Текст книги "Дом, где исполняются мечты"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Многие! – ушел от конкретики Борис Анатольевич. – Меня предупреждали, что ты мечтаешь стать партнером и готова ради этого прыгнуть ко мне в постель!
– Значит, лживому анониму и всем слухам ты поверил? Сразу? Сомнительным разговорам и вот этой грязной писульке? – никак не могла вместить в разум такое Инга. – Ты не попытался поговорить со мной, узнать, чьей рукой состряпан этот пасквиль, кто и зачем обливает меня помоями, ты даже не попросил Андрея выяснить все обстоятельства!
– А что выяснять?! – резко сменив тон на устало-отстраненный, продолжал настаивать на своем Борис. – Это лишь подтвердило мои подозрения.
– Прекрасно! – отчеканила Инга. – Ну, я обязана познакомить тебя с доброжелателем, приславшим предупреждающее письмо твоей жене! Идем!
– Я с тобой никуда не пойду, Исла! – отказался Заварзин. – Пиши заявление, и покончим со всем этим дерьмом!
– Нет, – твердо заявила она. – Я не собираюсь так все заканчивать! Я знаю человека, который это затеял и воплотил в жизнь, и догадываюсь о его резонах. Ты бы не ногами на меня топал, смешивая с грязью, а на минуточку допустил мысль, что все, написанное в анонимке, лажа! Я-то уйду, а ты останешься с человеком, который умело тобой манипулирует! – И вдруг «наехала», не скрывая презрения: – Вставай! Идем! Будь мужиком! Обвинять и уничтожать подчиненную тебе женщину очень просто, попробуй хотя бы сохранить свое достоинство!
– Ты как со мной разговариваешь?! – взвился в новом праведном гневе Заварзин.
– Попридержи высказывания, Борис Анатольевич, потом стыдно будет, – предупредила она. – Идем, я знаю, чей это принтер распечатал, здесь характерные помарки. И, кстати, ты бы пригласил начальника службы безопасности, вопрос-то стоит о твоем и фирмы престиже и о финансах, если ты упустил сей момент.
Не дожидаясь Бориса, Инга развернулась и вышла из кабинета. Ее колотило всю так, что листок пасквильный, который она держала, мелко-мелко дрожал в руке, издавая характерный звук, когда она, гордо подняв голову, шагала через приемную, коридор, офис менеджеров, провожавших ее взглядом с горячим любопытством, в кабинет к Оксане Юрьевне.
– Добрый день, – поздоровалась Инга с Оксаной, смотревшей на нее настороженным, испуганным взглядом.
Но она быстро справилась с первой реакцией, удержала лицо, напустив надменности победительницы.
– Вы что-то хотели, Инга Валерьевна? – добавив немного презреньица в голосок, поинтересовалась девуля.
– Я бы хотела многое, – тяжело посмотрела на нее Инга.
Дверь у нее за спиной открылась и закрылась, пропуская Заварзина. Пришел, значит.
– Позвольте, – подойдя к девоньке, настойчиво согнала ее с креслица за столом Инга, села и, пощелкав мышкой, отправила на печать какой-то документ.
– Что здесь происходит? – предприняла попытку возмутиться Оксана, уж извините, Юрьевна, у Заварзина.
– Как насчет правосудия? – предложила вариант «происходит» Инга, подхватила лист из принтера, посмотрела и протянула оба листка Борису. – Что и требовалось доказать.
Он посмотрел тексты. Без комментариев, молча. Еще порассматривал, внимательнее, перевел взгляд на Ингу и сразу же на Оксану. В дверь постучали, и, не дождавшись приглашения, вошел Андрей Егорович, начальник службы безопасности. В маленьком кабинетике сразу сделалось тесно от его массивной фигуры.
Инга с кресла не встала, и трое, вынужденно стоявших, обратили вопрошающие взоры на нее. Правда, каждый со своим выражением на лице.
