Текст книги "Внутри женщины. Откровенные истории о женских судьбах, желаниях и чувствах"

Автор книги: Тамрико Шоли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3
Спасти взгляд

ДОСЬЕ

Имя / Кристина

Возраст / 27 лет

Профессия / юрист

Материальное положение / среднее

Семейное положение / в отношениях

Жилищные условия / съемная квартира

Дополнительные бонусы / неравнодушие

Кристина случилась в моей жизни случайно. Несколько лет назад я проводила все свои субботы в интернатах и детских домах – вместе с друзьями мы отвозили туда гуманитарную помощь. Кристина тоже была неравнодушна к благим делам, но по сравнению со мной находилась на семьдесят седьмом уровне этого мастерства. Об этом она и собиралась рассказать мне: как обычная девушка может спасти жизни других людей.

– Привет, моя личная Ганди, – я обняла Кристину.

– Я тебя прошу, не называй меня так. Тем более что Ганди был больше политиком, исповедующим практику ненасилия и любви к миру, а я лишь точечно помогаю тем, кто в этом нуждается. Я даже не состою ни в какой организации. Мои масштабы очень малы.

– Ирэна Сендлер[8]8
  Ирэна Сендлер (польск. Irena Sendlerowa; 15 февраля 1910, Варшава – 12 мая 2008, Варшава) – польская активистка движения Сопротивления, спасшая более 2500 еврейских детей из Варшавского гетто.


[Закрыть] тоже так начинала. А в итоге смогла вывезти из Варшавского гетто около трех тысяч детей.

– Слушай, Тамрико, ну мне льстит, конечно, что ты считаешь меня кем-то подобным, но сейчас я развею твои восхищения в пух и прах. Ведь все началось с того, что из-за меня погиб человек.

– Отлично.

Я иронично улыбнулась. Я сама выбрала себе такую жизнь, и люди ответили мне взаимностью. После выхода первой книги с циклом мужских интимных интервью окружающие с еще большим доверием рассказывали мне о том, сколько смертей и возрождений было в их прошлом.

В воздухе висела осень октября. Пару часов назад прошел дождь, деревья дышали, отовсюду несло травяной влагой. В коричневом пальто и ботильонах я встретилась с Кристиной в парке. Мы взяли термос с чаем и укрылись в одной из сухих беседок.

– Итак, кого ты уничтожила в прошлом?

– Все шутишь, – Кристина налила нам чай в плотные пластиковые стаканчики.

– Это мое единственное оружие против… да против всего, в принципе. Когда случилась эта история?

– Четыре года назад. Я возвращалась домой после работы. У нас тихий двор, без скамеек возле подъездов, поэтому часто там мало людей. Я думала про договоры, которые мне нужно было подготовить на следующий день. Так что ночь предстояла бессонная. Правда, я тогда не подозревала, что совершенно по другому поводу.

Чай успел настояться и был на удивление вкусным. В нем сильно ощущался бергамот, который мне так нравился. Вокруг нас не было ни души, только деревья с тропинкой, и я легко оказалась в прошлом Кристины.

– Уже у самого дома я заметила мужчину. Он шел с противоположной стороны мне навстречу. В черной куртке и джинсах. Ничего в нем не было необычного. Случайный прохожий. И только почти поравнявшись со мной, он внезапно остановился. Я не обратила на это внимания. А он… Он сначала застыл, а потом сделал два больших шага по направлению ко мне. Я обернулась. Он молчал, но его глаза… – Кристина поставила стаканчик на скамейку. – Его брови сошлись на переносице, а глаза так пристально смотрели на меня, были какими-то выпученными и ошалевшими. Никогда раньше я не видела такого взгляда. Он приоткрыл рот, а я, испугавшись этого полоумного, странного незнакомого мужчину, быстро забежала в свой подъезд. Откуда мне было знать, что я была последней, кого он видел.

– Нас с детства приучали не разговаривать с незнакомыми. Это наша ментальная привычка – убегать от людей.

– К сожалению, да. – Кристина была красивой девушкой. С «гулькой» русых волос на затылке, густыми бровями и большими зелеными глазами. Впрочем, может ли казаться некрасивым человек, которого по-настоящему заботит жизнь других людей? – Я пришла домой, разулась и занялась своими делами. Спустя какое-то время, наверное, полчаса или час, я зачем-то выглянула в окно. То самое, из которого выход во двор. Этот мужчина лежал на земле, а вокруг него были какие-то люди. Человек пять. И тут я впервые подумала, что ему было плохо. Я накинула кофту и выскочила на улицу. Одновременно со мной приехала и «Скорая», которую кто-то вызвал. Мужчину быстро погрузили на носилки и увезли. Сказали, что он умер, и это был инсульт. Кстати, тогда тоже была осень.

