Текст книги "Мое второе Я"

Автор книги: Таня Винк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Ну опять ты за свое! – Муж с раздражением перебивает Зою и поворачивается к Денису всем торсом: – Извини, мы уходим… Мы не должны были тебя беспокоить. – И он поднимается.

– Не должны? – лицо Зои превращается в неподвижную маску, и она ровным, не терпящим возражения тоном произносит: – Александр, делай что хочешь. Ты давно уже делаешь что хочешь. И я тоже буду делать что хочу. Можешь идти, я сама напишу заявление. Денис, все доказательства здесь.

Она кладет на стол смартфон и открывает сообщения, пришедшие на «Вайбер» с разных номеров, но с одинаковым текстом: «Сто тысяч зеленых или будешь собирать свою дочку по кускам. Срок истекает через тридцать шесть часов…», «…тридцать пять…»

– Где сейчас Таня? – спрашивает Денис, прочтя сообщения.

– В Закарпатье с моим отцом, в маленьком селе, там безопасно.

– Вы с ней каждый день на связи?

– Да, мы купили им другие симки, и себе тоже купили, – отвечает Зоя.

– Это правильно. Что вы сказали Тане?

– Она давно туда хотела съездить, сейчас появилась возможность, – ответил Александр. – А по поводу новых номеров я сказал ей, что мой смартфон взломали хакеры, и в целях безопасности надо купить новые. Степану Сергеевичу мы, конечно, сказали правду.

– Владимир – это тот самый, с которым ты в бассейне соревновался?

– Да.

– С кем он тебя свел?

– Денис, извини, но я не могу сказать, это высокий чин из твоего руководства. Пойми, подключать тебя к делу будет неэтично. Я говорил об этом Зое, а она – за свое!

– Но, судя по сообщениям, у вас осталось совсем мало времени. – Денис кладет на стол Зойкин смартфон. – Думаю, эти люди не шутят. Скажите, а ваши телефоны сейчас на прослушивании у полиции?

– Да, – ответил Александр.

– На прослушивании? – Зойка повернулась к мужу. – Ты мне об этом ничего не говорил.

– Я не хотел тебя волновать, ты и так на грани срыва.

– Я не на грани, это ты на грани! Если твои так называемые друзья видят эти сообщения, – она показала рукой на смартфон, – почему не принимают меры?

– Они принимают меры.

– Я тебе не верю!

– Зоя, пожалуйста, успокойся! – Саша хмурится. – Нашей проблемой занимаются.

– Вас охраняют? – поинтересовался Денис.

– Да.

– Это бред какой-то! – вскрикнула Зоя и уставилась на мужа. – Кто и когда нас охраняет?!

– Послушайте, – Денис вскинул руки в примирительном жесте, – я могу узнать, что сделано на данный момент, – произносит он и наталкивается на враждебный взгляд Александра.

И Денис Ильич, оперативник с почти сорокалетним стажем, понимающе хмыкает: а ты, дорогой мой, врешь…

– Спасибо, не нужно, – говорит Александр, – меня держат в курсе. Зоечка, идем, не будем отрывать Дениса от дел.

Александр поднимается, берет жену за локоть, тянет за собой.

Резким движением Зойка вырывает руку и смотрит на мужа с нескрываемой враждебностью.

– Ты можешь идти, а я остаюсь. Я хочу знать, что сделано по твоему заявлению.

– Идем, прошу тебя, – в голосе мужа чувствуется усталость.

– Повторяю – я остаюсь.

Денис Ильич выходит из-за стола:

– Вот что. Я проверю по своим каналам, на каком этапе находится ваше заявление. Поверьте, никто ничего не узнает, – он посмотрел Зойкиному мужу прямо в глаза и увидел в них замешательство.

Именно из-за этого замешательства и вследствие того, что Саша не назвал фамилии своего благодетеля, Денис начал поиски, но так ничего и не нашел: в полиции заявление Саши не было зарегистрировано и дел о нападении, угрозе жизни и угоне внедорожника БМВ не было заведено. А это означало, что Зойкин муж официально ни к кому не обращался. Денис вцепился в расследование как бульдог – получил разрешение на прослушку телефонов Александра и Зои и довольно быстро увидел всю картину маслом, в которой ничего удивительного для себя не нашел: Александр Петрович, человек в безупречном костюме и дорогом галстуке, с маникюром и хорошими манерами, время от времени опускается на дно жизни. Как и многие бизнесмены его уровня. Потому что время от времени им позарез нужно вываляться в дерьме как шелудивым псам. Но псы валяются, чтобы блохи отпали, а люди, наоборот, чтобы их набраться.

