Текст книги "Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога"

Автор книги: Татьяна Огородникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Возвращение

Если бы люди были здоровы и, скажем так, оказывались бы менее часто подавлены или перевозбуждены домашними, национальными, государственными и глобальными проблемами, творческий потенциал человечества значительно увеличился бы.

Н.П. Бехтерева

Генрих очнулся от воспоминаний уже на подъезде к Кольцевой дороге. Множество грузовиков преграждало путь к аскетичной холостяцкой квартире, которую всеми силами старалась приукрасить и обустроить верная домработница Арина. Она знала о жизни ученого почти все, во всяком случае – то, что Генрих успел ей рассказать за более чем десятилетнюю службу. Арина знала, как тяжело приживался молодой студент в московской среде, как поначалу его пытливый и искренний ум не мог воспринять особенностей динамичной столичной жизни. Арина была посвящена в детали обучения, привыкания и становления молодого человека, который верил только в науку и свое предназначение. С тех пор как ознакомился с работами выдающихся исследователей мозга, Генрих стал одержим идеей избавить человечество от надуманных болезней. Он был убежден, что люди умирают только потому, что знают наперед свои перспективы.

Он воспринимал Арину как соратника и пытался донести до нее суть своих исследований простыми словами.

– Поймите, вы простудились не от того, что посидели на сквозняке. Причиной болезни, температуры и приема таблеток стала ваша уверенность, что сквозняк – ваш непреодолимый враг, – пояснял ученый. – То же самое могло бы случиться, знай вы, что, посмотрев на меня под углом в 35 градусов, получите обострение геморроя... Уверяю вас, он не заставил бы себя ждать...

Арина, слава Богу, наряду с твердостью, граничащей с упертостью, и рассудительностью, обладала отменным чувством юмора. На такие выпады она обыкновенно отвечала в стиле «согласна с вашей позицией и работаю над этим». Ее ответы моментально отбивали охоту «метать бисер перед свиньями».

– Я счастлива, что никогда не смотрю на вас именно под этим углом.

По крайней мере, такая позиция исключала обострение геморроя.

При всем этом лицо ее оставалось серьезным – Арина соблюдала субординацию по отношению к работодателю и кумиру. Может быть, именно по этой причине Генрих доверял ей все тайны и мечты. Из обыкновенных людей одна Арина была в курсе подробностей разработок НИИМа и персонально Генриха. Только Арина знала, как тяжело переживал ученый развал лаборатории и науки в целом. Но Арина также была уверена, что только смерть заставит Генриха отказаться от исследовательской работы. Генрих стал божеством для одинокой пожилой женщины. Хотя Арина была в курсе, что у него есть мать, она никогда не спрашивала о ней, полагая это недопустимым вмешательством в личную жизнь. Впрочем, определенным образом домработница все-таки вмешивалась в жизнь гения – у нее была тайна. Эта тайна хранилась в старой красной кожаной сумке.

Когда Арина только начала помогать по хозяйству замкнутому молодому ученому, она столкнулась с неожиданной проблемой. Дело в том, что одинокому гению регулярно приходили письма. Арина клала конверты, подписанные ровным женским почерком, на видное место и регулярно обнаруживала эти самые письма в помойном ведре. Генрих не просто не читал их, он даже не делал попытки открыть хоть одно послание. Загадочная Виктория Марковна, от которой приходили письма, отличалась завидным упорством. Безответные послания приходили каждую неделю, а то и два раза. Арина догадалась, что Виктория Марковна – мать Генриха, когда, нарушив законы благородства и невмешательства, наугад вытащила одно из посланий, решив ознакомиться с содержанием. Ничего особенного из письма она не узнала, кроме того, что Виктория Марковна полна безответной материнской любви и надеется, что сын когда-нибудь простит и поймет ее. Еще Виктория Марковна сообщала, что частенько ходит на вокзал в надежде увидеть Генриха. «Странно все это, да не мое это дело», – резюмировала женщина. Выбрасывать в помойку письма матери у Арины не поднималась рука. Она аккуратно складировала корреспонденцию, разгладив смятые конверты, перевязывала их ленточкой, сортируя по датам, и упаковывала в потертую красную кожаную сумку, о существовании которой Генрих давно забыл. Полученные письма по умолчанию летели сначала в помойку, а затем оказывались в тайнике домработницы. «Мало ли как в жизни бывает», – думала женщина, разглаживая очередной конверт, добытый из ведра. Пожалуй, эта тайна была единственным нарушением дисциплины и порядка. Арина была настолько предана гению, что готова была, если понадобится, отлавливать крыс для проведения опытов. Конечно, это в случае, если дела будут совсем плохи и лабораторию закроют вовсе. Между прочим, крыс Арина боялась больше всего на свете.

