Текст книги "Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века"

Автор книги: Татьяна Яшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

III

В 1824 г. вскоре после смерти Байрона в «Сыне отечества» появились три заметки, в первой из которых сообщалось о намерении Томаса Мура опубликовать присланные ему автобиографические записки Байрона ⁴⁹; во второй – о сожжении Муром рукописи Байрона после того, как сестра последнего «нашла в оной многие места, оскорбительные для лиц, находящихся еще в живых», и возврате книгопродавцу денег, «полученных было за позволение напечатать сию рукопись» ⁵⁰; наконец, в третьей заметке говорилось, что «публика не лишилась записок лорда Байрона, ибо имеются с оных копии» ⁵¹. Значительная часть русского общества с возмущением говорила о поступке Мура, который, по наблюдению В.Ф.Одоевского, «почел долгом благополучия презреть завещание друга, отдать память его на поругание, только чтобы не оскорбить пары чепчиков» ⁵². Даже по прошествии времени в переводной статье Ли Ханта «Лорд Байрон и некоторые из его современников», опубликованной с продолжением в №№ 14 и 15 «Литературной газеты» за 1830 г., Мур осуждался общественностью за «вред, который, может быть, без намерения, причинил он благородному своему другу» ⁵³.

Позиция Пушкина была обратной тому мнению, что преобладало в российском обществе и находило отражение на страницах периодической печати. В письме П.А.Вяземскому, датируемом второй половиной ноября 1825 г., Пушкин, недоумевая по поводу общего возмущения поступком Мура, так разъяснил свою точку зрения: "Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? черт с ними! слава богу, что потеряны. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностью, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо – а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением" (т.9, с.215). Как видим, в сознании Пушкина не было и не могло быть большего откровения, чем то, что содержалось в стихах, становившихся наиболее полным выражением духовного мира поэта.

Выход в 1830 г. в Лондоне подготовленной Муром книги "Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни" ("Letters and Journals of Lord Byron with Notices of His Life") во многом обусловил дальнейшее восприятие Томаса Мура значительной частью российских любителей английской литературы не столько как оригинального поэта, сколько как биографа Байрона, автора уникального труда, способного приоткрыть завесу над туманными обстоятельствами жизни великого английского романтика, показать его человеческие качества ⁵⁴. Русская цензура признала нежелательность распространения в России книги о Байроне, однако она все же проникала к читателям ⁵⁵и вызывала большой интерес у Пушкина ⁵⁶и его образованных современников. Известность среди российских читателей получил французский перевод книги Томаса Мура, осуществленный Луизой Беллок и публиковавшийся отдельными выпусками с начала 1830 г. ⁵⁷

М.П.Алексеев обнаружил в ИРЛИ ряд документов А.И.Тургенева, позволивших говорить о том существенном интересе, который проявлял Томас Мур к русской литературе и, в частности, к творчеству Пушкина. Так, в дневнике А.И.Тургенева исследователь обнаружил две примечательные записи, относящиеся к 1829 г.: "20 февр<аля>. Встретился с Th.Moore в Атенее, просил дать записку о переводчиках Байрона в России. Написал о Жуковском, Пушкине, Козлове, Вяземском.

21 февраля. Отдал ему записку в Атенее, где мы условились встретиться. Он говорил уже о моем экземпляре его биографии Байрона издателю Мурраю (Albemarle Street), и я подарил ему Козлова сочинения <…>" ⁵⁸.

Упоминаемая записка также сохранилась в бумагах А.И.Тургенева, причем М.П.Алексеев приводит полностью ее французский оригинал, сопровождая русским переводом. О Пушкине как русском последователе Байрона А.И.Тургенев высказал следующее суждение: "Poushkine, qui s'est formé sur Byron et don’t le génie s'est essayé dans presque tous les genres de poésie parmi lesquels il y a des chefs-d'oeuvres, l'a imité dans "La mer", dans son "Napoléon" et dans d'autres pieces qui vivpont aussi longtemps qu'on parlera notre langue" ("Пушкин, образовавшийся на Байроне и талант которого пробовал себя почти во всех жанрах поэзии, – среди них есть шедевры, – подражал ему в <стихотворении> "К морю", в своем "Наполеоне" и в других произведениях, которые будут жить до тех пор, пока будут говорить на нашем языке") ⁵⁹. Далее Тургенев цитировал пушкинские строки в собственном французском переводе и в переводе В.П.Давыдова на английский язык.

