Текст книги "Прощай ХХ век (Память сердца)"

Автор книги: Татьяна Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

В центре города есть несколько «сталинских» домов, в которых раньше жили партийные и профсоюзные руководители. «Сталинскими» их называли за то, что они строились во времена сталинского правления, и за особую архитектуру, отличавшуюся устойчивыми крупными формами, квартирами с высокими потолками, большими комнатами и подсобными помещениями.

Наш дом на улице Батюшкова, 9 тоже считался престижным, он был построен для руководителей строительного треста. Пару квартир отдали бывшим военнослужащим, участникам Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, в том числе и нашему отцу. Сейчас трудно представить, но на месте центрального универмага было несколько деревянных домов, в которых целыми поколениями жили потомственные горожане, например, старинная вологодская семья Кофр. Дочка Елены Алексеевны Кофр, учительницы английского языка, дружила с моей сестрой, и они часто бывали друг у друга дома. Там, где сейчас находится кафе «Арбат», несколько туристических фирм и офисов банков, напротив нашего дома стояла круглая кирпичная башня, остаток церковной постройки. В этой башне и в ее дворе располагался авиа-клуб, и по вечерам оттуда доносилось завывание миниатюрных макетов самолетов с дистанционным управлением, летавших по кругу и контролируемых авиастроителями-любителями. Многим, в том числе и моему соседу и другу, Саше Низовцеву, этот клуб дал путевку в жизнь. Детское и юношеское увлечение помогло ему поступить в московский авиационный институт и стать ученым и авиаконструктором.

Мила восхищалась всем, что видела. Ее приводили в восторг деревянные дома на улице Клары Цеткин, ныне Благовещенской, украшенные резными наличниками на окнах и резными «виноградами» на дверях. Весь город тогда был необыкновенно зеленым, он просто утопал в деревьях, кустах и цветах. Мы ходили купаться и загорать на пляж около городского Дворца культуры, на детский пляж через реку напротив, да и просто на Соборную Горку. Вода была чистой, а река довольно глубокой. На мелководье резвились мальки речных рыб, за которыми охотились мальчишки. По вечерам на середину реки выплывали настоящие рыбаки в лодках с четырехугольными сетками-сачками, привязанными к шесту. Две, три лодки всегда стояли вдоль реки по фарватеру, и рыбаки медленно с хлюпающим звуком опускали эти сачки в воду, а затем быстро их доставали, как правило, с уловом. Весь вечер они тихо двигались вдоль реки, а мы издали, с берега или с моста наблюдали за их успехами.

Осматривая с Милой Вологодский Кремль, гуляя по залам картинной галереи и этнографического музея, отправляясь на прогулки в Прилуцкий монастырь, я впервые задумалась о том, в каком древнем городе я живу. Мне по-настоящему открылась его красота и историческая ценность. Надо сказать, что с того времени я уже никогда не расставалась с этими памятными местами. Много лет, живя рядом с Кремлем и Соборной Горкой, я приняла за правило проводить какое-то время в кремлевском дворе. Летом, зимой ли, там всегда так тихо и умиротворенно, так радостно душе и приятно глазу. И, хотя, кажется, что я знаю там уже каждый сантиметр кремлевской стены, каждый кирпич в Софийском Соборе и на Колокольне, каждую щербинку в асфальте и травинку вокруг Архиерейского Дома и в Консисторском дворике, для меня это всегда центр притяжения.

