Текст книги "Красота по-русски (Я подарю тебе любовь)"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Видимо, за все. И чего тебя туда понесло?
– Как чего? – неподдельно поразилась она его вопросу. – Это же «Россиниада»! Твоя кровать!
– Я в курсе, что это моя кровать, и что? – не понял Денис такого энтузиазма.
– Да ты что! – возмутилась Ленка. – Ты заснул, а я только тогда сообразила, на чем мы лежим! Я знаешь сколько гонялась за этой кроватью, чтобы посмотреть?! Посвящение великому Росси, в его ампирном стиле, с полосками черного дерева, бронзовые маски, розетки и рельефы его самых известных зданий в Петербурге! Да я на выставке вокруг нее скакала, только не плакала!
– Постой-постой, – притормозил ее восторженное выступление Арбенин, – а ты часом не та самая журналистка, которую выгнали с выставки за то, что она залезла под экспонат?
– Не выгнали, – напустив надменности, уточнила Лена, – а интеллигентно вывели и отобрали пропуск.
Денис откинулся на подушку и расхохотался. Он так смеялся, что слезы брызнули. Он никогда так не смеялся – вот вам крест!
Никогда!
– Да я всего-то на коленки встала и заглянула под нее! – оправдывалась девушка, пытаясь перекричать его хохот.
– Ленка! – не мог остановиться Денис.
Притянул ее к себе, прижал и смеялся.
– Я всего лишь хотела посмотреть задник, – глухо, в его шею, объясняла она и, что-то вспомнив, быстренько выбралась из его объятий. – Слушай! А почему ты иногда делаешь на изнанке, по углам, резьбу? Так никто не делал, кроме одного мастера – крепостного Мещерского.
– Прочитал как-то в старом учебнике по мастерству, еще дореволюционном, что некоторые краснодеревщики оставляли не только свой знак, личное клеймо, но и вырезали небольшие обереги – животных, растения, которые охраняют изделие. Мне понравилось, иногда так делаю.
– А «Россиниада» – это же ансамбль спальный, еще столики прикроватные, трюмо, два стула. Где они?
– Я ж на заказ ее делал, – объяснял Денис, – у заказчика какие-то заморочки с деньгами случились. Он выкупил только малые формы, а за кровать расплатиться не смог. Правда, деньги, потраченные на материалы, требовать обратно не стал. Вот я ее и оставил себе.
Где-то в отдалении, наверное, в большой гостиной, начали бить напольные часы. Ленка сделала страшные глаза, соскочила с кровати и заметалась бестолково по комнате.
– Лен, ты чего? – приподнялся на локте Денис.
– Сколько времени? – запричитала она.
– А, черт! – сообразил Арбенин и одним движением выскочил из кровати.
Совершенно позабыв про ногу и необходимость ее прикрывать.
Денис натянул джинсы и босиком пошлепал из комнаты.
– Половина девятого! – прокричал откуда-то он.
– Блин! – ругнулась Ленка, торопливо одеваясь.
Прощаться он тоже не умел.
Теоретически догадывался, что положено поцеловать, сказать какие-нибудь нежные и приятные слова, хоть как-то выразить благодарность великую за то тепло, приятие, понимание, которое она ему подарила. За все великую благодарность, но…
Не знал и не умел.
И маялся, чувствуя себя неуклюже большим, неуютным и неправильным совсем.
И ничего! Как дундук какой – ну, не умеет, не знает!..
Денис распахнул ворота, Ленка выехала, остановила машину в паре метров… И спасла его от всех «драконов» незнаний и неумений – выскочила, подлетела, обняв с разбегу. Денис подхватил девушку, оторвав от земли. Ленка поцеловала его коротко в губы, присмотрелась и еще раз поцеловала.
– Пока!
– Пока, – глухо отозвался Денис. – В субботу с Василием Федоровичем сможешь приехать?
Вот и все, что смог сказать! Хотел многое: и расцеловать по-настоящему, и поблагодарить, и удержать, если получится…
– Смогу! – сверкнула глазами Ленка. – Все! Пока!
Еще разок чмокнула и бегом вернулась в машину, быстренько уселась, взялась за ручку дверцы, выглянула, обернувшись к нему, и прокричала:
– А насчет татуировочки подумай!
