Текст книги "Сабелла"

Автор книги: Танит Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Мне казалось, что лучи солнца пронзают меня насквозь, я чувствовала себя так, словно стала прозрачной. Вероятно, так оно и было. С моей кожей это часто случается, но интересно, видны ли сейчас под ней кости? Очертания дядюшки расплылись, словно я смотрела на него сквозь дым. Я поблагодарила его. И еще раз поблагодарила. Люди любят, когда их благодарят, поэтому делают вам приятное, так что вам остается только твердить: спасибо, спасибо…

– И еще одно небольшое дельце, – игриво продолжил дядюшка. Я стояла под солнечным рентгеном и ждала. – Касильда доверила мне одну маленькую вещицу, сославшись на то, что дело приватное. Это крохотная шкатулка, и я думаю – нет, Белла, я знаю – что в ней хранится чудесная драгоценность. Ваша тетушка хотела, чтобы она досталась вам. Знаете, в свои последние дни она много думала о вас. Но она просила держать это в секрете. Вы же знаете, Белла, что такое эти родственники – ссорятся, завидуют… Дело не в реальной цене драгоценности, а в том, что она значила для Касильды. Так вот, я хочу, чтобы вы сделали так. Идите следом за нашим Джоном Тримом, вон он, у двери. Он проводит вас наверх и там, в спальне Касильды, покажет шкатулку. Договорились?

Я кивнула. Дядюшка-боров отвернулся, а Джон – один из слуг тетушки Касси – выскользнул из библиотеки.

Когда я вышла из луча света, мне показалось, что воздух в комнате зашипел, и библиотека погрузилась во тьму. Но я шла в этой тьме следом за Джоном через уставленный цветами холл. Слуга выглядел много старше усопшей. Интересно, был ли он упомянут в завещании?

Лестница оказалась автоматической. Поверх стального эскалатора лежала белая ковровая дорожка. Джон повозился с кнопками, и мы бесшумно поехали на третий этаж.

Руки Джона лежали на поручнях, словно темные и сухие прошлогодние листья. Их сделала такими жизнь под солнцем. Неужели с моими руками когда-нибудь случится то же самое?

– Сюда, пожалуйста, мисс Кэй.

Спальня была затянута белым шелком, лишь на окнах – шторы цвета бронзы. Было очень тепло, и стоял запах, который всегда стоит там, где слишком усердно наводят чистоту. Запах болезни. Вещи на подзеркальном столике лежали словно в полной готовности к возвращению хозяйки: платиновые гребни, шкатулки из раковин. Надо было похоронить тетушку здесь, как жену фараона – среди сокровищ, на белой кровати, рядом с давно уже мертвым супругом.

Шкатулка стояла на отдельном столике. Она была из слоновой кости, с петлями из золота, и золотой ключик висел рядом на ленточке.

– Извините, мисс Кэй, – слуга Джон иссохшими руками прикрыл за собой дверь, оставляя меня одну в спальне

Он ждал, что я открою шкатулку, поэтому я взяла ключ и вставила его в замок, и когда он щелкнул, испугалась – а вдруг взорвется?

Но шкатулка не взорвалась. Внутри на атласе лежала крошечная копия золотого драгоценного распятия, которое я видела в часовне. Крест с аналоя из страны лилипутов. Эта безделица стоила вдвое больше того, что тетушка оставила мне деньгами.

Спальня, залитая бронзовым слепящим светом, таила угрозу. Касси совсем недавно лежала здесь, умирая и хрипя, плела интриги – и добилась своего. А я все не могла понять, где ловушка. Угроза была незримой, словно сама смерть.

Потом я заметила конвертик под крестом. Когда я его вытащила, мои пальцы на миг онемели. Не удивлюсь, если из конверта мне в лицо брызнет яд.

И яд брызнул. Отравленные чернила.