* * *

– Зоя, может, продолжим завтра? – спрашивает майор.

– Ни в коем случае! – Зойка отрицательно мотает головой. – Я слишком долго ждала. Покажи мне фотографии, – ровным голосом произносит она, и Денис Ильич замечает в ее глазах искорки любопытства, те самые, что периодически вспыхивают во время их общения.

С Зоей Денис познакомился через Колю, известного автора детективов, вернее, через его вторую жену Наташу – Зойкина покойная мама когда-то дружила с Наташей, поскольку их дома стояли рядом. Автор этот, сосед Дениса по подъезду, начинал с криминальных новостей в желтой прессе, позже стал писать обзорные статьи, а потом замучил Дениса просьбами, мол, расскажи, что да как в твоей жутко интересной работе. Мол, я задумал детективный роман.

Было это в начале девяностых, Денис тогда расследовал серию заказных убийств бизнесменов и депутатов и пообещал, что, как только будет дозволено сверху, он все обязательно Коле расскажет. А пока – вот тебе преступления на почве ревности и разделения наследства: в эти самые девяностые вражда между женами внезапно почившего в бозе нувориша показала постсоветской юриспруденции, на чем впредь можно будет очень плодотворно пастись.

Воображение и фантазия Николая не знали границ, и скудную информацию от Дениса он превратил в захватывающий детективный роман, отправив рукопись в разные издательства. Рукопись приняли, договор подписали и спросили, есть ли еще что-то интересное у писателя в столе. Писатель сказал, что полно интересного, и снова пристал к Денису – уже не за просто так, а пообещал оплачивать его помощь денежными знаками и в каждом детективе выражать ему благодарность.

– Благодарностей не надо, а то мне голову оторвут за раскрытие служебных тайн, а вот деньги – это другое дело.

Отношения завязались, писатель пошел в гору и платил Денису, если считать помесячно, почти полторы его зарплаты. А потом произошел случай, благодаря которому он познакомился с Зоей.

На момент этого самого случая у Николая уже выходило до шести книг в год. Денису, если честно, его детективы, написанные по одному шаблону, ставшие схематичными и предсказуемыми, перестали нравиться, но деньги они приносили хорошие, причем никаких документов Денис с автором не подписывал – все их сотрудничество держалось на честном слове. Коля хвастался, что можно и по десять книг в год выпускать, но это будет уже слишком, а однажды, за бутылкой, поделился, что сам давно не пишет, а раскидывает по литературным рабам синопсисы, а в образовавшееся в гигантских объемах свободное время наслаждается жизнью.

Предаваясь наслаждениям, он оставил жену, с которой нажил двух прекрасных мальчиков, и переехал к Наташке, состоятельной вдове известного харьковского академика, и в качестве свадебного подарка преподнес ей поездку на Сейшелы. И сейчас, рассказал Николай, живет он как у бога за пазухой – Наташка, истосковавшаяся по мужской ласке, пылинки с него сдувает, по подругам таскает, хвастается его талантом. Из косметологического кабинета собственной клиники Наташка не вылезает и уже запланировала липосакцию бедер и лазерную блефаропластику верхних век – она старше супруга всего-то на три года, но, по выражению самого Николая, он «все еще пацан, а она, простите, уже тетка».

И вот на фоне полного благополучия пасмурным ноябрьским утром вдруг раздается телефонный звонок, и Коля узнает, что все подписанные с ним договоры на выпуск новых книг аннулируются. Что? Как? Почему? «А потому, что так нужно», – был ответ, после чего бросили трубку. Автор в недоумении прыгнул в самолет – и в издательство, а в издательстве ему не рады и просят подписать акты о расторжении всех договоров. Автор в шоке – ему позарез нужны деньги. У Наташки деньги есть, но она, во-первых, баба прижимистая, а во-вторых, ему нужны свои деньги. И вообще он привык жить широко и гулять сам по себе. Этого он, конечно, не озвучивал, а, сунув руки в карманы винтажных джинсов, изо всех сил старался убедить собеседников, что не менее десяти издательств готовы прямо сейчас подписать с ним договоры, так что стоит хорошенько подумать, кого они теряют.