Денис усмехнулся. Легко и свободно, первый раз не ощутив неловкости от обсуждения запретной темы его увечья.
Лена захлопнула дверцу, махнула напоследок из открытого окна рукой и уехала.
Он долго стоял, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел вслед, даже когда машина завернула за угол и скрылась из виду.
Он все стоял, смотрел в темноту.
Выехав с проселочной дороги на шоссе, Лена свернула на обочину, остановила машину и выключила двигатель. Со всей силы сжала пальцы на руле и откинула голову.
«Растреклятая жизнь! – от переполняющих эмоций у нее дрожало все внутри противной мелкой дрожью – растреклятая, гребаная жизнь! Что же ты вытворяешь с самыми лучшими, с самыми замечательными людьми?!»
У Ленки клокотало в горле, щипали глаза рвущимися слезами. Девушка резко отстегнула ремень, выскочила из машины на воздух, захлопнула с силой дверцу и привалилась к ней спиной, запрокинув голову к небу.
И все моргала, моргала, чтобы не пустить жалящие слезы обиды. И не справилась – злясь на весь мир, на себя, вытирала вырвавшиеся, не послушавшие приказа слезы.
За бодреньким тоном, смешочками, дурашливостью Ленка отчаянно старалась скрыть боль, рвавшую на куски ее нутро.
Господи, как хорошо она это знала! Когда за внешней суровостью, отстраненностью и враждебностью скрывается непереносимая боль и одиночество отвергнутых!
Отвергнутых всеми – родными, социумом, государством, людьми, которые вступают с тобой в близкие отношения и откидывают презрительно! Это занозой, болью несправедливости сидело в ней и не отпускало!
И не отпустит! Никогда.
В тот момент, когда Денис закричал на нее, как стегнул: «Не смотри!» – он напомнил ей Ваську. Но Арбенин – здоровый, сильный взрослый мужик, а не маленький мальчик, и Лена не знала, как помочь, как залечить его раны, как исправить то, что сделала с ним жестокая тупость ограниченных людей!
Ей было больно, но Денис отверг бы ее боль, приняв за глупую жалость, и Лена это понимала. Даже не понимала, скорее чувствовала душой, в то мгновение настроенной на него, на его боль и одиночество, сцепленные зубы, чтобы не разнюниться, помолилась о помощи.
И получила ее. Как Бог по ниточке вел, вкладывая в Ленкину речь именно те, правильные слова, действия, эмоции, которые так необходимы были им двоим, – и потеплело!
И Денис оттаял и поверил! Может, совсем чуть-чуть, но оттаял!
Удушила бы собственными руками, попадись ей одна из тех дур, что посмела вылить на Арбенина свои эгоистичные помои!
Убила бы! Прости, Господи, заранее!
Что с ним случилось? Что за раны такие, где и как он их получил?
Сегодня спрашивать нельзя было.
Никак нельзя – это уж чересчур, болевой шок и для Ленки, и для Дениса. Она не такая сильная, она бы не вытянула его оттуда. И себя бы не вытянула. Сегодня…
Но ведь будет еще и завтра, и послезавтра…
Лена вздохнула глубоко и вернулась в машину. Волна негодования ушла, опустошив ее, как рыбу выпотрошили. Но сейчас слезы высохли, сгорев в жаре возмущения.
Она не знала, как у них с Денисом сложится дальше и сложится ли вообще. Дело, за которое они взялись, интересное, увлекательное и на какое-то время сведет вместе, это понятно, и что не только за компьютером, тоже понятно.
А дальше?
Лена сказала: «Если ты собираешься со мной спать», – он не ответил. Провожая ее, Денис не спросил: «Когда встретимся?», не произнес даже банальное: «Все было потрясающе» или, на худой конец, «Я позвоню». Спросил про субботу. И все!
Какое уж тут дальше! Вот что значит не слушать своих собственных, далеко не глупых зароков не вступать с ним в близкие отношения! Он совсем другой, ни один мужик рядом не стоял с Денисом Арбениным! Сильный, целостный, настоящий. В него влюбиться – что дышать, а потом вот переживай и мучайся! Что не сказал, что подумал?!