«Я знаю, кто ты, Сабелла. Я не знала этого, пока не пришла к Богу, но когда я нашла Его, Он сказал мне. Его ангелы сказали мне. Я знаю, что ты совершила. Я знаю, что ты убила мою сестру. Надеюсь, что этот крест искалечит тебя. Если же нет, знай – я приняла и другие меры. Не пытайся понять, что я задумала. Ты, Сабелла, всего лишь волчица, ты – животное, а животным не дано понимать – пока не станет слишком поздно. Но тебе не так много осталось, Сабелла. Я уповаю на то, что все случится очень скоро. И тогда ты сгниешь, а твоя душа – если, конечно, у тебя есть душа – будет корчиться и вопить в Геенне Огненной, Сабелла. И пусть Бог даст мне услышать тебя, когда я буду отдыхать на Его груди».

Я присела на кровать Касси, сжалась в комок, подтянула колени ко лбу. Но это не помогло, и я знала, что не поможет. Тогда я упала на спину, скомкала письмо в руке, а потом засунула его за вырез платья, меж грудей, туда, где висел кулон. Поближе к сердцу.

Она познала Бога – и узнала мою тайну. Да, это имело смысл. У нее бывали озарения, но они казались настолько безумными, что она, наверное, сошла с ума, прежде чем смогла поверить им.

Слегка придя в себя, я открыла косметичку и достала миниатюрную бутылочку, которую еще в отеле наполнила из емкости красным соком.

Это кровь. Мы все знали это, разве не так? Приправленная гранатовым и томатным соками, а также гранулами синтетического гашиша, которые не только служили консервантами, но и помогали скрыть истинный состав напитка. Это была кровь лани с плато Молота. Заготовленная дома, охлажденная с помощью концентратора, она могла храниться несколько дней, даже в моей сумке.

Это поможет тебе, Сабелла. В самом деле – выпей, и ты станешь сильнее. Вопреки солнечному свету, вопреки тетушке Касси, вопреки всему на свете. Выпей.

Но в этот раз из-за привкуса фруктов напиток встал у меня поперек горла.

Я сидела, дрожащая, испуганная, и мяла в руках свою черную соломенную шляпку. В этот раз, Сабелла, эликсир жизни не сработал.

Поезжай домой, Сабелла. Как можно быстрее. Домой!

Я положила крест в косметичку, оставив шкатулку на месте. Когда я закрывала двери спальни, смятое письмо царапало кожу.

Внизу в холле рыскал черный боров.

Он видел, как я расплакалась в церкви, а теперь я, должно быть, выглядела испуганной. Я объяснила ему, как сильно потрясло меня случившееся, и как жаль, что я так мало знала покойную. Я немного приврала, сказав, что мы с тетушкой пару раз встречались, когда мне было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет. Касси и вправду приезжала в Восточное за год до нашего переезда, но не думаю, чтобы она как следует разглядела меня. Ей было скучно в обществе моей матери, и это был не более чем визит вежливости. Однако люди обожают исповеди и болезненные воспоминания. Все мы так или иначе сосем кровь друг у друга. Я с трудом убедила дядюшку, что мне просто необходимо поехать домой, привести мысли в порядок, а бумаги мы подпишем в другой раз. Так я вырвалась на свободу.

Солнцу оставалось всего минут десять, когда я поспешно зашагала через лужайки вниз по склону, к соснам. Серая тень пронеслась надо мной в тот самый миг, когда солнце вскипело красным. Я кое-как добралась до тени, и меня вывернуло наизнанку, все мышцы свело судорогой.

Неподалеку нашлась маленькая декоративная цистерна для полива газонов. Скорее всего, вода была неочищенная, но я прополоскала рот и была благодарна ей. Неужели даже цистерне нужна моя благодарность?

Потом я подошла к машине и облокотилась на нее. Все тело болело и ныло, не было сил даже забраться внутрь.

Но вот пришла тьма. Пока я пыталась превозмочь боль, солнце скрылось за горизонтом. Ночь была как холодная ванна – даже крыша машины остужала мои руки, мой лоб.

