Текст книги "Сто удач и одно невезение (Свидание вслепую)"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Ум-м! – обрадовался страдалец пониманию и кивнул.
Больно.
– М-м-м! – пустил слезу Сашок.
– Ну, тогда езжайте! – разрешила Ритка и захлопнула одну дверцу.
Буквально за секунду до ее «разрешения» внутрь машины поднялся фельдшер, захлопнувшаяся с силой дверка в аккурат пришлась ему по пятой точке, не успевшей сесть.
– Ой! – произнесла Риточка.
– Барышня, та ви що?! – сунулся в открытую створку возмущенный фельдшер.
– Та езжайте таки! – устало сказала Зинуля. – А то будет как у вашего пациента!
Фельдшер заценил ситуацию, быстренько захлопнул вторую створку, и машина отчалила.
– Ну що, Ритуля, домой? – провожая удаляющуюся машину взглядом, предложила Зиночка.
– Да, кажется, я уже нагулялась, – вздохнула Ритуля.
– Та ты що?! – подивилась Зинуля.
И стала безудержно хохотать, так, что пришлось согнуться пополам, упершись в коленки ладонями. Ритка посмотрела на подругу и захохотала, хлопая себя по бедрам.
– Отойди… на бе-езопасное… расстояние… и не… делай… телесных… дви-и-ижений! – сквозь смех не забыла приказать Зинаида.
Ритка послушно отскочила в сторону и оттуда прокричала:
– А как он мычал!
Минут двадцать они не могли остановиться, ржали, как молодые кобылицы, выкрикивая друг другу сценки из трагического падения незнакомого Саши.
Захар тоже хохотал, громко, разгоняя все загадочные сущности темноты по углам, вытирая навернувшиеся от смеха слезы.
– И что, так всегда?
– Та ни, боже упаси! – заверила Зинуля. – Так, по мелочи, в основном синяки, шишки, легкие переломы, немножко рваных ран и гибель личного имущества. Один мальчик, в которого Ритка влюбилась в десять лет, не дал ей покататься на велике, после чего она его резко разлюбила. Со словами «ну и ладно!» величественным жестом она отпустила фраера, которого жадность таки сгубила. Жест был театрально красив, хорош по драматургии, но случайно (а как еще!) она задела пацана по носу. Мальчику стало больно, он непроизвольно схватился за нос, неосмотрительно отпустив руль любимого транспортного средства, велик стал заваливаться. Спрыгнуть с него мальчонка не успел, нога застряла в раме, и они вдвоем – он и велик – рухнули в ближайший к месту событий куст шиповника. Итог: перелом правой ноги, вся попа и ноги в шипах, разбитый нос.
– Не слабо! – смеялся Захар. – И часто так случается?
– Постоянно, с разной степенью травматизма и ущерба для попавших под раздачу.
– Тяжело ей, наверное, живется с такой фатальной невезучестью? – искренне посочувствовал Захар Игнатьевич.
– Да что ты! Ритка считает себя самым везучим человеком на земле. На каждое сетование и переживание родных о ее невезучести она начинает цитировать Книгу рекордов Гиннесса, раздел самых нелепых смертей или раздел самых нелепых травм. Например, случай с одним путешественником, совершавшим кругосветное одиночное плавание. Вот представь: плывет себе мужик один в бескрайнем океане, погода чудная, никаких штормов, и ему прямо в темечко попадает метеорит. И насмерть. А Ритке всего лишь приходится участвовать в ликвидации последствий спровоцированных ею несчастий с другими, и то не в одиночку, а со всей семьей.
– Зинуль, ты не обижайся, но звучит это неправдоподобно, – осторожно высказал свое мнение Захар, – комично, не спорю, но гротесково, как рассказы Зощенко или Ильфа и Петрова.
– А представь, как мы все хохочем, когда вспоминаем, что случилось. Потом, конечно, после всех переживаний и экстренных мер по устранению. Вот так мы и живем: попадаем с Риткиной нелегкой руки, ликвидируем, а потом хохочем часами до слез и икоты. Да у Ритки вся жизнь – сплошной гротеск!