Но его не слышали, и вообще обстановка была какая-то странная – владелец издательства, он же главный редактор, не проявлял к маститому автору никакого интереса, к тому же имел затравленный вид. Прояснилось все вечером, когда к Коле в номер пришла коллега и пояснила, что недавно издательство нарушило закон об авторском праве и на него наехали бандиты. Не местные, а корейские.

На обложке Колиного детектива разместили фотографию какого-то полуголого то ли китайца, то ли корейца – руководству по вкусу пришелся звериный оскал парнишки и его спортивный торс. Книга вышла, народ разметает тираж, и тут на пороге появляется то ли кореец, то ли китаец в черных мятых штанах, тонкой рубашке и пластмассовых шлепках на босу ногу, хотя на улице ноябрь и город уж очень северный. Чего надо, спрашивают, а он им книжку в нос тычет и говорит, что на обложке его родной брат изображен. Они не поверили – им все узкоглазые на одно лицо, все кажутся родными братьями. А гость им: завтра заплатите за нарушение авторского права. И произносит сумму, вызвавшую у главного редактора приступ истерического хохота.

Гость подождал, пока редактор угомонится, таким же спокойным голосом повторил просьбу, назвал свою фамилию, которая никому ни о чем не говорила, и добавил, что из всех, чьи фамилии указаны в выходных данных книги, выпустит кишки, если они не заплатят. И спокойно ушел.

И тут к редактору вбегает сотрудница с иностранным журналом – «Гугла» тогда еще не было – и показывает фото известного бойца тхэквондо из Южной Кореи: мол, это он, только на обложке он еще совсем юный. Редактор обматерил художника-иллюстратора и помчался в полицию. Там его внимательно выслушали и сказали, что вмешиваться не будут и что авторские права защищены законом. В итоге сумму все же собрали, и издательство закрылось навсегда, а хозяину пришлось продать все, чем он владел, и переселиться с семьей к старушке-маме в тесную квартирку.

Коля подписал акты, сказал себе «Не фиг париться, все путем» и отправил рукописи в другие издательства. И получил кукиш: все утверждено на два года вперед. А одно особо крупное и авторитетное издательство ответило, что его рукописями не интересуются. И внизу издевательски подписали: «Желаем творческих успехов».

Неизвестно что было бы с горемыкой, если б не Наташка – она обожала своего мужа. Она стойко вытерпела его недельный запой и в минуту его просветления, стоя вместе с ним под прохладным душем, пообещала все устроить. Но было одно условие – он должен переписать заново все четыре возвращенные рукописи, а то они, на ее взгляд, гроша ломаного не стоят.

Коля кочевряжился недолго – уж очень убедительный огонь горел в Наташкиных глазах – сел и переписал. Наташка все распечатала и позвонила Зойке, мол, помоги, у меня в издательском бизнесе никого нет. Чем быстрее, тем лучше, а то от Коли на нервной почве уже половина осталась.

Особо помогать не пришлось – все четыре детектива взяли в печать. Напуганный неприятностями от непредсказуемых поворотов судьбы, Коля тут же озвучил свое единственное условие: никаких фотографий на обложке – и обосновал это красочным рассказом о мстительном корейце.

Вот так Зойка начала иллюстрировать его детективную серию, непосредственно познакомившись с Колей на его дне рождения, куда был приглашен и Денис. И как-то постепенно сложился образ частного детектива Николая, полковника милиции в отставке, главного героя Колиной серии, и образ этот сильно смахивал на Дениса своей квадратной фигурой, высоким лбом, массивной нижней челюстью и внимательными глазами – если честно, то Денис сильно смахивал на бульдога.