– Оксана Юрьевна, – обратилась сверхофициально Инга. – У вас два варианта. Первый: вы сейчас подробно объясняете, с какой целью устроили данную провокацию, и Борис Анатольевич сам решит, каковы станут ваши дальнейшие отношения. Вариант второй: я звоню своему хорошему знакомому, следователю прокуратуры, он приезжает и устраивает официальный допрос вам и всем сотрудникам. И выясняет, кто, когда и при каких обстоятельствах рассказывал им то, о чем вы так красочно поведали в анонимке. После чего по моему заявлению будет открыто уголовное дело о клевете, порочащей мою честь и достоинство, а также дело о материальном ущербе, нанесенном вами фирме. Под девизом борьбы со мной вы, Оксана Юрьевна, намеренно запороли два проекта. Нанесенный ущерб я просчитала и заверила в бухгалтерии. Разозлили вы меня всерьез, посему года три тюрьмы я вам гарантирую. Ну, и что мы выбираем? – закончила речь Инга, демонстративно доставая телефон из кармана пиджака.
– Ну да! Да! Это я! – став некрасивой от злости, «раскололась» Оксана. – Я хотела занять ваше место! Я знаю, что более достойна его! Я многое сделала для фирмы, и мои идеи интереснее ваших! И почему вам все?! И зарплата огромная, и поездки по поставщикам!
Инга встала, прервав пламенную, с элементами обвинения речь об индивидуальной душащей «жабе».
– То есть, как я понимаю, вы избрали вариант первый. Тогда будьте любезны, не отвлекаясь на лирику, подробно: что, кому и как вы говорили, каким образом крали чужие идеи, как уничтожали другие проекты. – Она посмотрела на Заварзина. – Прошу, она ваша.
И, отодвинув его с пути, вышла из кабинета.
Тем же манером – спина-струна, подбородок вверх, лицо Снежной Королевы – прошагала назад, в кабинет к Заварзину.
– Туда нельзя! – подскочила его секретарь.
– Сядь! – приказала, не останавливаясь, Инга.
Она взяла лист, который несколько минут назад начальник бросил ей в лицо, стоя написала заявление об увольнении, положила на стол и направилась к выходу, где ее и перехватил Заварзин, войдя в кабинет.
– Не уходи! – Борис ухватил Ингу за руку и потащил за собой. – Надо поговорить!
– Допрос Оксаны закончен?
– Нет, кается Андрею, пишет признание. – Он плюхнулся в кресло, заметил заявление и только теперь смог посмотреть на нее. – Инга, я не знаю, что сказать! Так лохануться!
– Всякое бывает, – обессиленно вздохнула она.
– А если бы ты не уперлась?! – представив возможную перспективу, негодовал он.
– Через год максимум ты бы на ней женился, такие девочки на полпути не останавливаются, – разъяснила «если бы» Инга.
– Ну, прости ты меня! – покаялся он. – Сама знаешь, у меня сейчас такая запара!
– Борис, у меня точно такая же запара! У нас с тобой она одна на двоих, если ты не помнишь! – высказалась наконец Инга. – У меня к тому же развод не самый легкий и разборки с мужем! Но если бы мне прислали нечто подобное и нашептывали всякие мерзости про тебя, я бы ничему ни на секунду не поверила! Даже сомнениями не баловалась бы! И выяснять сразу начала бы, кто и зачем гадит в доме!
– Ну, сглупил, признаю! Мой косяк! Но ты бы слышала, какой мне скандал вчера Ольга закатила!
– Ладно, – Инге стало и противно, и неинтересно, – все это уже вчерашний день, омытые камни. Подпиши заявление.
– Да ну, ты же не уйдешь? – не поверил он.
– Мы не сможем вместе работать, Борис. Ты будешь постоянно помнить, как чуть не подставился, как обложил меня, и я стану каждодневным напоминанием о том, что хочется поскорей забыть. Я с огромной радостью отдавала свои способности тебе и фирме, потому что ты был надежным тылом, классным руководителем и партнером. Я не смогу тебе больше так доверять. Прости.
– Давай напьемся, Исла! – предложил он, от безнадеги скорее.
– Это уже ничего не изменит, – вздохнула Инга, словно вагоны разгружала, так напереживалась.