И тут Лена улыбнулась и напомнила себе вслух:
– Ах да! Он же не умеет словами! – И добавила: – А вот делами у него получается офигенно!
Завела мотор и поехала к другому «мужчине», ожидавшему ее дома.
Денис закрыл ворота, запер замки на входной двери и передернул плечами – замерз все-таки в одной-то футболке и джинсах. Март, днем теплеет, иногда балует припекающим солнышком, а ночами еще подмораживает.
Он прошел в кухню, включил чайник, побродил бесцельно, ожидая, пока тот закипит, затем заварил себе большую кружку чаю.
Что-то ворошилось внутри, беспокоя, стучась в разум.
Денис подошел к окну, прихлебывал обжигающий чаек, засунув свободную руку в карман, и вглядывался в темень за окном, словно ответы в ней искал.
Он не хотел отпускать Лену! По-мальчишески тайно и жарко мечтал провести с ней всю ночь. Спать, обнявшись, просыпаться, целоваться с «перспективой», разгораться вдвоем, заниматься сводящей с ума любовью и снова засыпать, отдав ей все силы.
Она уехала, и на душе у Дениса стало пусто.
Еще пять дней назад он не знал о существовании Елены Алексеевны Невельской. Вернее, она для него была абстрактной журналисткой, а сегодня вдруг стала реальной женщиной. Пока он не знал ее, все в его жизни казалось наполненным и достаточным – она уехала сегодня, и Денис почувствовал пустоту.
Захотелось курить.
Денис давно, много лет назад, бросил, и с тех пор ни разу не тянуло, не думалось о сигарете даже в самые трудные моменты жизни, а сейчас он даже вкус дыма ощутил.
Сигареты в доме имелись. На втором этаже, в баре для гостей, Арбенин держал несколько пачек разных сортов. Поставив кружку на подоконник, мужчина поднялся на второй этаж.
Взяв сигареты, Денис порылся в шкафу, достал длинную дубленку, морозит все-таки, и курить на балконе будет холодно. Потом подумал, что не обойдется одной сигаретой, и достал унты.
Унты в профилактически-лечебных целях он приобрел давно, несколько пар. Если ступня и голень замерзали на холоде, то тут же появлялась тягучая выматывающая боль по всей ноге, аж до ягодицы. И ныла, болела несколько дней, не давая продыху, да так, что и сидеть становилось невмоготу, и ногу никуда не пристроить, как ни поворачивай.
Унты спасали на работе. В цехах тепло, но двери хлопают непрерывно, и тянет по полу сквозняком ледяным, да и по участку ходить в холода удобно.
Денис обулся в унты и прикинул, если уж так утеплился и полезет на третий этаж не на пять минут, надо бы прихватить чего-нибудь горячего, и вернулся в кухню.
Он хорошо устроился – термос крепкого черного чая и плед прихватил на всякий случай. Никакой, понятное дело, панорамы и близко не видно, просто темень, простирающаяся до подсвеченного очень далеко на горизонте московской трассой более светлого края неба.
Тишина. Даже птицы не поют – холодно. Шумит еле слышно где-то поезд.
Тишина.
Денис прикурил и закашлялся – совсем отвык. Затем сделал пару глотков чаю, вдохнул поднимающегося на морозце ароматного пара, затянулся второй раз, уже получая удовольствие. Он посмотрел на огонек сигареты, зажатой между пальцев, спрятанных в перчатку. Перчатки он тоже предусмотрительно надел, и шапочку вязаную.
Нельзя мерзнуть.
Сигарета белела на черном фоне невидимых пальцев, подмигивая огоньком.
Денис начал курить в училище…
Он покачал головой – не надо о былом! Еще раз отпил чаю, затянулся.
Тряси тут головой не тряси, отгоняй прошлое не отгоняй, а точно знал, что и заснуть не сможет, и остановить не сможет давно задвинутое в глубины памяти, намеренно не вспоминаемое, загнанное жестким приказом в другую жизнь, которая осталась в прошлом и умерла там.
Получается, не умерла. И не отболела. Совсем, оказывается, не отболела.