Между Денисом и Зойкой завязались приятельские отношения на почве любви к изобразительному искусству. У Дениса эта любовь выливалась в покупку картин молодых художников, и Зойка в этом вопросе была ему крайне полезна своими знаниями и знакомствами. Ее картины он тоже покупал – в них, написанных в манере импрессионистов и, на первый взгляд, дилетантских, заключался глубокий смысл и недосказанность – она работала в стиле Моне, а Денис обожал его. И удивлялся: ее ранние работы – это было нечто, но она почему-то не хотела их продавать.

* * *

Денис открыл папку с фотографиями, навел курсор на первое фото, и Зоя с ненавистью уставилась на фотографии членов банды.

– Кто из них главный?

– Вот этот.

Денис навел курсор на лицо, никак не соответствующее голосу, звучащему из-под «маски убийцы».

– Леонид Дудин, родной брат Марины, – объявил он.

– Надо же, – Зоя хмыкнула, – говорил как образованный, а лицо… Клоун какой-то.

– Этот клоун окончил юридический университет.

– Да, наш «юрка» кует отборные кадры, – хмыкнула она, вспомнив Ирину и то, как о ней отзываются в поселке, мол, за деньги любой вопрос решит. И о Никите идет слава непобедимого адвоката – что ж, может, он действительно мир спасает, как и мечтал.

– Ты права, в этом плане наш юридический уступает только одесскому.

– Что, там дебилизм и коррупция выше?

– Там все выше. Но вернемся к нашим делам. Первая судимость Леонида Дудина была связана с профессиональной деятельностью – взятка за прекращение уголовного дела. После отсидки он вернулся другим человеком, то бишь окончательно стал собой нынешним. Позже снова был привлечен к ответственности за имущественное преступление. Он хороший манипулятор, читает Юнга, Ницше, Гитлера, «Майн Кампф» цитирует. Его сестра тоже далеко не простолюдинка, мы сейчас дойдем и до нее. У тебя есть вопросы по другим обвиняемым?

– Нет.

– Идем дальше?

– Да, конечно.

Прижав к губам указательный палец, Зоя кивает, и Денис переходит к другому файлу.

Читая тексты, Зойка шевелит губами, как маленькая девочка, и он давит в себе улыбку умиления – она годится ему в дочери.

– Ой… – вырывается у Зойки, и она застывает с открытым ртом.

С экрана на нее смотрит пышнотелая жгучая брюнетка лет тридцати пяти, волосы длинные, гиалуроновые губы уточкой, в черном кожаном топе, из которого, как тесто из квашни, выпирает грудь не менее пятого размера. На левой груди татуировка в виде черной пики, а под грудью собралась мясистая складка – тоже выпирает, как тесто из квашни, и толстым кольцом ложится на широкий пояс черной кожаной мини-юбки, впереди на пуговицах. Три нижние пуговицы юбки расстегнуты, в просвете – рубенсовские ляжки в черных чулках с кружевной резинкой. И завершают картину сапоги-ботфорты на платформе и высоченной шпильке.

– Черная дама… – выдыхает Зойка.

– Пиковая дама, – фыркает Денис.

Это какая-то чертова фантасмагория, думает Зойка, внимательно глядя на юбку. Неужели?.. Да, юбка точно такая! Бли-ин…

…Через пару недель после ссоры Тани с отцом из-за соревнований – дочь как раз получила хороший табель за восьмой класс – между ней и Сашей вновь вспыхнул очередной конфликт. Но тогда Зойка не поняла его причину.

– Сними немедленно, и чтоб я не видел эту пошлятину! – орет Саша.

– Ты что, пап, это нормальная юбка, все девчонки такие носят, – удивленно лепечет Таня, опустив голову и рассматривая свою черную кожаную юбку.

– Она вульгарная! – Он со стуком опускает чашку на блюдце, и кофе выплескивается на стол. – Я сказал, сними! – Он делает шаг к Тане.

– Саша, – Зоя с удивлением смотрит на мужа, – это классическая модель…

Но Саша не дал ей договорить:

– В этой юбке она никуда не пойдет!

В глазах Тани – слезы, она хватает рюкзачок и – в коридор. Но лямкой цепляется за стул, и этого мгновения достаточно – Саша ловит ее за руку и дергает на себя с такой силой, что дочка аж зубами стучит.