– Не изменит, но скотство житейское притушит! Я вот думаю, что заявление твое хочу подписать, а не могу, на тебе ведь большая часть клиентской базы. Получается, что я тебя сегодня уже второй раз предаю.
Она отмахнулась от всего сразу: и от предательств, и от откровений его, теперь уже запоздавших.
– Значит, уйду без клиентской базы. Новую наработаю.
– Ты? – спросил он грустно. – Ты наработаешь. Факт. Куда пойдешь? Ведь тебе одна дорога: к конкурентам, ты же в строймонтаж не двинешь. Тебя уже сколько раз пытались переманить? Три? – и сам себе ответил: – Три. Перекупали, старались, а ты отмахивалась и внимания не обращала.
Она усмехнулась невесело – поздненько ты соображать начал, господин Заварзин, мог бы на пару часиков раньше об этом вспомнить. Борис заценил ее усмешку, понял. Подобрался, став вновь жестким, волевым бизнесменом.
– Я тебя отпущу, Инга. Ты права, нам трудно будет дальше работать. Передашь Коле дела-проекты, клиентов мне лично. Заплачу за три месяца и премиальные. И пристроить тебя помогу, пущу среди цветочников слушок, что боюсь, как бы не ушла, вроде намекала. Пусть они посоревнуются за тебя, зарплаты и бонусы побольше предложат. Да и ты выбирать сможешь.
Ну, понятно – горячий привет! Отступные за оказанное неудобство и ошибку, более ни на что не рассчитывай. Вот так, почти буднично, по-семейному – развод после скандала на кухне. Ну что ж, спасибо и за малое. По-хорошему, он не должен бы так ее отпускать – она слишком досконально была в курсе всех дел, секретов и особенностей конторы, чтобы переходить к конкурентам. Но Борис демонстрировал сейчас этим своим «помогу» уверенность в том, что она его не продаст.
Кстати, считай, подарок большой, что можно так спокойно, достойно уйти.
Знаете ли, законы бизнеса ведь еще никто не отменял. И дикий рынок тоже.
– Спасибо, – поблагодарила она, – пойду дела передавать.
Борис лишь махнул рукой, перебирая бумаги на столе, и, только когда она взялась за ручку двери, сказал по-человечески искренне:
– Жаль. Ужасно жаль, Инга!
– Да, – согласилась она, – ужасно.
– Вы сильно переживали? – спросил Стрельцов.
– Знаете, нет, – вспоминала она. – Конечно, первые дни, пока сдавала дела, во мне все кипело от обиды. Но я перешла в ту фирму, которая мне нравилась своими идеями, направлением, и работаю с удовольствием в ней уже пять лет. У нас гораздо больший спектр интересов и производство свое, цветы от луговых до экзотических выращиваем, да и в должности, и в деньгах я выиграла. И надо признаться, мне здесь лучше, чем на предыдущей работе, больше возможностей для роста и творчества. Да и урок я получила на всю жизнь: дистанцироваться как от начальства, так и от подчиненных, никаких дружб задушевных, это только мешает и усложняет работу.
– А что с бывшей фирмой? – все спрашивал с интересом Стрельцов.
– Работает. Но без особого роста, почти на тех же позициях, что и пять лет назад. То есть, как ни странно, можно считать, что мне очень повезло, моя-то фирма за эти годы поднялась и развилась значимо и уверенно, вошла в тройку крупнейших.
– А барышня та, Оксана?
– Не знаю. В цветочном деле ее нет, по крайней мере, в тех фирмах, которые мне известны. Но такие девочки, как вы понимаете, никогда не пропадут и жизнь свою устроят по лучшему раскладу. Не удивлюсь, если она в Рублевском гетто королевствует.
– Да уж, такой ярко выраженный типаж, – поддержал Игнат и вдруг опомнился: – Инга, вы ж, наверное, спать хотите, время-то уж позднее?
– Да нет, – прислушавшись к своим ощущениям, поняла она. – Я сова по натуре. Люблю ночами работать, читать. Вот с ранним подъемом у меня полная беда, можно сказать, ежеутренняя пытка. Это вам, Игнат, спать необходимо, вы же намучились как, да и напереживались.