Тогда же, с Милой я впервые съездила в городок Кириллов, Вологодской области, после чего стала ездить туда каждое лето, что с успехом и делаю до сих пор. В Кириллове я испытываю необыкновенное чувство приподнятости, радости от одного только пребывания в этих местах и счастья созерцания красоты древнего Кирилло-Белозерского монастыря, который стоит в центре города, на берегу Сиверского озера. Одно название этого озера уносит меня во времена сражений русских воинов с польско-литовскими разбойниками и варяжскими «гостями», покушавшимися на землю русскую. Кириллов положил начало моего открытия всей Вологодской области – древней, неизъяснимо прекрасной, притягательной и достойной самого тщательного изучения и посещения. Области, вмещающей в себя такие старинные малые города, как Тотьма, Великий Устюг, Никольск, Белозерск, Устюжна, Вытегра и другие. Жалею лишь о том, что добралась я до этих городов с большим опозданием, сорокапятилетней женщиной и старше, лишив себя многих духовных прозрений и радостей в молодые годы, когда это особенно важно. Хотя эти ценности одинаково важны всегда.

Недавно я ездила в Кириллов по делам. В двенадцать часов дня автобус пришел на автостанцию, которая находится теперь рядом с кирилловским хлебозаводом. Стояла теплая, солнечная погода, какая бывает в конце августа на пороге подступающей осени. Я вышла из автобуса и окунулась в теплый чистый воздух, пахнущий последними летними цветами и водой. Солнце стояло в зените, но оно уже не обжигало, а лишь ласково грело и звало прогуляться к озеру. Я быстро закончила свои дела, купила обратный билет в Вологду, и оказалось, что у меня еще целых три часа свободного времени. Чтобы от души насладиться этим последним теплом, вечной красотой монастыря, я тихонько побрела сначала к монастырской стене, а потом вдоль нее к озеру. Было так тихо и пусто вокруг, как может быть только в середине недели, в четыре часа пополудни. Монастырская стена издали кажется ровной и не такой уж высокой. Однако вблизи видны изъеденные временем кирпичи, трещины, многовековая пыль, грязными разводами осевшая вдоль этих трещин и у основания стены. Несмотря на старость, стена подавляет своей высотой и ощутимой толщей кирпичной кладки, уложенной на каменное основание из когда-то привезенных сюда огромных камней-валунов. Эти валуны намертво скреплены каким-то старинным раствором, они держат мощные и тяжелые стены, а также не дают озерной воде подмыть монастырь и разрушить его твердыню. Весь монастырь огромен и заключен в эту толстую крепостную стену с четырьмя большими и четырьмя малыми сторожевыми башнями. Но, если смотреть на него со стороны, то он кажется небольшим, уютным и легким, по всей вероятности, потому что поставлен гениальным его архитектором на верхушки нескольких небольших холмов. Он как бы приподнят над землей и, отражаясь в водах Сиверского озера, соединяется с небесами, поднимается еще выше.

Вот, показался угол стены, здесь стоит большая сторожевая башня в шесть этажей, которые различимы по оружейным и пушечным бойницам в ее стенах. У подножия башни – мостки, уходящие в воду заливчика, от которого разворачивается панорама всего озера. На мостках и в далеко видных на воде, редких лодках сидят неподвижные рыбаки. Вокруг так тихо, что слышно, как шуршат о мелкие прибрежные камешки тихие волны, как плещется поодаль выводок диких уток, как чуть дальше из глубины вдруг поднимется и плеснет хвостом о воду крупная рыба и разойдутся от этого всплеска затухающие по мере удаления круги. Выводок уток молодой, поэтому в нем всего одна уточка и четыре селезня, которые держатся вместе и не подпускают к себе пятого, видно, отбившегося от другого выводка селезня. Они шумно гоняют чужака и в воде и в воздухе, когда тот пытается присоединиться к ним с лету. Увидев меня на берегу, птицы спешат ко мне в надежде получить хлеба, видимо, их тут часто подкармливают туристы. Жалею, что не догадалась купить для них и для подплывших к берегу рыбешек, булочку. Вижу, как невдалеке девочка, сидящая на крупном валуне кормит хлебом тех и других. Мои утята устремляются к ней. А я замираю под двумя большими, раскидистыми тополями, которые растут много лет у самой воды, давая тень, желающим отдохнуть. Передо мной разлилось озеро, гладкое, блестящее, прекрасное. Оно манит меня, зовет искупаться, но время купанья ушло, и я могу лишь любоваться темной толщей воды и переливающимися слюдяными бликами отмелями посередине озера, похожими на рыбью чешую. На другом берегу озера белеют далекие деревни, да с краю, по дороге на гору Мауру, стоит недавно построенный, вычурный и не вписывающийся в этот мирный пейзаж туристический комплекс.

