Текст книги "Лапушка (СИ)"

Автор книги: Таня Володина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

      Юра мрачнел с каждым днём. Деньги дешевели, связи развязывались. Он неоднократно встречался с мудаком Гольдбергом, я знаю. Возвращался в состоянии глубокого бешенства и исступлённо набрасывался на меня. Я потом сидеть не могла. Плевать. В августе он сказал, что если в сентябре не откроет казино, то станет банкротом. Придётся продать бизнес, квартиру, машину и последние трусы. Я утешала:

– Но должен же быть какой-то выход!

– Запомни, лапушка, выход есть всегда. Но не всегда он нам нравится.

– Значит, выход есть?

– Есть, но Гольдберг слишком много хочет.

– Чего он хочет?

     Он молчал, молчал, потом выдавил:

– Тебя.

      Меня как кипятком ошпарило, но я спокойным голосом спросила:

– А ты что?

      Я думала, он скажет, что я его единственная и любимая, что он меня никому не отдаст, но он тихо, очень тихо ответил:

– Я сказал, что ты сама решаешь, с кем тебе спать.

Глава 4

– Я-то ему зачем?

– Не в тебе дело, лапушка. Он меня унизить хочет. Это наши мужские игры.

– Он никогда не сможет тебя унизить, что бы со мной ни делал. Пусть хоть растерзает – все знают, что я люблю только тебя.

      Я сказала это так буднично и просто, будто первой признаться в любви – обычное для меня дело. По лицу Юры пробежала гримаса раздражения:

– Ты не Зоя Космодемьянская, а он не гестапо. Не изображай тут... мученицу.

      Он не сказал, что тоже меня любит. Эти полгода вместе ничего не значат.

      Через несколько дней я вернулась к вопросу: Демидов не спал, не брился, не ел, а только пил и механически трахался. Он даже Хэла отдал Кристине, хотя я обещала сама его выгуливать. Подошла к вопросу по-деловому, как-никак я три месяца у него в заместителях, да и легче так было:

– Расскажи мне всё об этом проекте. С цифрами. Я должна понять, что конкретно ты получишь, если я соглашусь.

      Демидов взял лист бумаги, ручку и в течение часа нарисовал весь расклад. Выложил информацию максимально подробно, чтобы я всё поняла. Фамилии, суммы, даты, поставщики, персонал, крыша, взятки, анализ затрат, расчёт ожидаемой прибыли. И обвёл жирными кругами те пункты, которые зависели от согласия Гольдберга. Довольно наглядно получилось.

– Я согласна, если после этого ты меня не бросишь.

– Я не даю обещаний, если не уверен, что смогу их выполнить.

– Извини, я не собиралась тебя шантажировать. Договаривайся, я готова.

      Прошло несколько томительных августовских дней, и Демидов сообщил, что Гольдберг ждёт меня в пятницу. У меня, наверное, с мозгами было не всё в порядке, раз я спросила:

– Отвезёшь меня?

      Хорошо, что не попросила подождать.

– Нет. Уеду в командировку на несколько дней. Я попрошу, тебя кто-нибудь другой отвезёт и заберёт.

– Ладно. Есть какие-то вещи, которые я должна знать об этом Гольдберге?

– Нет, не думаю… Не волнуйся, лапушка. Отвечаю, тебе понравится всё, что он будет делать, – ревность в голосе.

Они что, обсуждали этот вопрос? Заочно ненавижу Гольдберга.

– Юр, вернись, пожалуйста, к моему дню рождения. 28 августа. Мне восемнадцать исполнится.

      Он промолчал, только желваки под кожей заиграли.

      В четверг Демидов улетел, и я осталась одна. После его лихорадочных сборов квартира была разгромлена, как после бомбёжки, но мои силы иссякли. Я заснула вечером на его стороне постели, надев его грязную футболку. Проснулась на удивление бодрой и собранной. День икс настал. Такой солнечный и тёплый, как будто он день игрек.

     Я занялась генеральной уборкой: мытьё окон, разбор бумажных пирамид на всех горизонтальных поверхностях, сортировка вещей в шкафу. Под свежие хиты дело спорилось: «Лондон, гудбай, я здесь чужой». Забывалось о том, что в шесть часов за мной приедет машина, а когда вспоминалось, я говорила себе, что завтра буду свободна, а Демидов получит своё казино. В самом конце уборки, потревоженный сквозняком, спорхнул с высокого шкафа и приземлился у моих ног тоненький листочек бумаги. Даже не наклоняясь, я прочитала: «Свидетельство о браке». А дальше – не видно с высоты роста. Ноги подогнулись сами собой, и я рухнула на свежевымытый паркет, расшибая колени.

