Галлюцинации у меня…
– Хотите доказательств? – Мистер Гамильтон улыбнулся. – Ну, ладно…
Минут через десять после ухода мистера Гамильтона ветеринар и мистер Хортон вышли следом, так и споря по дороге, что это было, заговор или мистическое явление. К тому времени мы поняли, что излишне обескуражили молодого человека своим недоверием, и нужно его утешить стаканчиком-другим за счет компании. Ни мистера Бретта, ни мистера Гамильтона они не нашли из-за тумана, но зато слышали голос репортера, который отчаянно ругал мистера Гамильтона. Как показалось мистеру Данхэму, слово «изверг» звучало чаще прочих. Голос почему-то доносился откуда-то сверху, но из-за пролетавшего с ближайшей авиабазы самолета остального спорщики не разобрали. Разыскивать ушедших они не стали, побоялись в тумане споткнуться или угодить под машину, да и решили, что приятели сами помирятся. Туман тем вечером и впрямь стоял изрядный. Папку мы потом прочитали – и, признаться, ничего дельного, кроме огромной кучи расшифрованных радиопереговоров, местами внушающих большое уважение к мужеству наших военных, не обнаружили. Из-за чего такая шумиха? Молодежь, что тут скажешь…
Впрочем, одну заметку из провинциальной ирландской газеты, найденную среди прочих вырезок, я приведу, поскольку она проливает свет на большую часть загадок и тайн, связанных с белым драконом. «Наши рыбаки верны традициям».
В четверг 24 ноября в 10 часов утра в порт Далки вошел рыбачий баркас «Белка» с крайне расстроенным экипажем на борту. По словам капитана, Патрика Салливана, на рассвете, когда «Белка» возвращалась с ночного лова, тридцатифутовый баркас был остановлен, а вернее, захвачен крупным белым – как подчеркнул капитан, «гербовым британским» – морским драконом. Каковой дракон сначала поинтересовался, какой сейчас день, а затем затребовал у раздраженных рыбаков подробный отчет обо всех политических событиях за последние пять лет, чем и задержал их на полтора часа. Все четверо членов команды – также жители города Далки – дружно подтвердили показания Салливана, дополнительно указав, что дракон разговаривал с ярко выраженным британским акцентом и вообще вел себя нагло. По утверждению достойного капитана, все участники столкновения, за исключением дракона, были трезвы. За дракона Салливан поручиться не может. Наша редакция оставляет за собой право судить о том, сколько капель росы употребил каждый из участников. Выбирая между командой «Белки» и драконом, редакция скорее готова поставить на то, что трезв был дракон. «Bray Herald», 25 ноября 1927 г.
Пить все-таки следует в специально отведенных местах, с расстановкой и в хорошей компании. Чтобы не мерещились потом глупости про занятых делом людей. Мистера Бретта мы не видели почти полгода, а потом он стал опять появляться, но много реже, чем раньше, как и мистер Гамильтон. Последний объяснял, что они вместе с мистером Бреттом работают над книгой. Наш бывший репортер – газету он бросил и пошел учиться на авиаинженера – заметно остепенился: видимо, и серьезная работа, и литературный труд в обществе такого респектабельного джентльмена, как мистер Гамильтон, да еще и на солидную историческую тему – что-то там по Великой Войне – пошли ему на пользу. Вот и правильно, решили все. Нужно же когда-то приниматься за ум?
Примечания:
Городок в Девоншире, ныне часть Плимута. С 1691 года – база королевского флота. В настоящий момент – крупнейшая.
Искровой излучатель, тип рации, в 1927 г. запрещены к активной передаче и оставлены только для сигнала SOS, т. к препятствовали эффективному использованию радиочастот.
Рыбацкий поселок на западном побережье Шотландии.
Ч. Лайтоллер, моряк пассажирского флота, бывший второй помощник на «Титанике», в 1940 как частное лицо участвовал в эвакуации из Дюнкерка.
Так часто называли Первую Мировую.
Остров на юго-западной оконечности Ирландии.
Терминал трансатлантического кабеля.
Операция союзников 1915 года – попытка высадиться на Галлиполийском полуострове и захватить Константинополь. Кратко описывается словом «катастрофа».
Первая мировая война 1914–1918, Англо-Ирландская война за независимость 1919–1921, Ирландская гражданская война (между теми, кто принял договор с Англией и теми, кто требовал полной независимости и включения Ольстера в состав страны) 1922–1924. По меркам такого рода конфликтов гражданская война была удивительно бескровной. Число жертв среди комбатантов с обеих сторон исчисляется единицами тысяч, среди мирного населения – не превышает тысячи.