Я смотрю на воду, она убаюкивает меня, уносит мои мысли и тревоги в дальнюю даль. Так бы и осталась сидеть на этом тихом берегу с обретенным здесь необыкновенным душевным покоем и внутренним ладом! Но нужно идти, да и хочется вновь взглянуть на монастырские храмы, хотя бы снаружи. Пройдя далее вдоль стены, нахожу маленькую арочную дверь, через которую попадаю внутрь монастыря. Оглянулась, чтобы в последний раз бросить взгляд на озеро, и чуть не заплакала с досады, оттого, что не взяла с собой фотоаппарат: такой вид открылся передо мной! Хоть поезжай в Вологду и возвращайся снова в Кириллов, чтобы успеть снять всю эту красоту! Да, только невозможно увидеть снова виденное однажды, все равно все будет по-другому!

Войдя в монастырь, я поняла, как мне повезло сегодня – кругом было пусто, за исключением редких служащих музея, которые уже собирались идти домой, да молодой художницы, сидевшей на траве под самой стеной церкви Владимира, Успенского Собора, с воткнутым в землю мольбертом.

Я стояла в полной тишине, посредине монастыря, освещаемого с запада ласковым солнцем. Его лучи отражались в куполах церквей, пробивались сквозь узкие окошки колоколен, подсвечивали, разбитые повсюду, яркие цветники, проникали сквозь прозрачные листья молодых дубов и кленов, растущих вдоль дорожек. И мне казалось, что вся благодать, намоленная здесь веками, обняла, вошла в меня и достигла самого сердца. Я была счастлива, желая, как Фауст, чтобы мгновение остановилось, так оно было прекрасно! Тихо-тихо, чтобы не расплескать эти обретенные здесь чувства, я двинулась к выходу. Пройдя по боковой дорожке вдоль центральной, мощенной старинным булыжником, дороги, я миновала древние фрески в арке ворот и очутилась на скамье у входа, где провела последние полчаса до отхода автобуса, любуясь трубящим ангелом на центральной башне. Все было почти так же, как в день моего первого приезда в Кириллов сорок четыре года тому назад.

Я ехала домой, наполненная светом и радостью свидания с местами, где жив Господь, где царят русский дух, непреходящая красота и любовь.

Очень нравилось Миле, как вологодская молодежь проводила свободное время. Ей доставляло большое удовольствие встречаться с моими многочисленными друзьями, гулять по вечерам по городу до полуночи, разговаривая и веселясь, ходить в наши парки на танцы. В ее городе и стране все было по-другому, поэтому здесь она погружалась в совершенно новую для себя жизнь и атмосферу. Ей нравилось, что мы гуляли летом все вечера до поздней ночи, тогда как дома молодежь отдыхала и веселилась только в субботний вечер и в ночь на воскресенье. Такое отличие объяснялось очень просто. Мы, при своем коротком лете и долгой зиме, радуемся каждому теплому дню, используя возможность быть на свежем воздухе как можно дольше. Кроме того, наш рабочий день начинается, как правило, в восемь часов утра и заканчивается в семнадцать часов. В Чехословакии в то время рабочий день начинался в шесть часов утра, а заканчивался в четырнадцать часов. Вставая в четыре, пять утра, даже молодые люди к вечеру уставали и ложились спать рано. К двадцати часам жизнь в ее городке замирала до следующего утра.