Слава Богу, позади то время, когда Арине казалось, что ловля серых хвостатых тварей не за горами. Генрих тогда приходил очень грустным и неразговорчивым. По отрывочным сведениям, собранным в минуты редких откровений, ситуация в научно-исследовательском мире была аховой. По крайней мере, большинство сотрудников лаборатории Генриха изъявили желание уволиться. Арина знала всех до одного: Марину Львовну, от которой не ожидала такой подлости; ее ухажера Виктора Палыча по кличке МПС; Виталика – ботана; Максима, Светочку... Впрочем, от нее-то можно было ожидать любого поступка. Что хорошего может сделать молодая вертихвостка, у которой мозг от рождения разместился в совершенно другой части тела... Не появись тогда в лаборатории этот парень, Борис, судьба гения могла сложиться совершенно по-другому. Ведь Генрих остался в лаборатории один.

Надежда

Зоны мозга, которые участвуют в обеспечении умственной деятельности, эмоций, телодвижений, могут также обеспечивать функционирование внутренних органов, таких, как сердце и кишечник.

Н.П. Бехтерева

Все. Генрих остался почти один. Его не покинули только Максим, в котором Генрих узнавал себя в молодости, и Арина. Максим совершенно бесплатно выполнял поручения босса по курьерской части, Арина теперь совмещала работу по дому и уборку в лаборатории. Финансирование прекратилось почти полностью. Исследования, которые требовали постоянных денежных вливаний, похоже, никого не интересовали. Народ будоражили только два вопроса: куда все катится и что с нами будет? Ответа не знал никто. Дни тянулись в бесконечном ожидании чуда. Впрочем, в чудеса Генрих не верил. Не мог себе этого позволить. Он тупо приходил в пустую лабораторию, сравнивая ее с агонизирующим животным. Давно начатые исследования не могли быть продолжены в полном объеме. Нужно было выбирать – или упразднить никому не нужную контору, на которую раз в квартал поступали мизерные дотации, либо активно делать вид, что внутри двухэтажного желтого здания кипит научная деятельность. Генрих не выбрал ни то, ни другое, он методично продолжал исследования, которые вел самостоятельно, даже не посвящая в это вышестоящее начальство. Начальству не было никакого дела до маньяка-одиночки и его лаборатории, устаревшей морально и физически. А может, бугры надеялись, что рано или поздно терпение Генриха иссякнет и он сам попросит об увольнении.

В таком скорбном режиме он протянул почти два года и уже всерьез подумывал заняться предпринимательской деятельностью, но...

Однажды дверь лаборатории тягуче-жалобно заскрипела, исполняя свою любимую песню о безответной любви к косяку, и в помещение протиснулся огромный симпатичный мужчина лет сорока. Он был лысоват, имел накачанный торс и невероятно голубые, почти прозрачные глаза. Он осторожно, как бы принюхиваясь, пробирался мимо законсервированного оборудования, письменных столов, закрытых и заклеенных лентой «опломбировано» дверей, пока не увидел единственное помещение, на котором не было клейма «посторонним В». Человек осторожно и робко постучал. Ответа не последовало. Тогда посетитель толкнул приоткрытую дверь и проник внутрь светлого, немного потрепанного, но все-таки руководительского, кабинета. Он был пуст. Гость неуверенно оглянулся, и на лице его отразилось сомнение. Губы подернула скептическая ухмылка. Кабинет был обставлен в лучших традициях советского начальственного института. Над потрепанным письменным столом висел выгоревший портрет Ельцина, который, вероятно, сменил портрет Горбачева, покрывавший невысокую стопку прочих портретов. До следующего портрета, очевидно, не дошли руки. Или нечем было заплатить за его водружение. Тем не менее, несмотря на задержку в погоне за сменой эпох, строев и властей, в помещении не было ощущения затхлости, вековой пыли и неприбранности. Казалось, уборка ведется регулярно и тщательно. Новомодная отжатая тряпка с ведром и шваброй подтверждали догадку. Более того, на столе отдыхала чашка с остатками ароматного кофе «Президент» и нарядной кузнецовской тарелкой, перегруженной датским печеньем и конфетами «Аленка». Пришелец нервно оглянулся. Живой дух предполагал наличие контурируемого существа, с которым можно было бы поговорить. Существа не было видно. Посетитель осторожно подошел к старомодному телефону, стоящему на столе, и поднял увесистую желтую трубку, надеясь извлечь хоть какой-нибудь звук из необитаемого пространства. Тщетно. Трубка молчала. Вдруг лысый как-то сжался. Лицо его сделалось жалким и беспросветно несчастным. Он безвольно опустился в потертое коричневое кресло и обхватил голову руками.

