Текст книги "КОМАНДИР ЯПОНСКОГО ЭСМИНЦА"

Автор книги: Тамеичи Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Меня слушали внимательно, но кто-то заметил, что все-таки сегодня праздник. Стоит ли говорить о столь мрачных вещах?

Пили много, но как-то туго пьянели и разошлись гораздо раньше, чем рассчитывали. Прощаясь под прохладным ветерком звездной ночи, хлопали друг друга по плечам, жали руки, повторяя: «До встречи». Но эта фраза звучала как-то не очень убедительно. Так и случилось. Мало кто уцелел в войне из нашей группы.

Генерал Тодзио мог полностью игнорировать своего офицера связи с флотом, но был не в состоянии игнорировать представителей военно-морского командования, с которыми встречался почти ежедневно на стратегических совещаниях. Последнее из таких совещаний имело место 31 декабря в Императорском дворце в присутствии Императора Хирохито. На совещании было принято единодушное решение эвакуировать наши войска с Гуадалканала.

Последние дни отпуска, которые я провел в кругу семьи, пролетели счастливо, но очень быстро. 7 января я вернулся в Куре, а через три дня пришел приказ, освобождавший меня от командования эсминцем «Амацукадзе» и предписывавший мне явиться в распоряжение командира военно-морской базы Йокосука. Новое место службы находилось всего в нескольких милях от моего дома!

Через неделю я снова вернулся в комфорт домашней жизни и почувствовал себя совершенно больным. Врачи посчитали, что моя болезнь явилась результатом переутомления от изматывающей службы в море в условиях военного времени. Не знаю, были ли они правы, но мне пришлось проваляться в постели две недели.

Мои страдания еще более усилились, когда 25 января пришел приказ о назначении меня командиром 19-го дивизиона эсминцев. Согласно этому приказу я должен был через два дня вывести в море на учения четыре только что введенных в строй эсминца. Я позвонил капитану 2-го ранга Насагава и сообщил, что болен. С пониманием старого друга он пожелал мне выздоровления, заверив, что к этому времени будут еще несколько вакантных должностей подобно этой.

Мое выздоровление шло ужасающе медленно. Я никогда не чувствовал усталости в бою. В море мне всегда хватало пары часов сна, чтобы зарядиться энергией, порой на пару суток. Теперь я, наконец, понял, насколько изнуряет морская служба и почему адмирал Нагумо выглядел столь измученным, когда я видел его в ноябре на Труке.

Я полностью почувствовал себя здоровым только в конце февраля и, позвонив Насагава, попросил его найти мне какую-нибудь хорошую должность. Его туманный ответ дал мне почувствовать, что обо мне уже успели позабыть. Я звонил в управление кадров флота почти ежедневно, но лишь в начале марта Насагава сообщил, что я назначен командиром 27-го дивизиона эсминцев.

– Что? – в ужасе почти закричал я. – Почему 27-го?

– Минутку, Хара, – сказал он. – Не горячись. Успокойся и выслушай меня. Я знаю, что 27-й дивизион имеет дурную славу, но это делает твое назначение еще более почетным. Командование считает, что только офицер с твоими способностями и опытом может превратить тот дивизион в настоящее боевое соединение.

Конечно, когда офицера впервые в жизни назначают командовать четырьмя кораблями, это следует всегда рассматривать как большую честь, независимо от того, чto это за корабли. Кроме того, я упустил прекрасное назначение из-за болезни. Так что мне нечего было жаловаться. Но все-таки я был очень расстроен.

27-й дивизион состоял из четырех старых эсминцев водоизмещением по 1700 тонн, с трудом выжимающих 30 узлов полного хода. Их экипажи состояли из плохо обученных запасников старших возрастов, над которыми экипажи других кораблей только потешались. Вступать в командование этим дивизионом значило брать на себя очень большую заботу и ответственность.

Вздохнув, я ответил Нагасава, чтобы он понял меня правильно. Я приму командование и сделаю все, что в моих силах для превращения этого дивизиона в лучшее боевое подразделение 2-го флота. Куда я должен теперь явиться?