     Они поженились.

     Ещё в мае.

     Собирая плечами косяки, я дошла до Анны, оставив кучку мелких обрывков на полу – единственный мусор в чистой квартире. Упала ей на руки. Он женился. В мае. С тех пор он часто уезжал в командировки и пропадал ночами на работе. Он, наверное, жил с ней всё это время – в её квартире. Спал с ней. Любил её. Живот целовал! И не только живот, конечно. Они муж и жена, у них будет ребёнок. И даже дурной Хэл у них! А я приблуда поселковая, и меня можно подложить какому-то мудаку.

     Меня шатало в разные стороны, как пьяную, и вырвало прямо на Анну. Багровая пелена застлала глаза. Так плохо мне ещё никогда не было. Анна потащила меня в душ и сорвала старую футболку Демидова. Намылила меня с ног до головы и смыла пену. Принесла свой детский байковый халатик, но у меня так тряслись руки, что в рукава не попадали. Просто накинула на плечи. Анна накапала валерьянки, но я не смогла выпить: зубы клацали по стеклу.

      Он врал мне все эти месяцы – с первого и до последнего дня. Как больно. Что сделать, чтобы перестало болеть? У тебя же бабушка врач, ты должна знать, как избавиться от боли.

– Она не врач, а санитарка. Ничего она не знает.

– Ань, он же… у нас же… – я начала заикаться, – страсть такая бы-была… он привязывал меня к себе... и мы так целый день хо-ходили, даже в ту-туалет… он же… любил меня…

      Анна взяла моё лицо ладонями, и я увидела близко её ясные голубые глаза, совсем взрослые:

– Дура ты, лапушка. Это ты его любила, а он любил тебя трахать. Вот и всё. Не реви!

– Дай мне что-нибудь, я знаю, у тебя есть. Дай, – у меня судороги начались.

      Анна порылась в своей косметичке и выудила из бумажного сверточка розовую пилюлю. Отвела в свою комнату и усадила на кровать. Помогла выпить таблетку и приказала:

– Считай от десяти до одного.

– Де-десять… девять... во-о-осемь, – я почувствовала, как кровать ударила меня по спине.

      Словно издалека я слышала бешеный стук в дверь и крики. Не было сил открыть глаза. Голоса приблизились, и вдруг сильные руки подняли меня в воздух. Его родной запах.

– Что ты ей дала, наркоманка малолетняя?

– Пошёл вон отсюда!

– Ты как со взрослыми разговариваешь?!

     Он перевесил меня на плечо, освобождая руку. Анна завизжала – видимо, он ударил её.

– Это снотворное, лёгкое. У мамы украла, когда в Ростов к ней ездила!

     Когда он приносит меня к себе и кладёт на диван, я открываю глаза и повсюду вижу бумажные обрывки. На полу, на его одежде, в воздухе. Они, как пыль, забивают горло, мешая дышать. Снова уплываю в сон, но Демидов хлопает меня по щекам:

– Ты не поехала к нему? Умничка! Лапушка моя! Меня сегодня в Усинске так скрутило, скорую вызывали. Думали, инфаркт. Да без разницы. Я сразу на самолёт и домой. Я понял – не надо тебе к Гольдбергу. Зачем? Деньги – херня. Пойду к отцу в горисполком, чиновником буду. Этот сука Гольдберг хочет меня натянуть, так я уже и не против, потерплю с вазелином. А тебя не дам! Никому не дам...

      Становится смешно. Он думает, мне из-за Гольдберга дышать больно. Смеюсь непослушными губами и тыкаю на пол, на брюки – на обрывки моей веры в него. Он не понимает, снимает прилипшие к штанинам бумажки и скатывает в шарики, отбрасывая. Я напрягаюсь и поясняю:

– Свидетельство. О браке.

– Какое свидетельство?! О каком браке?! Поспи, ты не в себе, тебе приснилось что-то плохое.

      Прихожу в бессильную ярость и пытаюсь сесть. Стараюсь говорить отчётливо, но снотворное ещё действует и выходит вялый шёпот:

– Паспорт покажи.

– Ты миллион раз видела мой паспорт! – Демидов вскакивает, приносит пылесос и яростно пылесосит паркет, и себя самого, и экран телевизора, к которому прилипло несколько бумажных гадин.

– Ту страницу… покажи, – и засыпаю.