Мила восхищалась дружелюбием и открытостью русских людей, их желанием угодить ей. Она удивлялась тому, насколько жизнь тогда была дешевле у нас, чем в европейских странах. В Вологде все продукты питания были натуральными и вкусными. Любимой пищей у Милы стала сметана, она называла ее «смотанка». Впоследствии я поняла почему. В Чехословакии сметана оказалась жидкой, как кефир, и нежирной. В общем, девочка ела все с аппетитом, так, что даже поправилась. Мила этому очень огорчалась, а мама гордилась, так как ее хлебосольству и кулинарным способностям отдавалась истинная честь. Полюбились ей и наши пироги, а вот торты и пирожные не понравились, потому что делали их в то время на маргарине и клали в тесто много муки и сахара. В результате, они получались тяжелыми, жирными и чересчур сладкими. На Милиной родине кондитерские изделия были вкусны необыкновенно, их делали на легких растительных жирах и сливках, вологжане отведают такие пирожные лишь после перестройки! Прожив у нас около месяца Мила, нагруженная подарками и счастливая, отбыла домой, в родной словацкий город Свит. Между нами было решено, что на следующее лето я поеду в гости к ней.

1966 год ознаменовался для меня двумя яркими событиями: летней поездкой в Чехословакию в гости к Миле Малотовой и поездкой после зимней сессии в Ленинград к школьной подруге Рите.

Начнем с того, что именно в гости за границу из Вологды до меня никто не ездил. Я была первой, а потому готовилась к этой поездке заранее. Мне предстояло получить письменное приглашение от Милиных родителей, отнести его в управление внутренних дел города Вологды, находившееся за монастырской стеной недалеко от центра города, там, где впоследствии построили жилые дома, в одном из которых до сих пор располагается магазин «Океан». Я ходила туда, чтобы оформить кучу документов, необходимых для выезда за границу. В милиции существовал отдел по международным связям, но милая женщина, работавшая в нем, никогда прежде не оформляла таких документов, так что мы с ней вместе проходили эту науку. Я ей очень благодарна за то, что мне не пришлось ехать в Москву за визой, все хлопоты по получению этого документа и по оформлению заграничного паспорта она взяла на себя. Я же собирала многочисленные справки из института (об учебе и характеристику), медицинские (о состоянии здоровья и о прививках), из жилищной конторы (о метраже нашей квартиры), с места работы родителей (об их доходах), письменное согласие родителей отпустить меня одну за рубеж и тому подобное. Могу сказать, что уже в процессе подготовки к поездке характер мой значительно закалился. Но даже, если бы все было иначе, ехать в неизвестные края и к незнакомым людям я бы не побоялась, потому что была молода и наивна, а также, потому что верила, что примут меня, во всяком случае, не хуже, чем мои родители приняли Милу.

Однако до отъезда мне предстояло еще о многом подумать, хотя бы о своем гардеробе и о подарках Миле и ее родным. Судя по тому, в чем к нам приезжала Мила, мне было нечего надеть. Выручила, как всегда, мама. Она сшила мне не очень длинную юбку цвета морской волны, репсовое платье-халат для поезда, модные узкие брюки и пару летних коротеньких и безрукавых платьев. Мы с мамой купили мне новые чехословацкие (!) босоножки, и я была готова отправляться хоть на край света! Правда, по приезде оказалось, что юбка слишком длинная и их вообще никто не носит, а покрой брюк отстал от моды года на четыре. Однако это нас не смутило. Юбку и платья мы с Милой в первый же день укоротили, а вместо брюк купили мне дешевые детские джинсы и подогнали их по моей фигуре. Кроме того, Милины подруги одного со мной роста с удовольствием давали мне поносить свои сверхмодные джинсы и футболки. Подарки, мне кажется, тоже удались. Я приготовила маме Милы – духи «Лель», отцу – галстук из Вологодского кружева, такого, уж точно, он никогда не видел, младшей сестре Ярке – матрешку, а самой Миле – отрез натуральной шерстяной ткани на платье, памятуя, что еще в ее приезд к нам, она восторгалась советскими тканями.

