Текст книги "Вальс до востребования"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
И все-таки они сдали проект вовремя и подписали все соглашения и контракты, закрепили договоренности на международном уровне и, наверное, победили, получив всей командой соответствующее вознаграждение и заслуженный отдых по высшему ВИП-разряду.
А через месяц подоспел юбилей одного из высших руководителей компании, и наверху было принято решение отметить эту дату и удачное завершение работы над проектом торжественным, официальным мероприятием.
Как всегда грандиозным, где-то даже с перебором помпезности и шика, но определенно запоминающимся.
Вот на этом-то приеме Стаховский встретил Марианну Кирт второй раз. Константин Аркадьевич к тому времени считался уже надежным деловым партнером компании и в сопровождении на вечеринке не нуждался, что давало Яну больше простора в действиях и возможность в любой момент покинуть тесный кружок гостей, в числе которых находилась и чета Киртов. Но отчего-то он все не спешил воспользоваться свободой, снова с головой и потрохами захваченный этой женщиной, своей тягой к ней, желанием любоваться ее невероятной грацией, изысканностью, слушать ее дивный смех и острые, ироничные, всегда уместные и точечные шутки.
– Вы освоили вальс, господин Стаховский? – спросила она, светски улыбаясь.
– Увы, нет, – повинился Ян, разведя руками, и пошутил: – Оправдания со ссылкой на занятость важными делами принимаются?
– Безусловно, – ободрила его госпожа Кирт, – мне пришлось приложить несколько лет усилий, пытаясь вырвать мужа у этой самой «дамы», чтобы обучить-таки танцу.
– Надеюсь, наш договор остается в силе и обещанный мне вальс вы не зажмете? – принял подачу легкой ироничной беседы Стаховский.
– Если к тому времени окончательно не состарюсь и смогу еще ходить, то да, не «зажму», – рассмеялась Марианна.
Так они перекидывались легкими ироничными фразами, немного играя в словесный пинг-понг, немного шутя, и было Яну отчего-то хорошо на душе, так как-то тепло, уютно и… и будоражаще, искристо, сексуально-напряженно, что только добавляло ярких красок этому общению.
Но их беседа была беспощадно прервана: к нему подошел его руководитель, шепнул на ухо, что надо срочно пройти в комнату для переговоров, и, извинившись перед гостями, Стаховский откланялся и покинул компанию.
И еще долго потом вспоминал удивительную женщину со странным именем Марианна, настолько сильно захватившую его мужское воображение, поразившую неординарностью личности и вызывавшую такие разные и такие сильные эмоции в нем. Завораживающую и совершенно недоступную для него. Женщину-Явление.
Больше они не виделись и не встречались до сегодняшнего дня. Да вот встретились.
И первый раз с того момента, когда Ян пришел в себя после операции и врач сообщил, что ему ампутировали ноги, он почувствовал себя неполноценным.
Вот так. Он мужчина, она женщина, вызывавшая в нем… разные сложные чувства, одно из которых было устойчивым, мощным и неизменным – сексуальное притяжение. Женщина, с которой все нельзя и невозможно. Несбыточная мечта.
И вот поди ж ты – ощутил себя калекой. Вот такая хренотень.
Как он сказал? «Помимо всех ваших неоспоримых достоинств, у вас еще великолепная память»? Кажется, так.
Никакой такой особой великолепной памятью Марианна не обладала. Разных людей, с которыми сводила судьба и приходилось общаться, на протяжении жизни было так много, что большая их часть растворилась, нивелировалась, исчезнув со временем из ее воспоминаний навсегда.
Те две короткие встречи с Яном Стаховским были столь мимолетны, столь незначительны, что относились к разряду тех, которые как раз и следовало забывать в первую очередь в череде жизненных событий.
Но она запомнила. И встречи, и самого мужчину.
Запомнила, потому что Ян Стаховский произвел на нее странное, какое-то пронзительно-сильное, незабываемое впечатление.