А потом я услышала, как он идет, ступая по сухой хвое. Я знала, кто это. Нетрудно отличить эти особенные шаги от всех прочих – шаги оленя, пробирающегося к тебе в ночи, где хозяйничают волки.

Он положил руки мне на плечи. Нежно-нежно.

– Сабелла?

Он знал мое имя. Впрочем, он явно слышал, как дядюшка-боров обращался ко мне у часовни.

– Сабелла, с тобой все в порядке? О, Сабелла… – он мягко развернул меня лицом к себе. Его прекрасные черты лучились бескорыстной заботой святого, глаза казались бездонными. Он готов был на все, что угодно, лишь бы помочь мне. – Ты выглядишь словно призрак. Нет, я не то хотел сказать… ты чудесно выглядишь, но кажется, тебе нехорошо.

Наверное, он и в самом деле был святым. Или хотел быть. Нет, Сабелла.

Он заботливо обнимал меня за плечи, гладил по волосам. Меня сильно трясло; наверное, ему нелегко было держать меня столь бережно. Его теплая кожа источала аромат молодости, чистоты, мужественности и желания. Я могла вдохнуть его жизнь сквозь его кожу. Я чувствовала запах его крови.

Он помог мне забраться в машину.

– Итак, куда мы едем?

– Я заранее ввела маршрут, – отозвалась я.

– И все же куда? Я вернусь за своей машиной завтра. А сейчас я еду с тобой.

– Я не хочу, чтобы ты ехал со мной, Сэнд.

– Надо, чтобы кто-то побыл с тобой.

– Но не ты.

– Почему же не я?

Мои мозги отказывались работать. Я почти теряла сознание. Сэнд сел рядом, включил зажигание, и машина покатила меж деревьев к шоссе, ведущему в город.

Он снова обнял меня. Сквозь завесу его теплых, темных волос я смотрела во всезнающие глаза змеи на его горле.

А потом мы очутились в отеле. Я почти не помнила дороги. Сэнд Винсент сам открыл дверь и занес меня в комнату. Включил бра. Потом он приподнял меня и положил на кровать. Я вешу всего сто семь фунтов, так что это не составило для него труда. Я, как идиотка, до сих пор была в темных очках, и он снял с меня их, а потом и туфли.

– Тебе нужно уснуть, – проговорил он. – Тогда все пройдет.

– Сэнд.

– Да?

– Ты очень добр.

– Я не оставлю тебя, если ты об этом, – пообещал он.

– Я хочу… Мне нужно побыть одной.

– Тогда я подожду в коридоре. Но дальше коридора не уйду.

– Пожалуйста, Сэнд. Я позвоню тебе завтра.

Завтра я буду на плато Молота. Сэнд не сможет проследить, куда я отправлюсь из Брейда. Страна велика.

Зачем я вообще поехала? Разве это важно? Теперь надо еще подписывать бумаги Борову Коберману, а то он станет преследовать меня с хрюканьем. Ему очень хочется, чтобы я оказалась такой же жадной до денег свиньей, как и он. Нет, я приехала сюда лишь потому, что Касси высунулась из могилы и позвала меня.

– Я подожду в коридоре.

По дороге с кладбища между нами установилась странная безмолвная связь. Мы были как две разных кислоты, чьи испарения смешивались.

– Возьми стул.

– Я вынесу его в коридор.

– Не стоит.

Он сел. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как он изучает меня. С опущенными веками комната была пустой. Это не тетушка Касси заставила меня приехать – этого захотела я сама.

О да, я знала, что собираюсь совершить. И я знала, что становлюсь сильнее. Мой пульс превозмог экстракт купороса, впрыснутый мне в сердце драгоценной тетушкой. Но я чувствовала и иное биение – еще слабое, мягкое, полусонное. Оно возвращалось из неизвестности, где таилось до времени.