В начале августа я отправилась в свое первое, но далеко не последнее зарубежное путешествие. До Москвы, как обычно, я добралась вологодским поездом, он уже тогда был фирменным. В Москве мое путешествие началось с Белорусского вокзала и продолжилось через всю страну, включая западную Украину, до границы Советского Союза и Чехословакии. В пути я была больше двух суток. Но время пролетело совершенно незаметно по нескольким причинам. Меня занимал сам поезд, разительно отличавшийся от тех поездов, на которых мне приходилось путешествовать раньше. В нем отсутствовали плацкартные вагоны, а были лишь купейные, но разной комфортности. Как студентка, я ехала в самом недорогом вагоне, но даже мое купе было всего трехместным, со своим умывальником и туалетом, за узенькой дверцей. Полки по удобству соответствовали нашим мягким вагонам. Сам вагон был снабжен кондиционером! Мне это казалось просто чудом, хотя ночью из-за кондиционера было даже холодно. Зато днем, какая бы жара ни стояла за окном, в купе было замечательно прохладно и хорошо. В Москве в мое купе сели два молодых японца, маленьких, улыбчивых и очень вежливых. Они учились в Московском государственном университете, хорошо, хотя и с акцентом, говорили по-русски и всю дорогу развлекали меня разговорами, а также на каждой станции выходили, чтобы сфотографироваться. Я просила их научить меня здороваться и прощаться по-японски, что они и сделали с большой охотой, рассказав мне, что, здороваясь, японцы складывают руки ладошкой к ладошке и, кланяясь, приветствуют друг друга. А, поскольку каждый японец стремится показать при этом, что именно он самый вежливый, то эти поклоны могут продолжаться довольно долго. Желая показать свою осведомленность в японской культуре, я рассказала, что недавно смотрела в Вологде японский фильм и мне очень понравилась песенка, звучавшая в нем. «У моря, у синего моря…», напела я и тут же замолчала, заметив смущенный взгляд одного из моих попутчиков. Оказалось, что у этой песенки неприличное содержание, и наши переводчики не перевели ее, а просто написали на понравившуюся мелодию новые слова, что и сделало эту песню очень популярной в нашей стране. Японцы ехали на каникулы в Прагу, чтобы увидеть не только Россию, но и европейские страны. Оказалось, что они оба коммунисты, и хотя с восторгом учились в нашей стране, с некоторым страхом ожидали возвращения домой, потому что людей учившихся в Советском Союзе, почти не брали на работу. Мы расстались после пересечения границы, предварительно обменявшись адресами, и несколько месяцев спустя я получила от них письмо, которое и порадовало и тронуло меня. В письме была такая, не совсем правильная, с точки зрения русского языка, строчка: «Татьяна, мы рады были встрече и знакомству с тобой, потому что ты есть настоящим Советским девушкам!»

К сожалению, западную Украину поезд проходил ночью, и мне не удалось ее увидеть. К утру, проехав через Ужгород, мы прибыли на пограничную станцию Чоп. Там наш поезд переставили с ширококолейной платформы на общеевропейскую, узкоколейную. Пока нам меняли колеса, по вагонам прошли наши пограничники с проверкой документов и багажа. Меня покоробил странный, на мой взгляд, вопрос одного пограничника, (мой багаж проверяли в первый раз в жизни): «Что везете, девушка?» Конечно же, я везла только то, что было можно везти: подарки Милиным родителям и сестре, все в соответствии с инструктажем, полученным в вологодской милиции. Не удержавшись, я съязвила: «Атомную бомбу везу!» На что тут же получила резкую отповедь: «Еще одно такое замечание, и поедете обратно, а не за границу!» Я быстро умолкла и дальше вела себя терпеливо и достойно. На станции Чоп мы прошли пограничный досмотр и, перебравшись на сторону Словакии, где снова встретились с пограничниками, уже иностранными, проследовали дальше. Мне предстояло сойти в городе Попрад, расположенном в долине между Низкими и Высокими Татрами, горами, входящими в гряду Карпатских гор. Низкие Татры представляли собой высокие холмы, покрытые лесом и кустарником, а Высокие Татры были по-настоящему высокими скалистыми горами, со снежными вершинами и ледниками.