Муж Марианны был ее первым и единственным мужчиной, и никогда за годы их совместной жизни она, что называется, «не смотрела на сторону». Нет, само собой, Марьяна обращала внимание на интересных представителей мужского пола и, как человек искусства, порой любовалась и могла по достоинству оценить фигуру, гибкость, грацию и яркую харизму, а как умная женщина – эрудированность и интеллект мужчины. И порой в общении с кем-то из них могла позволить себе намек на флирт, исключительно в рамках светской, легкой, ироничной беседы, чуть более игривой, чем протокольная холодность, никогда не переходящая за грань.
Но ни разу за все годы замужества она не испытала какого-то особого трепета и влечения, сильного эротического интереса к мужчине. Может, дело было в том, что все балетные люди достаточно циничны, поскольку видят оборотную сторону и неприглядную изнанку красоты своего искусства, а может, в том, что ее семейная жизнь была замечательно устроена, упорядочена, и она чувствовала себя в ней защищенно и спокойно со всех сторон.
Но этот мужчина… Ян Стаховский.
Прекрасно сложенный, с великолепной фигурой, над гармонией которой явно потрудилась не только природа, но и упорные, регулярные занятия спортом, это Марьяна сразу же отметила наметанным взглядом профессионала.
Он обладал внешностью не картинного красавца, не брутального мачо и не слащавого героя-любовника; в принципе, его лицо можно было бы назвать интересным, но вполне обычным, если бы не весьма непростой, острый и цепкий, умнейший взгляд ярко-голубых глаз, великолепная открытая улыбка, от которой на щеках у него появлялись не ямочки, а такие очень мужские вертикальные складки, сразу же делавшие это лицо открыто мужественным, притягивающим, выдавая в нем глубокую наполненность человека, способного на сильные поступки и решения.
Великолепный рассказчик и собеседник, внутренне совершенно свободный, раскованный и органичный, никаких комплексов и зажимов. Обладающий тонкой иронией, Стаховский умело контролировал течение беседы, вовлекая всех присутствующих в разговор, создавая тонкую иллюзию, будто это они такие бойкие на шутку, прекрасно ориентирующиеся в любой затронутой теме. Он виртуозно вел и направлял общение гостей уверенной рукой профессионала наивысшего уровня – легко, непринужденно, играючи.
Марианна видела и по достоинству оценила его профессионализм и излучаемую им мощную жизненную энергию, особую здоровую притягательность, присущую только мужчинам реализованным, удачливым и богатым, отмечая про себя, что при таких данных вряд ли найдется хотя бы одна женщина, способная устоять перед его сокрушительным обаянием и харизмой.
Но странное дело, она почувствовала, ощутила его особенный, обостренный интерес, направленный на нее. И хоть, без сомнения, в большей степени этот интерес носил мощную сексуальную основу, в нем не было вульгарного, примитивного животного желания, а чувствовалось нечто гораздо более глубокое и сильное. И вся ее женская сущность внезапно мощно и ярко отозвалась на этот посыл, и Марьяна испытала странную, необъяснимую тягу к этому мужчине, какое-то будоражащее влечение, притяжение.
Захватившие ее чувства были столь поразительны, столь внове для нее, что она как-то даже растерялась в первый момент. И все наблюдала за Стаховским, изучала его, стараясь контролировать себя, «держать лицо», слушала его красивый, с легкой эротичной хрипотцой голос и поражалась, удивлялась самой себе.
Что ее так потянуло к этому человеку? Что вызвало столь поразительные, незнакомые чувства, эмоции? Ведь встречала она мужчин гораздо более интересных, сильных и ярких личностей, но ничего подобного к ним никогда не испытывала.
Марианна достаточно быстро смогла уравновесить свои эмоции и взять под контроль чувства – бесконечные жесткие физические тренировки и репетиции, требовавшие незаурядной силы воли и характера, учат справляться с многими непростыми ситуациями. А то, что происходило с ней сейчас, и ситуацией-то невозможно назвать – просто неожиданный и странный всплеск женского влечения и интереса к незаурядному, прямо скажем, мужчине. Она и справилась.