– Мне нравится твое настроение, Хара, – обрадовался Нагасава. – Три твоих корабля находятся сейчас на Труке, а эсминец «Сигуре» («Осенний Дождь») ждет тебя в Сасебо.

9 марта я прибыл в Сасебо и тотчас отправился на эсминец, чтобы принять дела. Одного взгляда на экипаж корабля было достаточно, чтобы понять, что меня ждет трудная работа. Мои новобранцы на «Амацукадзе», которых я начал обучать еще до начала операции у Мидуэя, выглядели по сравнению с нынешними старыми морскими волками. А эти напомнили мне плохо дисциплинированную армейскую роту, случайно попавшую на военный корабль. Но я не сомневался, что сумею сделать из них настоящий экипаж боевого корабля.

Что касается самого эсминца «Сигуре», то он мне показался совсем дряхлым. Новые эсминцы развивали скорость до 38 узлов, в то время как «Сигуре» задыхался уже на 30-ти. Но я все-таки надеялся, что несмотря на все эти недостатки, «Сигуре» сможет показать себя в бою не хуже более современных кораблей. Я, конечно, и помыслить тогда не мог, что спустя немного времени «Сигуре» станет просто легендарным кораблем, самым известным на тихоокеанском театре военных действий с прозвищем «Несокрушимый».

Эскортируя два транспорта, «Сигуре» вышел из Сасебо и направился к Труку на соединение с тремя другими кораблями моего дивизиона.

Мы прибыли на Трук без всяких приключений. На первый взгляд здесь ничего не изменилось за время моего отсутствия. Все также у пирса стояла старая плавмастерская «Акаши», а в центре лагуны грациозно покачивались на бочках тяжелые крейсеры. На мачте одного из них – «Атаго» – был поднят флаг адмирала Кондо.

Однако, это было первое впечатление. Трук действительно был таким, как и прежде, но военная обстановка в южной части Тихого океана начала драматически и резко изменяться к худшему.

Встав на якорь, я направился на флагманский крейсер «Атаго» для представления командующему 2-м флотом адмиралу Кондо. При виде адмирала я был потрясен. Кондо славился на флоте своими безупречными аристократическими манерами. Всегда холеный, гладко выбритый, тщательно и элегантно одетый – он как бы являлся эталоном внешнего вида и поведения морского офицера, служа ярким примером для молодежи. Сейчас передо мной сидел изможденный и измученный человек. Я был ошеломлен так же, как совсем недавно при виде адмирала Нагумо. Кондо показал мне рукой на кресло.

Голос у адмирала был хриплый, слова он произносил медленно и с большим усилием.

– Хара, – сказал он, – поздравляю вас с повышением. Но дела идут скверно. Могу только сказать – действуйте с крайней осторожностью, берегите себя и своих людей.

Я ожидал чего угодно, но только не такого приветствия от своего командира. Это было столь неожиданно, что я не нашелся с ответом. Между тем, адмирал с горечью продолжал:

– Мы так нуждаемся в кораблях, что три ваших эсминца пришлось временно передать в другие дивизионы. Возможно, что не ранее, чем через несколько месяцев вам удастся собрать все свои корабли.

Видимо, на моем лице появились какие-то признаки разочарования и недовольства, поскольку Кондо сказал:

– Самое главное, не проявляйте нетерпения, Хара. Я намерен вообще вас никуда не выпускать по меньшей мере месяца три, пока вы не обучите, как положено, свои экипажи и не ознакомитесь с изменившейся обстановкой.

Я засел за изучение штабных документов за прошедшие пять месяцев. Наиболее крупным событием за этот период была эвакуация Гуадалканала. Еще находясь дома, я услышал по радио сообщение Императорской Ставки, говорящей о новой, блестящей победе нашего флота, одержанной у Гуадалканала. В сообщении слова «эвакуация» и «отступление» было заменено словом «теншин», означающим «изменение направления наступления».