– Ну все, п-ц, – тихо сказал лысый. Это не была констатация факта – он вынес приговор. Было понятно, что через мгновение случится что-то непоправимое. Посетитель не заметил, что за ним пристально наблюдают. Доблестная уборщица и хранительница секретов гениального ученого внимательно присматривалась к действиям лысоватого гостя из укрытия. В конце концов Арина позволила себе потревожить неспокойное смятение посетителя лаборатории.

– Кто вы? Кого вы ищете? – спросила женщина, входя в кабинет. Она еще не совсем закончила уборку и по плану собиралась отбыть только через полтора часа.

Пришелец вздрогнул.

– Я... Я ищу Генриха. Он здесь? – Лысый отнял руки от лица, оставив на щеках красные пятна прикосновений.

– По какому вопросу? – строго спросила дама. Арина не собиралась раскрывать тайну нахождения великого ученого каждому встречному, хотя бы и приходившему раз в два года.

– По вопросу моей жизни, – тихо ответил лысоватый накачанный гость и безвольно обмяк в кресле. Арина напряженно смотрела на пришельца и не понимала, выгонять его или представить хозяину. В конце концов, разглядев в помутневших голубых глазах скупую слезу, женщина приняла решение в его пользу.

– Обождите немного. Я сейчас его позову.

Арина подошла к стеллажу с огромным количеством книг и папок, легонько толкнула его, и стеллаж повернулся по часовой стрелке, представив посетителю на обозрение такое же несметное количество литературы и базы данных в рукописном варианте, только с тыльной стороны.

Лысый вернулся в позу Давида. Минута, другая ... – прошло почти пять, прежде чем тетка появилась вновь. Гость не изменил положения, лишь приоткрыл веки, направив взгляд исподлобья на верную прислужницу гения.

– Подождите, – скупо обронила та, – сейчас придет.

«Сейчас» означало три часа и пятнадцать минут. Пришелец явно не собирался покидать территорию. Он все так же сидел, обхватив голову руками, только к концу второго часа ожидания стал немного покачиваться из стороны в сторону и мелко трясти правым коленом. Это движение было непроизвольным, будто детским. Лысый взрослый мальчик огромного роста и атлетического телосложения, попавший в неразрешимую ситуацию, вызывал удивительно трогательные эмоции. Арина иногда с удивлением, а то и с умилением поглядывала на незнакомца. Впрочем, не особенно церемонясь, гремела инвентарем и исправно выполняла свои обязанности по зачистке территории. Делала она все с особой тщательностью, получая от работы только ей понятное удовольствие. В какой-то момент тетенька вдруг выпрямила спину, словно почувствовав приближение владыки.

Знакомство

Эмоции поглощают человека, завладевая все большим и большим числом зон его мозга. В первую очередь при этом теряется способность мозга мыслить, особенно творчески.

Н.П. Бехтерева

Из того же книжного стеллажа, словно по волшебному мановению, появился приятного вида мужчина неопределенного возраста (на вид ему можно было дать от тридцати до сорока пяти). Трансформер имел вполне концептуальный вид. Длинные, курчавые, темные, гладко зачесанные назад волосы, внимательные карие глаза под высоким лбом, на изящном носу с легкой горбинкой – очки почти без оправы... Лицом властелин уборщицы напоминал Мефистофеля. Только на этот раз повелитель тьмы почему-то решил нарядиться в изрядно потрепанный зеленый лабораторный халатик, который напрочь лишал своего обладателя харизматичного облика босса преисподней. Протертый халат вполне мог принадлежать сумасшедшему ученому из мюзикла «Красавица и Чудовище» или садовнику, работающему с ядовитыми гербицидами, в конце концов, кассиру городского сортира... Человеку с ликом интеллигентного дьявола такая одежда была не к лицу. Впрочем, в этой ситуации не стоило иронизировать. Лысый немного отвлекся, но не забыл, по какому поводу пришел.

– Добрый вечер! – поздоровался хозяин лаборатории. Мефисто обладал качественным бархатным баритоном. – Арина сообщила мне приятную новость.