Но образ Яна Стаховского не выходил у нее из головы всю обратную дорогу домой, пока их с мужем вез с приема выделенный хозяевами вечера шикарный лимузин. И секс в ту ночь получился необыкновенным, наполненный удивительным накалом, горячей страстностью, потому что на месте мужа она видела лицо того мужчины, и от какого-то стыда и ощущения, словно она изменяет мужу, как ни удивительно, Марьяна становилась еще более страстной и раскрепощенной.
– Вот это да! – восхитился Константин, когда смог отдышаться. – Что это было, Марьяш? Откуда столько страсти и огня?
– Завелась, танцуя с тобой, – ответила она первое, что пришло на ум. – Ты был великолепен, дорогой, прекрасно вел в каждом танце, особенно в вальсе, и возбудил меня необычайно. Ну, и полтора бокала великолепного французского сухого, я думаю, тоже сыграли свою роль.
– Может, тебе стоит почаще, чем раз в полгода, позволять себе бокал-другой вина, для таких вот страстей в койке? – предложил муж игриво, начиная следующий «заход».
– Лучше почаще со мной танцуй, – отговорилась Марьяна, принимая его ласки.
А в голове проскочила предательская мыслишка: «Интересно, каково было бы танцевать с этим Яном? Вальс или танго. И не только танцевать…»
Они встретились через несколько месяцев, и тоже на приеме, который устраивала все та же компания, с которой сотрудничал ее муж и в которой работал Стаховский. И Марьяна вновь испытала странные чувства, что пережила в прошлую их встречу: непростой интерес и притяжение к этому мужчине и небывалое, поразительно волнующее, искристое возбуждение.
Но пообщаться им удалось совсем коротко, лишь успели перекинуться парой незначительных фраз, как Стаховского вызвали по какому-то делу, и он, чинно раскланявшись, поспешил за своим шефом.
Марьяна частенько вспоминала его и трепетала от этих воспоминаний, представляя перед мысленным взором Яна Стаховского, улыбающегося ей, и сердце билось быстрее от опасных размышлений о том, как могло бы у них получиться… И мнилось что-то, виделось возможное, но лишь на уровне женских горячих фантазий о несбыточном… Так, для тонуса и ощущения себя живой, сексуальной, рискованной, способной на что-то эдакое… ах, ах!
Но. Жизнь. Просто жизнь текла дальше.
Закрутила в своих житейских водоворотах, в ярких событиях, переменах, и вся эта горячая романтичность растаяла в череде обыденности легким дымком от давно уплывшего круизного парохода, на борт которого ты так и не поднялась.
И надо же, встретиться здесь, в этом месте. Да еще вот так.
Что с ним случилось? Какая катастрофа?
Он стал другим, не в том смысле, что потерял ноги до колен, и не в том, что теперь вынужден передвигаться на инвалидной коляске. Хотя, наверное, именно в этом и дело – в нем больше не чувствовалось той мощной искрящейся сексуальности богатого, невероятно удачливого, успешного во всех сферах и делах, необычайно уверенного в себе, дерзкого и решительного мужчины, которую распространял, излучал он в прошлом.
Теперь он совсем другой. Нет, не менее сексуальный, но… эта его природная сексуальность перестала быть столь прямолинейно-шибающей и очень конкретной, став качественно другой – наполненной каким-то иным свойством, более глубокой душевной, мыслящей составляющей, что ли.
Но другой не другой – неважно, его сексуальность все так же пробивает ее желанием. Вот так. И он по-прежнему ее волнует.
Думала, вспоминала Марианна и дивилась своим реакциям и чувствам, невпопад отвечая на бесконечные мамины расспросы о человеке, заполонившем все ее мысли, пока они готовили тот самый ужин, что собирались нести в гости. Волновалась в предвкушении скорой встречи и переживала, как она выстоит этот самый спонтанный прием.
Но на удивление и вопреки волнениям Марьяны, ужин прошел на подъеме в замечательной легкой, веселой и доброжелательной атмосфере. Они много смеялись, шутили, рассказывали забавные истории и анекдоты, допустимые в присутствии ребенка. Стаховский обладал блистательным ироничным складом ума и великолепным чувством юмора, очень близким юмору Марианны, к тому же владел искусством управлять беседой, вовлекая в нее всех присутствующих настолько тонко и виртуозно, что каждому казалось, будто он сегодня блистает эрудицией, красноречием и юмором. Этот его талант Марианна отметила еще в ту их первую далекую встречу, казавшуюся теперь нереальной какой-то, словно из другой жизни совсем про других людей или из позабытого кино, вызывающего немного печальную ностальгию при его просмотре.