Обменялись они этикетными поклонами в вербальном исполнении, выказывая обоюдную учтивую заботу.
– Вот я как раз спать точно не хочу, – заверил Стрельцов. – У меня перепутались все часовые пояса, да и днем я выспался за всю командировку сразу.
– В таком случае, – предупреждающе посмотрела на него Инга, – ваша очередь рассказывать о своей работе. Дмитрий Николаевич говорил, что вы в Институте мостостроения работаете.
– Точно. В Институте мосто– и дорожно-транспортного строения.
– Так вы строитель или архитектор? – с неподдельным интересом принялась выяснять Инга и вдруг спохватилась: – Игнат, вы есть хотите?
– А давайте! – подумав, согласился Стрельцов. – Только, чур, ничего не разогревать и не готовить. Я там какой-то закусон купил и бутылочку вина, давайте под разговор-то?
– А и давайте! – поддержала с воодушевлением Инга, вставая с дивана.
Игнат тоже поднялся и прошел вместе с ней в кухонную зону, участвовать:
– Я помогу накрыть.
– Вы помогайте и рассказывайте, – порулила процессом Инга. – Так архитектор или строитель?
– Ни то и ни другое. Я начальник объединенных отделов научно-технической экспертизы.
Инга сунула ему в руки бутылку и штопор.
– Экспертизы чего?
– Материалов, конструкций, сооружений, изделий, проектов, почв-грунтов, ритма жизни водоемов, геологических особенностей районов, научных экспериментов, анализа флоры-фауны в местах строительства и многого, многого другого.
– Ничего себе! – восхитилась она.
Стрельцов отнес бутылку и бокалы, что она ему дала, на стол, вернулся, получил в руки блюда с разложенными на них деликатесами разнообразными, отнес-поставил. Инга протянула ему тарелки, ножи-вилки, плетенку с хлебом и сама, прихватив еще пару тарелочек со снедью, следом за ним направилась к столу.
Все. Сели. Стрельцов налил вино в бокалы и предложил:
– Может, раз у нас такие разговоры ночные, перейдем на «ты»? Тем более что мы, как утверждает Анфиса Потаповна, родственники.
– Легко! – поддержала Инга.
Они чокнулись, закрепив договоренное, обойдясь без пошлого брудершафта, отпили по глотку и, обнаружив, что оба прилично проголодались, принялись активно наполнять свои тарелки. А Инга подгоняла вопросами, без запинки душевной, влегкую, перейдя на единственное число в обращении:
– И как ты себе такую профессию выбрал?
– Так же, как ты, еще в детстве.
Все игрушки, попадавшие маленькому Игнату в руки, проходили тут же испытания на излом. Нет, не в тот же момент, сначала мальчонка машинку покатает, сосредоточившись на процессе, колесики покрутит, а уж после приступит к детальному раскурочиванию агрегата с тщанием, от усердия сдвинув бровки.
Мама роптала:
– Варвар какой-то! Может, ему только мячики и кубики покупать, их не сломаешь, не разберешь, разве что понадкусываешь от досады?
Но папа присматривался внимательнее к действиям сына. А однажды обратил внимание на замечание ребенка в магазине игрушек:
– Нет, папа, эту машинку не надо. Я у такой же посмотрел уже, что внутри, и понял, из чего она состоит.
Отец сообразил, что не в разрушительности хронической отпрыска дело, а в познавательном энтузиазме исследователя. И Дмитрий Николаевич принялся развивать это природное любопытство ребенка. На прогулках они ломали веточки, поднятые с земли, шишки, мяли листики, и папа пояснял, почему разные предметы по-разному ломаются.
Дома большую часть игрушек составляли всяческие моторчики, уже разобранные и еще не освоенные, кусочки каких-то материалов от пластилина, гипса, деревянных палочек до кусочков бечевок и тканей. В возрасте шести лет, когда Игнат уже бегло читал, особо не парясь изучением азбуки, появились детские книжки основной тематической направленности: что из чего состоит и делается. Игнат мог часами ковыряться с какой-нибудь деталькой или завороженно разглядывать картинки в этих книжках.