Я любила осень больше, чем саму себя. С ее влажными листьями, разным дизайном пальто, звуками распахнувшегося зонта и горячим чаем. Летом я не умею быть счастливой, мой год официально начинается с приходом сентября. Но у Кристины была своя, совсем не похожая на мою, осень.

– С этого все началось?

– Да, но не сразу. Милосердными не рождаются, ими становятся. Потому что нам в детстве ничего не рассказывают. Ничего из того, что действительно важно. Если бы мне в детстве кто-то внушил то, что незнакомые мужчины могут не только насиловать и грабить, но и просить о помощи, этот парень, возможно, сейчас был бы жив.

Синдром закрытых дверей. Именно такой диагноз я щедро ставила практически каждому ныне живущему. Уставшие от несовершенства мира, мы превозносим себя до лика святых мучеников и запираемся в этом личном алтаре от окружающих.

Каждый нововстречный автоматически маркируется как «чужой», когда это так просто – сказать незнакомому человеку «будьте здоровы». Но несовершенство мира, тяжелые пакеты и мантра «это не мое дело» делают нас немыми.

– Ты, наверное, запомнила его глаза.

– Да. Я потом долго не могла уснуть. Не могла работать, думала о том, почему испугалась и не спросила, нужна ли ему помощь. Ведь это было так просто. В его глазах было совсем не бешенство, а страх смерти и просьба о помощи. Ему было плохо, и он не мог из-за этого говорить. Представляешь, человек умирал, а я побежала в подъезд? Говорят, некоторые люди, работающие на скотобойнях, потом сходят с ума. Потому что они видели слишком много страха смерти в глазах. Это действительно нельзя ни с чем сравнить. Этот взгляд за минуту до смерти настолько сильный, что передается тебе. Я тогда действительно испугалась. Убежала, а этот взгляд мне в наказание всегда останется в памяти.

Я пожала плечами.

Есть такая притча. Умер мужчина и попал на небеса. Там бог предложил ему самому выбрать, в какую дверь заходить – рай или ад. «Но как же я смогу принять такое решение?». – «Вспоминай свою жизнь», – ответил бог. «Пять лет назад я не спас человека, который тонул в реке. Наверное, мне в ад». – «Но этот человек должен был через год сбить на своей машине троих детей. Так что все сложилось хорошо». – «Да? Отлично! Ведь еще год назад я помог женщине донести сумки, и она успела на поезд». – «И этот поезд потом сошел с рельс, а женщина погибла». – «Господи, как же я тогда решу, куда мне идти?» – «Легко. Только судить надо не по своим поступкам, а по своим намерениям».

– Ты до сих пор себя винишь?

– Если честно, да. Особенно теперь, когда я понимаю, как много можно изменить, если вести себя по-другому. Если быть более внимательными.

– И как много?

Кристина улыбнулась. Похоже, я прикоснулась к ее самой любимой теме.

– На следующий день на меня накричал начальник, договоры пришлось отправлять с задержкой, и я забыла про погибшего мужчину. А через несколько дней подруга предложила поехать с ней в детский дом – отвезти подарки и пообщаться с детьми. Я никогда не думала о чем-то подобном, об интернатах знала только из фильмов. Мне виделось, что там все дети голодны и бедны. Я боялась, что не выдержу этого и расплачусь. И именно поэтому решила согласиться: мне казалось, я таким вот способом искуплю свою вину перед тем мужчиной.

– Давай угадаю: ты подсела сразу же?

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Я действительно знала, какой силой обладают детские дома и интернаты.

Впервые я попала в небольшой сельский детдом несколько лет назад. В феврале, аккурат во время финансового кризиса в стране. В планах была полная неопределенность, шел мокрый снег, мы ехали в холодном автобусе, доверху наполненном фруктами, сладостями и гуманитарной помощью. Рук не хватало: каждый из нас нес по три-четыре пакета. Замерзшая, я стояла перед детьми и пыталась улыбаться.

Я не знала, что им говорить и как себя вести. Мне казалось, что передо мной – самые несчастные в мире создания, и я должна одним словом повернуть их жизнь к лучшему. Принять решение я не успела: трое девчонок начали крепко обнимать меня и спрашивать о том, как меня зовут, чем я занимаюсь и какая музыка мне нравится. Я была шокирована такой откровенной и повышенной тактильностью от чужих людей, пусть и детей. У них абсолютно отсутствовал кинестетический барьер, они могли трогать, прикасаться, гладить по волосам, брать за руку, целовать и все это – бесконечно. И было им три года, семь или тринадцать – их пальцы держали меня так крепко и по-настоящему, как младенцы хватаются за одежду или волосы мамы в первые месяцы жизни. Для меня, человека, выросшего в стандартной полноценной семье с отцом и матерью, такая тактильность – практически шок.