Правда, когда они всем семейством зашли в дом к соседу, то в первые минуты чувствовали естественную скованность и неловкость момента, какие испытывает любой человек, волею случая попадая на застолье в гости к чужим людям, но непринужденность и легкость атмосферы помог создать Кирюшка, с детской прямотой нарочито демонстрируя свои эмоции и настроения.
Когда они снимали и вешали верхнюю одежду в высокий встроенный шкаф в просторной прихожей, Кирюха показательно дулся, отмалчивался и сопел, мол, смотрите все, как я на вас обижен.
– Что это с Кириллом? – поинтересовался у Марьяны гостеприимный хозяин, не пропустивший актерства ребенка.
– Прослушал лекцию-наставление по основам безопасности жизнедеятельности, ОБЖ, – старательно сдерживая улыбку, пояснила Марьяна, так, чтобы и сынок слышал краткое повторение урока. – Разъяснили, почему опасно беззаботно убегать одному куда захочется, заходить в чужие дома и общаться с незнакомыми людьми. – И, не сдержавшись, все-таки улыбнулась. – Последний аргумент он яростно отвергает, утверждая, что дядя Ян не какой-то там чужой, а совершенно наш, практически родной. От этого и дуется.
– Мы бы к чужому в гости не пошли! – возмутившись, продолжил, видимо, прерванную перед тем, как зайти в дом, дискуссию Кирилл. – И чужой бы не приманивал Бармалея! И свой пирог бабушка бы для чужого никогда бы печь не стала! – заявил ребенок с полной убежденностью.
Посмеялись, расслабились, и как-то в таком приятном ключе и покатился вечер дальше. В паре моментов, правда, возникали неловко повисающие паузы, неизбежно возникающие, когда за столом на дружеских посиделках собираются совершенно незнакомые люди, но их снова выручал Кирюшка, с детской непосредственностью в любую заминку в беседе взрослых принимавшийся красноречиво-настойчиво напоминать о кем-то там обещанной интересной компьютерной игре.
После третьего такого напоминания Кирюшки, окончательно собравшегося разобидеться на то, что его игнорируют, Ян отозвался на призыв ребенка и предложил сделать паузу в застолье и показать, наконец, мальчику игру.
– Да! – подпрыгнул радостно пацан, не забыв попенять взрослым: – Вы тут заняты разговорами всякими, а я изждался уже весь, а это нечестно.
В кабинет Яна, располагавшийся недалеко от кухни-столовой-гостиной, отправились всей компанией. Ну заинтриговал, что там за игра такая, да и не сидеть же за столом без самого хозяина.
На удивление Марианны, Ян оказался прекрасным, терпеливым учителем, очень доходчиво и просто объяснявшим ребенку правила и условия игры. Он не пытался перехватить ход и управление, когда у малыша не получалось что-то, спокойно разъяснял, как действовать в той или иной ситуации, не пытаясь отобрать клавиатуру и показать самому.
Это было более чем странно и удивительно, поскольку в ком в ком, а уж в Стаховском вряд ли можно было заподозрить человека, умеющего обращаться с детьми настолько грамотно и терпеливо.
Он блистал, получал удовольствие от всех тех преференций, что давала жизнь человека такого уровня бизнеса, на котором находился, в достаточной степени любовался собой, сибаритствовал и был свободен от любых связей и обязательств. И уж совершенно определенно дети в этом прекрасном пространстве его жизни были фигурами абсолютно умозрительными, где-то там, за далеким, неразличимым горизонтом.
Раньше, поправила себя мысленно Марьяна. Раньше.
У Кирюхи что-то не заладилось в игре, не получалось, как надо, он хмурился, сосредоточенно пыхтел и упорно повторял нужные команды, пытаясь сделать правильно.