– Сними немедленно эту гадость! – рычит он. – Или сиди дома!

Таня пытается вырвать руку, но у нее ничего не получается. И Зоя понимает – сейчас будет беда. И беда приходит.

– Не сниму! – кричит Таня, и воздух разрезает звонкая оплеуха.

А дальше происходит то, о чем Зойка даже вспоминать не хочет: Саша сорвал с дочки юбку – пуговицы так и посыпались на пол, швырнул на разделочную доску и тут же порезал. Точнее, порубил топориком для мяса. Тани в столовой уже не было – полоснув по отцу взглядом-лезвием, она убежала на второй этаж и больше в этот день не вышла. И ужинать отказалась. Саша недолго топтался у двери ее комнаты, запертой на ключ.

– Таня, давай поговорим как взрослые люди!

Но Таня ему не открыла. Он досадливо махнул рукой и пошел в сауну. Убирая посуду, Зоя пребывала в недоумении – юбка на Тане хорошо сидела и совсем не выглядела вульгарной. Зойка хотела поговорить с Таней, успокоить, но дочка и ей дверь не открыла и не ответила на телефонный звонок. «Спокойной ночи», – написала Зоя и добавила смайлик, но Таня и на это не ответила.

Утром, как только Саша уехал на работу, дочка спустилась в столовую и объявила, что уезжает к деду.

– Я отвезу тебя, – предложила Зоя, – у меня сегодня занятия в детском доме.

– Спасибо, не нужно, я поеду на маршрутке.

– Танечка, пожалуйста… Вчера получилась действительно некрасивая ситуация, но у отца сейчас стресс…

– У него всегда стресс! – заорала дочка. – Все, что он вчера сделал, классифицируется как домашнее насилие! Я никогда ему этого не прощу! Никогда! И не смотри на меня так, я знаю, что говорю!

«Да, Таня права: это домашнее насилие, а мне даже в голову не пришло так классифицировать ссору», – думала Зоя, с изумлением глядя на дочь.

Она другая, она из поколения, радикально отличающегося от Зойкиного, воспитанного на старой идеологии, подавляющей в ребенке самоуважение и гордость. Идеология ушла в прошлое, но Зойкино поколение отравить успела.

– Доченька… – начала Зоя и запнулась, – все не так ужасно.

– Все ужасно! Я не останусь здесь ни на минуту! – голос дочки сорвался на фальцет. – Я на все лето уеду, а там… Там посмотрим, может, я останусь у дедушки, там хорошая школа, а вы тут наслаждайтесь бассейном и лужайкой.

– Кстати, неплохая мысль, – ответила Зоя, – дедушка будет рад, он тебя обожает. А как насчет тренировок? В нормальную погоду еще можно ездить, а зимой, в гололед, автобусом? – Посматривая на дочку, Зоя крутилась между холодильником, плитой и столом.

– Многие ездят зимой в гололед автобусом, – отрезала Таня и с грохотом отодвинула стул.

Надменное выражение сохранялось на ее лице до конца завтрака, и атмосфера за столом была такой, будто не Саша вчера устроил скандал, а Зоя.

После завтрака они прошли в гараж к машине, Таня открыла заднюю дверь, а Зойка не пригласила ее на переднее сиденье: не хочешь вперед садиться – не нужно, сзади даже безопасней. За все время, пока они добирались до дедушки (а это почти час в дороге и около часа в супермаркете – Зоя всегда привозит отцу много продуктов: с его больной ногой ему пришлось бы таскать их из магазина не один день), дочь не проронила ни слова. И Зоя не ждала, что Таня, как обычно, будет восхищаться загородными пейзажами, полями с едва взошедшей пшеницей, васильками и маками вдоль дороги, остановками, украшенными керамической мозаикой, что она обязательно сделает замечание насчет трубы ТЭЦ на горизонте, выпускающей черно-серый дым. Как городской ребенок, она всегда трещала без умолку, стоило им покинуть город, фотографировала, просила остановиться, чтобы сделать интересное селфи, а теперь ее молчание убеждало Зойку в том, что они обе наступили на очень острые грабли.