Лысый на мгновение взметнул брови, памятуя, что ничего приятного никакой Арине он сообщить не успел. Зато теперь ему стало известно имя тетеньки, которая охраняла покой Мефисто, ловко орудовала швабрами и переворачивала стены со стеллажами как листы фотоальбома.

– Вам мои координаты дала Марина?

– Львовна! – закончил фразу пришелец.

Видимо, это имя что-то значило для гения:

– Я всегда рад помочь моей бывшей соратнице и всем, кто назовет ее имя в качестве пароля...

– Мы с тобой одной крови, как в «Маугли»? – попытался шутить посетитель.

– Ну да, почти так, – серьезно ответил интеллигентный и немного пугающий своей отстраненностью ученый. Очевидно, ему было не до шуток.

– По какому поводу я вам понадобился? – вопрос ученого прозвучал как выстрел. Генрих был уверен: все, кроме исследовательской работы, только нарушает планы и течение жизни. Он не вышел бы к неожиданному гостю, будь это сам президент Академии наук. На сей раз сработало только имя Марины Львовны – и то потому, что Генрих надеялся на возвращение своих заблудших подчиненных. Стереотипные модели пробивки незнакомых людей работали безотказно. На прямой вопрос гость должен был дать прямой ответ. В противном случае – ариведерчи. Дайте ученому работать!!!

Лысоватый мужчина, до сих пор казавшийся уверенным и непоколебимым, вдруг стушевался. Повисла неловкая минутная пауза. Для Генриха она означала несколько потерянных исследовательских минут. Для Бориса по кличке Мусорщик или просто Бо – так звали гостя свои – эти мгновения были равносильны поискам ответа на вопрос небезызвестного сына короля Лира.

Глубоко вздохнув и проведя потной ладонью по взмокшей лысине, мужчина, тщательно взвешивая каждое слово, начал говорить. Он не смотрел в глаза ученого, он упорно изучал советский паркет, который циклевали в последний раз лет сорок назад. Произнося фразы, от которых зависела его жизнь, Борис удивлялся тому, о чем он думает параллельно. В какой-то части мозга пролетали мысли о паркете, который нуждался в реставрации и дальнейшем уходе. Тут же Бо горестно рассуждал, что время жизни деревянной доски намного превышает срок, отпущенный земным долгожителям. А при соответствующем обращении обыкновенное дерево может пережить несколько людских поколений. Деревянное раздумье не мешало излагать мысли:

– Я пришел к вам не с улицы. Ваш помощник Максим – сын моей соседки. Точнее, бывшей соседки. Теть Галя – она меня очень любила, ну, и любит. В детстве она мне часто помогала – пироги приносила, конфетами угощала, даже когда видела меня пьяным, покрывала и не рассказывала родителям. Пару раз после попоек приводила меня в нормальное состояние и доставляла домой, чтобы все тихо... Потом я ей помогал. Потому что жизнь стала трудной. В общем, чего там говорить, она мне почти как мать. А Максим ваш – как младший брат. Простите за ложь, но я не знаком с Мариной Львовной. Это Максим посоветовал воспользоваться ее авторитетом...

Генриху чем-то нравился пришелец. Неуверенность и словесная путаница свидетельствовали о его волнении, и обратиться в лабораторию его заставила крайняя нужда. Гость производил впечатление потерянного, но отнюдь не несчастного человека. Ученый стоял, прислонившись к столу и скрестив руки на груди.

– Так с чем вы пришли ко мне? И раз уж пришли, сообщите хотя бы свое имя! – сдерживая нетерпение, еще раз спросил ученый.

– Я сейчас попытаюсь объяснить... Да, Борис! Меня зовут Борис, – неуверенно продолжил гость, – но, наверное, надо начать с самого начала. – Он вопросительно посмотрел на Генриха. Тот кивнул, подбадривая посетителя.

Лысый робко спросил:

– Ну что, прямо с детства?

– Давайте с детства, – пожал плечами Генрих.

– Ну, с родителями у меня никогда не было гладких отношений. Отец пил, поэтому рано умер от инфаркта. А мама – божий человек, безответный. Я ее всерьез никогда не воспринимал, она была очень тихая, покладистая. И не могла быть другой, наверное, потому что иначе отец убил бы ее.

Генрих внимательно слушал. Он почувствовал симпатию к Борису, может быть оттого, что у них наметилось нечто общее – любовь к матерям. По ходу рассказа стало понятно, что Бо, несмотря на титанические усилия, так и не смог вырвать мать из ада проживания и служения алкоголику. Мать почему-то считала, что не может бросить опустившегося пьющего человека, потому что тот без нее погибнет. Хотя, по мнению сына, неизвестно было, кто кого раньше загонит в могилу. Он предпочел не разбираться в этом вопросе и, как только понял, что сможет заработать на жизнь, стал помогать матери денежными дотациями.