Мы уезжаем из родительского дома, живем сами или со своим мужчиной, но постепенно забываем, как это – прикасаться без цели, без стремления соблазнить этого человека или влюбить в себя. Гладить кого-то по волосам и протягивать ему руку – просто так. Просто потому, что вы сейчас рядом. Прикосновения – как альтернатива словам.

Я стала ездить в детдома каждую субботу, и уже через полгода осознала, что общение с детьми стало для меня наркотиком. Я физически скучала по ним, я хотела видеть их чаще.

И, конечно, это случилось: я полюбила одну из девочек. Ее звали Настя, ей было двенадцать лет. Она улыбалась и была на удивление гибкой: шпагаты, «колесо», сальто ей давались безумно легко. Она знала, что я восхищаюсь этим, и при встрече обязательно показывала мне очередной трюк, который успела изучить за время, что мы не виделись. Я всерьез думала о том, чтобы удочерить ее. Мешал закон и обстоятельства: у меня не было ни своего жилья, ни достаточного уровня дохода.

А потом что-то произошло внутри меня, и я перестала ездить. Ответ появился не сразу. Я поняла, что ездила в детдом не для того, чтобы подарить свою заботу и поддержку, а для того, чтобы получить ее. Самую искреннюю заботу в чистом виде.

Когда я осознала то, что дети стали давать мне больше заботы, чем я могу дать им взамен, мне стало трудно к ним ездить. Я стала подключаться к помощи дистанционно, но навещать лично перестала.

Может, это неправильно, но – честно. Честно перед собой.

И, как бы это ни звучало, мне кажется, что подсознательно мы ездим в детские дома именно за этим: там нам протянут руку. Руку, которой, быть может, нам так не хватает в жизни. Без преувеличения – такие дети однозначно могут научить заново прикасаться к людям.

А мою Настю усыновили итальянцы. Но ее фотографию, подписанную корявым детским почерком будущей звезды легкой атлетики, я храню до сих пор.

– Как часто ты стала ездить?

– Каждую неделю. Чаще не позволяла работа. Там был мальчик. В свои шесть лет он почти не разговаривал, не умел различать цвета и считать. Когда я попросила его взять зеленый карандаш в руки, он не смог. Он не знал, что в мире существуют цвета. В детский дом его привели соседи: родители мальчика принимали наркотики и постоянно пропадали где-то. Он мог целые дни проводить сам, питаясь сырым рисом. Он мог говорить только односложные слова, например, «дай», «не хочу». По развитию он не превосходил трехлетнего ребенка. Через два месяца наших регулярных поездок он впервые рассказал нам стишок, который смог выучить. А через полгода – стал звонить мне на телефон и задавать длинные вопросы, рассказывать о себе. В восемь лет он все-таки смог поступить в школу наравне с остальными. Глаза Кристины сверкнули уверенностью. – Однажды он позвонил мне и сказал, что решил строить красивые дома, когда вырастет. Чтобы по всему городу было много красивых зданий. Это было самое крутое «спасибо», которое я слышала в свой адрес. И тогда я поняла, как легко изменить мир к лучшему.

Мы по-прежнему были одни в парке. Лишь вдалеке виднелся силуэт старушки, отмеряющей с помощью коричневой палки свои медленные и короткие шаги. В воздухе пахло корой и землей, а чай в термосе был таким же теплым. Я слушала Кристину и думала о том, что полностью уничтожить негатив в мире – невозможно, но преумножить добро – вполне реально. А какую ставку делаете вы?

– Вот так два мужчины всего за несколько месяцев кардинально изменили твою жизнь к лучшему.

– Да. Причем сами того не желая. Теперь меня было не остановить. С тех пор я стала чаще разговаривать с незнакомыми людьми в метро. Всегда говорю «будьте здоровы» или «давайте я вам помогу». Но тут нужно осторожно: многие и вовсе отказываются. Мы стали бояться добра больше, чем ненависти.

– Кристи, – я подвинулась ближе и прижалась к ней своим плечом. – Ты говоришь грустные вещи, а мне все равно хочется улыбаться.

– О, значит, я исправно выполняю свою миссию.

– А в чем она заключается?