Являясь свидетелем начального этапа развития "байронизма" в России, появления первых переводов из великого английского поэта, А.И.Тургенев в записке, составленной по просьбе Томаса Мура, достаточно объективно выделил из всего творчества Пушкина два стихотворения, воспринимавшиеся как "байроновские", – "К морю" (1824) ⁶⁰и «Наполеон» (1821). О «байронизме» первого из названных произведений свидетельствовала, в частности, публикация в 1825 г. отрывка из него в написанном П.А.Вяземским или Н.А.Полевым «прибавлении» к статье В.Скотта «Характер лорда Байрона» ⁶¹; во многом представлялся «байроновским» и созданный в обоих стихотворениях образ Наполеона – «великого человека», «могучего баловня побед», указавшего «миру вечную свободу» (т.1, с.160, 163). Сведения о русских переводчиках Байрона Мур, вероятно, предполагал включить в свою книгу о великом соотечественнике и друге, в то время готовившуюся к изданию.

Продолжая поиски, М.П.Алекссев нашел в дневнике А.И.Тургенева следующую запись, датированную 2 апреля 1829 г.: "Писал к Томасу Муру в Sloperton Cottage, Devizes и послал переводы Дав<ыдова> и Крамера <стихотворений> Пушкина о Наполеоне и Байроне" ⁶². Далее исследователем был удачно найден в архиве и черновик письма А.И.Тургенева Томасу Муру от 2 апреля 1829 г., который впоследствии был опубликован на французском языке и в переводе на русский язык ⁶³. Письмо содержало "два слабых перевода отрывка из одного из лучших стихотворений Пушкина «К морю», выполненных В.П.Давыдовым и Крамером (Кремером). Попутно А.И.Тургенев сообщал Муру о создании Пушкиным новой поэмы «Мазепа» «в трех песнях, которая заканчивается Полтавской битвой», и добавлял от себя, что «Пушкин всегда жаловался, что Байрон опередил его со своим Мазепой» ⁶⁴. Поэма Пушкина «Полтава», в первоначальной редакции называвшаяся «Мазепой», появилась в Петербурге отдельной книгой в конце марта 1829 г. ⁶⁵, а потому живший в Англии А.И.Тургенев еще не успел с ней познакомиться, более того – даже не знал о перемене заглавия. В письме А.И.Тургенев характеризует Пушкина «who ran through each mode of the lyre and was master of all» («который испробовал все звуки лиры и каждым овладел в совершенстве»), дословно цитируя IX строфу стихотворения Мура «Строки, написанные на смерть Шеридана» («Lines on the Death of Sheridan», 1816).

Таким образом, из писем А.И.Тургенева Томас Мур получил достаточно полное представление о "байронизме" Пушкина. Однако материал, сообщенный А.И.Тургеневым, Мур лишь принял к сведению, но никоим образом не учел ни в своей книге "Письма и дневники лорда Байрона с замечаниями о его жизни", ни в последующем творчестве.