Это из-за Лены. Она перевернула сегодня весь ход его жизни, к которому Денис привык за долгие годы, как грядку давно заброшенную перелопатила, готовя под новую рассаду. Ничего не навязывая, она запустила в его нутро свою маленькую сильную ручку и открыла проржавевший люк, из которого хлынуло все вперемешку – и грязное, зловонное, застоявшееся, и хорошее-доброе, и то, что Арбенин и от себя-то самого прятал, и то, чего не боялся.
Мужчина затянулся, огонек пыхнул, подмигнув.
Денис начал курить уже в училище.
В школе не курил и не пил, даже не пробовал. Ему незачем было самоутверждаться среди сверстников подобным образом, завоевывая авторитет, а «слабо» так и вообще не про него, в ту пору Денису Арбенину все было «не слабо». И испытывать его на этот предмет добровольцев не находилось.
В школьные годы спортсмен, разрядник, крупнее и выше всех ровесников, невозмутимый и спокойный до «отморожения», как говаривала их классная, Денис не нуждался ни в каких дополнительных самостях и утверждении себя. За обманчивой неторопливостью скрывались невероятной быстроты реакция и умение в секунды ориентироваться в ситуации. Что, в сумме, и помогло с выбором профессии, о котором он степенно и уверенно сообщил родителям. В Рязанское военное училище ВДВ Арбенина приняли с распростертыми объятиями, только не целуя. Вот там он и закурил, и пить научился с друзьями-курсантами, что не мешало ему показывать наилучшие результаты в роте.
Да и друзей истинных, на всю жизнь, приобрести именно там довелось – Вадима, Сашку и Ваньку.
Э-эх! Развеселое было времечко, невзирая на непомерные нагрузки.
Правда, с девушками у него трудно складывалось.
А казалось бы! Москвич коренной, симпатяга здоровый, добрый, надежный, как Кремль, лучший курсант училища, выставочный экземпляр генофонда страны, мечта любой барышни, а уж барышни провинциальной – и говорить нечего!
Да только как до знакомства доходило – ни тебе слова, полуслова, мычал что-то невразумительное, смущался и злился на себя. У мужиков уж по две-три подруги сменилось, секс практически регулярный, а он все «бе-ме», руки за спину.
Но на этот случай и имелись лучшие друзья, которые помогли расстаться с «девственностью» во всех отношениях, подсунув разбитную деваху, с которой Денис и прокувыркался три увольнительных дня вместо того, чтобы ехать домой к родителям. Оно вроде бы и замечательно, и познавательно, и «поздравляем со вступлением», да только барышня многоопытная, когда он уходил, посмеиваясь сказала:
– Теля ты, Денис, теля! Ни черта не умеешь, за что девушку надо хватать, не знаешь, как приласкать и завести тоже. Хорошо хоть у тебя «агрегат» всем мужикам на зависть и всегда «честь отдает», с этим тебе повезло. Ладно, научу всему, так и быть.
Учиться у нее Денис не стал и больше не встречался с гейшей образованной. Месяца через три познакомился с Галей.
Долго ухаживал, руководствуясь наставлениями друзей опытных, и остался у девушки в первый раз, когда Галины родители уехали куда-то на несколько дней.
Старался, а как же! Но вот засада, все у него в голове про «теля» крутилось. Галя посмеялась необидно и за год их отношений сама всему обучила, вызывая легкую настороженность своими умениями.
Надо было жениться.
Это как устав – священно! Во-первых, все курсанты перед выпуском торопятся жениться, мало кому улыбается в дальнем гарнизоне без женщины сидеть. А во‑вторых, у них с Галей все к этому и шло прямым паровозом.
Но перед самой свадьбой и выпуском из училища Галя вдруг призналась Денису, что встретила другого, иностранца какого-то. Где встретила, черт знает, в Рязани в то время этого добра вроде как не водилось, но нашла где-то.
Повинилась, поплакала, просила простить и сгинула из его жизни. Денис простил, чего уж, да и понимал со всей ясностью, что любить-то не любил. Неприятно, но боли сердечной и обиды не переживал. К тому же закончили они училище – и тут в стране такое началось!
Абхазия – он отметился, горячие точки – побывал, а потом уж и Чечня.
Денис почти год там отвоевал, видел-перевидел такого, что с ума можно соскочить запросто, и он много чего делал непростого, что в страшных снах вспоминалось, народу потерял! А самого не зацепило ни разу, только шрамы на сердце оставило от потерь горестных, Ванька там сгинул, один из них четверых настоящих друзей.