– Подожди, Кирюш, – сунулся вперед Виктор Игоревич, отстраняя внука от клавиатуры и монитора, – дай дед попробует.
– Я сам хочу разобраться! – запротивился ребенок.
– Да ты разберешься еще, а я хочу попробовать, – настаивал дед, снимая Кирюху с кресла.
– Да? – расстроившись до засверкавших накатившими слезами обиды глазешек, возмущался Кирилл. – А потом вы скажете, что мой вечерний час за компьютером закончен, и все! И я уже не поиграю!
– Думаю, сегодня мы начнем отсчет вечернего часа игры с того момента, когда ты разберешься хоть немного и единолично сможешь играть, – приняла решение Марьяна, успокаивая сына.
– Тогда ведь надо научиться! – не сдавался мальчик.
– Давайте сделаем так… – вмешался в их легкую перепалку Стаховский и уточнил: – У вас есть айпод?
– Есть, у меня и у родителей, – подтвердила Марьяна.
– Отлично. Несите, и я загружу игру на все три гаджета, тогда никто никому не будет мешать играть, – предложил Ян.
Понятное дело, что после такого предложения мирно-тихо вернуться снова за стол не имелось никакой возможности – Кирюшка «бил копытцем», требуя прямо вот сейчас, немедленно бежать домой за айподами, иначе все окончательно пропало, потому что пока-а-а-а они тут закончат есть-пить и беседовать, будет уже совсем поздний вечер, а он так и не разберется, не наловчится в игре, и дед вмешается, и вообще будет пора уже спать.
Пришлось Марьяне, как самой молодой и прыткой после сына, отправляться домой, а остальные, в ожидании ее, вернулись к освоению новой игры.
По той же понятной причине – Кирюха изучал приемы игры, дед азартно подсказывал и лез с дельными советами под руку, а Яну приходилось объяснять принципы игры сразу им двоим – гостям и хозяину так и не удалось закончить ужин чаем с брусничным пирогом, испеченным по фирменному рецепту Елены Александровны, упомянутому Кирюшей.
Какой уж тут чай, когда надо срочно осваивать новую игрушку!
Но Елена Александровна, как каждый трепетный к своему творчеству кулинар, допустить такого скомканного завершения вечера категорически не могла и предложила Марьяне остаться, чтобы угостить Яна пирогом, проследив, чтобы тот непременно попробовал и дал честную оценку ее кондитерскому творчеству. Быстренько увлекла мужа с внуком в прихожую одеваться-собираться и, торопливо попрощавшись с хозяином, поблагодарив за дивный, душевный вечер, поспешила за своими мужчинами, уже нетерпеливо топтавшимися на пороге и все подгонявшими ее – ну что ты там задерживаешься, пошли скорей, надо же тренироваться и играть.
– Кажется, я создал вам проблему, – посмеивался Ян, услышав, как муж с внуком встретили Елену Александровну дружным ворчанием на тему ее задержки на политес. – Подозреваю, что Виктор Игоревич, не обремененный запретом на часы за компьютером, будет азартно осваивать игру, а Кирюха обижаться, и дуться, и требовать, чтобы и ему разрешили играть сколько хочешь.
– Главное, вы не подарили барабан, а с этой проблемой мы с мамой как-нибудь справимся, – легко рассмеялась Марианна. – Не первый раз. Нам уже пришлось пережить несколько компьютерных игрушек, в том числе и «Мортал Комбат», которым одно время увлекся отец. Разумеется, Кирюша не отходил от деда, и рубились они не на шутку.
И предложила, когда они вернулись в столовую:
– Давайте я помогу вам убрать со стола.
– Нет, – отказался Ян, – вы моя гостья. К тому же у меня получится быстрей.
Да, согласилась Марьяна, с интересом наблюдая за его способом убирать со стола, определенно у него получится быстрее: поставив на ноги круглый жостовский поднос, объезжая стол по кругу на своей коляске, Ян складывал стопкой себе на ноги использованную посуду и отвозил в кухню, где сгружал на столешницу. Понадобилось всего два «заезда», и стол был полностью освобожден от прежней сервировки.