§ 3. Традиции творчества Томаса Мура в произведениях М.Ю.Лермонтова

I

Знакомство М.Ю.Лермонтова с творчеством Томаса Мура относится к периоду отрочества, когда, находясь в Московском университетском благородном пансионе, поэт, по свидетельству А.П. Шан-Гирея, «начал учиться английскому языку по Байрону и через несколько месяцев стал свободно понимать его», обратился к произведениям современников Байрона – Мура и Вальтера Скотта («кроме этих трех, других поэтов Англии я у него никогда не видал»), однако совершенных познаний в языке не достиг, «свободно объясняться по-английски никогда не мог» ¹. В.С.Межевич, знавший Лермонтова по пансиону, еще при жизни поэта в статье о его стихотворениях, опубликованной за подписью Л.Л. в№ 284–285 газеты «Северная пчела» за 1840 г., подробно рассказывал о пансионских рукописных журналах («Арион», «Улей», «Пчелка», «Маяк») и отмечал, что уже не может вспомнить «первых опытов Лермонтова, но кажется, что ему принадлежат <…> отрывки из поэмы Томаса Мура „Лалла Рук“ и перевода некоторых мелодий того же поэта» ². Перевод Лермонтова из «Лалла Рук» неизвестен, более того – других свидетельств, способных подтвердить приведенные выше слова, также нет. Вместе с тем в 1842 г. В.С.Межевич вновь убежденно говорил о существовании перевода, утверждал, что у него сохранился «билет на получение книги „Лалла Рук“, соч. Томаса Мура, перев. с английского в стихах» и что перевод для этого неосуществленного издания был сделан в 1830 г. Лермонтовым ³.

Слова В.С.Межевича могут быть косвенно подтверждены характерным вниманием к Томасу Муру и его творчеству, наблюдавшимся в Московском университетском благородном пансионе в период обучения в нем Лермонтова. Указанное внимание проявилось, в частности, в произнесении однокашником Лермонтова М.М.Иваненко ⁴во время торжественного собрания по случаю выпуска воспитанников, окончивших курс обучения, 29 марта 1830 г. на английском языке речи об особенностях стиля и творений Мура – “Character of the Style and Writings of Thomas Moore” ⁵. Считая, что английская литература переживает состояние невиданного подъема, М.М.Иваненко связывал этот подъем с именами Байрона, Мура, Вальтера Скотта, после чего подробно характеризовал произведения Мура, в особенности, романтическую поэму «Лалла Рук» и цикл «Ирландские мелодии», отличавшиеся гармонией стиха, проникновенным лиризмом, патриотическим настроем.

В.С.Межевич свидетельствует, что в одном из рукописных пансионских изданий Лермонтов поместил перевод "ирландской мелодии" Мура “Выстрел” ⁶, очевидно имея в виду лермонтовский перевод стихотворения Мура "Вечерний выстрел'' («The evening Gun''), известный под названием „Ты помнишь ли, как мы с тобою…“. Здесь В.С.Межевича несколько подводит память: стихотворение „The evening Gun“ относится не к циклу „Irish Melodies“ („Ирландские мелодии“), а к небольшому лирическому циклу „A Set of Glees“ (''Ряд песен»), включающему шесть стихотворений и посвященному автором «миссис Джеффри в воспоминание о приятных часах, проведенных в Крейг-Круксе вместе с нею». «Ты помнишь ли, как мы с тобою…» – единственный известный нам перевод Лермонтовым произведения Т.Мура, причем, независимо от забытого свидетельства В.С.Межевича, об этом впервые написал в 1888 г. И.Ханенко ⁷, а затем повторили И.М.Болдаков, Б.В.Нейман, С.В.Шувалов и другие исследователи ⁸. Сопоставление стихотворного перевода Лермонтова и перевода-подстрочника позволяет судить о том, что лермонтовский перевод довольно точен, близок оригиналу: «Ты помнишь ли, как мы с тобою // Прощались позднею порою? // Вечерний выстрел загремел, // И мы с волнением внимали» (М.Ю.Лермонтов) ⁹– «Помнишь ли тот заход солнца, // Последний, который видел вместе с тобою, // Когда мы слышали, как вечерний выстрел // Раздался над сумрачным морем» (подстрочный перевод) ¹⁰.

Вместе с тем основное внимание Лермонтова было привлечено не столько к лексике и фразеологии английского оригинала, сколько к затронутой в нем поэтической теме, побуждающей к анализу жизненных обстоятельств, ощущений и переживаний. Сохраняя логику развития поэтической мысли, единство стихотворной формы, Лермонтов, однако, предлагает собственную интерпретацию концепции произведения, использует хотя и адекватные, но все же иные образные средства. К тому же перекрестная рифма в первой части стихотворения Мура заменена Лермонтовым парной рифмой. Подобные отклонения от точности словесной передачи позволили Лермонтову сохранить главное – смысловую параллель между первой и второй строфами, значимую повторяемость ключевых слов, отражающих концептосферу художественного текста.