4 января 1943 года Императорская Ставка отдала приказ об эвакуации до конца месяца всех наших войск с Гуадалканала.

Американская разведка, которая так успешно действовала при раскрытии японских планов перед сражением у Мидуэя, абсолютно ничего не сумела узнать о планах эвакуации Гуадалканала. Это еще одна из загадок войны, оставшаяся для меня совершенно непонятной. Это тем более непонятно, если учесть, что противник обладал абсолютным господством в воздухе в районе Гуадалканала.

30 января японское оперативное соединение, состоявшее из двух авианосцев, двух линкоров и примерно двух десятков других боевых кораблей вышло с Трука, направляясь к Гуадалканалу, чтобы своими действиями отвлечь внимание американского флота. А накануне, вечером 28 января, армейское подразделение из 300 человек было высажено на остров Рассела – чуть западнее Гуадалканала.

Нет необходимости говорить, насколько гарнизон Гуадалканада радовался своей предстоящей эвакуации. Страдая от голода, болезней и нехватки боеприпасов, они доблестно противостояли превосходящим силам прекрасно снабжаемого противника.

В ночь на 1, 4 и 7 февраля 22 эскадренных миноносца, подойдя фактически к самому берегу, взяли на борт 12 198 армейцев и 832 морских пехотинца. Экипажи эсминцев были ошеломлены при виде этих людей, напоминающих живые скелеты. Они не ели уже в течение многих дней и были настолько истощены и слабы, что не в силах были даже радоваться своему спасению.

Эвакуация войск с Гуадалканала прошла с феноменальным успехом. Японские потери составили только один погибший эсминец «Макигумо». Три других эсминца были повреждены. Таков был итог этой шестимесячной операции, оставившей в джунглях острова на вечное гниение 16 800 трупов японских солдат, а в омывающих его водах – десятки погибших кораблей и тысячи моряков. Япония проиграла сражение за Гуадалканал.

Затем я стал изучать рапорты о положении на Новой Гвинее. Они были столь же унылыми. Армия пыталась провести маршем пехотную дивизию от Буны через горы Овена Стенли к порту Морсби на восточном побережье Папуа. Большая часть войск погибла в горах. Пока флот занимался Гуадалканалом, экспедиционные силы армии вымерли от голода в Папуа. А противник, начав наступление через джунгли Новой Гвинеи, захватил 9 декабря 1942 года Гону, 14-го – Буну, а через четыре дня – Маданг и Вивак.

Гораздо больше, чем описание вымершей от голода и болезней армейской группировки в Папуа, меня потрясли донесения о совершенно невероятном поражении нашего флота в море Бисмарка.

15 ноября два самых крупных японских аэродрома на Новой Гвинее в Лае и Саланае были переданы армии. Армия, тем временем, решила усилить свои позиции на Новой Гвинее переброской туда еще одной дивизии, взятой из Рабаула. Эта дивизия была погружена на восемь транспортов, которые 28 февраля вышли из Рабаула под эскортом восьми эсминцев. Командующему конвоем контр-адмиралу Масатоми Кимура было обещано достаточное прикрытие с воздуха на переходе к Новой Гвинее. Но ни одного самолета прислано не было, и все светлое время суток 2 марта, а также на следующий день более сотни бомбардировщиков и торпедоносцев противника, не встречая никакого сопротивления, атаковали конвой, утопив все восемь транспортов и четыре эсминца. В результате погибло более 3500 солдат.

Такого еще не бывало. Подобная катастрофа особенно контрастировала с проведенной практически без потерь эвакуацией Гуадалканала. Теперь я понял, почему адмирал Кондо находился в таком состоянии, когда я представлялся ему на борту «Атаго».

5 марта эсминцы «Минегумо» и «Мурасаме» были потоплены артиллерийским огнем противника, не успев сделать даже одного ответного выстрела. Это произошло в бухте Кула, где противник с успехом применил новую систему радиолокационного управления огнем.