      В следующий раз я просыпаюсь от влажных поцелуев. В комнате темно и жарко. Нет сил сопротивляться. А если бы и были, я всё равно хочу его до помешательства. Я знаю, что это наш последний раз, и отдаюсь молчаливо и неподвижно, притворяясь полусонной. Но его не проведёшь. Он применяет весь свой арсенал нежностей и грубостей, чтобы заставить меня рыдать от наслаждения, как раньше. Но я не рыдаю. Так, просто слёзы текут по лицу. Ерунда.

      Утром выползаю из-под его ног и рук и ухожу в душ. Одеваюсь, беру сумку и иду к двери – а там стоит он, абсолютно голый, и сжимает кулаки:

– Ты не выйдешь отсюда.

– Выйду, почему нет-то?

– Только через мой труп! – Демидов настроен жёстко. – Ты к нему уходишь?

– К кому? Я не понимаю, о чём ты. Юр, пусти, что за комедия?

– Я сказал: только через мой труп!

– Ну, умри! Чего ты от меня хочешь?

      Его лицо так искажается, что я действительно опасаюсь инфаркта. Он больно хватает меня за локоть и тащит в комнату, где швыряет на пол около большого сейфа. Сам падает рядом, набирает код на дверце и выгребает пачки долларов. Я решаю, что он хочет мне их всучить, и отпихиваю зелёный поток руками и ногами:

– Не надо мне твоих денег!

– А я и не предлагаю тебе денег! Ты же у нас только по любви, да? Или за идею. Типа честная давалка? Бесплатная шлюха? Я предлагаю тебе кое-что получше, сейчас, сейчас…

      Он наконец выныривает из сейфа с коробкой в руках и достаёт пистолет. Рывком поднимает меня с пола и вкладывает в руку оружие. Сам делает несколько шагов к окну и раскидывает руки на фоне встающего солнца. Он похож на распятого бога: кудрявые волосы светятся нимбом, голое тело беззащитно и напряжено каждой мышцей.

– Он заряжен и снят с предохранителя. Стреляй. Если тебе штамп в паспорте важнее человека.

      Пистолет тяжёлый, холодный и неудобный. Я не волнуюсь. Чем бешенее Демидов, тем я почему-то спокойнее. Поднимаю пистолет и чувствую, что не смогу удержать его на вытянутой руке. Подпираю правую руку левой: так удобнее. Демидов вдруг улыбается – светло, открыто, юно. Только сейчас я замечаю, что у него мокрое лицо.

– Не выпустишь?

– Нет. Чтоб уйти, ты должна меня убить, – он сдувает кудрявую прядь с глаз.

      Я отшвыриваю пистолет и наступаю на Демидова, толкая к дивану. Запрыгиваю сверху и приникаю к его горячим губам, вжимаюсь в его твёрдое тело...

      На самом деле – нет. Я нажимаю на спусковой крючок и вижу, как рассвет позади него распадается на тысячи осколков. Слышу невыносимый грохот и долгое эхо выстрела, мечущееся между старыми панельными домами.

     Вот теперь я аккуратно кладу оружие на пол и ухожу. Демидов задумчиво смотрит на осколки солнца у его ног. Наверное, прикидывает, поместятся ли они в пылесос.

Глава 5

     Я тогда к Лиле поехала, больше не к кому было. Она жила с мужчиной, он работал то ли сценаристом, то ли режиссёром в драмтеатре. Игорь не обрадовался, но мне нужно было лишь несколько дней перекантоваться до общаги, и Лиля его уговорила. Поставили раскладушку в кабинете. Я была очень им благодарна.

      Лиля меня вытаскивала. Своей болтовнёй и шутками, пельменями и блинами, добротой и чуткостью. Я, конечно, в шоке ещё находилась. Она выслушивала мои бессвязные рассказы о Демидове, пока Игорь работал ночами в кабинете. На рассвете я занимала раскладушку, а они уходили в спальню. Спали допоздна – весь режим сбился. Но я постепенно приходила в себя, трезвела и погружалась в реальность окружающего мира. Предыдущие полгода казались мне сном.

      Лиля задумала отпраздновать моё восемнадцатилетие, пригласив гостей. Она любила гостей в доме и шумные весёлые праздники. Я согласилась, почему бы и нет? Сердце поднывало, когда я вспоминала наши с Юрой планы на этот день, но прошлое стремительно таяло за моей спиной. Главное – не оборачиваться. Всем известно, что случается с обернувшимися.

      В те дни Юра часто звонил Игорю и справлялся о моём самочувствии, но мне об этом не говорили. А я изо всех сил удерживалась, чтобы самой ему не позвонить. Два раза всё-таки звонила и молчала, слушая, как первое требовательное «Да?!» переходит в тихое «Я слушаю вас, говорите». А что тут скажешь? Ты разбил мне сердце? Вместо своей любимой сделал своей любовницей.