Конечно, Зоя хотела помирить мужа с дочкой, но как это сделать? Саша утром был хмурый, а когда Зоя напомнила, что сегодня у нее занятия в детском доме и она вернется поздно, он с явным недовольством спросил, зачем она ввязалась во все это. Что, не могла преподавать где-то поближе? Мол, на бензин тратит больше, чем зарабатывает, и целый день на все это уходит.

– Мне нравится с ними работать, – ответила Зоя, – среди них есть очень талантливые ребятишки.

– А мне не нравится, что Таня весь день будет предоставлена самой себе, – огрызнулся Саша. – Ты видишь, что с ней происходит?

– Нет, не вижу. Но вот с тобой действительно что-то происходит, – спокойно возразила Зойка.

– Пожалуйста, не начинай, у меня сегодня тяжелый день.

– Я не начинаю, я констатирую факт. Ты не должен так себя вести, ты не прав и ты это знаешь.

– Я сказал, не начинай!

И муж так сверкнул глазами, что Зоя тут же заткнулась.

Зоя смотрела на дорогу и вспоминала себя маленькой девочкой, той, что наблюдала ссоры между мамой и бабушкой. Той, что плакала и просила их замолчать, но они ее не слушали и год за годом ссорились, можно сказать, насмерть. Вернее, бабушка ругала маму. Это было настоящее домашнее насилие, но тогда об этом никто не говорил, и считалось, раз бабушка ругает, значит, по делу, она же старше. Значит, мама заслужила и обязана молчать, терпеть и слушать. А Зойке так хотелось улыбающихся лиц в доме, смеха и счастья, радостного, по-настоящему доброго утра, тихого семейного вечера! Но ничего этого не было, а было тягучее время между скандалами. Время странное, обманчивое и в детском воображении похожее на желе, но не на то, что мама делала из вишни, а на какое-то грязно-серое. Пришло время, когда Зойка уже не просила бабушку – она ж ее все равно не слушала. Тогда Зое казалось, что после вот этой, только закончившейся ссоры они с мамой точно навсегда уедут, но они не уезжали и снова садились с бабушкой за один стол. Бабушка разговаривала, будто ничего не было, а Зойка недоумевала и страдала: почему мама позволяет так с ней обходиться? И она терпеливо ждала следующей, более страшной ссоры, а вдруг эта ссора будет такой, что терпение мамы лопнет? Новая ссора приходила с теми же криками и теми же словами, но ничего не менялось: мама по-прежнему плакала, бабушка орала. Ссора своей беспощадностью уносила последние крупицы надежды на семейное счастье, и маленькая девочка мечтала о счастье вне дома. И оно пришло…

Военный аэродром остается позади, на развилке Зоя перестроилась и, проехав под пешеходным мостиком, повернула налево. Еще десять минут – и она у ворот родного дома. Папа рад несказанно:

– Зоечка, а я ждал тебя не раньше двух часов! Ой, Танюшка, – он обнимает внучку, – решила деда проведать?

– Я у тебя поживу.

– Правда? Вот здорово! Слушай, вода в реке как парное молоко. Да, приехали твои друзья. Тараса вчера видел, он сдал сессию.

– Тоже мне новость. Тетя Ира позвонила, и ему все оценки поставили.

– Танечка, зачем так говорить? Ты же не знаешь.

– Деда, я знаю, он мне рассказывал, как тетя Ира устраивала его в «юрку».

– Ну ладно…

Степан Сергеевич махнул рукой и пошел к машине, где в багажнике рылась Зойка.

– Давай помогу, – предложил он.

– Папа, мы сами, – мягко ответила она.

– Зоя, – Степан Сергеевич берет пакет, – я хоть и хромой, но мужчина и женщине тяжести носить не позволю. – Опираясь на трость, он направляется к калитке. – Я только из школы пришел, борщ поставил варить. Вы ж, небось, голодные? – крикнул он через плечо.

– Не сильно мы и голодные, – ответила Таня. – Деда, я сначала купаться, а потом поем!

Багажник разгрузили, и Таня помчалась на речку.

– Чего это она такая хмурая? – спросил Степан Сергеевич, высыпая печенье в коробку.

– С Сашей поссорилась.

– Из-за чего?

– Саше ее новая юбка не понравилась.

– А что за юбка?