– Я думаю, в том, чтобы распространять добро и позитивные эмоции. И это не только моя миссия. Мне кажется, у всех людей это заложено внутри, просто в разных масштабах. Кто-то говорит «доброе утро» посетителям в магазине, кто-то – создает протезы, кто-то – ухаживает за чистотой в подъезде.

Я вспомнила сотни трогательных роликов, которые массово распространяются в сети. Люди плачут, когда смотрят их, и клянутся себе, что прямо завтра начнут вести себя точно так же. Но сентиментальность рассасывается вместе с ночью. Утро напоминает нам, что мы хотим новый телефон, а не улыбку от прохожего.

– Ты сейчас состоишь в каком-то фонде? Как ты помогаешь людям?

– Нет. Фонд – это больше статус, а мне это не нужно. Я продолжаю приезжать в детдома с разными группами волонтеров, проведываю стариков, болтаю с беспризорниками, говорю девушкам в метро, что у них красивые глаза. В общем, все на бытовом уровне, и на это надо совсем мало времени, так что я успеваю заниматься и своей основной работой. – Кристина засмеялась. – Когда что-то становится твоей привычкой, у тебя всегда найдется на это время.

– Добро стало твоей привычкой.

– Нет. Моей привычкой стала улыбка людей.

Я тут же превратилась в сгущенку и растаяла. Какой же это дар – знать человека, которому хочется, чтобы ты улыбался.

– Люблю тебя, моя Ганди.

И это была чистая правда.

Глава 4
Смысл женщины

ДОСЬЕ

Имя / Яна

Возраст / 29 лет

Профессия / содержанка

Семейное положение / свободное

Материальное положение / достаточное

Жилищные условия / своя «студия»

Дополнительные бонусы / стремление к смыслу

Осень была очень кстати. Я заприметила отличный желтый шарф в магазине и черно-белые перчатки в крупную клетку. Мне никак не удавалось найти причину купить их, а тут случился октябрь. Как только холодный ветер стал утренней нормой, я тут же помчалась за обновками. Дождь противно брызгал в лицо, а мокрый асфальт прилипал к ботинкам, когда в кармане неожиданно завибрировал мобильный. Звонила девушка. Быстрым и уверенным голосом она сказала, что у нее есть для меня интересная история. «О чем?» – спросила я. «О том, как меня содержат чужие мужья», – ответила она.

Мы договорились встретиться сразу же, буквально через пару часов. Я улыбнулась своему отражению в случайной витрине. Зря люди так не любят осень. У меня вот новый шарф и новая история.

– Больше всего на свете я ненавижу «имитацию нежности»: когда для того, чтобы зацепить мужчину, приходится заказывать бокал вина, а хочется – пива или водки, а потом сидеть и, томно прихлопывая ресницами, улыбаться его шуткам, таким же плоским, как гладильная доска. Какое счастье, что нам с тобой не нужно соблазнять друг друга, – Яна скинула с плеч тяжелое пальто и опустилась в кресло напротив меня. У нее было каре из светло-русых волос и прямая челка, скрывающая брови. – А еще больше меня бесит знаешь что? То, что мы, по сути, вообще всю жизнь вынуждены что-то имитировать перед мужчинами. Потому что, как только ты превращаешься в обычного человека, ему становится скучно. Все эти критические дни, слезы, температура… Перестаешь притворяться Еленой Прекрасной – перестаешь нравиться.

– Ну, если мужчине приятно – почему бы не притвориться? Мужчины – они ведь тоже люди. Нельзя быть эгоисткой.

– Вот именно. А большинство женщин – маниакальные эгоистки. Поэтому в мире всегда будут любовницы, готовые притворяться.

К нам подошел официант. Мы изучили меню и пришли к мысли, что если нам не нужно соблазнять друг друга, то почему бы не выпить? К тому же нам предстояла довольно откровенная беседа. Мы сделали заказ, и уже через несколько минут на столе стояла бутылка просекко и закуска.

– Слушай, а ты как Опра Уинфри?[9]9
  Опра Уинфри – (англ. Oprah Gail Winfrey; род. 29 января, 1954) – известная американская телеведущая, актриса, продюсер, общественный деятель, ведущая ток-шоу «Шоу Опры Уинфри». Журнал Forbes назвал ее самой влиятельной знаменитостью в 2010 году. Состояние Опры оценивается в $2,7 миллиарда, больше чем у какой-либо другой женщины в шоу-бизнесе. Она является первой и единственной чернокожей женщиной-миллиардером в истории.


[Закрыть] Люди рассказывают тебе свои истории, и после этого всем становится лучше?