Сначала Генрих слушал посетителя из вежливости, но постепенно им овладело нетерпеливое, почти детское любопытство. Что же привело этого человека к нему в лабораторию?

Борис, немного откашлявшись, продолжал:

– Так вот, год назад врачи поставили мне диагноз. У меня опухоль. В мозгу. – Дальше каждое слово протискивалось из гортани Бориса с огромным трудом. Он по-прежнему сидел, уперев глаза в паркет. – Врачи сказали, что есть единственный шанс не превратиться в растение. Нужно делать сложнейшую операцию. Но результат будет ясен только спустя несколько месяцев. Прогнозируемый успех – 50 на 50. Никто ничего не гарантирует. – Борис еще раз нервно провел ладонью по голове. – Нет, не подумайте, я не трус, тем более теперь, когда я привык к этому. Она – моя девочка, – неловко попытался пошутить пришелец, – уже давно со мной живет. Не мешает мне работать, даже стимулирует как-то... Но иногда я ее чувствую. – Пришелец замолчал.

Генрих застыл в раздумье. Он всегда имел дело с подопытными животными, которых исследователи между собой называли «материалом», иногда с пациентами, подписавшими добровольное согласие на эксперимент... Но чтобы человек специально отыскал его, в период, когда деятельность лаборатории можно было считать законченной... Генрих почувствовал сладковатое дуновение энергии перемен. Он знал, как это пахнет. Боясь спугнуть волшебные флюиды, ученый замер.

Борис, собравшись, вернулся к повествованию:

– Так вот, когда я думаю о ней как об отдельном злобном маленьком животном, с которым невозможно ни договориться, ни подкупить, ни выманить из норы никакими привадами, я впадаю в панику. Тогда я пью. Это бывает редко. В один из таких дней я завалился к Гале – ну, к моей теть Гале, – и все ей рассказал. Как раз Макс был дома. Он и посоветовал мне прийти к вам.

Лысый снова затаился, словно анализируя, достаточно ли этого рассказа для того, чтобы Генрих понял, зачем он явился. Уловив некоторую недосказанность, он спохватился:

– Понимаете, я могу договориться со всеми. У меня много – очень много денег. Огромный бизнес. Мое второе имя – Мусорщик. Я владею свалками и заводами по переработке. Тысячи людей работают на меня, я – щедрый и строгий хозяин. Все создал своим умом и руками. У меня нет семьи, потому что за меня с моей малышкой не пойдет даже проводница поезда дальнего следования, нет партнеров и друзей, с которыми мне пришлось бы что-то делить. Я невероятно богат и успешен. Но я не могу договориться с ней, с моей малышкой. Она сжирает мою голову, мой мозг. И я знаю – она победит. Если, конечно, не произойдет чуда. А Макс сказал, что вы и есть тот человек, который может сотворить чудо. Вот. – Он вздохнул и впервые за весь рассказ посмотрел на Генриха. – Сделайте чудо. Со мной...

Генрих не проявил ожидаемой реакции. Он произнес всего одну фразу:

– А почему, собственно, вы с Максом решили, что я – волшебник?

Борис вдруг сделался очень серьезным, взгляд его стал строг и прям. Лицо вмиг постарело лет на десять, уголки рта опустились. Казалось, он устал бороться, и его тело демонстрировало эту усталость, когда хозяин отпускал рычаги управления.

– Макс не говорил, что вы – волшебник, – тихим голосом ответил гость. – Он просто сказал, что если и есть человек, который возьмется за решение моего вопроса, то это – вы. А Максу я просто верю, потому что он любит меня как брата – родного брата. – Он помолчал. – Вот и все.

В кабинете советского образца повисла томительная пауза, которую могло взорвать всего одно короткое слово. От этого слова зависела жизнь человека. В этот миг Мусорщик почти физически ощущал, как в воздухе происходит предательское колебание чашек весов между «да» и «нет».

Генрих уже давно принял решение, поэтому сейчас думал о том, как профессионально и безразлично милый растерянный человек по имени Борис Мусорщик окрестил ситуацию: решение моего вопроса. Вот как, оказывается, называется чудо с другой стороны.

– Так вы сможете? – с надеждой спросил гость.

Ответа на этот вопрос не знал никто. Действительно, никто, кроме Генриха.

– Хорошо...