– А у тебя? – неожиданно спросил он.
– У меня…
И Зинаида задумалась, как сформулировать. А какая у нее жизнь?
Она не задумывалась раньше над таким, казалось бы, простым вопросом – какая?
Замолчала. И Захар не торопил, молчал. В полной, не нарушаемой вмешательством темноте и тишине, обострившей все чувства, неожиданно для себя, она осознала и поняла, какая у нее жизнь!
– Не поверишь! – веселым, но совсем тихим шепотом поделилась с ним выводами. – Радостно-свободная! Не в том смысле полной свободы от всего. Для такой свободы надо на острове каком-нибудь жить, и то полно ограничений и в передвижении, и в рационе, и в общении, да и в образе жизни. Я о другом, о свободе выбора своих решений. Всякая жизнь была, и трудная, и сложная, всякая, но свободная. Наверное, меня этому невольно Ритка научила.
В тот момент, когда она в свои семь лет сделала первый осознанный выбор, сев за парту с Риточкой и почувствовав, еще не поняв до конца, в силу возраста, а почувствовав интуитивно, что ничьи мнения, навязываемые даже из самых благих намерений, не могут повлиять на ее решение, – она стала свободной!
Но силу привычки и годами повторяемые «аксиомы» поведения не так-то легко перебороть, и не в одночасье. Порой, когда Зиночка по привычке старалась делать правильно, как учили и как положено, Ритка одним замечанием, каким-нибудь незначительным высказыванием, сама не осознавая того, возвращала ее в это состояние свободы от мнения других.
У каждого из нас есть основная, одна-единственная, главенствующая жизненно насущная потребность – быть любимыми!
Быть любимыми всеми!
И каждый ищет для себя путь к этой недосягаемой любви. Не будем брать крайности типа жертвы: «Вот я какая, все стерплю, перенесу ради вас – любите меня за это!» И ее противоположность – палач, скажем, маньяк-убийца: «Я заставлю вас меня любить!» Ну, такие это извращенные формы требования и ожидания любви.
По большей части обыкновенные, нормальные люди свое желание и потребность быть любимыми проявляют по-другому, изо всех сил стараясь стать хорошими для всех, в той мере, в которой каждый индивидуум научен пониманию, что значит «хороший».
Мы так сильно стараемся соответствовать образу правильного во всех отношениях, идеального человека, образу, который придумал, закрепил и навязывает нам социум. А уж он-то точно, до запятой знает, как именно надо правильно жить, поступать, действовать, говорить. Вот мы и поступаем, из всех натужных сил стараясь, чтобы нас похвалили, в пример ставили, уважение выказывали и любили! Много любили. Все!
И забываем насовсем, а как хотим и что мы сами? И позволяем себе изредка побыть самими собой втайне, за закрытыми дверями и желательно в темноте, а чтобы никто не узнал, что я не соответствую! А вдруг разлюбят?
И детей учим: чтобы тебя любили и принимали, ты должен поступать по принятым правилам, ты должен это, и это, и это… учись, запоминай, повторяй, как мы! И будешь хорошим и всеми любимым!
В один растянувшийся во времени момент маленькая Зинулечка познала это счастье – свободу от мнения других, от навязываемых стереотипов поведения, и жила с этим дальше, а если забывала, Ритка напоминала. Всенепременно!
Ну, например.
Как-то зимой, во втором классе, девчонки шли к Ритуле домой после школы и к ним подошел какой-то пожилой дядечка. Про чужих дядечек и тетечек, которые заговаривают с маленькими девочками на улицах, им давно и подробно объяснили родные, но без особых страшилок и фанатизма, предполагая, что Риткино жизненное кредо и само девчонок защитит, но объяснили и инструкции дали.
Дядечка был любезен, улыбался приветливо.
– Таким двум симпатичным девочкам по конфете! – радостно сообщил он и протянул каждой по большой вафельно-шоколадной конфетке в бумажном фантике.
И стал радостно смеяться, когда недоумевающие девчонки развернули пустые обертки.
Пошутил так.