В полном расстройстве я покинул помещение штаба на крейсере «Атаго» и съехал на катере на берег, решив зайти в Офицерский клуб. Там я встретил капитана 1-го ранга Томидзи Коянаги, занимавшего пост начальника штаба адмирала Курита. Поскольку мысль о поражении в море Бисмарка не выходила у меня из головы, я, естественно, спросил у Коянаги, что он думает по этому поводу.

– Адмирал Кимура мне рассказывал, – ответил Коянаги, – что бомбардировщики противника при атаке на его конвой применили новый метод бомбометания. Самолеты, идя над самой поверхностью моря, сбрасывали бомбы, которые скользя по поверхности воды попадали в борт транспортов как торпеды. Обычные методы уклонения оказались бесполезными против этого нового способа, разработанного противником. Называется этот новый метод «топмачтовое бомбометание», поскольку бомбардировщик выходит из атаки чуть ли не на высоте мачт корабля. Это создает серьезную проблему. Мы сейчас думаем, как противостоять этому новому методу противника. Есть ли у тебя какие-нибудь соображения на этот счет? Но из-за шокирующих сюрпризов сегодняшнего дня моя голова была не способна генерировать какие-либо идеи.

Дав экипажу возможность отдохнуть на берегу, я на следующий же день приступил к интенсивным учениям в водах вокруг Трука, поняв, насколько щедрым оказался адмирал Кондо, предоставив мне три месяца. Это был минимум, за который можно было надеяться превратить нынешний экипаж корабля в нечто, способное решать задачи в реальной боевой обстановке.

Помимо обучения экипажа, мои мысли постоянно работали над анализом допущенных в последнее время ошибок. Главной из них я считал повторение тактических приемов без учета изменения обстановки и убеждения в том, что противник будет постоянно играть по предложенным нами правилам. Так, бомбардировка Гуадалканала, предпринятая в октябре адмиралом Курита с линкорами «Конго» и «Харуна», удалась, а месяцем позднее, когда адмирал Абе с линкорами «Хийя» и «Киришима» хотел повторить подобную операцию, не только не удалась, а привела к гибели обоих линкоров. Эвакуацию Гуадалканала удалось провести фактически без потерь, а переброска войск на Новую Гвинею закончилась катастрофой.

В итоге, пока я находился в море на «Сигуре», обучая экипаж, мне удалось сформулировать собственные мысли в специальном рапорте на имя главкома Объединенным флотом адмирала Ямамото.

Поэтому, вернувшись в море и увидев, что в центре лагуны стоит на якоре флагман Объединенного флота суперлинкор «Мусаси», я направился туда на катере со своим рапортом. Конечно, я не мог так вот просто заявиться к главкому и высказать ему свои соображения. Но я надеялся сделать это в разговоре с начальником штаба Объединенного флота вице-адмиралом Матоме Угаки.

Стоял прекрасный весенний день – 24 апреля 1943 года. На трапе огромного линкора меня встретил какой-то главстаршина, что совершенно не соответствовало протоколу приема на флагмане командиров дивизионов и флотилий. Мое же заявление о желании быть принятым адмиралом Угаки вызвало у главстаршины такое искреннее изумление, как будто я желал бы встретиться с богиней Аматерасу. После паузы он, наконец, предложил мне следовать за ним по гигантским переходам и трапам линкора. По дороге мы не повстречали ни одного офицера, а попадавшиеся матросы выглядели растерянными и унылыми. Подойдя к дверям с табличкой «Главнокомандующий Объединенным флотом», главстаршина открыл ее и жестом предложил мне войти.

Из тускло освещенного помещения дохнуло запахом ладана. В центре адмиральского салона стоял задрапированный черным огромный стол, я на нем в ряд были выставлены семь гробов. Я в ужасе попятился и с испугом посмотрел на сопровождающего меня главстаршину. Тот, опустив голову, тихо сказал:

– В прошлое воскресенье адмирал Ямамото со своим штабом вылетел из Рабаула на двух бомбардировщиках, направляясь с инспекцией на Бугенвиль. На подлете к Буину самолеты попали в засаду, устроенную американскими истребителями, вылетевшими очевидно с Гуадалканала, и были сбит. В этих гробах покоятся останки адмирала Ямамото и офицеров его штаба. Адмирал Угаки тяжело ранен.