Волнение. На что это похоже? Оно заполняет всю меня. Это похоже… Я не знаю, на что оно похоже в этот раз. Спиртное, наркотики, секс, религиозный экстаз – ничто в сравнении с этим. Когда мне было тринадцать, когда… когда я стала иной, мать водила меня на собрания возрожденных христиан. Христос сделался весьма популярен в Восточном. Подмечено, что колонисты вообще склонны воскрешать старые обычаи Земли – одежду, обстановку, веру – словно в поисках некого якоря в жизни. Но при этом обычаи казались свежими и неожиданными, новыми для новых планет, как если бы колонисты сами их изобрели. В церкви Возрожденного Христианства, сложенной из все тех же медных блоков, мать крепко держала меня за руку, и я видела людские лица, озаренные внутренним огнем – взрыв динамита, заточенный в стекло. Можно было поймать, уловить это напряжение, один восхитительный миг держаться на грани экстаза, а затем снова упасть туда, откуда взлетел…

– Сэнд, – пробормотала я. Он вздрогнул и посмотрел на меня. Я могу лежать так неподвижно, что кажусь не просто спящей, а умершей. – Я хочу принять душ.

Его глаза светились изнутри.

– Да, – кивнул он и откинул голову на спинку стула.

Что-то изменилось между нами. Он не спросил меня, чем может помочь – он уже чувствовал это.

Я вошла в душ, сняла платье и белье, пустила воду. Скомканное письмо Касси полетело в жерло биотуалета.

Сквозь тугие струи душа я оглядела себя, свое тело. Оно будет весьма желанным для Сэнда. (Шлюхи делают это за плату, Сабелла). Кулон на моей шее на цепочке белого металла толщиной с волос сверкал и пульсировал, хотя обычно эту пульсацию замечаю я одна.

В номере при всей его неопрятности было тепло. Я выключила воду и вышла из душа, тихо позвала его по имени, и Сэнд вскочил, повернулся и увидел меня. В первое мгновение его реакция была двоякой: возбуждение и нервозность. Совершенно нормальная человеческая реакция. Я была прекрасна, и я пугала его.

Я подошла, сняла с него куртку. Стала расстегивать его рубашку – медленно, медленно…

– Сабелла, ты уверена, что… – прошептал он. И более ничего – ибо ему пришлось делать то, что подобает делать приличному юноше в подобной ситуации. Животная часть человеческого естества вынуждала его дрожать всем телом, как дрожала я прежде, когда он прикасался ко мне. Он прижал ладони к моим щекам, затем наклонился и поцеловал меня, и поцелуй его был долгим и медленным. Нечеловеческое проснулось и уже подталкивало его к тому, что задумала нечеловеческая часть моего естества. Он несколько раз повторил мое имя, пока целовал мою шею, мои плечи, припадал губами к моей груди. Камень скользнул ему на щеку. Порой, растянувшись на земле в волчьих холмах, парни, сбитые с толку белым сверкающим камнем, спрашивали у меня: «Детка, это что, поддельный бриллиант?» Но Сэнд стряхнул кулон со своей щеки.

А потом мы очутились в постели. Его кожа была гладкой и восхитительной. Его чресла налились безумным огнем страсти.

В этот момент я всегда переживаю за любовников. Даже оказавшись в постели с настоящими скотами, я всегда стараюсь осчастливить их. У меня есть на это свои причины. А я – я никогда не достигала настоящего блаженства, ни прежде, ни с Сэндом. Ощущение прикосновений, объятий, физического возбуждения и всего остального, что исходит от партнера… Однако как ни сладка прелюдия, это всего лишь прелюдия. Сэнд двигался во мне, ускоряя и замедляя ритм. При всем своем безразличии я все же понимала, что он был умелым любовником.

– Сабелла…

– Дорогой, сейчас мы кое-что сделаем, – прошептала я. – Тебе понравится…

– Все, что хочешь… Все…

Этот прием я отработала до совершенства. Мы немного повернулись, и он, задыхаясь, рассмеялся, когда я оказалась сверху. Наши тела оставались слитыми воедино, но прекрасный ритм его страсти был сломан, уступив место иному ритму.