– Дядечка, вы дурак! – сообщила ему Ритка.
– Ритуля, так нельзя говорить со взрослыми! – тут же припомнила правила «хорошего» поведения Зиночка.
– А почему? – искренне удивилась Риточка.
Зина призадумалась, действительно: а почему?
Если он на самом деле дурак? Потому что взрослых надо уважать и они всегда правы? Правило такое, как закон, по которому в тюрьму сажают. И кто его придумал, это правило? Взрослые, чтобы наказывать детей?
Она прислушалась к своим ощущениям и поняла, что это неправильное правило, глупое! Если взрослый плохой, которого в тюрьму сажают, или дурной, как вон этот дядечка, то и уважать его нечего и слушаться тоже! Осмыслив выводы, слушая продолжающийся хохот веселящегося дядьки, Зиночка ответила подруге:
– Наверное, взрослым так легче, когда дети их всех должны считать правыми.
– А почему это им должно быть легче, а нам труднее? – выясняла Ритуля.
– Не знаю, они так придумали, – призналась в неведении Зинуля.
– Знаешь, что я тебе скажу, Зиночка, – вынесла свой вердикт жизни Ритка, – вот они придумали, так пусть они с этим и носятся, а дядька этот дурак!
– Да! – радостно согласилась подруга простоте решения. – Не очень умный!
И они вдвоем посмотрели критическим взглядом на дядьку, в тот момент вытиравшего с глаза слезу, выступившую от смеха.
– Девочки, это же шутка такая! – разъяснил он, увидев две серьезные, неулыбающиеся мордашки, и пояснил: – Это смешно!
– Кому? – спросила Зинуля, взяла Риту за ладошку и распорядилась: – Идем, Ритуля, нечего нам разговаривать с глупыми дядьками!
Девчонки развернулись уходить.
– Подождите, девочки! Так разговаривать со взрослыми нельзя! – решил повоспитывать мужчина.
И протянул руку ухватить Риточку за плечико, шагнул вперед и встал ботинком на припорошенный снежком раскатанный лед. Он заскользил, суетливо перебирая ногами, смешно размахивая руками, не удержался, как-то странно подлетел в воздух и плашмя, со всей силой инерции, управляющей телом, грохнулся на тротуар.
Девчонки посмотрели на лежавшего, махнули одновременно ручками, как на неинтересный предмет, и пошли дальше по своим важным девчоночьим делам.
И еще один пример.
В шестнадцать лет Ритка «наставила» подругу на непривязанность к чужому мнению, который раз кардинально изменив Зинулину жизнь.
У их класса намечалась экскурсия в музей уголовного розыска, одно из немногих общественных мероприятий, до участия в котором допустили Риту с Зиной. Правда, классный руководитель перед выездом из школы подозвала к себе Зиночку и попросила тоном, больше напоминавшим приказ:
– Зинаида, ты там присматривай за Ритой, останавливай, а то сама знаешь, не оберемся, если что.
Зина недовольно кивнула, словами не удостоив ретивую учительницу.
«А кто еще за ней будет присматривать? – поворчала про себя мысленно Зинаида. – Можно подумать, вы всем преподавательским составом, с директором во главе!»
Она терпеть не могла, когда кто-нибудь со стороны, не из числа семьи подчеркивал Риткину «особенность» общения с людьми. Хотя классная права, присматривать надо! А то пара взмахов руками, и масштабы разрушений непредсказуемы, да такие, что ни один уголовный розыск не разгребет!
Несколько раз напомнив Ритуле про шарики, а теперь еще и конфетки в карманах, строгую необходимость «не делать телесных движений», держаться на приличном расстоянии от экспонатов, а главное – от экскурсовода, Зинаида забыла обо всем, в том числе и о правилах безопасности, потрясенная до всяческих глубин души экспозицией.
Она слушала внимательнее всех, смотрела, задавала экскурсоводу множество вопросов и чувствовала небывалый подъем, радость, близкую к восторгу, от узнаваемой новой информации. Ритка старалась не мешать, увидев увлеченность подруги, держалась ото всех на приличном расстоянии, в центре залов, и не вытаскивала рук из карманов.