– А вот накрыть к чаю помогите, – попросил Стаховский.
– Что делать? – с готовностью спросила гостья.
– Чай я уже заварил. Расставлю посуду, а вы нарежьте пирог.
Он двигался на своей коляске невероятно сноровисто, быстро, с какой-то поразительной ловкостью, Марьяна не успела еще выложить куски пирога на блюдо, а стол уже был заново сервирован к чаю.
Ладно. Сели. Вернее, села Марианна, а Ян просто подъехал на коляске к своему привычному месту хозяина в торце стола. Она положила на десертную тарелку перед ним добрый кусок пирога, налила чая из большого фарфорового чайника – поухаживала, не испытывая никакой неловкости и смущения, приняв на себя роль распорядительницы стола по умолчанию.
– Пробуйте, – предложила, улыбнувшись, она, – и лучше, чтобы пирог вам понравился, а то мама изведется.
Стаховский отрезал и отправил в рот приличный кусок, поиграл лицом, за выражением которого внимательно следила Марьяна, изображая разные эмоции от недоумения, удивления, вопроса, затяжного «ни о чем» и заканчивая искренним восхищением.
– Очень вкусно. Просто невероятно вкусно!
– Да ну вас! – рассмеялась своим потрясающим смехом женщина, махнув на него рукой, и отдала должное его талантам: – Вы великолепно владеете мимикой лица.
– Да, это я умею, – кивнул, соглашаясь, Ян, отрезая следующий кусок.
Пили чай, ели пирог – вернее, ел по большей части Стаховский, Марианна же позволила себе лишь совсем небольшой кусочек, – говорили о чем-то незначительном, смеялись, обсуждали коронавирус, какие-то нашумевшие новости. И чай уж остыл, и Ян умял свой здоровый кусок брусничного лакомства, а они все говорили и говорили о чем-то неважном, шутили, посмеивались шуткам друг друга, и нечто незримое витало над ними, опутывая своими нитями, и было им обоим хорошо.
А за окном, в темноте, незамеченный ими, увлеченными беседой, тихо пошел первый, совсем робкий еще, осенний снег…
– Вы сильно изменились, Ян, – предсказуемо легко перешла к более серьезной теме Марианна. Не могла не перейти и продолжать обходить стороной тему его увечья.
– Думаю, это трудно не заметить, – усмехнулся Стаховский.
– Вы же понимаете, Ян, что я не о потере ног говорю, – позволила себе намек на укор Марьяна. – Хотя, думаю, произошедшие в вас перемены тесно связаны с тем, что с вами случилось.
– Вы тоже изменились, Марианна, – заметил в свою очередь Стаховский. – Все так же прекрасны и блистательны, но что-то в вас неуловимо изменилось.
– Что с вами случилось? – прямо спросила его гостья.
– Лавина, – усмехнувшись, ответил Ян и вернул ей вопрос: – А что случилось с вами, Марианна?
– Развод, – ответила она. Помолчала пару секунд и улыбнулась печально: – В некотором роде тоже лавина. – И выказала легкое удивление: – Разве вы не знали о нашем разводе?
– Я давно не работаю на компанию и не интересуюсь жизнью моих бывших клиентов и партнеров, а в массмедиа, насколько я могу припомнить, информации о вашем разводе не просочилось.
– Понятно. Да, мы сумели избежать публичности и сохранить наш развод в тайне от светской хроники. Хотя Константин и не долларовый миллиардер из первых лиц в списках Форбс, и не из передовых олигархов, чтобы вызывать столь повышенный интерес у прессы и телевидения, но человек все же достаточно влиятельный и известный в определенных кругах. Особенно после того, как стал сотрудничать с вашей бывшей компанией.
– И какова причина вашего развода? – поинтересовался Ян.
Его всерьез проняла эта новость, вот чего-чего Стаховский не мог ожидать и предположить, так это того, что Кирты когда-нибудь разведутся. Из всех тех справок и психологических портретов, подготовленных специалистами, которые он изучал перед заключением договора с Киртом, следовал один вывод – Константин Аркадьевич невероятно гордится и даже кичится, порой с некоторым перехлестом, своей женой, дорожит ею и их семьей в целом. А госпожа Кирт являет собой эталон преданной жены, великолепной хозяйки и прекрасной матери. Служба стратегического планирования, готовившая документы, просчитав все варианты, за возможность развода этой пары давала не более двадцати процентов.