      Я пригласила Анну и Ленку-пенку, которую привезли два охранника. У Ленки были внушительные камни в ушах и не менее внушительный живот – она носила наследника того бритого мужика, с наколками на пальцах. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт – подпишись на страничку в VK. Лиля пригласила свою младшую сестру Ольгу, школьницу, а Игорь – приятеля Сашу, который обещал поиграть нам на гитаре.

      Стол накрыли в гостиной – не самый щедрый, но мы с Лилей постарались. Фаршированные перцы, селёдка под шубой, холодец сварили. Девочкам – шампанское и лимонад, мужчинам – водку. Я была тронута до слёз, когда гости задарили меня цветами и подарками. Вообще-то я начала плакать ещё утром, когда разговаривала с мамой и папой по телефону...

      Саша действительно устроил на коленях гитару, когда мы утолили первый голод. Прошёлся по струнам и заметил:

– Вечно, Игорёша, у тебя гитара расстроена.

      И заиграл. «В тот вечер я не пил, не пел, я на неё вовсю глядел, как смотрят дети, как смотрят дети». У меня дух захватило от восторга. Я с детства обожала Высоцкого и знала наизусть все его песни – папа постарался. Саша пел одну песню за другой, а я подпевала одними губами, чтобы не мешать его сильному голосу, от которого всё внутри замирало.

      Девочки смотрели на певца блестящими глазами и горячо аплодировали после каждой песни. Саша шутливо кланялся и опрокидывал в рот стопку водки, закусывая солёными грибочками. «А я кружу напропалую с самой ветреной из женщин, а я давно искал такую, и не больше, и не меньше». Смеющиеся карие глаза не отрывались от меня. Аристократичное лицо с тонким, чуть горбатым, носом казалось вырезанным из слоновой кости – такие правильные черты. Его глубокий вибрирующий баритон что-то цеплял внутри. Может быть, душу? Я его спрашивала: «А эту знаете, а давайте вот эту!» – и он мгновенно начинал играть. Я обратила внимание на руки, сжимающие медиатор, – ухоженные длинные пальцы.

      Мне понравился этот красивый мужчина с приятными манерами.

      Он перешёл на Розенбаума: «Ах, мама, мама, ты ж мой адвокат! Любовь не бросишь мордой в снег апрельский!» Когда он пел громко – всей грудью – мне казалось, что стёкла начинали дребезжать. Невероятно сильный голос. Раньше я не слышала такого пения – чтобы живьём и настолько близко.

      Лиля убрала грязные тарелки и накрыла стол к чаю. Выключила яркую люстру и расставила повсюду зажжённые свечи – стало совсем тепло и по-домашнему. За тортом я спросила Сашу, перекрывая болтовню девчонок:

– Вы так хорошо поёте. Вы, наверное, с Игорем в театре работаете?

      Игорь захохотал:

– А я б его взял! Душевно поёт, правда?

      Все закивали, а Саша снова взял гитару и щедро повысил градус душевности: «На дальней станции сойду, трава по пояс». Слёзы закипали от его пения. Казалось невероятным, что человеческое горло способно издавать такие звуки – он брал высокие ноты, а я хваталась за сердце. «Призрачно всё в этом мире бушующем». Старые песни из моего детства как будто затягивали дыры в моей душе.

– Однажды на спор он спел четыреста песен, – сообщил Игорь в час ночи. – Так что, милые, кому надо домой, не ждите, пока Сашка закончит, потому что он никогда не закончит, если у него есть слушатели.

      Саша весело засмеялся и отложил гитару. Смягчённые, тронутые, Анна и Ленка попрощались с нами, перецеловались и уехали домой с охранниками. Мелкую Ольгу загнали в спальню, а мы вчетвером остались сидеть в гостиной, освещённой мерцающими свечами, и пили что-то крепкое и сладкое. Много смеялись и болтали обо всём подряд. Мне хотелось, чтобы эта ночь не кончалась. «Покроется небо пылинками звёзд, и выгнутся ветви упруго». Зевающие Игорь и Лиля ушли спать, а Саша сказал:

– Ирина, вы, наверное, тоже устали. Поздно уже, я поеду домой.

– А вы можете ещё немного попеть? – Я знала, что если он сейчас уйдёт, то я не засну до утра. От того, что у меня не вышло так – «мы вечная нежность друг друга». – Или вас дома ждут? – спохватилась вдруг.

– Нет, меня никто не ждёт, и я с удовольствием спою для вас ещё несколько песен. Пойдёмте в кабинет, там у Игоря неплохой инструмент.