Зинка два дня после экскурсии ходила задумчивая, тихая, погруженная в свои мысли, размышления. Ритка ее теребила, спрашивала, в чем дело, но та отмахивалась, не созрев к разговору.
Ну, этого Ритка стерпеть не могла, да и разволновалась за подругу:
– Зинаида, хватит! Давай выкладывай, что случилось!
И Зинуля выложила, да как!
– Ритка, это потрясающе интересно! Понимаешь, благодаря науке, научной экспертизе, раскрываются самые запутанные преступления! Преступник что – пришел, совершил действие и ушел, и ему кажется, что все предусмотрел: перчатки надел, следы запутал! Но приезжают на место эксперты-криминалисты и шаг за шагом собирают мельчайшие улики, волоски, пылинки, изучают в лаборатории и, как в кино, выстраивают целиком картину преступления! Это как чудо! Как машина времени! Словно они сняли фильм по секундам! А наука развивается очень быстро, экскурсовод сказала, что в будущем эксперты смогут по анализу воздуха определять, какой человек присутствовал на месте преступления! Мне так интересно! Вот чем бы я хотела заниматься! Раскрывать с помощью экспертизы преступления!
– Ну, так и занимайся! – поддержала выбор Ритуля.
Они разговаривали, как привыкли, не боясь быть подслушанными, по обыкновению сидя в столовой за индивидуальным столом. То есть одни. Ритуля жевала пирожок, запивала его чайком, и, пребывая в полной благости, никак не могла понять, чего так Зиночка разволновалась, да еще два дня молчала, мучилась мыслями. Хочешь – так вперед! Что рассуждать-то, нервничать!
– Да что ты, Ритка! – волновалась Зинуля, забыв про свой полдник. – Ты представляешь, что родители скажут, если я им объявлю, что собираюсь стать экспертом-криминалистом!
– Ну так и что с ними будет? – не впечатлилась перспективой ожидаемого потрясения родни Ритуля, с аппетитом откусывая от пирожка. – С моста у реку кинутся? Какая им разница, кем ты станешь? А преподавателем в школе веселее, что ли, или, скажем, бухгалтером каким? Это же твоя профессия, главное, чтобы она тебе нравилась, а не кому-то. – И, запив чайком пирожок, подвела итог: – Тебе же в ней жить.
Ритка произнесла речь легко и просто, не задумываясь особо над тем, что говорит, больше сосредоточившись на пирожке с чаем и получая вкусовое удовольствие. А Зина замерла, осознав глубинную правдивость Риткиных слов и переживая внутреннее освобождение.
Что она себе придумала? Будут там родители против, не будут, да хоть кто ей что говори! Она хочет заниматься именно этим, и только этим!
– Ритка, я тебя обожаю! – в порыве чувств заверещала Зинуля, двумя руками обняла подругу за шею и расцеловала.
– Таки есть за що! – согласилась Ритка, быстренько запихав остатки пирожка в рот.
Родители, официально уведомленные доченькой о выбранной профессии, разумеется, слегка обалдели, но ни отговаривать, ни оспаривать ее решение не стали. За годы близкого общения с Ритой и ее семьей их уже мало что могло удивить до культурного коллапса.
И действительно, почему она решила, что они станут возражать?
Ну, криминалист так криминалист, решили родители и принялись активно помогать. А помощь требовалась, поскольку для получения желанной профессии необходимо было для начала поступить в академию милиции на экспертно-криминалистический факультет. И было это не так чтобы просто, а очень даже сложно. И не по случаю немыслимого конкурса, хотя и конкурс серьезный имелся, а потому, что условия приема выставлялись о-о-очень непростые.
Ну, во-первых, в академию принимали в основном после школы милиции, а парней после армии или двух лет, отработанных в той же милиции. Во-вторых, исключения имелись, в частности именно на этот факультет, но при наличии отличного аттестата, углубленных знаний, гораздо более обширных, чем по школьной программе, химии и физики, и еще несколько труднопроходимых условий. Словом, вход только вундеркиндам!