– Нормальная юбка, кожаная, мы с Таней вместе покупали.

– А что не так с этой юбкой?

– Не знаю, – Зойка пожала плечами, – он говорит, что вульгарная.

– Вульгарная? Хм… Слишком короткая?

– Нет, хорошая длина, впереди на пуговицах.

– Тогда не волнуйся, помирятся. Может, ты тоже поплаваешь, а я пока стол накрою? – Степан Сергеевич складывал пустые пакеты в ящик стола.

– Я не хочу купаться, я лучше тебе помогу.

– А домой когда?

– Сегодня.

– Может, завтра?

– Я бы с удовольствием, но дел полно.

– Доченька, ты так редко ночуешь у меня, – с обидой в голосе произнес отец, – мы бы завтра с утра на кладбище сходили, потом на пасеку к Нестору – он такой замечательный липовый мед накачал – пальчики оближешь!

– Прости, но я правда очень занята: надо доделать большую работу.

– Ну тебе видней.

Отец наклоняется к коробке с луком, стоящей под навесом у входа в летнюю кухню.

Да, ей видней. С тех пор как Никита достроил дом и стал папиным соседом – а это было прошлым летом, – у нее нет желания тут маячить. В сердце уже ничего не шевелится, но вот плюнуть Ирке в рожу все еще хочется, но, чтобы не скатиться до такого дешевого проявления чувств, лучше поменьше бывать на улице, чтобы случайно ее не встретить.

Зойка застилает скатертью деревянный стол под разлапистым орехом, режет хлеб, чистит чеснок. Отец разливает борщ по тарелкам, спешит за укропом в огород, строгает замерзшее сало, спрашивает, вкусно ли. Стараясь не смотреть на дочку, сидящую на другом конце большого стола, Зоя как можно беззаботней отвечает на вопросы отца о работе, о том, как дела у Саши, где собираются провести отпуск, какое варенье они хотят в этом году, а сама думает, что совсем не хочет ехать домой. И что пора навести в семье и в собственной голове порядок.

Таня сказала, что хочет вишневое варенье, и после обеда опять на речку умчалась – друзья у нее там. Уже улыбается – ну вот и хорошо. Зоя помогла отцу убрать со стола, помыла посуду и засобиралась в детский дом.

– Увидишь Нестора, скажи, что завтра я приду к девяти часам: подоконники новые привезли, надо ставить, – попросил отец.

– Ты сам позвони, а то я могу его не увидеть.

– Не увидишь – тогда позвоню. Хотя он сейчас все время на месте, сама знаешь, сколько надо успеть за лето.

– А что спонсоры – помогают?

– Зоечка, а кто спонсоры? Бывшие детдомовцы. Остальных как ветром сдуло. Ничего, сами управимся. Материалы мы купили, но вот за работу платить нечем, так что все своими руками. Старшая детвора при деле: я научил их штукатурить, шпаклевать, обои клеить. Девочки постельное белье шьют, шторы, так что все хорошо.

Зоя обняла отца:

– Пожалуйста, не обижайся, мне действительно надо домой.

– Брось, – папа махнул рукой, – тебя муж ждет, езжай… Привет ему.

– Присматривай за Таней.

– Не волнуйся, присмотрю, – обещает отец, и его добрый, всепонимающий взгляд задерживается на Зойке.

Она садится в машину и до самого поворота смотрит в зеркало заднего вида на одинокую сухопарую фигуру, опирающуюся на трость.

Дети ждали ее у ворот детского дома – у нее девятнадцать учеников от семи до шестнадцати лет. Трогательные, старательные, улыбчивые, услужливые – дверь машины откроют, сумку возьмут, зимой в классе обогреватель заранее включат, и к приезду всегда на тарелке ее ждут три булочки. И еще один мальчик ждал ее, двадцатый, но он пока не был учеником.

– Он влюблен в тебя, – сказал директор детского дома, Нестор Адамович, поглаживая по белобрысенькой головке трехлетнего Костю-аутиста.

Она тоже его любила и однажды предложила Саше:

– Давай возьмем его.

На какое-то время Саша задумался, тяжело вздохнул и отрицательно покачал головой:

– Твое желание необдуманное, импульсивное. Оно пройдет.