Помимо перевода Лермонтова известны также самый ранний прозаический перевод "Вечернего выстрела", помещенный в статье неизвестного автора "Нечто о Муре", являющейся откликом на только что вышедшее в 1829 г. в Париже однотомное издание произведений Мура ¹¹, и стихотворный перевод, осуществленный около 1837 г. Л.А.Якубовичем ¹². До настоящего времени не получил окончательного разрешения вопрос – чей перевод является более ранним: перевод Лермонтова или перевод Л.А.Якубовича? Казалось бы, свидетельство В.С.Межевича должно было предопределить ответ. И действительно, в том, что Лермонтов в 1830 г., задолго до Л.А.Якубовича, переводил «Вечерний выстрел», нет никакого сомнения. Однако попытка редакторов академического шеститомника Лермонтова 1954–1957 гг. отнести к 1830 г. стихотворение «Ты помнишь ли, как мы с тобою…», ранее датировавшееся 1841 г. на основании первой публикации в № 3 «Отечественных записок» за 1842 г., получила решительное неприятие видных лермонтоведов, в особенности И.Л.Андроникова, принципиально считавшего, что «высокие достоинства стихотворения, прежде всего совершенство формы», позволяют датировать текст более поздним временем, особенно учитывая, что "поэт постоянно обращался к стихотворениям, которые переводил в юности, и окончательные редакции переводов значительно отличаются от ранних” ¹³.

Одним из ранних обращений Лермонтова к традициям Томаса Мура можно считать датируемую 1829 г. "Песню" ("Светлый праздник дней минувших…"), восходящую к "Песне шута" из сборника Мура "Неопубликованные песни", на что впервые указал А.Н.Гиривенко, осуществивший детальный сопоставительный анализ: "У Мура мотив томления неким призрачным видением развит пространнее, охватывает две строфы, в то время как Лермонтов сокращает не только строфы (стягивая их в одну), но и концентрирует смысл, прибегая к композиционной, а следовательно, семантической компрессии: набор полумистических видений уступает место живому воспоминанию, с ностальгическими интонациями по прожитому и вселяющему "в сердце ненависть и холод" ¹⁴. Также следует признать, что и в ритмико-интонационном плане Лермонтов следовал за Муром, достаточно точно копируя английский первоисточник.

Ни по общему характеру литературного творчества, ни по наметившимся тенденциям творческой эволюции Лермонтов не был близок Томасу Муру, на что обратили внимание еще в начале XX в. Э.Дюшен и С.В.Шувалов. Так, Э.Дюшен утверждал, что "Ирландские мелодии" с их "жалобной, несколько вялой холодностью", отсутствием страстности не могли глубоко затронуть Лермонтова ¹⁵. По мнению С.В.Шувалова, «лирика Мура, проникнутая мирногрустными, спокойно-меланхолическими настроениями, мало могла говорить душе нашего поэта» ¹⁶. Все сказанное выше во многом объясняет отсутствие у Лермонтова прозрачных аллюзий из любовной лирики Мура, влияние которой оказывается опосредованным, причем наиболее яркие мотивы переработаны русским поэтом, дополнены оригинальными художественными решениями, а также удачными находками многочисленных предшественников, представителей элегической и романсной лирики, – от Байрона до французских и немецких поэтов.

Вместе с тем проникновенная печаль, свойственная лирическому герою Мура, характерные заунывные тона (в особенности, в стихотворениях "Вечер жизни", "Молодой девушке", "Уединение"), обращенность к Богу, к небесам в надежде найти нравственную опору для преодоления жизненной несообразности, – все это не могло пройти мимо духовных исканий Лермонтова. В русском сознании "Ирландские мелодии" Мура прочно ассоциировались с "Еврейскими мелодиями" Байрона, также сочетавшими два казалось бы несочетаемых начала, – романсно-песенную проникновенность и гражданско-патриотический пафос.