– Надо – будем! – сказала решительно настроенная Зинуля.
Когда есть целеустремленное желание ребенка, готового лбом стены прошибать для достижения, и поддержка двух таких семей – все горы нипочем!
Через знакомых бабушки Симы Зинаиду пристроили на курсы того самого углубленного изучения химии и физики при МГУ и в спортивную секцию по стрельбе из пистолета.
Теперь Зиночкин день начинался в шесть утра с часовой пробежки в любую погоду и заканчивался часов около десяти вечера возвращением с различных занятий. До двенадцати ночи она делала уроки и отрубалась, частенько прямо за письменным столом. Папа тяжко вздыхал над замученной дочуркой, переносил ее на кровать, мама раздевала-переодевала, и они шли переживать на кухню.
– Светка, она себя угробит такими занятиями! – роптал возмущенным шепотом любящий отец. – А стрельба! Я ее на соревнованиях смотрел: слезы! Она такая маленькая, худенькая, тонюсенькой ручкой держит этот пистолетище! Такое ощущение, что это он ее держит, а не она!
– Ген, ну что возмущаться! Ты же знаешь, какая она у нас, вроде покладистая, спокойная, а когда дела касается, кремень! Вот же характер! И потом, да, она у нас миниатюрная, но ведь побеждает на этих чертовых соревнованиях! Все в десятку лупит, я поражаюсь!
– Ладно, решили так решили, отговаривать не станем! – наверное, в миллионный раз повторял папа одну и ту же фразу, уговаривая больше себя. – Надорвется от занятий, разонравится, сама бросит!
– Эта не бросит! – покачала головой мама. – И не разонравится ей, Ген.
И Зиночка поступила, с первого раза, в десятку, как стреляла. Кстати, к моменту поступления она уже стала мастером спорта по стрельбе и победила во множестве соревнований.
– То есть ты эксперт-криминалист? – уточнил Захар.
– Ну да, – подтвердила Зинаида.
– Да уж, удивила! – восхитился он. – Кажется, тут кто-то говорил о моей необычной профессии?
– А в моей профессии нет ничего необычного. Лабораторные опыты и исследования, много компьютера, много микроскопа, колб, реактивов, аппаратуры и очень много отчетов.
– А выезды на место преступления?
– Были, а как без них? Но первые пять лет, после института, когда я в районном отделении работала и немного в центральном. А сейчас я ведущий специалист экспертно-криминальной лаборатории Главного управления и на место преступления не езжу, в лаборатории отсиживаюсь.
– Да, Зинаида, восхитила, честно! – признался Захар. – Прости за банальность, если я правильно понимаю, твоя работа – это сплошной ненормированный график, то есть только работа, а как семья, муж, дети к этому относятся?
– Вообще-то ничего необычного, как у любого служащего, с девяти до шести, но когда аврал и срочные экспертизы, бывает, и сутками работаем.
– И часто аврал-то?
– Да, почти всегда! – тихо рассмеялась Зинаида. – А мужа и детей у меня нет, если ты хотел выяснить мое семейное положение.
– Хотел, – не стал скрывать заинтересованности Захар.
– Обычно таким заходом про наличие семьи барышни выясняют, вроде бы намеком, но далеко не тонким.
– А я не намеком, я прямиком, – усмехнулся Захар.
– Ну, тогда и я прямиком, – предупредила Зинаида. – У тебя, судя по тому, что ты рассказал, совсем уж жизнь не нормирована и дома ты не бываешь, как твоя семья с этим живет?
– Да уже никак. Развелись мы с Ириной.
– Мне жаль, – искренне посочувствовала Зинаида. – Извини.
– Да ничего страшного и трагичного. А сын в этом году заканчивает школу и приедет ко мне в Москву, поступать и жить.
На самом деле ничего страшного и трагичного. Так, бытовуха, разновидности банальной, подотряда житейской.
Захара всегда не было по совокупности отъездов по девять-десять месяцев в году. А куда денешься? Он выбрал себе такую работу!
