Текст книги "Юркины бумеранги"

Автор книги: Тамара Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Конечно, она же только на слонах катается! – фыркнула Маринка и стрельнула глазами в Семёна.

После этого (случайно услышанного) разговора я попыталась объяснить Алёнке, что такое конкурс красоты в нашем лагере, что от нее требуется, но она слушала нетерпеливо и рассеянно и наконец сказала:

– Маша, вы хотите кого-нибудь другого поставить? Ну пожалуйста, мне все равно…

Но поставить другого – значит поддержать бойкот. Потом вдруг Алёнкины глаза наполнились слезами, и она сказала сердито, с вызовом:

– Думаешь, я без них не справлюсь? Очень надо! Справлюсь и без них! Вот увидите.

И я поняла: надо справиться во что бы то ни стало.

Готовили Алёнку всем вожатским миром. Даже А. М. нам помогала. Даже Нина с Валерик, хотя Аня из их отряда была главным Алёнкиным конкурентом.

– Самое главное – это образ создать, понимаете? – сказала Валерик. Обошла вокруг Алёнки, подумала и произнесла: – «Слоны» – говорите…

Хотя никто ничего не говорил – это я давно им рассказывала, какая девочка на меня свалилась.

– Надо достать слонов, а из нее сделать принцессу Индии. Она вон какая…

– Какая? – улыбнулась Алёнка, которая в нашей взрослой компании совсем не робела, даже наоборот.

– Смуглая, темноглазая, волосы прямые и длинные, сошьем ей шаровары, бус насобираем и браслетов.

– Я танец живота танцевать умею, – просто сказала Алёнка.

– Еще и танец живота! Да она просто клад, Маша! Нужны нам очень твои поросята! Ничегошеньки они не понимают…

– А слоны? – уныло спросила я и подумала: «Из Славки хороший слон получился бы и из Ромки…»

– Ну… слоны… Мы Жору попросим. Он у нас большой, мы его одеялом накроем, никто не увидит, что вожатые ей помогают. И Митьку. Он ради тебя не только слоном, но и бегемотом станет.

– Легко! – отозвался сидевший тут же Митька. – Только деткам моим не говорите, а то они меня живьем съедят за то, что конкурентам помогаю.

– Можно ребят из спортлагеря попросить, чтобы конфликтов не было…

Так мы и сделали. Принцесса из Алёнки получилась что надо.

– Мне бы такую артистичную девочку в отряд… – вздохнула Валерик.

Но был еще один номер, который меня сильно беспокоил. Танец. Я помнила, как директор говорил, что Алёна занимается бальными танцами, но Юля по секрету сказала мне, что партнера нужно будет выбрать прямо в зале, из зрителей. Похоже, она сказала это по секрету всему свету, потому что все партнеров заранее уже нашли и даже репетировали.

– Маша, я танец сама подготовлю. Мне не нужно помогать: я умею.

– Алёнка, – ответила я грустно, – по секрету всем рассказали, что танец этот будет вальс. Конечно, можно и одной, ты же профессионал («А Аня из третьего, Вика из первого и Лера из шестого – тоже», – подумала я), но вальс в паре все-таки будет лучше…

– Вы же знаете: никто не пойдет со мной танцевать… Ну из нашего отряда.

– А если кого-нибудь из «слонов»?

– Да ну, – отмахнулась Аленка, – они под одеялом-то еле на сцену согласились выйти – стесняются! Представьте, я их приглашу, а они откажутся. – Алёнка покраснела, представив это.

И тут меня осенило:

– А ты пригласи Олега! Точно! Этот номер спонтанный, все всегда вожатых приглашают!

Алёнка грустно улыбнулась, как будто я говорила такие глупости, что даже сердиться на них смешно.

– Маш, Олег танцует, как… ну как медведь, я же видела. Уж лучше я сама.

– Баллы снимут, если без партнера.

Алёнка пожала плечами.

«Ладно, – решила я тогда. – Пусть будет как будет. В конце концов, это просто конкурс».

Наконец этот день настал. Мы не успели выпустить газету про Алёнку, и наше место на стене актового зала сияло дырой. Кто-то написал на нем мелом: «Уродка!»

– Паразиты! – пробормотал Олег и стер надпись своей широкой ладонью.

Зал был полон. Каждый отряд нарядился в соответствии с образом своей героини, репетировали кричалки и речовки, разворачивали плакаты, разноцветные флажки, пробовали на громкость свистки и дудки…

Наши «паразиты» сели на свой ряд и демонстративно положили руки на колени, давая понять, что даже хлопать не будут.