Я рассмеялась и взяла кусочек любимого соленого сыра. Мои друзья в последнее время действительно так называли меня. Мне льстило, конечно. Но не потому, что Опра – одна из самых богатых и знаменитых женщин мира, а потому, что она умеет слушать. А люди же больше говорят. Ходят мимо друг друга и говорят, говорят без умолку (и часто без толку). И каждый хочет, чтобы его услышали, но как – если все только говорят? А потом мы стареем и наконец-то замолкаем. Но слушать оказывается некого – люди, они же смертные.

Впрочем, от гонораров Опры я бы тоже не отказалась.

– Да, Яна, мне бы очень хотелось, чтобы после этого всем становилось лучше. Ну, или хотя бы тому, кто рассказывает историю. Вот тебе лично станет легче?

– Проверим.

Дождь усилился. Наш столик находился так близко к большому окну ресторана, что порой я забывалась и ощущала себя на улице. К реальности возвращал запах еды, которую с удовольствием поглощали гости заведения. Я улыбнулась: осень – идеальное время для неожиданных знакомств.

– Яна, давай начнем.

– Давай. Наверное, стоит сразу сказать все, как есть, а не ходить вокруг да около. Я – содержанка. Та самая женщина, с которой проводят свои ночи женатые мужчины. Они приходят, немного беседуют со мной, ужинают и выпивают, а потом я приглашаю их в свою постель. И еще кое-что: они полностью меня содержат. Другого источника дохода у меня нет.

– Ты встречаешься только с женатыми мужчинами?

– В основном да.

– Почему?

– Потому что они умеют по-настоящему ценить время, проведенное со мной, ведь иногда на все у нас есть только пара часов. Холостяки в этом плане страшно избалованы, их нужно завоевывать. Ну, знаешь, прыгать над ними с погремушкой в руках и надеяться, что им захочется поиграть с тобой. С женатыми все иначе. Да и в сексе они, как правило, с большим азартом соглашаются на эксперименты: однообразие семейной жизни толкает их на риск, – Яна говорила быстро и четко, как будто заранее знала, что я буду спрашивать ее именно об этом. – А еще они более щедрые. Семья учит их делиться. Особенно хорошо, если у него есть дети: они делают мужчину сентиментальным, и он легко может увезти свою любовницу в Париж только ради того, чтобы выпить с ней шампанского в дорогом отеле, из окна которого видна освещенная десятками фонарей Эйфелева башня или открывается роскошный вид на Монмартр. Когда-то здесь вспыхнула страсть знаменитого художника Модильяни,[10]10
  Амеде́о (Иеди́дия) Клеме́нте Модилья́ни (итал. Amedeo Clemente Modigliani, 12 июля 1884, Ливорно – 24 января 1920, Париж) – итальянский художник и скульптор, один из самых известных художников конца XIX – начала XX века, представитель экспрессионизма.


[Закрыть] а теперь и этот мужчина соблазняет свою любовницу. Что может быть пафоснее и сексапильнее?

– Модильяни? А кто ты по образованию?

– Придется признаться. Искусствовед. Так что, в принципе, работаю по специальности: изучаю романтизм в современном обществе.

Яна иронично хохотнула.

Я почувствовала азарт. Так бывает, когда у тебя вызывает интерес незнакомый человек. Неосознанное такое внимание, скорее всего, оттого, что происходящее не вписывается в общепринятые рамки.

Умением жить за чужой счет гордиться не очень принято, а тем более со вкусом рассказывать об этом на диктофон журналисту. Такая странная форма эксгибиционизма: смотрите, у меня есть то, что вам не понравится!

На этом держится практически вся журналистика и (в основном коммерческое) искусство. Смотреть на то, что вызывает недоумение, близкое к осуждению. Смотреть, а потом рассказывать об этом другим. Чтобы с каждым пересказом внутри теплилось ощущение собственного превосходства на фоне этого безобразия. Отдельная удача, если этот эксгибиционист начинает запутывать следы. Содержанка – понятно, плохо, почти унизительно, в наше-то практически побежденное феминистками время. Содержанка с образованием искусствоведа – уже дерзко и уже вызывает вопросы.

– А сейчас у тебя есть мужчина?

– Да. У него жена, двое детей и отличное чувство юмора. Мы с ним замечательно проводим время.

– Какая ты интересная. И надо же: содержанка-искусствовед. Я думала, что они все умерли еще в Венеции, несколько столетий назад. А ты вот – осталась жива. С одной стороны, я тебя понимаю: женатые мужчины часто очень привлекательные, потому что если кто-то согласился стать его женой, значит, что-то же в нем есть? Но, с другой стороны, с чистоплотной, – он сначала в ней, а потом – в тебе. Ну, или наоборот. Не смущает?