Под моими пальцами змея скользнула дюйма на два вверх по его шее. Шея у Сэнда была могучей и мускулистой, цвета янтаря. Я пробежала языком вдоль вены, вдоль золотистой вены, которая подрагивала, словно говорила со мной. А потом я прижалась губами к этой золотой трубке и поцеловала так, чтобы остался синяк – чтобы то, что сокрыто внутри, вышло на поверхность. Так я открыла путь и через поцелуй вкусила кровь, скрытую под кожей. Сэнд застонал и прижался ко мне, обвив руками мою талию и бедра, словно желал навеки удержать меня. Длинные клыки не нужны – вполне достаточно таких, как у большинства людей. Только кончики их должны быть острыми, как иглы, чтобы не рвать, а прокалывать кожу, столь же безболезненно, как лучи солнца пронзали кварцевый глобус. Я сжала плоть, надавила на вену пальцами, втягивая ее в рот. Когда я прокусила кожу, Сэнд вздрогнул, а когда принялась глотать его кровь, дрожь его перешла в конвульсивное подергивание. Я оказалась сильнее, много сильнее, чем он подозревал, я могла вот так сидеть на нем очень долго, мне это ничего не стоило. А потом я сделала так, чтобы он поднялся на пик блаженства и остался там.

Как можем мы в самом начале знать, чем все закончится? Как можем мы отступить, когда приходит миг осознания?Это наслаждение, ритм которого соответствует ритму биения вены у меня во рту; наслаждение, которое тянется и тянется даже после того, как истощились его соки, пока не кончается иной живительный сок. И наслаждение будет длиться, пока я не прекращу пить, или пока Сэнд не потеряет сознание. Это – таинство, но оно убивает.

Почему все так происходит? Не знаю. Я размышляла над этим. Говорят, что повешенный испытывает оргазм, когда веревка стягивает его горло, потому что кровь приливает к мозгу и члену. Или это волна жизни, чьи символы – близость и семя, отчаянно сопротивляется смерти, символ которой – истекающая кровь. Я размышляла о том, что зверь-кровопийца порой испытывает чувственное наслаждение. Я думала о самках пауков, которые пожирают самцов во время совокупления. Я часто думаю об этом, но не знаю, почему так бывает.

А почему так бывает со мной?

Моя страсть сосредоточилась и стала иной. Я больше не чувствовала возбуждения, для меня не существовало мира вокруг – я была по ту сторону всего. Лев, терзающий свою добычу – вот чем я была со стороны… Но нет. Это было такое же естественное желание, как желание вдохнуть воздуха. И вот я вдохнула полной грудью после того, как дышала сущей грязью. Я могла продолжать, как и он, хотя наше наслаждение было различным, но все же – единым. Но так нельзя. Я собралась с силами, словно собиралась преодолеть земное тяготение.

Его лицо и теперь стоит у меня перед глазами. Вы когда-нибудь видели агонию умирающего? Вы никогда не замечали, что лицо вашего любовника на вершине блаженства выглядит именно так?

Я должна… Я должна…

Я подняла голову.

Кто сказал вам, что это грязно? Никаких потоков крови и слюны. Тонкая струйка из крошечной ранки (почему все считают, что их должно быть две?), багряная нить.

Голова Сэнда откинулась набок. Он был без сознания.