Ну, как говорится, природа сама подскажет или промолчит. В случае Игната Стрельцова подсказала, проорав настойчиво.
В школе, в первом классе, ему было ужасно неинтересно. Читать он умел бегло, без запинок, умножать, считать влегкую. И начинал ребенок скучать и, непосредственный в своем волеизъявлении, мог запросто встать, бродить по классу или вообще выйти во время урока, откровенно не понимая, почему его учительница ругает и требует сидеть на месте, он ведь все задания уже сделал!
Педагоги, посовещавшись с родителями перевели его из первого сразу в третий класс. Вот здесь ему поинтересней стало, да и задания побольше, посложней, нужда бродить по классу отпала сама собой. А уж когда пошли физика, химия, геометрия и алгебра, Игнат совсем как рыбка в родном пруду оказался.
Но ему и этого было маловато – вопросов к науке и мироустройству много в головушке умненькой, а ответов недостаточно. И стал ребенок учиться на специальных курсах по углубленному изучению физики-химии при институте. И там же, в институте, увлекся легкой атлетикой, понаблюдав один раз, как занимаются ею студенты на стадионе.
Понятное дело, в институт он поступил, в пятнадцатилетнем возрасте, как дорогу на светофоре перешел. Правда, возникла одна закавыка: гуманитарные науки Игнат своим интересом обошел. Но при поступлении это не сыграло трагической роли – сочинение на экзамене написал, имея врожденный слух к языку.
Благодаря крупному в том возрасте телосложению из толпы студенческой Игнат не выделялся, а живой познавательный характер позволял участвовать активной единицей во всех студенческих отрывах-тусовках, правда, тогда они по-другому назывались и не имели такого масштаба и возможностей для разгуляева, как нынешние времена.
Но общаги с пьянками-гитарами-девочками, утренней головной болью, и походы с палатками-байдарками-кострами, и легкоатлетические соревнования, и стройотряды, и секс шалопутный – все по полной, положенной программе прошел Игнат Стрельцов.
Разница между ним и однокурсниками обнаружилась лишь по окончании замечательного института, именуемого тогда ЛИСИ – Ленинградский инженерно-строительный институт. Стрельцов в свои двадцать лет – в аспирантуру, а остальные – по распределению страны на работу.
За два года аспирантуры Игнат защитил кандидатскую, попреподавав параллельно немного, но тут ему стало скучно заниматься чистой наукой. И наш непосредственный хлопец принялся предлагать себя, такого гоголя бесценного, в серьезные организации…
Это потом, спустя годы, он поражался тогдашнему себе и своей наивной уверенности, что его знания-умения нужны всем, как неожиданное богатство, свалившееся с небес чудом на голову.
То, что на дворе девяносто третий год и в стране происходит заваруха, которая очень напоминает жертву Альцгеймера в борделе, которая удивляется, что ее постоянно все имеют и не хотят за это платить, он как-то не учел.
И, тем не менее… тем не менее, его взяли, и по родной, любимой специальности, обойдясь, правда, без аплодисментов восторженных, в отдел научной экспертизы в ленинградский филиал Государственного проектно-строительного и конструкторского института строительства мостов.
В яблочко! И наукой можно заниматься, и настоящим, прикладным, реальным делом, радовался перспективам Игнат.
Ага! Жизнь поржала над оптимизмом Стрельцова, покрутив выразительно пальцем у виска, и принялась обтачивать его, как карандаш точилкой, поучая реалиям.
Игнат, когда вспоминал себя того, двадцатитрехлетнего, поражался до глубины души своей имбецильной наивности и радости житейской. Какая наука? Какое строительство? Вот кто-нибудь из вас слышал о том, что у нас в девяносто третьем мосты-дороги строили? Нет, их, конечно, иногда строили, но кто, как и за какие деньги, сейчас даже школьникам понятно.
А так, чтобы всерьез, капитально и по науке, – фантастическая беллетристика!
Но, черт его знает, то ли Стрельцов такой фартовый был, то ли не затачивался категорически под негатив и проецирование на себя возможных худших сценариев жизни, но применение его знаниям-умениям и исследовательскому энтузиазму нашлось.