Но Ирина не жаловалась, не роптала, в полной мере зная про такие мужские профессии, у нее отец тоже был нефтяником, и про вахты, трудности, и каким потом-кровью доставались деньги, она тоже знала. И полностью отдавала отчет, за кого вышла замуж, и реально представляя себе их будущую семейную жизнь.
Наверное, за эту мудрость, терпение, легкий, оптимистичный характер Захар и полюбил ее.
И откровенно удивлялся, когда мужики жаловались, что жены пилят, ругают за постоянное отсутствие дома, за то, что приходится тащить хозяйство и детей одной. Список претензий одинаков у всех женщин, живущих с хронически отсутствующими, загруженными работой мужьями.
Через год после свадьбы у них родился Никитка. Точная копия деда Игната, один в один, даже ямочка на щечке, когда он улыбался, была как у деда. А улыбался ребенок постоянно и крайне редко плакал, если хотел есть-пить, то требовал, издавая недовольные звуки.
Словом, мальчик был золотой!
А это начало девяностых! Какие памперсы? И пеленок-то не достать. Как-то сразу стало трудно жить – с продуктами, ценами да и заработками беда. Захар тогда вкалывал как каторжный, за любые сверхсверхурочные брался, за любую дополнительную работу. Через пару лет такой работы ему это аукнулось: что-то там надорвалось в организме, и, если бы не шаман, к которому его друзья полумертвого отвезли, наверняка так и помер неизвестно от чего. Но это другая история. Отдельная.
А тут еще на фоне резкого обнищания дети в городе стали повально болеть. Тогда две семьи – его и Иринина – собрались и решили: чай, дети не сироты обездоленные и не в поле обсевки, семьи имеют, справимся и все вместе поможем!
Иринку с Никиткой и мамой Захара отправили временно пожить к деду Захарию, подальше от болезней и продуктового дефицита. У деда хозяйство справное, серьезное, дом двухэтажный и электричество имеется, водопровода, правда, нет, но водоснабжение и канализационные отводы сделаны индивидуальные, они втроем – дед, отец и Захар – делали, и трубы прокладывали, и отстойник установили, так что в холодный деревянный туалет бегать не придется. И огород огромный, и куры-утки, и корова – полный достаток!
Иринины родители, Игнат Захарович остались в городе, зарабатывать на всех, и Захар, разумеется по своим командировкам и дополнительным работам.
Общеизвестно, что нет ничего более постоянного, чем временное, и предполагаемые полгодочка обернулись тремя годами разделенного проживания.
Квартирой своей Захар не пользовался, опломбировал, да так и стояла пустая. Думали поначалу сдавать, но за такие копейки, которые могли тогда заплатить люди, добавлять себе лишние проблемы не стали. Захар на все выходные и отпуска ехал сразу к деду, а если работал в городе, то жил у родителей.
А Никитка в дедовом доме, да на натуральном продукте не то что не болел, не чихнул ни разу, да и Ирина расцвела.
Три года промчались, как один день!
За работой непомерной, отсыпом, отдыхом и снова работой Захар ничего не замечал. Часто потом он пытался вспомнить, какие запоминающиеся события, ну, хоть что-то, за что бы зацепилась память, происходили в те три года – и ничего! Как в пропасть ухнули дни, месяцы, годы! Будто и не было его, не жил он их!
Переменилась жизнь, когда Ирине подруга предложила интересную работу, не совсем предложила, а порекомендовала ее на освободившееся место заведующей магазином одежды, в нововылупившейся коммерческой структуре.
Ее взяли, и Ирина с Никиткой и мамой вернулись в город. Ребенка в садик и к бабушке, Ирина на работу, Захар в очередную командировку.
И хорошо жили!
Когда он приезжал, любились до упаду, при любой возможности, смеялись над этим, секретничали, рассказывая друг другу, как жили порознь, делились новостями, обсуждали дела и работу, решали проблемы.
Ирине работа нравилась. Пришлось, разумеется, многому научиться и курсы специальные закончить, но директор магазина из нее вышел хороший, и интересно ей было, да и сама коммерческая структура и устояла, и выжила в те-то времена! И расширялась, развиваясь! Иринку поставили заведовать уже двумя магазинами, еще не Европа, но предтечи бутиков.