Части, где служил Арбенин, оставалось дней десять до вывода на переформирование, когда на одной из «зачисток» его солдат наступил на противопехотную мину-ловушку.
Пацан, «чиж», первогодок, девятнадцать лет – скрежетнуло под ногой, и он замер!
Это все, кранты! Амбец!
Мальчишка плачет, трясется, обмочился с перепугу. Им по рации командуют: «Вперед, что застыли!», матерят почем зря, а они встали вокруг бойца, кумекают, что делать. А ни хрена тут не сделаешь! Капец парню! Стоит, плачет живой – а уже труп!
Мина заложена грамотно, по «чистой» тропе, по проверенному, значит, саперами проходу, видимо, успели заложить после саперов. И проход этот шел загогулисто так, мимо угла развалившегося дома. От самого строения осталось только кирпичное крошево, уцелел лишь огрызок угла из двух остатков стены, не выше полутора метров.
Пацана бы привязать к транспорту и дернуть – испробованное в Чечне средство, и спасало иногда, если сильно повезет. А тут никаких других вариантов! Дергать надо назад или в сторону. Позади, за спиной у мальчишки, угол дома, слева куча битого кирпича, справа есть просвет, но машина все же не проедет. Только вперед, а вперед – верная смерть, брюхом над эпицентром взрыва.
Арбенин присмотрелся и решил: деваться некуда, придется рисковать.
Натянули на пацана и закрепили между ног второй «бронник». «Бронник» сверху, «бронник» снизу, каска на шапку, ноги обмотали дополнительно ватниками, чтобы мелкие осколки застревали, – зажмурься и молись!
Обвязали веревкой, отошли трое бойцов, приготовились дергать, и тут Денис сообразил, что не выйдет! Солдатик-то на мине стоял правой ногой, и ему, чтобы отлететь грамотно, надо вместе с рывком веревки оттолкнуться от земли левой как можно сильнее. А она у него от страха смертельного и неподвижности задеревенела, дрожит!
Тогда старлей Арбенин пристроил с помощью бойцов на себя второй «бронник» на то самое причинное место, ушанку, сверху каску. Ноги прикрывать ничем нельзя, они двигаться должны, пружинить, поставил правую ногу между ногами пацана, обвязал их обоих веревкой, ухватил «чижа» за ремень.
– Давай! – скомандовал бойцам.
И помоги нам, Господи!
Раз, два, три – и оттолкнулся со всей возможной силы…
«Бронник», прикрывавший пах, был побит мелкими осколками, Дениса вроде серьезно не зацепило, только разворотило правую ногу, и пацан живой, но ступню и голень ему всю до колена, как мясорубкой, прошло.
Им повезло, медики недалеко находились. Пока бойцы накладывали жгут из ремня, кололи и бормотали: «Потерпи, командир, мы мигом!», медики уж и подоспели.
Когда с Дениса сняли остатки камуфляжных штанов, он посмотрел на месиво из мышц развороченных, крови, кожи и кусков торчащих костей и подумал: все, не будет у него ноги.
Ничего! Собрали, сложили, как веселые детские картинки пазлы. И мальчишку собрали, не ампутировали ступню, хромать будет всю жизнь, бегать-прыгать не придется, зато к мамке живой вернется! Медики тогда в Чечне чудеса творили – факт!
В госпитале, уже в Москве, Денис пролежал три месяца, перенеся такое количество операций, что после пятой и считать перестал. Вышел, и началась у него другая жизнь!
Списали его из армии подчистую – само собой, пенсию из «восьми копеек», как назвала ее мама, дали – иди, живи как-нибудь, теперь ты не наш, а только свой!
Физиотерапия, необходимые лечебные мероприятия, правда, бесплатно – расщедрилась на это Родина: лечись на здоровье и живи, если сможешь и как сможешь.
Денис жил, но не жил.
На работу его никуда не брали – и без калек безработных полно, выбирай любого! От болей в ноге он не спал ночами и метался, как зверь в клетке.