Вечером меня встречали Милины родители, пан Эмил Малота и пани Бианка Малотова, на машине своих друзей. От Попрада до Свита нужно было ехать еще час на пригородном поезде, или на машине. Мила ждала меня дома. В сумерках я не разглядела, куда и как мы ехали, помню только, что Милина мама была в шляпе и перчатках, с розой в руках и очень волновалась. Я к моменту нашей встречи изрядно устала, поэтому все это воспринимала как будто немного со стороны. Дома, мы обнялись с Милой и ее сестрой Ярой, быстро попили липового чая и легли спать.

Познание другого мира началось для меня со знакомства с квартирой Милиных родителей, которые, когда мы проснулись, были уже на работе. От Милы я знала, что ее родители работали на чулочной фабрике в самом городе Свите. Правда, это скорее был небольшой чистый рабочий поселок, состоящий из домов красного кирпича в два-три этажа. А фабрика была градообразующим предприятием, то есть на ней работало большинство «свитчан», если можно так выразиться. Что сразу удивило меня, так это частная принадлежность жилья людям уже тогда, будь то отдельный дом или квартира. Отец и мама Милы работали мастерами разных цехов, то есть были не простыми, а привилегированными рабочими, и владели трехкомнатной квартирой в двух уровнях, а также отдельным, цементированным подвальным помещением, приспособленным под прачечную и подсобную комнату. Весь дом был двухэтажным и длинным, разделенным на три такие же квартиры. На верхнем этаже располагались две спальни и ванная комната, на нижнем – гостиная, кухня, туалет и кладовая. Все было продумано, очень удобно и красиво отделано. Семье принадлежал также кусочек земли сразу за домом, использовавшийся в качестве маленького огорода, где росли самые необходимые овощи, например лук и шпинат, а также цветы. Цветы росли и перед входом в дом. Глядя на эту квартиру, я невольно сравнивала ее с нашей квартирой в Вологде. Сравнение было явно не в нашу пользу. В нашу пользу был образ жизни, который мы вели – открытый дом, постоянное общение с друзьями, множество книг, любящие родители.

Мы с Милой спали в гостиной, чтобы иметь возможность допоздна болтать и поздно возвращаться с прогулок домой. Мила упорно насаждала вологодские порядки в жизни своих друзей, а тут еще я приехала, вызвав бурный интерес среди местной молодежи. Сначала на меня приходили смотреть знакомые и друзья Милы и ее родителей, потом мы «вышли в свет», и там все, кому хотелось, имели возможность со мной познакомиться и пообщаться.

Сразу расскажу о двух случаях, которые меня озадачили. На кухне у Милиной мамы было нечто вроде конторки с амбарной книгой, в которую она что-то записывала каждое утро и каждый вечер. Заглянув однажды в эту книгу, я обнаружила там строку расхода под названием – «Татьяна». Как странно, что меня воспринимали статьей расхода, а не желанной гостьей! Так, впервые для меня обозначилась разница культур: русской и, хоть и славянской, но все же европейской. Русское безбрежное желание угодить гостю, все ему отдать, вступило в противоречие с европейской бережливостью, бывшей, однако, в полной гармонии с западной культурой, экономической базой которой всегда был недостаток природных ресурсов. И ничего особенного в этом не было, это был просто совершенно другой образ мышления и способ ведения хозяйства, правильный и экономный, позволяющий людям всегда знать, сколько у них денег и какие расходы они могут себе позволить. Мне бы пример взять с пани Бианки, а я, глупая, расстроилась. Правда, это было самое начало моей жизни в Чехословакии, и, если учесть все наши с Милой поездки по стране, встречи с друзьями, посещения мест отдыха, то меня принимали, можно сказать, по-королевски. В Чехословакии все копили деньги: на жилье, машины, мебель и другие серьезные покупки – копили с момента появления молодой семьи. Здесь все можно было купить, только работай и зарабатывай, поэтому и предпочтения отличались от наших. Мила и ее друзья могли заработать на квартиры и обстановку, оттого одевались очень скромно и просто – в джинсы и футболки, причем дешевые. А мы, в большинстве своем, в то время могли заработать только на еду, одежду и недорогие украшения. Кстати, и в последующих поездках за границу я всегда замечала, что мы, русские, одеты лучше и добротнее других и больше внимания уделяем своей внешности – прическам, украшениям и макияжу. Равны нам в этом разве что американки.