Я любила его всего минуту. Я любила его и горевала по нему, но моя жалость была лишь частью моей красоты. А потом пришел стыд…

Было еще четыре часа до восхода, когда Сэнд очнулся. У него слегка кружилась голова, однако чувствовал он себя хорошо и был голоден, как это всегда бывает с ними. Улыбаясь в счастливой истоме, он приподнялся на локте. Преподнося ему бифштекс, я заявила, что уже съела свою долю. Я кормила его обходительно, игриво и дружелюбно. Думаю, подсознательно он понимал, что это его право как жертвы – чтобы с ним возились. В легкое вино я подмешала витаминный концентрат, который заранее выписала в гостиничной аптеке, заказывая еду в номер. Так что этим утром Сэнд Винсент почувствует не более чем усталость. Пройдет день-другой, и не останется никаких следов. Если, конечно, не… нет, никаких «если». Рейс на Брейд – в пять часов. Мне пора. Даже если придется часть пути проделать при свете дня.

– Это было дьявольски хорошо, – сказал Сэнд, пока мы лежали на кровати. – А ты – дьявольская леди.

Он не помнил всего, это говорило его подсознание. А он знал лишь то, что я хороша в постели. Поначалу, даже после того, как я научилась контролировать себя и останавливаться вовремя, я убивала их, потому что боялась, что они все помнят. Но они не помнили. Правда слишком абсурдна, подсознание скрывает ее, а сознание забывает.

Потом Сэнд коснулся пальцами своей шеи, сдвинул змею и содрогнулся.

– Извини, – пробормотала я. – Я вчера слишком увлеклась.

Сэнд усмехнулся. Иногда мужчины говорят: «Ты – вампир!» Это шутка, и мы смеемся над ней вместе. В любой аптеке продается крем-коагулянт и заживляющий гель в удобной упаковке. На следующий день на шее останется лишь бледный кровоподтек.

– Ты тоже получила удовольствие, не сомневаюсь, – заметил Сэнд. Он скользнул руками вдоль моего тела, придвинулся ближе, стал ласкать. Он снова желал меня. Они всегда желают меня вновь. Потом он увидел камень.

– Боже! – выговорил он. – Это же не рубин? Разве они бывают такого размера?

Камень кулона был багряным, пульсирующим, теплым, живым.

– Просто цветной кристалл, – как можно спокойнее уронила я.

– Мне казалось, что он бесцветный. Интересно, почему?.. Ты чудо, Сабелла.

Я позволила ему поцеловать меня и отстранилась.

– Ты тоже мне понравился, Сэнд, но я страшно устала. Продолжим завтра утром.

– Нет, моя прекрасная. Сейчас, – он навалился на меня, сонно и бестолково, ведомый одной лишь похотью.

– Тогда это будет изнасилованием, – сообщила я. Смутившись, он отвел взгляд и отпустил меня. – Утром! – повторила я.

– Леди, я не выпущу тебя из этой комнаты, пока мы не повторим все сначала!

Он уснул почти сразу, и во сне прижался ко мне – доверчиво, как ребенок. Однако сон его был слишком глубок, чтобы почувствовать, как я покинула его, оделась, собрала сумку и ушла.

Номер был оплачен до полудня. К этому времени Сэнд отоспится. Он начнет лихорадочно разыскивать меня, будет одержим мною, как ему и снилось. Но он не найдет меня, и одержимость постепенно сойдет на нет. Пока он снова не встретится со мной, ему ничего не грозит.

Прошло четыре года с тех пор, как у меня был последний мужчина. Был во всех смыслах – я получала от него и секс, и игру в любовь, и пищу.

Четыре года. Когда умерла мать, я попыталась остановиться. И остановилась. Прекратила. Два года воздержания ушли на то, чтобы вернуть почву под ногами, и четыре года я твердо стояла на ногах. Но жажда никогда не покидала меня. Звери в холмах помогали продержаться, но я была охотницей, а моя истинная добыча обитала в стальных прериях, бегала по золотым горам городов, жила в неоновых пещерах поселков.

В холмах водятся волки, даже если эти холмы из стекла.

В лайнере, когда из-за горизонта поднялось солнце и я затемнила свой иллюминатор, мне впервые подумалось: если Касси послала мне проклятие и драгоценный крест, желая меня уничтожить, то зачем она оставила мне восемьдесят тысяч кредитов чистыми?