Правда, как выяснилось, несколько экстремальное, даже скорее не несколько, а критически экстремальное, с перебором.
Руководство института в те времена крутилось как могло, чтобы сохранить и коллектив, и работу, и уникальные научные наработки. Вот и брались за любые проекты по профилю. Одним из таких проектов стал договор с международной организацией о проведении глубокого анализа состояния мостов-дорог в отсталых странах. Назначили Стрельцова руководителем и принялись посылать в такие места…
Мама дорогая!
И где он только не бывал, и чего только не насмотрелся, и каких только страхов не пережил, хоть пособие по выживанию пиши!
В Африке пришлось ноги уносить всей группой от повстанцев, да еще героически спасать аппаратуру дорогостоящую. Отсиживались в какой-то заброшенной халупе трое суток, пока их не выручили правительственные войска. В Анголе чуть в реке не утонул вместе с оборудованием, еле выгреб, и два дня чапал к переправе по склизкой, разъезжающейся под ногами, размытой дождями грязи.
В Афганистане на их экспедицию натолкнулись наркоторговцы и держали под прицелами автоматов несколько часов, пока не врубились, что они собираются дорогу ремонтировать, – обрадовались! Хорошо, мол, дорога нужна, да еще как! По плечам дружески хлопали, угощали чем-то подозрительным, улыбались в бороды, словно и не пытались несколько минут назад пострелять мимоходом.
Да каких только засад, попадалова и фигни не случалось за эти годы!
Но деньги для института родного, Отечества и себя самого зарабатывать надо было и опыта уникального, богатого и разнообразного набираться.
Постепенно командировки стали менее экстремальными. Спокойнее, продуктивнее и цивилизованней, с явным географическим смещением в сторону Европы. В двухтысячном году Стрельцов получил должность начальника отдела научно-технической экспертизы металлов и сплавов. Между делом и поездками по настоятельному требованию начальства защитил докторскую, основанную на своих наработках в разных странах. Материала у него накопилось выше головы, только компонуй и систематизируй.
Но наука в чистом, так сказать, виде, ради науки, Стрельцова теперь не увлекала, он больше прикладником хотел быть, для которого важнее конкретика в контексте проектных изысканий.
В две тысячи четвертом году их институт отпочковался от Главмостостроя и стал отдельной единицей, стремительно развивающейся и завоевавшей определенный вес в мировом масштабе. А в две тысячи пятом Стрельцова назначили начальником всех объединенных отделов научных экспертиз. Так и работает по сей день, по пути карьерном успев жениться-влюбиться, родить дочь и развестись.
– Есть куда еще расти? – начала расспрашивать заслушавшаяся его рассказом Инга.
– А то! Наука сейчас так стремительно развивается, только поспевай изучать-внедрять, совершенствоваться. Я больше года проработал в Европе: Германия, Франция, Голландия, что-то вроде обмена опытом различных школ и направлений. А сейчас у нас потрясающий проект во Владике.
– Наверняка это ужасно интересно! – посверкивая глазами, рассуждала Инга.
– Интересно, – подтвердил он и усмехнулся, – и очень далеко от цветоводства.
– А в жизни все далеко от цветов! Ну и что! – живенько принялась дискутировать Инга. – Вот моя задача и состоит в том, чтобы как-то соединить цветы и нерифмованную жизнь.
– Инга, ты извини, – осторожно задал Игнат всплывший в сознании по аналогии с прозой жизни вопрос, – а чем болеет Анфиса Потаповна? Почему она в инвалидном кресле?
– Да ничем наша Фенечка не болеет! – рассмеялась Инга. – Прекрасно себе ходит, и зарядку по утрам делает, и променад у нас по два часа в день с весны до первых снегов.
– Почему она тогда в кресле передвигается? – недоумевал Стрельцов.
– Ну, это как раз из разряда тех погремушек в избушке. Весьма характерно для нашего семейства.
– Придется тебе рассказать, – усмехнулся Игнат, предвкушая нечто неординарное.