Под влиянием поэтических циклов Байрона и Мура в русской литературе утвердилось использование слова "мелодия" в заглавиях небольших лирических произведений романсного типа в значении "напев на один голос", отмеченном в словаре В.И.Даля ¹⁷и подчеркивавшем необходимость исполнения песенного текста отдельным солистом, а не хором или в несколько голосов. Одной из первых «мелодий» в отечественной литературе стала «Русская мелодия» (1829) Лермонтова: «В уме своем я создал мир иной // И образов иных существованье; // Я цепью их связал между собой, // Я дал им вид, но не дал им названья» (т.1, с. 150). В том же году были созданы «Русские мелодии» А.Колышкевича, напечатанные в журнале С.Е.Раича «Галатея» ¹⁸, и «Малороссийская мелодия» («Я ль от старого бежала…») А.А.Дельвига ¹⁹, создававшаяся под непосредственным впечатлением от вышедшего на украинском языке в русской транскрипции издания М.А.Максимовича «Малороссийские песни» (1827) ²⁰. В отличие от «русской мелодии» «малороссийская мелодия» как литературный жанр обрела популярность в поэзии рубежа 1820–1830-х гг., свидетельством чему, к примеру, стали стихотворный сборник Н.А.Маркевича «Украинские мелодии» (1831), являвшиеся удачными имитациями украинских народных песен «Малороссийская мелодия» («Где ты доля, моя доля…») и «Малороссийская мелодия» («Нету броду…») Л.А.Якубовича ²¹. Для произведений в жанре «малороссийской мелодии» был характерен внутренний динамизм, передававшийся без помощи сюжетных деталей, путем активного использования глаголов движения. Один из авторов «малороссийских мелодий» Н.А.Маркевич в предисловии к своей книге связал возникновение авторского замысла с популярными поэтическими циклами Мура и Байрона: «Ирландские и Еврейские мелодии Томаса Мура и лорда Байрона подали мне первую мысль приложить слова русские к прелестной музыке песен малороссийских» ²². Еще ранее эту мысль высказал Н.А.Полевой, сопроводивший в 1829 г. публикацию первых «мелодий» Н.А.Маркевича в «Московском телеграфе» примечанием: «Ирландские мелодии Томаса Мура дали автору мысль счастливую: поэтические суеверия, предрассудки, поверья малороссиян, их исторические народные воспоминания и домашний быт изобразить в разных стихотворениях» ²³. Термин «мелодия», превращенный благодаря Муру, Байрону и их русским последователям Лермонтову, А.А.Дельвигу, Л.А.Якубовичу, А.И.Подолинскому и др. в обозначение поэтического жанра, использовался и поэтами последующего времени, в частности, А.А.Фетом ²⁴.

Б.М.Эйхенбаум отметил вероятную перекличку между "Еврейской мелодией" ("Я видал иногда, как ночная звезда…", 1830) Лермонтова и более ранней "ирландской мелодией" Мура "Как иногда блистает луч на поверхности вод…" ("As a Beam o’er the Face of the Waters may glow…"), заключающуюся в повторении характерного образа "луча от звезды, блещущего в воде, когда все остальное пространство покрыто мраком ²⁵. В.Э.Вацуро отрицает параллель между двумя произведениями, поскольку лермонтовский текст, по его мнению, более близок «еврейской мелодии» Байрона ”Солнце неспящих” ²⁶. В этой ситуации вряд ли можно полностью отвергнуть или принять одну из точек зрения, однако следует признать, что образ звездного луча оказывается устойчивым в лермонтовском творчестве, вновь повторяется в третьей редакции поэмы ”Демон” (1831): «Взгляните на волну, когда // В ней отражается звезда; // Как рассыпаются чудесно // Вокруг сребристые струи! // Но что же? блеск тот – блеск небесный, // Не завладеют им они. // Их луч звезды той не согреет, // Он гаснет – и волна темнеет!» (т.2, с. 473–474).