Он не видел ничего впереди, не понимал, что дальше! Он никому не был нужен! Ну, армии, это понятно, но ни государству, ни медикам – у них и потяжелее раненые есть, – ни самому себе! Середина девяностых! Полная безнадега!
Тогда вообще никто никому не нужен был, даже здоровые и молодые, ни уж тем паче калеки – прямиком в отбросы! Получалось, что очень зря он в той Чечне не сдох, был бы героем! Родителям медаль бы вручили, а может, и денег каких дали.
Да, родители!
Еще один повод пойти застрелиться!
Они оба вкалывали на нескольких работах, из жил тянулись выжить, прокормить семью и его, Дениса, иждивенца убогого. И мама плакала каждый день, смотрела на него больными жалостливыми глазами, а отец втихую на кухне в кулак слезы пускал и прикладывался к водочке! От безысходности глухой, беспросветной!
Денис не выдержал, удалил их от горя своего подальше. Ко всем невзгодам добавилась еще и бабушкина болезнь, вот Арбенин и уговорил родителей к бабушке переехать.
– Да куда же мы?! – сопротивлялась мама. – Ты же, вон, еле ходишь!
– Переезжайте, мам, бабушке уход нужен, а мне нет!
– А как ты жить будешь? А магазины, продукты, приготовить, постирать! Тебе помощь нужна!
– Справлюсь! – И первый раз за всю жизнь попросил отца: – Увези ее, батя.
Отец понял сына, и они переехали к бабушке. Поначалу мама приезжала каждый день, но Денис ее быстро отвадил и от приездов, и от звонков бесконечных одним своим вопросом:
– Мам, ты меня добить хочешь?
Без мамы нашлись добровольцы добивать!
Денис обивал все возможные пороги, пытаясь хоть где-нибудь устроиться на работу.
Кем? Весьма актуальный вопрос.
Даже охранником, сторожем не выйдет – нога подводила, болела, он плохо двигался, опираясь на палочку.
Денис пытался во всех сферах.
Как-то пошел на собеседование в известную иностранную фирму устраиваться на склады счетчиком – это заносить в компьютер данные прихода товара и отгрузки.
И такая деваха накрашенная в намеке на юбку, которая уже и не мини, довольная сама собой, посмотрев его документы, смерив взглядом с головы до ног, презрительно вернула бумаги:
– Нам калеки не нужны!
По дороге домой Денис купил бутылку водки. Выпил. Всю.
На следующий день снова купил, выпил, сходил в магазин за второй. Через неделю, продравшись через суровое похмелье, позвонил отцу и попросил денег. Отец приехал. Привез деньги и продукты, посмотрел, что творится с сыном, сел в кухне за стол и заплакал. Затем вытер слезы и начал ругаться, требовать, уговаривать, призывать к разуму и силе воли…
Денис его выгнал и штопором ушел в глухой запой.
А через три недели мертвецкого убийственного запоя произошло нечто…
Денис проснулся и не мог двинуться, с перепитых мозгов никак не понимая, где он и что происходит с ним, мычал, пытался встать, шевелиться – все бесполезно! И вдруг увидел себя со стороны, как будто отделился от тела и стоял рядом, – видел прямо! Вот честное слово!
Он лежал в туалете между унитазом и стеной, грязный, вонючий, облеванный, не человек уже, ошметок от человека.
Он тогда порадовался, что пил всегда один, не нуждаясь в компании, и никто, кроме него самого и Господа Бога, не застал его, Дениса Арбенина, боевого офицера, орденоносца, в этом нечеловеческом виде.
Он пролежал долго, несколько часов, не смог выбраться, застряв за унитазом, куда свалился в пьяном беспамятстве. Лежал, замерзал, трезвел понемногу и думал такое, что только рядом со смертью ходит и думается – истину, чистую, незамутненную и не заплеванную обидами на всех и вся.
К вечеру выполз потихоньку.
Снял с себя всю одежду и выбросил. Отдраил грязную ванну, дважды при этом теряя сознание и стукнувшись головой о бортик, ничего! Отдраил, набрал горячей воды, вымылся, проваливаясь периодически в беспамятство, вылез, спустил и набрал еще раз воду и второй раз вымылся.
Выбрался кое-как, трясясь всем телом, на дрожащих ногах, смог одеться во что-то чистое, заварил крепкого чаю, выпил залпом, обжигаясь, поставил кружку на стол и дал себе зарок на всю оставшуюся жизнь – никогда не пить!