И на тебе, вот такая кукуруза – развелись! Значит, выстрелили те самые двадцать процентов все же, как, блин, проржавевшее ружье на стене.
– Все канонически, – устало улыбнулась Марьяна. – Молодая красотка, «большая любовь», как глоток свежего воздуха, открывшееся второе дыхание мужской силы и бодрости, вернувшаяся молодость во все ребра разом и развод, раздел имущества из серии «Моего не замай!» и ультиматум забрать младшего ребенка.
– Охренеть, – прокомментировал Ян, оторопевший от такого расклада. Вариант с юной возлюбленной, помнится, в той аналитической справке входил все в те же двадцать процентов. – И что, такая прямо любовь-любовь, чтобы семью рушить?
– Что вас так удивляет, Ян? Кому, как не вам, знать, что к бизнесменам столь высокого уровня, как Константин, случайные девушки подойти не могут на расстоянии всей их жизни, даже не отсвечивают вдалеке. Вы же прекрасно понимаете, девочек какого уровня и с какой целью к ним «подводят». Так что наша молодуха вполне себе умна, пригожа, глаз не отвести, фигуриста, эрудированна, языкам обучена, Камасутре, в ее лучших, изысканных проявлениях, думаю, тоже.
– М-да, – протянул Ян. – Когда произошел ваш развод?
– Чуть больше года назад.
– Все настолько плохо, что вы перебрались жить в этот поселок? – расспрашивал Стаховский.
– Нет, живем мы в Москве, а сюда приезжаем на выходные. Этот дом купили в конце лета на «отступные», так сказать. Весной, во время карантина, я смогла снять дом в коттеджном поселке по Волоколамскому шоссе, там такая великолепная природа, родителям с Кирюшкой очень хорошо было, простор, возможность гулять. А тут заговорили про возможность второй волны, я обеспокоилась, что Кирюшка и родители могут застрять в городе в квартире, и в конце лета удачно приобрела этот дом с участком. Нам здесь очень понравилось, и то, что поселок на холме стоит, а не в низине, как водится, и какой великолепный вид открывается, и что лес рядом, не рощицы хилые какие-то, а настоящий лес, и речка, пусть и мелкая, быстрая, но речка, и озерцо небольшое.
– Да, – согласился Ян, – у нас здесь хорошо. Думаю, вы не успели обследовать окрестности и узнать про все местные достопримечательности. Могу предложить себя в качестве гида-краеведа.
– С удовольствием воспользуюсь вашим предложением.
– Да-а-а, Марианна, – признался Стаховский. – Вы меня обескуражили своей новостью. Не предполагал, что Кирт может допустить такую глупость и купиться на банальный «развод», пусть и грамотно обставленный. – И усмехнулся, позволив себе откровенность: – Впрочем, честно признаться, нельзя сказать, что меня не радует сей факт. Вы знаете, когда я вас впервые увидел, вы произвели на меня столь ошеломляющее впечатление, что я был совершенно вами покорен и очарован. Наверное, даже влюбился.
– Знаю, – не удивилась его признанию Марьяна.
– Да? Это было настолько очевидно? – изумился Стаховский. – Мне казалось, я смог не демонстрировать открыто своих чувств и эмоций.
– Вам не о чем беспокоиться, Ян, вы великолепно владеете собой, умеете держать невозмутимый покер-фейс и виртуозно управлять ходом беседы, даже испытывая сильные чувства. Все достаточно просто: вы были мне интересны, и я пристально за вами наблюдала, поэтому и смогла заметить ваш повышенный интерес. К тому же я давно научилась улавливать пристрастное мужское внимание, направленное на меня.
Помолчали. Каждый думая о своем.
– Ладно, Ян, мне пора возвращаться домой, – закрыла эту тонкую тему Марьяна. Поднялась с места и любезно предложила: – Давайте я помогу вам вымыть посуду, что ли.