Еще окончательно не веря в случившееся, я, сдерживая рыдания, сотворил молитву по душам погибших руководителей нашего флота.

Глава 4. Неравные бои

1

1 мая 1943 года я был произведен в капитаны 1-го ранга. Командир «Сигуре» капитан 3-го ранга Кимио Ямагами устроил по этому случаю торжественный прием в мою честь. Офицеры собрались в кают-компании, чтобы поздравить меня и выпить саке по этому случаю. Мы выпили по паре чашек саке, после чего командир эсминца несколько неуверенным голосом сказал:

– Прошедшие сорок дней экипаж напряженно трудился без какого-либо отдыха. Сегодня на плавмастерской «Акаши» показывают вечером кино. Может быть, нам отпустить матросов туда?

Отказывать в подобных просьбах всегда трудно, но я так и поступил.

– Я знаю, что вы все трудились без отдыха. Но это не моя прихоть, а необходимость. Этой же необходимостью диктуется и то, что мы не вправе терять и впредь ни минуты времени.

Ямагами замолчал, но командир минно-торпедной боевой части капитан-лейтенант Дои попытался мне возражать:

– Господин капитан 1-го ранга, простите, если я покажусь дерзким, но я не понимаю, почему матросы не могут немного развеяться и отдохнуть? Не говоря о том, что они это заслужили, небольшая передышка только воодушевит их для еще более интенсивных тренировок.

– Дои, – ответил я, – может быть, я покажусь вам излишне резким, если напомню, что экипаж эсминца никогда ещё не был в бою, где малейшая ошибка может привести к гибели корабля и всего экипажа. Пусть они ругают меня сейчас за безжалостные тренировки, но я хочу, чтобы хотя бы вы, офицеры, поняли, что лучше как следует потрудиться сейчас, чем быть убитым противником.

Короткое напряженное молчание прервал старший механик капитан-лейтенант Хироши Каянама.

– Господа, – сказал он. – Я разделяю мнение капитана 1-го ранга Хара. За последние месяцы погибло много наших эсминцев прямо на глазах у капитана 1-го ранга Хара. Мы должны быть счастливы, что имеем командира дивизиона с таким большим боевым опытом. Позднее многие поймут, сколь многим они обязаны его боевому опыту.

Мы выпили по третьей чашке, и прием в мою честь закончился. Все разошлись по своим боевым постам.

После шести недель тренировок «Сигуре» был назначен для несения сторожевой службы в районе Трука. Эта служба включала эскортирование транспортов и поиск подводных лодок противника, предоставляя прекрасную возможность продолжить тренировки.

Между тем, общая военная ситуация становилась все хуже. Наступательные возможности противника росли гораздо быстрее, чем возможности нашей обороны.

Адмирал Минейчи Кога, сменивший покойного адмирала Ямамото на посту Главнокомандующего Объединенным флотом, продолжал тактику своего предшественника. Легкие катера и эсминцы бросались в бой по частям, став своего рода «расходным материалом» морской войны. Им еще удавалось одерживать локальные победы, но изменить ход войны они были не в силах.

После отхода с Гуадалканала, передовая линия японской обороны проходила по группе островов Нью-Джорджия. На главном острове архипелага Мунда находились наши основные базы. Войска были развернуты и на близлежащем острове Коломбангара. Всего на архипелаге находилось около 10 500 наших солдат. 30 июня 1943 года американцы начали высадку на северную оконечность островов Рендова и Вангуну, также входящих в группу островов Нью-Джорджия.

Высадка противника представляла непосредственную угрозу нашим базам, и адмирал Кога приказал усилить гарнизон островов войсками и оружием. Эсминцы снова стали использоваться как «быстроходные транспорты» старого «Токийского экспресса». Перевозя огромное количество людей и грузов, эсминцы вступали в яростные бои с численно превосходящими соединениями противника, обладающего к этому времени более совершенными системами обнаружения и оружия. Подобные стычки проходили почти непрерывно: 4-го, 6-го, 12-го и 19-го июля.