Все!
С этой минуты Денис Арбенин никогда спиртного не пил, в рот не брал даже пива и не курил, хотя про курение он зарока не давал.
Два дня отлеживался, пил много воды, чаю, выгонял грязь накопившуюся. На третий день кое-как встал, сварил себе супец какой-то из пакета, завалявшегося в кухонном ящике, и принялся методично, метр за метром, отдраивать квартиру.
Деньги Денис все пропил, а жить предстояло как-то еще несколько дней. Он провел инспекцию продуктов, нашел гречку, макароны, банку тушенки, раскрошившиеся остатки печенья засохшего и позабытого и пачку чая. На этом и протянул неделю до следующей пенсии. А получив ее, взял ученическую тетрадку и скрупулезно рассчитал, на что и как ему хватит пенсионных копеек. По-честному – ни на что! Ничего, не помрет!
Сходил к врачам, долго выспрашивал, какие упражнения и терапия нужны, чтобы восстановить ногу, записывал подробно в ту же тетрадку, в ней же расписал себе каждодневные занятия, тренировки и нагрузки.
И чтобы занять себя чем-то продуктивным, решил улучшать свой быт.
Смешно!
На ремонт, даже косметический, да просто обои новые поклеить, у Арбенина денег не то что не было, и не светило в перспективе! Но есть иные варианты, было бы желание! Всегда что-то можно придумать. Электрику в квартире он починил, профилактику сантехническую сделал и решил отреставрировать старый семейный комод.
Комод, доставшийся маме от бабушки, а бабушке от ее мамы, был хорош – дореволюционный, массивный красавец, но, увы, битый всеми войнами и временами.
На одной лестничной площадке с Арбениными жил реставратор Михаил Захарович. К сожалению, лет пять назад у Михаила Захаровича умерла жена, тетя Катя. Денис ее хорошо помнил, очень добрая, светлая какая-то, с мягкой, все понимающей улыбкой.
Сосед наблюдал, что происходило с Денисом последнее время, пытался разговаривать, увещевал, ругал по-отечески, но в тот месяц Денис никого и ничего не видел и не слышал, да ему и безразлично все было.
Так вот, Михаил Захарович всю жизнь проработал краснодеревщиком, раньше сей факт Дениса не интересовал особо, а сейчас, занявшись комодом, он вспомнил про профессию соседа и обратился за помощью и советом. Зашел вечерком как-то.
– Михаил Захарович, совет нужен.
– Ну как ты, Денис? Справился с лихоманкой? – озабоченно спросил сосед.
– Справился, дядь Миш, – уверил Денис.
– Совсем или на время? – переживал за него искренне Михаил Захарович.
– Совсем, – четко отрезал Арбенин.
– Молодец! – просветлел лицом сосед. – Я в тебе не сомневался, не той ты закваски, Дениска, чтобы в горькую пропадать! А то, что покорежило тебя водкой, так и не винись, всякое бывает. Пройти это самому надо, чтобы понять, что не спасет она! Это тоже пережить приходится, когда жизнь прикрутит. – И совсем повеселел, радуясь за Дениса. – Ну, говори, что за совет?
Пока Денис разбирал, «лечил», восстанавливал и снова собирал комод, руководствуясь наставлениями Михаила Захаровича, тот заходил каждый день, подсказывал, учил, но больше молчал, наблюдал, как Арбенин работает.
Закончив, Денис позвал соседа:
– Дядь Миш, иди посмотри.
Михаил Захарович смотрел внимательно, дотошно, со всех сторон заходил, пальцами щупал. Окончив осмотр, снял очки и вынес вердикт:
– Вот что, Денис Васильевич, я тебе скажу, – серьезно, даже как-то патетически, заявил он, – у тебя талант, дар Божий. Ты дерево слышишь, чувствуешь, и оно тебя любит. Это большая редкость, таких людей – единицы.
– Да ладно, дядь Миш, мне просто интересно было и руки с головой занять хотелось, – не поверил Денис.