       Мы устроились у пианино. Саша открыл крышку и пробежался по клавишам – это выглядело как в кино. Там, где я выросла, я не встречала людей, умеющих играть на пианино. Его пальцы порхали, рождая музыку, и он запел романс, который раньше я слышала только в женском исполнении:

Ты словно бабочка к огню

Стремилась так неодолимо

В Любовь – волшебную страну,

Где назовут тебя любимой...

      И тут я заплакала. Так, как никогда в своей жизни не плакала. Горькие, очистительные слёзы, смывающие всё грязное, грубое, уродливое, неправильное, лживое. Приносящие облегчение и успокоение, и веру в будущее, и надежду на то, что счастье возможно и для меня тоже. Я промочила рубашку Саши, а он утешающе гладил меня по волосам:

– Ирочка, всё перемелется. Всё проходит – пройдёт и это.

– Спойте ещё, пожалуйста, – попросила я сквозь рыдания. – Можно, я буду сидеть и плакать? Мне нужно…

– Конечно. Я буду петь столько, сколько вам нужно. Плачьте.

      И он пел. А внутри меня рушились замки и вырастали сады. Господи боже мой, как он пел в ту ночь! Блатные песни, бардовские, русские романсы, советскую эстраду – он наполнил меня своим голосом доверху. К исходу ночи я перестала плакать и пела вместе с ним, будто повторяя слова молитвы: «Навстречу судьбе, не гадая, в ад, или в рай». Это была длинная волшебная ночь – ночь, когда мне исполнилось восемнадцать.

       Утром Саша низко склонился, целуя мою руку, и спросил:

– Могу я пригласить вас к себе?

– Сейчас?

– Да.

      Это было недвусмысленное предложение. «Тебя я лаской огневою и обожгу, и утомлю».

– Вы женаты?

– Нет.

– Можно посмотреть ваш паспорт?

      Если он и удивился, то не подал виду. Сходил в прихожую и принёс паспорт. Я раскрыла нужную страницу: разведен, в восемьдесят каком-то. Перевернула листочек: один сын, на два года старше меня. Перевернула на главную: Александр Михайлович Гольдберг.

      Я слишком устала, чтобы сводить концы с концами, поэтому спросила откровенно:

– Вы знаете, кто я?

– Да. А вы меня знаете?

– Знаю, вы – маньяк.

– Разве что самую малость.

– Извращенец.

– Есть такое.

– Насильник.

– Это клевета женщины, которую я отверг.

– Скажите честно, наша сегодняшняя встреча – случайность или...

– Или.

      Я вздохнула. Он не был мудаком. Я чувствовала, что он хороший человек – честный по крайней мере. С некоторых пор в моём личном рейтинге честность взлетела на самую вершину.

– Почему вы Юре Демидову не поможете с казино? Он так мучается из-за этого.

– Вы бы хотели, чтоб я помог ему?

– Да.

– Я сделаю это.

– Спасибо.

      Мы поехали к нему. Я спала в отдельной комнате. Не одну неделю. Всё произошло далеко не сразу. А когда произошло, я поняла, почему ревновал Демидов: полная раскрепощённость, отсутствие табу и принятие всех сексуальных практик, включая самые нетрадиционные. Но главное – уважение, доверие и честность в отношениях с женщиной, которая находится рядом. Демидов не мог соперничать с Гольдбергом.

      Осенью Демидов открыл первое в республике казино, и оно мгновенно стало центром притяжения для местного бомонда. Он развёлся с Кристиной после рождения дочки и больше не женился. Стремительно разбогатев, он ушёл в большую политику в конце девяностых. Его и сейчас регулярно показывают по телевизору.

      Анна после смерти бабушки уехала в Ростов к матери и вышла замуж за какого-то Магомета. Моя студенческая подружка Юлька стала бизнес-вумен и говорит, что мужчины её не интересуют. Кажется, у неё роман с женщиной. Ленка потеряла мужа той осенью, когда его расстреляли в ночном клубе, и уехала рожать ребёнка на Колыму. Лиля вышла замуж за хорошего парня и родила двоих детей. Её младшая сестрёнка – тоже.

      Я прожила с Гольдбергом пять лет. За эти годы мы ни разу не поссорились. Он никогда ничем меня не обидел, не оскорбил и не унизил. Расстались мы большими друзьями и подписаны друг на друга во всех социальных сетях. Он живёт в Нью-Йорке, не один. Я живу в столице, у меня тоже всё хорошо.

      А про мелкого Валерку я ничего не знаю, сгинул он куда-то в девяностых.

Но снова прорастет трава

Сквозь все преграды и напасти.

                                             КОНЕЦ