Второе, что сразу обратило на себя мое внимание – это почти полное отсутствие книг во всех домах, где мне довелось побывать! В доме моей подружки было две или три книги, одна из них – толстый том «Виннету, друг индейцев» на словацком языке, самый модный в Европе роман тех лет, по которому был поставлен не менее популярный фильм немецкой киностудией «Дэфа». Главную роль в нем играл югославский актер, Гойко Митич, и в него были влюблены все девочки-подростки Чехословакии. Поскольку читать больше было нечего, а привычка к ежедневному чтению сохранялась, пришлось читать на словацком языке. В окружении местных жителей это давалось легко, всегда можно было спросить, что означает то, или иное слово. Тем временем, мы с Милой гуляли по Свиту, общались с ее друзьями, прозвавшими меня за длинные волосы «манурун», русалкой. Днем мы заходили в местный Дом культуры, лишь отчасти напоминавший похожие наши сооружения. Там было сосредоточено все, что, по мнению властей, было необходимо для человека: парикмахерская, кинотеатр, кафе, где уже тогда пили Кока-колу, Фанту, Швепс и ели чудесные воздушные пирожные с настоящим кофе. Правда, стоило это очень дорого, поэтому угощались мы не часто. В этом же доме располагались большой танцевальный зал и концертный зал. В городке имелся также открытый бассейн, где можно было искупаться и позагорать. Чистейшие речки текли с гор в сторону Свита, но они были слишком мелкими, бурными и холодными для купания.

Мы с Милой побывали на концерте сверх популярного тогда певца Пола Анки, гастролировавшего по Европе. Это был первый в моей жизни живой рок-концерт, я вышла с него в прямом смысле слова оглушенная и счастливая. Несколько раз мы ходили в субботу на танцы, где меня научили танцевать модный танец «джайв». Мне очень понравилось, что там на танцы ходят люди всех возрастов и все танцуют. Для взрослых и пожилых людей играют польку, вальс, танго, а для молодых все самое модное, тогда это были твист и джайв. Вокруг танцпола стояли столики со стульями. Можно было заказать легкого вина, пива или кока-колу и, потанцевав, освежиться. Партнеры приглашали девушек не на один танец, а на несколько, затем объявлялся небольшой перерыв, и вы могли вернуться за свой столик, отдохнуть, попить и поболтать. Здорово было, что польку как национальный танец танцевали все, и старые, и молодые. Ни разу за все время моей поездки в Чехословакию, ни в Свите, ни в Праге, ни в каком-либо другом городе я не видела пьяных чехов или словаков. Лишь в Праге я лицом к лицу столкнулась с пьяными немецкими туристами, куда мы с Милой ездили на неделю перед моим возвращением домой. Чешское пиво крепче немецкого в три раза, и, выпив по бутылке, немцы пьянели, пьяные ходили по Праге и, как ни странно, распевали русские песни: «Волга, Волга мать родная» и «Подмосковные вечера», лезли знакомиться и брататься.