Особенно блестящими были действия пяти наших эсминцев в бухте Куда 12 июля, напомнивших о былой славе боев у Гуадалканала. В этом бою японское соединение состояло из легкого крейсера «Дзинтцу» и эсминцев «Юкикадзе» (мой старый соплаватель), «Хамакадзе», «Микацуки», «Аянами» и «Югуре». Им пришлось иметь дело с сильным отрядом противника из двух американских и одного новозеландского крейсера и десять эсминцев. Сражение началось около полуночи, когда крейсер «Дзинтцу», повторив ошибку линкора «Хией», открыл прожектора и был потоплен концентрированным артогнем противника. В разгоревшемся бою новозеландский крейсер «Линдер» сразу же был торпедирован и вышел из строя. Союзники совершили крупный промах, разделив свои силы на две группы. Одна из этих групп, состоящая из четырех эсминцев, не сумела атаковать ни одного японского корабля. Пять наших эсминцев, носясь полным ходом в полной темноте и смело маневрируя, торпедировали крейсера «Сент-Луис» и «Гонолулу», выведя их из строя, и утопили эсминец «Гвайн». В суматохе столкнулись американские эсминцы «Вудворт» и «Бьюкенен», нанеся друг другу серьезные повреждения.

Японские же эсминцы с триумфом вернулись на базу. Однако потеря крейсера «Дзинтцу» была для нас более тяжелой потерей, чем для американцев временный выход из строя трех крейсеров.

Я слушал рассказ о подвигах «Юкикадзе» с некоторой завистью. Когда в конце 1942 года нам приходилось действовать вместе, мой «Амацукадзе» не очень выделялся на его фоне. Сейчас же «Юкикадзе» стал заметным кораблем. Он стал единственным эсминцем, не получившим даже царапины в море Бисмарка и блестяще показал себя в бою в бухте Кула. Завидовать мне, однако, пришлось недолго. 20 июля «Сигуре» получил приказ следовать в Рабаул.

Загрузив на борт ящики с запасными частями для самолетов, мы вышли в Рабаул, следуя южным курсом со скоростью 18 узлов.

Плавание прошло без каких-либо происшествий и 23 июля мы прибыли в Рабаул. Встав на якорь, я сразу же отправился в штаб соединения. Выслушав меня, дежурный офицер молча протянул мне листок бумаги. Я быстро пробежал его глазами и онемел: 20 июля эсминцы «Югуре» и «Киенами» были потоплены южнее Чойсела. Это случилось, когда они эскортировали транспорты на Коломбангару. Корабли погибли со всем экипажем: 228 человек на «Югуре» и 240 на «Киенами». Всего за неделю противник расквитался за свои потери в бухте Куда. 27-й дивизион эсминцев все еще существовал чисто номинально.

После краткого отдыха и ознакомления с обстановкой я был отправлен с тремя эсминцами 4-го дивизиона для доставки снабжения на Коломбангару. Мы должны были следовать через бухту Велла, которую в штабе считали «достаточно безопасным маршрутом», памятуя об успехе предыдущего рейда «Ариаке» и двух его товарищей.

Я не разделял этого оптимизма, поскольку уже имел много случаев убедиться в том, что повторение одной и той же тактической схемы всегда приводит к самым печальным результатам. Мы не могли надеяться на то, что противник по-прежнему из любезности к нам будет впустую тратить время и топливо в бухте Куда, так и не выяснив, почему она опустела. Почему-то в штабах упорно считали американцев дураками, и огромное количество горьких примеров не шло командованию впрок.