– Как водится, все началось с мамы. Мама – это отдельная тема, в тонах психологического этюда. Она, конечно, замечательная, и мы все друг друга любим, но жить с ней – еще тот экстрим!
После смерти супруга, случившейся шесть лет назад, погоревав тяжело, повдовев год, Ангелина Павловна вдруг обнаружила, что осталась без любящего мужчины, который безоговорочно принимал ее такой, какая она есть. Осознание этого обстоятельства и чувство дискомфорта от одиночества послужили бикфордовым шнуром к тротилу для эгоцентризма Ангелины Павловны. И она посчитала себя вполне конкурентно достойным призом на рынке невест.
Первые поиски настоящего мужчины завершились парочкой романов, стремительных по накалу страстей, как в начальном, так и без перехода наступавшем конечном этапе.
Третьим на горизонте возник Степан Иванович со странной фамилией Гардо. Язвительная Фенечка не преминула тут же подтрунить над дочерью, намекнувшей на серьезность отношений с данным кавалером:
– Гардо-Исла звучит как-то с подтекстиком, ты не находишь?
Ангелина Павловна реагировала на высказывания и подколки Фенечки привычно однотипно – как движок на искру, – заводясь моментально!
– Мама! Прекрати свои шутки неуместные! Степан Иванович серьезный солидный человек, богатый и с репутацией! Не дай бог, он услышит твое ерничанье над его фамилией!
– А я по поводу твоей будущей фамилии прохаживаюсь, – ответствовала маркиза, посмеиваясь, – к его фамилии у меня претензий нет. Степан Гардо звучит весьма миленько, почти как Аполлон Васечкин.
Фенечка отрывалась любимым занятием подкалывать и доставать дочь, и делала это с большим удовлетворением, для чего у нее имелись свои весомые причины.
Степан Иванович пришел с визитом в их дом где-то через месяц после начала романа с Ангелиной Павловной. При параде, цветах, шампанском и с многочисленными сладостями, демонстрируя семье все лучшее в себе – манеры, намерения и денежно-должностную составляющую.
Инге с бабушкой он понравился! Ну, с поправкой на легкую иронию, – невысокий, чуть выше Ангелины, полненький, при животике, пухлых ручках, героической лысинке с респектабельной складкой на затылке, в убойно дорогом костюме.
Начальствовал где-то, на так и оставшейся туманно-непонятной кресельной должности. При деньгах! При деньгах, связях, легкой форме вальяжной надменности и самолюбования, лет немного за шестьдесят.
А в общем, неглупый мужик, с неплохим чувством юмора, обходительный и, что самое главное в том раскладе, – влюбленный в маму последней осенней любовью.
Ангелина Павловна блистала в роли обожаемой женщины, наслаждаясь ею и «аплодисментами» со стороны мужчины. Переехала к нему в палаты подмосковного особняка, с упоением пользовалась благами обеспеченной жизни и даже принялась почитывать нравоучения Инге по поводу того, как правильно надо жить. Та отмалчивалась, посмеивалась про себя, Фенечка хохотала открыто на любую обучающую эскападу дочери и с удвоенной язвительностью шутила в ответ.
«Молодые» прожили совместными усилиями год, и что-то там у них не заладилось, закончившись маминым появлением на пороге с огромными чемоданами, которые, потея и отдуваясь, перетащил личный водитель Степана Ивановича.
– Непереносимая несовместимость характеров? – приподняв одну дворянскую бровку, «поздоровалась» с дочерью маркиза.
– Вот именно! – скидывая с плеч манто, трагической актрисой водворилась в доме Ангелина Павловна.
– Ма, а что случилось-то? – попыталась внести разумность в этот балаган Инга.
– Он оказался весьма прижимист и требователен! – в роли, в роли, почти прекрасна, восседая за столом, поясняла «трагические» обстоятельства неудавшейся совместной жизни мама. – Жадноват. Да.
– Ты вроде бы при шубах, бриллиантах и именных марках, – напомнила Фенечка.
– Это все такая ерунда, мишура! – сыграла высокую духовность мимикой мама. – Мне хочется большего: простора, самовыражения!