Как же оно может пройти, если она встречается с Костей два раза в неделю? И муж будто прочел ее мысли:

– Может, тебе туда не ездить?

Нет, она будет ездить – во-первых, ей это нравится, во-вторых, ее попросил об этом папа, а в-третьих, пусть у детей появится возможность выражать свои эмоции в рисунках.

Она сказала папе о своем желании усыновить Костю, и отец отрезвил ее:

– Зоя, ты хороший человек, хорошая мать, но лишь в тех условиях, в которых живешь. Он нездоров, он требует огромного внимания, самоотдачи, самопожертвования. Подумай над этим.

Она подумала и поняла – нет, она действительно не сможет. Возможно, кто-то другой сможет. И с той минуты чувствовала себя предательницей и немного неполноценной.

Костя и сейчас стоял впереди всех и первый кинулся к машине. Он ничего не говорил – он вообще не разговаривал, он просто обнял ее ноги. И еще он никогда не смотрел ей в глаза. Он никому не смотрел в глаза.

– Солнышко мое, – воскликнула Зоя и взяла малыша на руки, – как я рада тебя видеть!

Он обнял ее за шею обеими руками и прижался щекой к ее щеке.

На уроке он сидит рядом с Зойкой – притащит стул, заберется на него, к ее боку прижмется и сидит. Когда Зоя встает, он сползает со стула и ходит следом. А если взять его на руки, он цепляется за Зойку, как обезьянка, и от нее идет только к одному старшему мальчику, его тоже Костя зовут. После занятий дети провожают ее, наперебой рассказывают новости, и Зойке горестно и одновременно радостно слышать, что кого-то забирают приемные родители. Горестно, потому что в глазах остающихся столько недетского отчаяния и безысходности… А радостно, потому что кто-то обретет дом и семью. Она садится на корточки, обнимает молчаливого Костю, в его отведенных в сторону глазах стоят слезы.

– Костик, ужинать пора, – говорит старший Костя и берет младшего Костю на руки. – До свидания, Зоя Степановна!

До свидания, мои хорошие!..

Она идет в домик директора, передает слова отца и, стараясь не смотреть на детей, сидящих на скамейках, как галчата, направляется к машине. Она выезжает на трассу и до поворота к пешеходному мосту в ее голове неотступно крутится мысль: может, вернуться? Вот папа обрадуется!

«Поворачивай обратно и поговори как следует с дочкой! – ворчит Зойка-два. – Спроси у любого своего ученика: смог бы он сердиться на родителей? Да он бы даже вопроса твоего не понял! На родителей? Родители – это святое… Возвращайся и укажи ей на ее место, нечего нервы трепать. Ишь, дорогую юбку в четырнадцать лет нацепила! А на чьи деньги она куплена? То-то, пусть прощения просит. Насилие в семье? По заднице ей надо надавать, чтоб дурь вся вылетела!»

С Зойкой так бы и поступили – бабушка Марта когда-то отлупила ее, четырнадцатилетнюю, сапогами, купленными на рынке. Сапоги эти были на каблучке, впервые в ее жизни, они их вдвоем с папой выбирали. Папа одобрил, они на радостях по мороженому съели, бабушке ее любимые конфеты купили, «Скворцы». Но бабушка как увидела сапоги, как на Степу накинулась: мол, что ты из девчонки шлёндру делаешь. Конечно, она ж тебе не родная! Тебе мало, что она с Никитой по углам зажимается? Побитая Зойка поплакала и смирилась с тем, что сапоги бабушка продала, и, встречая их новую обладательницу, молча глотала слезы – уж очень хотелось ей пройтись по поселку в этих сапожках. А главное, чтоб Никита увидел. А вот по углам она с ним не зажималась, тогда они еще просто дружили, это все воображение бабушкино нарисовало.

Степа упреки эти принимал близко к сердцу, и единственное, что мог сделать, так это выпить – после смерти Нади он начал пить, но это никак не отражалось на его работе. Пил он обычно по субботам, в одиночестве, во флигеле – высосет грамм двести водки или самогона – и спать, он худой, ему много не надо. Все было нормально, но однажды он упал и разбил голову, и это сильно испугало Зойку.