1 августа мы вышли из Рабаула, следуя кильватерной колонной во главе с эсминцем «Амагири». Как головной корабль, осуществлявший передовой дозор, «Амагири» не нес никаких грузов. Но следовавшие за ним эсминцы – «Хагикадзе», «Араси» и «Сигуре» – имели на борту 900 солдат и 120 тонн грузов. Это была первая боевая операция 1943-го года, в которой я участвовал. В мое отсутствие, в боях центральной части Соломоновых островов погибли, подорвавшись на минах или в результате ударов с воздуха, много знаменитых эсминцев-ветеранов боевого соединения адмирала Танака.

Охваченный этими воспоминаниями я стоял на мостике «Сигуре», глядя на темнеющее небо и думая о том, кому из наших четырех эсминцев суждено уцелеть в этом походе. Спустилась непроглядно темная ночь, создавая надежду на удачу.

Мы вошли в пролив Блэкетта – узкую полоску воды, отделяющую Коломбангару от трех островков на юго-западе. Обе стороны этого узкого пролива изобиловали опаснейшими рифами и банками на протяжении нескольких миль. Дойдя до условленного места, мы застопорили машины и легли в дрейф. В ту же минуту от берега отошли десятки барж и понтонов, чтобы принять от нас груз. Все делалось быстро, организованно и без малейшего шума. Буквально за 20 минут с эсминцев были сняты все люди и грузы. С великим облегчением я прочел световой сигнал с «Хагикадзе»: «Пошли домой!»

В пределах пяти минут мы развернулись в этой предательской узости и направились в обратный путь. Противник, имеющий здесь разветвленнейшую разведсеть, мог внезапно появиться из любой бухточки, великое множество которых находилось вдоль побережья, прикрытого рифами и мелями, напоминающими смертельный лабиринт.

Развернувшись на обратный курс, мы в течение 10 минут шли со скоростью 30 узлов, что было совершенным безумием в столь опасных водах. В мирное время ни один корабль не осмелился идти здесь ночью со скоростью больше 12 узлов, даже если бы горели все навигационные огни. Мы же шли, естественно, в полной темноте. Расстояние между кораблями составляло не более 500 метров.

Внезапно я заметил небольшой темный объект, быстро идущий в направлении «Амагири», что находился в 1500 метров впереди нас. Что это за объект, я определить не мог, но передал сигнал тревоги и весь сжался в ожидании взрыва.

Черный объект растаял в темноте без всяких взрывов, вспышек или огня. Я был озадачен. В этот момент «Амагири» передал сигнальной лампой: «Атака торпедных катеров противника! Один протаранен и потоплен!» (Это был торпедный катер «ПТ-109» под командованием лейтенанта резерва ВМС США Джона Кеннеди. Ночью 2 августа 1943 года катер был протаранен и разрезан пополам эсминцем «Амагири». Двое из тринадцати членов его экипажа погибли. Остальные, благодаря энергичным действиям их командира, будущего президента США, уцелели и были подобраны своими 7 августа.)

Внезапно залаяли крупнокалиберные пулеметы с «Хагикадзе» и «Араси». Я увидел трассеры, летящие с правого борта эсминцев. Также неожиданно темнота ночи озарилась двумя цветками бушующего пламени. Это горели два торпедных катера противника. Я не успел отдать приказ на открытие огня, как горящий катер исчез, как будто его никогда не существовало. (Эти «два горящих торпедных катера» были двумя половинками торпедного катера РТ-109 Роже Пино).

Мы продолжали идти в темноте. Настроение повысилось. На палубе слышались шутки и смех. Я же хорошо понимал, насколько нам повезло. И насколько близко мы были от гибели. Я еще хорошо помнил, как американские торпедные катера утопили в декабре 1942 года эсминец «Теруцуки». Это был новейший японский эсминец водоизмещением 3470 тонн, а утопил его крошечный катер водоизмещением всего 50 тонн. Такая же судьба ждала и нас, сумей противник обнаружить нас на несколько минут раньше.