И у Захара дела налаживались. И хоть отрасль еще лихорадило переменами и борьбой за власть, но то территориальное объединение нефтяной промышленности, в котором он работал, обрело более или менее устойчивых хозяев. Гораздо более дальновидных, чем предыдущие, не временщики, а понимающие необходимость обновления отрасли и главное – освоения новых программ и территорий, не ограничиваясь родной страной. И пришлось Захару «осваивать» заграницу и ездить в другие страны, на континенты и острова в длительные и не очень командировки. Главное, что заниматься своим непосредственным делом – строить!
– Честно признаюсь: я не ангел и Иринке изменял. Не расчетливо-целенаправленно, вроде как вырвался от жены и скорее вперед! Нет. Редко, но отдавая себе отчет, что делаю. Это когда зашлют тебя, скажем… ну, назовем нейтральную страну, к примеру в Малайзию. И ты сидишь там шесть, семь, а бывало, и восемь месяцев на территории стройки. Твои бригады раза по три сменились, а ты не можешь, потому что только ты отвечаешь за каждую гайку и только ты единственный имеешь представление о процессе в целом. Вот и сидишь бессменной главной уткой, от первого вбитого клина и до красной ленточки. А в целях безопасности документ подписываешь о том, что не имеешь права общения с местным населением, только с нанятыми рабочими, и то в одном русле: «Я начальник, ты подчиненный». А в город группой и под присмотром охраны. И тут приезжает кто-нибудь из представительства родной страны или не менее родной фирмы, а сопровождает его русская переводчица во-о-от в такой коротюсенькой юбчонке и томно-обещающе тебе воркует: «Я тоже одинока вдали от любимого…» Тут у любого устойчивого и убежденного партийца долг и преданность партии заткнутся, пока гормоны свое не отыграют маршем победным. Такого рода леваки случались, и не единожды. Я не каюсь, и не оправдываюсь, и не вижу своей неправоты. Это не на буровой в тундре на бесчеловечных просторах, вой на луну не вой, а женщину не привезут и не предоставят. Ирина умница, уверен, это понимала и подозревала, но никогда своих подозрений не озвучивала.
Зинаида промолчала. А что она скажет? Просто жизнь? А что она про такую жизнь знает? Ладно муж, с которым постоянно вместе, а тут он в отпуск один рванул, и ему ажно припекло, как левого сексу хочется, это один расклад и со-о-овсем другая песня. А когда мужик по полгода, а то и больше без жены, пусть и горячо любимой, но один? Многие ли мужчины способны справляться с вынужденной аскезой? А бог их знает!
Есть, оно конечно, и радикальное средство – а отфигачить мужскую бирюльку по самое «не хочу», шоб верность хранил. Ну а когда он назад вернется, ты делать-то что будешь? Пришьешь?
Она усмехнулась своим глупым мыслям.
– Ты что смеешься? – из темноты спросил Захар.
– Представила единственное верное радикальное средство мужской верности, – призналась Зинуля.
– На судьбу евнуха намекаешь? Ай-ай-ай, Зинаида! – попенял Захар Игнатьевич. – А средство для женской верности тогда какое?
– А никакого! Любовь до гроба! – двинула версию Зинаида.
– Осторожней с определениями, Зинаида Геннадьевна, у некоторых неверных жен этот временной промежуток от любви до гроба бывает весьма коротким!
– Что-то там Шекспир намудрил, не иначе! – посетовала Зинаида и вернулась к прерванному рассказу. – А что это ты про женскую неверность, к слову али как?
– Да нет, не «али». До этого не дошло, правда.
Он, разумеется, все понимал: и каково Иринке ждать его месяцами и заново привыкать к его присутствию в доме, в постели, в жизни, пусть на пару недель, месяц, редко пару месяцев. И Никитке заново каждый раз с отцом знакомиться. И каково это для женского здоровья, по стольку времени жить без секса и тащить на себе решения и проблемы семейные, житейские, бытовые. Понимать-то он понимал, сделать и изменить ничего не мог! Только-только работа, зарплата и карьера начали становление.