В 1830 г. Лермонтовым было написано стихотворение "Арфа", перерабатывающее на основе сохранения ключевого образа и привнесения ряда значимых образных элементов тему бессмертия в искусстве, художественно раскрытую в датируемом 1808 г. "The Legacy" ("Завещании") Томаса Мура из цикла "Irish Melodies". Исходя из названия стихотворения ирландского барда, можно говорить, что оно носило программный характер, причем наращивание значения неизбежно происходило "за счет множества контекстуальных значимостей самых различных языковых единиц" ²⁷. За первой строфой, исповедально раскрывающей тему небытия и одновременно намечающей тематическую линию неповторимости индивидуально-творческого начала, следует вторая строфа, в которой искусство оказывается сильнее забвения и смерти: «When the light of my song is o’er. // Then take my harp to your ancient hall;// Hang it up at that friendly door, // Where weary travellers love to call. // Then if some bard, who roams forsaken, // Revive its soft note in passing along, // Oh! Let one thought of its master waken // Your warmest smile for the child of song» ²⁸. Появление арфы в старом доме Мур объяснил в примечании к стихотворению, ссылаясь на ирландского историка О.Халлорана, отмечавшего, что в былые годы в каждом доме обязательно были одна или две арфы, на которых могли играть путники, получившие ночлег.

Арфа становиться основным смысло-наполняющим образом и в лермонтовском стихотворении, где она вместе с тем предстает в качестве символа поэтического одиночества. Подобное символическое значение музыкального инструмента – творческая находка Лермонтова, не обусловленная ни более ранними произведениями Томаса Мура и В.А.Жуковского, ни оссианической традицией, с которой этимологически связан образ арфы. У Мура, строившего свое произведение в соответствии с традицией ирландских фольклорных причитаний на нарастании торжественности поэтической мелодики ²⁹, арфа служит символом неизменной и неизбежной возобновляемости творческого начала в тленном мире. Изображение Лермонтова оказывается более предметным, причем образ арфы необходим для усложнения представленной картины путем учета ассоциативных рядов: «Когда зеленый дерн мой скроет прах, // Когда, простясь с недолгим бытием, // Я буду только звук в твоих устах, // Лишь тень в воображении твоем; // Когда друзья младые на пирах // Меня не станут поминать вином, – // Тогда возьми простую арфу ты, // Она была мой друг и друг мечты» (т.1, с.190). Далее Лермонтов проводит мысль о неизбежности (пусть даже и после смерти) слияния человека с естественным миром природы, общения с которым часто недостает при жизни. Привнося мотив памяти, вечного и тленного, поэт делает попытку представить арфу проводником неких покровительствующих человеку природных сил: «Повесь ее в дому против окна, // Чтоб ветер осени играл над ней // И чтоб ему ответила она // Хоть отголоском песен прошлых дней» (т.1, с.190). У Лермонтова, как и у ирландского предшественника, стремление лирического героя подчинить свои ощущения и эмоции природному началу приводит к замиранию темпорального движения: «Но не проснется звонкая струна // Под белоснежною рукой твоей, // Затем что тот, кто пел твою любовь, // Уж будет спать, чтоб не проснуться вновь» (т.1, с.190).

Ко времени создания Лермонтовым стихотворения "Песнь барда" (1830) в русских переводах, выполненных И.И.Козловым в 1823 г. и Д.П.Ознобишиным (под названием "Юноша-певец") в 1828 г., была широко известна "ирландская мелодия" Мура "Молодой певец" ("The Minstrel-Воу"). В.Э.Вацуро, несмотря на общую отдаленность двух произведений (у Лермонтова представлен характерный колорит Древней Руси, создан образ "седого певца", вернувшегося на родину после многолетней жизни на чужбине), высказал и аргументировал предположение о внутренней близости двух текстов, основанной на представлении о певце как защитнике попираемой недругами свободы родной земли ³⁰, причем в обоих произведениях отстоять свободу не удается, а потому, ужаснувшись цепям рабства, певец разбивает свой музыкальный инструмент (у Мура – арфу, у Лермонтова – гусли).

Кропотливая работа В.Э.Вацуро по установлению параллелей между отдельными "ирландскими мелодиями" Томаса Мура и лирическими стихотворениями Лермонтова привела к еще “одному интересному открытию – “Романс” (“Ты идешь на поле битвы…”), написанный Лермонтовым в 1832 г., является переосмыслением сюжетной мотивировки разлуки из мелодии Мура “Go where Glory waits thee…” (“Иди туда, где ждет тебя слава…”), открывающей первую тетрадь “Irish Melodies” ³¹. Также установлено, что многие мотивы из Мура «переплавились» в лермонтовском стихотворении «Прости! – мы не встретимся боле…» (1832) ³².