Выйдя из бухты Велла, мы увеличили скорость и без дальнейших происшествий вернулись в Рабаул. Весь экипаж был еще в возбужденно-веселом настроении из-за ночной стычки с противником. У меня же никаких причин для веселья не было. Когда я пришел в штаб с докладом, мне вручили очередное секретное сообщение:

«Эсминцы «Микацуки» (30-й дивизион) и «Ариаке» (27-й дивизион) при транспортировке грузов в Тулуву на архипелаг Нью-Британия 27 июля сели на мель вблизи мыса Глостер. На следующий день они были атакованы бомбардировщиками «В-25» и полностью уничтожены. Погибло семь человек».

Я снова стал командиром однокорабельного дивизиона. Как быстро тают силы нашего флота! От славного июльского квинтета осталось всего два корабля. А прошел всего месяц. Как могли эти эсминцы вместе выскочить на мель?!

Расстроенный и опустошенный я заперся ночью у себя в каюте и выпил несколько бутылок саке. Потом ко мне присоединился капитан 3-го ранга Ямагами и примерно часа полтора мы вместе топили наше уныние в водке. Затем он ушел, а я продолжал пить один до полного отключения.

Через два дня, утром 4 августа, командир 4-го дивизиона эсминцев капитан 1-го ранга Кадзу Сугиура пригласил Ямагами и меня к себе на совещание. Стоял прекрасный солнечный день, и мы на катере отправились к эсминцу «Хагикадзе». Стол и стулья для совещания были вынесены прямо на верхнюю палубу, под небольшим тентом. Мы прибыли последними, застав на «Хагикадзе» всех других командиров и их старпомов. Капитан 1-го ранга Сугиура был на несколько лет меня старше, но, в отличие от меня, успел окончить и Военно-морскую академию.

– Господа, – сказал он, открывая конференцию, – я рад доложить вам, что наш последний транспортный рейд на Коломбангару завершился полным успехом. Наше морское командование, равно как и командование армией, выразили удовольствие по поводу проведения этой операции и уполномочили меня объявить всем вам благодарность. Кроме того, поступил приказ повторить подобный рейд послезавтра. Пойдут те же корабли. Только «Кавакадзе» заменит «Амагири», чей нос поврежден из-за тарана торпедного катера. Я буду рад выслушать ваши мнения и предложения.

Оглядев лица присутствующих, я понял, что от командиров эсминцев 4-го дивизиона никаких предложений не поступит. На их лицах можно было прочесть только безоговорочное подчинение всему, что скажет их командир дивизиона. Поскольку я был единственным из присутствующих, имеющим равный чин и равную должность с капитаном 1-го ранга Сугиура, то первым откликнуться на его предложение, видимо, надлежало мне.

– Господин Сугиура, – сказала, – если я правильно понял, мы должны повторить свой ночной поход. Означает ли это, что мы должны провести следующую операцию по той же схеме, что и предыдущую?

– Именно так, Хара, – ответил Сугиура. – Мы должны пройти через бухту Велла, затем – через пролив Блэкетта и разгрузиться на якорной стоянке Коломбангары в 23:30. Точно, как в прошлый раз.

– Прошу прощения, господин Сугиура, – возразил я, – но мне кажется, что не совсем разумно повторять ту же оперативную схему снова. Ведь эта процедура уже дважды использовалась в заливе Велла? Неужели ее нельзя никак изменить на этот раз? Скажем, перед входом в пролив Блэкетта пройти ложным курсом через пролив Гизо? Или хотя бы изменить временной график операции?

– Хара, – ответил командир 4-го дивизиона, – я понимаю и разделяю ваше беспокойство. Но приказ уже отдан. Если изменить в нем любую деталь, это повлечет за собой большие изменения во всех его составляющих, особенно во всем, что касается связи. Вы знаете, какие у армейских гарнизонов допотопные системы связи? С другой стороны, если пролив Блэкетта с его рифами и мелями опасен для нас, то он в равной степени опасен и для противника. Их катера могут, не обнаружив нас, выскочить на камни.

Три командира из дивизиона Сугиуры верноподданно закивали, выражая свое согласие. Я понимал, что любые мои предложения не вызовут одобрения ни у кого, разве что у Ямагами...