Тут хоть сальто-мортале сделай, хоть наизнанку вывернись, ничего не изменишь.
Да и зачем? Это его работа, трудная, капризная, тяжеленная, но единственно любимая, то, что он по-настоящему классно, суперпрофессионально умел делать.
Да о чем вообще разговор?!
А о жизни обычной, разновидности банальной, подкласса бытовой.
Каж-до-днев-ной!
И в этой самой каждодневно-бытовой жизни влюбился в Иринку коммерческий директор ее фирмы. Опаньки!
И не в примитивном смысле похоти – хочу и хочу именно эту красотулю, а в самом что ни на есть прямом, божественном – полюбил!
И было в кого влюбляться, если честно!
Иринка умница и мудрая такой глубинной родовой женской мудростью, веселая, с великолепным чувством юмора, симпатичная, даже скорее красивая. Высокая, стройная точеная фигурка, офигенные ножки, грудь, помноженное на мозги, терпение и трудолюбие. Очень интересная, сексуально привлекательная. И контрольным выстрелом в голову – неприступная!
И мужик так влюбился, что его понесло!
Первым делом он развелся с женой. Хорошо хоть, у них детей не было, не пострадали. Вторым делом пригласил Ирину в ресторан и объявил без расшаркиваний:
– Ирина, я тебя люблю и хочу на тебе жениться!
Ирка что-то в этом роде подозревала, делая выводы из его участившихся наездов в магазины, которыми она заведовала, преувеличенного внимания, выказываемого начальником ей на корпоративных вечеринках и вне их, и по презентованному на день рождения невменяемо дорогущему букету цветов. Подозревала, но не до такой же степени!
– Вообще-то я замужем, – только и смогла ответить под таким напором.
– Я знаю. Но я лучше, чем ваш муж. Потому что я рядом, а он неизвестно где.
А вот это мужик зрел в корень!
Он стал ухаживать. Красиво, настойчиво, но без хамства и нажима. Цветы, приглашения в театр и кино, от которых Иринка отказывалась каждый раз, мелкие и разнообразные знаки внимания.
Кто-то в офисе проговорился невзначай, что у Ирины Михайловны сломалась стиральная машинка и она взяла отгул, чтобы дождаться ремонтников. Он услышал, тут же купил новую машинку, привез, и ожидаемые мастера ее и установили.
То одна из продавщиц, его наймиток-шпионок, доложила, что у Ирины Михайловны серьезно заболела мама и нужна срочная операция, а на такие операции очередь в полгода или надо денег много заплатить. Он в течение двух дней решил эту проблему и пришел в больницу, подгадав Иринино посещение с цветами, дефицитными лекарствами, соками и фруктами.
И еще что-то, и еще: то подвезет ее с ребенком домой, то влегкую решит бытовую проблему, то повышение по службе и по зарплате. Окучивал, одним словом.
А много ли надо заброшенной женщине, забывшей, что такое мужское внимание и ухаживание?
Когда Захар вернулся в дом родной, его ждал откровенный ночной разговор на кухне. До белого тела жены его не допустили – сначала разговор!
Иринка ему без утайки, подробно выложила и про ухаживания, и про предложения руки и сердца, и новую стиральную машинку продемонстрировала.
– Ты с ним спишь? – задал первый и самый главный для любого мужика вопрос Захар.
– Нет! Нет, Захар, нет. Честно! А еще честнее: ничего не понимаю и не знаю, что делать!
– Ну, давай разбираться! – предложил Захар, которого отпустило немного напряжение после Иркиных признаний.
Иринка долгим таким, внимательным взглядом посмотрела на него, кивнула, что-то там для себя рассмотрев в его лице, и быстро организовала богато закусочный стол. Картошечка вареная, соленья-маренья деда Захария, рыбка красненькая, селедочка с лучком, отбивные и литровая бутылка водки для разговора, и поставила на стол пепельницу для двух некурящих.