Милины родители постарались сделать мою жизнь у них в гостях как можно более насыщенной. Меня возили на машине в гости к бабушке в область, которая называется Словацкий рай, в самом деле, похожую на райский сад, долину. Мы жили в большом доме, окруженном цветущим садом, и ночевали в мансарде под крышей, куда забирались по приставной лестнице.

Одну неделю мы с Милой провели в молодежном лагере в Высоких Татрах. Лагерь находился в Татранском национальном парке, среди высоких гор, в покрытой лесом долине. Мы, вместе с сотнями других молодых людей, жили в палатках. Днем ходили в походы в горы, а вечером сидели у костров, пели песни, разговаривали, знакомились. Здесь завязывались дружеские отношения и любовные романы, быстротечные и продолжительные, как кому повезет. Мила оберегала меня от ухаживаний местных юношей, хотя обращались со мной очень хорошо. Во всем лагере я была единственная русская девушка, поэтому меня воспринимали как диковину. Большое уважение вызывал также мой статус студентки факультета иностранных языков и умение говорить по-английски. В один из дней большой компанией мы отправились к горе Рисы, на которую ежегодно проводилось массовое восхождение, связанное с тем, что когда-то на эту гору поднимался В. И. Ленин. Однако само восхождение было обставлено вполне по-деловому, без политики. На вершину горы можно было подняться пешком, что большинство туристов и делало, а можно было часть пути пролететь на вертолете. Где-то посередине пути стоял деревянный коттедж, где можно было передохнуть, съесть бутерброд и выпить чаю с ромом. Этот популярный напиток подавался здесь, потому, что от коттеджа вверх начиналась холодная, высокогорная часть пути. Воздух здесь был уже разреженным, время от времени вдруг начинал идти дождь со снегом, и становилось холодно. Я никогда не увлекалась спортом, разве только стрельбой из мелкокалиберной винтовки, не требующей напряжения связанного с длительными переходами и подъемом в горы. Поэтому, пройдя треть пути, я начала задыхаться, уставать и проситься назад. Милины друзья все-таки сумели заманить меня на вершину горы, при каждой передышке говоря, что осталось идти совсем немного и вон за тем поворотом уже конец пути. Теперь я горжусь, что прошла около двух тысяч метров вверх по довольно крутому склону, по камням и, под конец, в тумане и по снегу. А тогда я была готова лечь и за каким-нибудь камушком тихо умереть. При этом надо учесть, что две тысячи метров – это по прямой линии, а ведь тропинка, ведущая вверх, вьется лентой по склону, обходя опасные места и крупные камни, поэтому дорога значительно удлиняется. Весь путь, туда и обратно, занимает почти весь световой день. Когда мы достигли вершины, я поняла, что мои муки того стоили. Во все стороны от нас разворачивалась панорама горных вершин, лесов и долин с прекрасными озерами и водопадами. Отсюда мы видели самое высокое место в Карпатских горах – шпиль имени Сталина, а также Чешскую долину. Под нашими ногами пробегали облака, то, закрывая чудесный вид внизу, то, открывая его.

Немного отдохнув, мы начали спускаться вниз. Я думала, что спуск пройдет гораздо быстрее и легче. Как я ошибалась! Оказывается, идти вниз усталому человеку еще трудней, чем подниматься вверх. Ноги уже почти не слушаются тебя, голова кружится от недостатка кислорода, а впереди еще много, много метров и камней под ногами, которые, как назло, внезапно появляются на пути! Но всему приходит конец. И вот, мы уже опять у подножия горы, отдыхаем и пьем чай, а дальше следуем в свой лагерь мимо чудесного Штрбского озера, голубовато-зеленого и прозрачного до такой степени, что видны камни на дне и медленно двигающие плавниками и хвостами красные форели. Озеро окружено высоким еловым лесом, а на другом берегу стоит трехэтажный отель-шале с небольшим пляжем. Вокруг очень много немецких туристов, всюду слышна немецкая речь. Немки раздеваются на пляже, купаются и загорают в красивом нижнем белье.