– С этим прекрасно справится моя посудомоечная машина, – отказался от помощи Стаховский. – А вы моя гостья, к тому же предмет моей давней влюбленности и восхищения. Пусть проза жизни побудет сегодня в сторонке от вас. – И объявил тоном, не предполагавшим возражения: – Я вас провожу.
Возражать она не стала.
– Смотрите, снег пошел. – Выйдя из дома, Марьяна подставила ладошку в перчатке под падающие снежинки. – Красиво.
– Да, – согласился Ян, – иногда снег – это красиво.
– Я напомнила о болезненном? – спросила, посмотрев на него, Марианна, сразу же вспомнив про трагическую для него лавину.
– Я не испытываю болезненных и неприятных эмоций, вспоминая о том, что со мной случилось, – ответил Ян откровенно. – Вы правильно заметили, Марианна, я изменился. Кстати, – добавив бодрости в голос, поинтересовался он, – всегда хотел спросить: откуда у вас такое изумительное, редкое имя?
Она легко, тихонько рассмеялась, рассылая в темноту вокруг хрусталики своего смеха, и медленно двинулась вперед. Ян поехал рядом, сразу же подстроившись под ее шаг.
– Это все дедушка, – пояснила Марьяна. Поймала еще одну снежинку ладошкой, порассматривала и, скинув, продолжила: – Папин отец, Игорь Аристархович. Дедушка был совершенно замечательный, очень простой человек из глухого села уральской глубинки, но с какой-то врожденной невероятной внутренней потребностью, тягой к прекрасному, к искусству. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, он тайком ушел из села, потому что в те времена крестьяне не могли покинуть свои колхозы, у них даже документов не было. Но все мужчины ушли на войну, остались старики, бабы и дети. Дед был самый старший в семье, кроме него еще четверо детей мал мала меньше, а тут по осени мама занемогла, и как он ни трудился и старался, а прокормить всех не мог, голодали. Вот дед и решился идти заработка искать. Оставил за старшего десятилетнего брата и ушел. Пешком добрался до областного центра, пройдя почти двести километров, уверен был, что уж там-то работу он найдет. Да и имел тайную мечту – хоть разочек сходить в театр, музыку послушать. Пришел прямо на завод, его пожурили за то, что из колхоза сбежал, но накормили, отогрели и приняли на работу подмастерьем. Война же еще шла, «все для фронта, все для победы», на заводах дети работали наравне со взрослыми. Дед практически голодал, отсылая все, что зарабатывал, и часть своего рабочего пайка родным в деревню, а его самого мастер подкармливал.
После войны поступил в ремесленное училище без отрыва от производства и каждую свободную минуту бегал в театр, слушать музыку, смотреть балет. Рассказывал, что тогда разрешали бесплатно стоять сзади последних рядов галерки. Вот он и стоял. Однажды стал победителем социалистического соревнования, и руководство завода наградило его гармошкой. С того дня жизнь деда изменилась совершенно. Выяснилось, что у мальчика врожденный абсолютный слух, он мог подобрать любую мелодию, стоило ему услышать ее хоть раз. Его назвали народным дарованием, и партком завода отправил парня учиться в музыкальное училище. Училище он окончил, но дальше, в консерваторию, не мог пойти: были очень тяжелые, послевоенные времена, голод, разруха, а ему надо было семью в селе кормить. Кстати, только благодаря ему они и выжили, причем все, никто не умер. А тут и прадедушка с фронта вернулся. Дед же играл на свадьбах и похоронах, в ресторанах, гастролировал с филармонией. Самостоятельно научился играть на пианино, на гитаре и балалайке, на аккордеоне. Необыкновенный был человек, уникальный, одаренный необычайно. Всегда позитивный, улыбчивый. Ничего не боялся, никаких трудностей, никаких дел, перемен жизни. Говорил: «Надо – сделаем» – и брался за любую задачу. Так вот в Москву и семью свою перевез, жену и двоих детей, решив, что в столице заработок побольше и жизнь посытнее. И не прогадал: пробился, устроился, квартиру получил.