– Это ты от незнания говоришь, – со всей серьезностью принялся втолковывать ему Михаил Захарович. И вдруг спросил: – Пойдешь ко мне в ученики? Без ненужной скромности скажу, я мастер известный, непростой, научу всему, что знаю и умею. Сейчас времена лихие, и музей, история никому стали не нужны, но это не навсегда. И не такое страна наша переживала, лет через десяток ой как краснодеревщики понадобятся. Да и сейчас дела найдутся. Мастерская у меня есть, а антикваров никакие революции не перебьют. И заказы кой-какие имеются. Денег больших не обещаю, не взыщи, пока по малости, но и не копейка стылая. Ну что, Денис Васильевич, пойдешь?
– Конечно, дядь Миш! – обрадовался необычайно Арбенин. – Я ж истыкался куда только можно, работу ища!
– Я тебе не работу за зарплату предлагаю, – остудил его Михаил Захарович сурово, – а дело всей жизни! Учебу непомерную и каторгу сватаю. Работа у нас вредная, трудная, но, если полюбишь это дело, прикипишь к нему душой и талант свой раскроешь, во сто крат воздастся!
Вот так Денис и стал учеником.
Это потом он узнал, что Володарский Михаил Захарович – известнейший мастер с мировым именем, бриллиант! И Богу не раз мысленно благодарность вознес, что попал в его руки.
Через два года обучения Михаил Захарович отправил Дениса диплом получать.
– Одно дело ремесло, мастерство, секреты и умения, – наставлял он. – Другое и обязательное – история, знание искусства зодчества, архитектуры, без них в нашем деле никуда. И диплом тебе, Дениска, ой как пригодится, когда дело свое откроешь, а ты откроешь, уж я-то точно знаю!
Одного слова Володарского хватило, чтобы Арбенина зачислили в Строгановку.
Денис учился вечерами в университете, а остальное время постигал науку у Михаила Захаровича, увлеченно, с внутренним восторгом, спал часа по три-четыре в сутки. Ему было обидно время драгоценное на сон тратить. Приспособил дома в гостиной большой стол под рабочий верстак, свет правильный установил, приходил уж к ночи из института, перекусывал по-быстрому, и работать, учиться!
С интересом, радостью, постоянно сопутствовавшей теперь ему в работе, до счастливого тепла в груди.
Всему, что знал и умел, учил Дениса Михаил Захарович. Не только профессии, но такой мудрости житейской глубинной, которая мало кому дана.
И первым уроком жизни, как ни странно, стала кулинария.
Володарский постоянно засиживался с Денисом до глубокой ночи.
– А что, – говорил он Денису, – мне, старику одинокому, делать? Телевизор смотреть? Время золотое тратить? Мне тебя обучить успеть надо, передать все мастерство и тайны, посмотреть, как набирает силу твой дар драгоценный, это ж великое счастье!
Приметил Михаил Захарович, как Денис питается, и отчитал строго:
– Это негоже, Денис! Ешь всякую дрянь, лишь бы голод утолить. Для дела нашего такое недозволительно! У нас производство и так вредное и трудоемкое, требует силы в руках, плечах, спине, пальцах и железного здоровья. Что ты сможешь сделать, если нутро больное? Станешь резьбу ладить и не душу в нее вкладывать, а боль свою, которой тебе кишки свело. Чтобы сила появилась в руках, требуется хорошо и правильно питаться и о здоровье помнить.
Денис, вняв наставлениям, взял у мамы книги по кулинарии, прикупил и сам некоторые и начал учиться готовить. И пристрастился к этому делу, а вскоре и за дело считать перестал – легко и в радость. Зазывал Михаила Захаровича каждый вечер на ужин поговорить за едой неторопливой, дела обсудить.
И работал, работал, работал, впитывал в себя знания-умения.
А чем ему еще заниматься? Во-первых, Арбенину бесконечно, до ощущения счастья нравилось новое дело, а во‑вторых, отвлекающих факторов в его жизни не имелось.
Случался несколько раз редкий одноразовый секс, но женщины в жизни Дениса не задерживались. Он, конечно, мужик пригожий, но калека, да к тому же совсем без денег, весь в работе, причем совершенно не престижной по нынешним временам, и сам, и квартира его пропахли морилками, лаками, клеем. А еще угрюмый он, замкнутый. Кому такой в интерес?