– Спаси господь! – демонстративно перекрестилась Фенечка. – Куда же больше? Ты, Геля, суть сплошное самовыражение, исключительно публичное! Еще немного самовыражения, и получится бюстик.
– Мама, перестань! – привычно потребовала Ангелина Павловна. – Степан отказался заплатить продюсеру за мою главную роль в сериале! А это моя роль! Я знаю, как ее играть! Она словно для меня написана! И вообще, представляете, он считает, что мне надо уходить со сцены и посвятить себя дому, семье!
Бабушка с внучкой переглянулись многозначительно – представля-я-я-ют, отчетливо! Вот этого Степану Ивановичу делать никак нельзя было! Замахнуться на святое! Лажанулся мужик, прямо скажем. Накосячил.
Степан Иванович предпринял несколько попыток вернуть любимую извинительными подарками, уверениями в любви и покаянным «прости!». Маман не снизошла, высказав в присутствии семьи бывшему кавалеру претензию, раскрывающую всю его жадную натуру.
Степан Иванович обиделся и отступил.
Но ему требовалась реабилитация в глазах близких Ангелины и себя самого в первую очередь, добиться этого он решил красивым прощальным «подарочным» жестом.
Где-то через недельку, в воскресенье, когда все домочадцы находились в сборе, им привезли с особой торжественностью навороченное инвалидное кресло с мотором и кучей сопутствующих прибамбасов. Следом за работниками, доставившими и начавшими распаковывать чудо-технику, вальяжно, старательно выверенно по времени, появился Степан Иванович и официально-уважительно сделал заяву:
– Анфиса Потаповна, я заметил, что у вас болят ноги, надеюсь, мой подарок облегчит вам жизнь.
В русле проникновенной речи он, как на сцене благотворительного аукциона, протянул бабушке инструкцию по эксплуатации и документы на агрегат, но на этом аттракцион небывалой щедрости не закончился.
– А это добавит радости в вашу жизнь!
И достал из переносного собачьего ящика совсем маленькую свинку и передал ее в руки прибалдевшей от происходящего Фенечке.
– Это мини-пиги. Миниатюрные свинки. Я выяснял, утверждают, что они невероятно смышленые и даже умеют подражать нашей речи.
– Благодарю, конечно, – опомнилась дворянским воспитанием маркиза. – Но не слишком ли это дорого? И неожиданно как-то.
– Я человек щедрый, – взял многозначительную паузу и выразительно посмотрел на покинувшую его возлюбленную Степан Иванович, – и могу себе позволить сделать подарок человеку, которого глубоко уважаю.
Засим и отбыл, довольный произведенным эффектом.
– Ну, нам всем кранты! – поделился весело умозаключениями Федька. – Живыми от маркизы теперь никто не уйдет! Особенно Ангелина!
Совершенно обескураженная происходящим, Инга, глядя на агрегат, цитаткой определила этот фарс:
– «Святая воля провиденья, актриса сделалась больна!»
– Хорошо! – утвердила Фенечка, усаживаясь в кресло.
Все дело в том, что бабушка хоть и пребывала в полной иронично-скептической разумности активной, но тело не поспевало за живостью ее ума. Ноги побаливали, и передвигалась она медленно. И самым большим поводом для недовольства жизнью и расстройства у Фенечки являлось то обстоятельство, что, пока она пришкандыбает на звуки разговоров, разборок и происходящего в доме, разгар событий и важных заявлений-выяснений, как правило, уже идет к концу. Поэтому приходилось получать сведения путем расспросов очевидцев. Что Фенечку никак не устраивало и крайне печалило.
Федька прав! Теперь им всем кранты! Ничего не утаишь, да еще огребешь подколок и комментариев язвительных, особенно мама!
То есть дым коромыслом от баталий словесных был обеспечен им прочно и стопудово. Но все оказалось еще более засадно, чем можно было предполагать!
Первые дни они пугались и подпрыгивали от неожиданности, когда, сопровождаемая тихим жужжанием, Фенечка появлялась рядом. Через недельку-другую попривыкли и даже начали находить в этом достойный повод для смеха. Но еще и свинья! Вернее, кабанчик. Мальчик.