Особую экспрессивность художественному описанию в романтической драме Лермонтова "Странный человек" (1831) – сложном произведении о поэте, погубленном великосветским окружением, о семейной вражде и любовной измене – придает близкий творчеству Мура лирический фрагмент "Когда одни воспоминанья…", включенный в предпоследнюю ХII сцену. "Странный" Арбенин, по признанию 3-го гостя, звучащему в финале драмы, "мог бы сделаться одним из лучших наших писателей" (т.3, с. 353), однако утратил рассудок, не сумев противостоять той великосветской "фамусовской" Москве, о которой ярко написал в комедии "Горе от ума" А.С.Грибоедов. Лирический фрагмент "Когда одни воспоминанья…" также имеет источник в первой тетради “Irish Melodies” Мура, сближаясь своей тематикой со стихотворением "Когда тот, кто обожает тебя…" ("When he who adores thee…"). Наблюдая перекличку схожих смысловых ходов, нельзя не заметить осуществленной Лермонтовым кардинальной переработки оригинала, проявившейся в смысловом перефразировании, – на смену характерной элегичности, раздумьям о судьбе Ирландии, ради счастья которой герой готов отдать жизнь, пришли напряженные размышления о незаурядной личности, несущей в себе бунтарское и трагическое начала. Лирический герой Лермонтова одержим страстью, и потому становиться объектом злословия порицающей его "бесчувственной толпы", – симпатии поэта на стороне одинокого, отвергнутого "толпой" героя, страсть которого получает безоговорочное оправдание.

Мысли, положенные в основу лирического фрагмента, варьируются и в другом стихотворении Лермонтова 1831 г. "Романс к И…", а в созданном незадолго до смерти поэта "Оправдании" (1841) получают зрелое, художественно цельное выражение: "Когда одни воспоминанья // О заблуждениях страстей, // Наместо славного названья, // Твой друг оставит меж людей // <…> // Того, кто страстью и пороком // Затмил твои младые дни, // Молю: язвительным упреком // Ты в оный час не помяни" (т.1, с. 97). Однако названными стихотворениями не ограничивается влияние на Лермонтова "ирландской мелодии" Мура "Когда тот, кто обожает тебя…" ("When he who adores thee…"): общепризнанным является наличие ряда мотивов и формул, восходящих к этой "мелодии" (например, мотива женской слезы, способной смыть "приговор" недругов поэта) во многих лермонтовских стихах 1831 года, – "Из Андрея Шенье", "КН.И.……", "Настанет день – и миром осужденный…" ³³.

Мотивы второй строфы стихотворения Мура "Когда мне светятся глаза…" ("Where'er I see those smiling eyes…"), входящего в седьмую тетрадь "Irish Melodies" можно видеть в стихотворении Лермонтова "И скучно и грустно" (1840). Вслед за Муром русский поэт рассуждает об уходе молодости – лучших лет жизни, о разуверении в дружбе и любви. Мур невольно предшествовал мрачным раздумьям Лермонтова, когда задолго до появления его известного стихотворения писал: "For Time will come with all bis blights, // The ruin'd hope the friend unkind – // The love that leaves, where'er it lights, // A chill'd or burning heart behind!" ³⁴– «Так! Время в свой черёд существенность прогонит, // Обман друзей, надежд расторгнутую цепь, // Любовь и вслед за ней, где искру не заронит – // Иль пепел тлеющий, иль выжженную степь» (вольный перевод П.А.Вяземского) ³⁵.

Как видим, несмотря на очевидные различия в представлениях Мура и Лермонтова о литературном творчестве, русский поэт высоко ценил лирические произведения предшественника, в особенности цикл "Ирландских мелодий". Посредством рецепции художественных находок Мура Лермонтов вносил в свои произведения новые мотивы, предлагал новые трактовки хорошо знакомых тем, расширял возможности языка и стиля.