– Ничего, – сказала я Алёнке, когда мы пошли с ней за кулисы, – просто не обращай на них внимания.

Перед самым выходом на сцену она посмотрела на меня и сказала:

– Мне ни за что не выиграть, но я хотя бы не струсила, да?

Весь конкурс я пробыла за кулисами: помогала Алёнке переодеваться, подавала реквизит, поправляла прическу, подбадривала – поэтому почти не видела, что происходило в зале. Первые два ее выхода сопровождались страшной тишиной, ведь каждый отряд болел за свою участницу. Но потом стали хлопать и ей. Наверное, она все-таки очень хорошо выступала, потому что один раз забежал Олег и показал нам большой палец. В него тут же запустили чем-то увесистым: девочки все-таки переодеваются! Алёнка тоже с каждым конкурсом все больше веселела. А еще я подумала: «За нее, наверное, пятый отряд болеет».

И вот последний конкурс. Танец. Я пошла в зал. Встала тихонько у дверей. Восемь красавиц выстроились на сцене, одна другой прекрасней. Зал неистово скандировал имена своих героинь. Только наш отряд сидел в каменном молчании. И почему же у наших такие мрачные лица? Я посмотрела на сцену.

Алёнка стояла в моем подшитом вечернем платье, тоненькая, грациозная, улыбалась так искренне, открыто, и было видно, что волнуется, а глаза ищут кого-то в зале и горят, горят, как звезды. Алёнка была самая красивая сейчас, и я бы, пожалуй, не удивилась, если бы она выиграла этот конкурс! Вот бы утерла нос и Маринке, и Катеринке, и Ромке со Славкой, и всем остальным! И так отчаянно мне этого захотелось, что я решила все-таки уговорить ее пригласить на вальс Олега, ведь, как бы хорошо она ни станцевала, жюри баллы снимет за то, что одна. И наши придут в восторг: вот, мол, полюбуйтесь, с ней даже танцевать никто не захотел!

Но я не успела ничего сделать. Когда ведущая Юля объяснила задание последнего конкурса, Алёнка спорхнула в зал, улыбнулась кому-то и сразу же поднялась на сцену. С тем красивым мальчиком, с которым я видела ее на качелях однажды. Конечно! Как я могла про него забыть!

Мальчик стеснялся. Но Алёнка взяла его за голову, повернула к себе и что-то сказала, твердо, резко, будто приказала. Мальчик кивнул. Включили музыку. Это был красивый вальс из старого фильма. Хитренькая Юлька! Ну кто из современных детей умеет вальс танцевать? Конечно, Аня из третьего, Вика из первого и Лера из шестого подхватили своих партнеров и закружились по сцене. Получалось у них очень красиво, но остальные просто топтались на месте.

А Алёнка была лучше и Ани, и Вики, и Леры! Она не отрывала глаз от лица своего мальчика и все время ему что-то говорила, говорила не переставая, а он слушал так внимательно, будто на уроке. На лбу у него блестели капельки пота. Он не сводил с нее внимательных глаз. Но они не сбились ни разу. Ух, как им аплодировали!

Потом жюри совещалось. А. М. с Алёнкой и ее партнером ждали за кулисами, а я подошла к своему отряду.

– Ну как? – спросила я.

Катеринка, сразу сделав безразличное лицо, пожала плечами.

– А по-моему, она здорово утерла вам нос, – сказала я. – Сделала, проще говоря.

– Подождем, – вполне мирно сказал Славка.

– Результаты еще не объявили, – поддержал его Ромка.

– Если победит, я с ней помирюсь, – мужественно сказала Маринка и с вызовом посмотрела на Катеринку.

Та снова пожала плечами. А Васька пробормотал:

– А что за парень с ней был?

Она победила! И вот что странно: ей аплодировал весь зал и кто-то даже кричал «браво».

Победительницам вручили диплом, цветы и подарки. Толпа вылилась из зала на улицу. Маринка подошла к Алёнке тут же. Что она говорила, я не слышала, но Алёнка слушала внимательно, чуть наклонив голову, потом кивнула. Маринка оглянулась на отряд, и тогда все стали подходить к ним и что-то говорить, но не думаю, чтобы кто-нибудь догадался извиниться.

Потом двигали стулья, собирали реквизит, потом началась дискотека. Мы с Алёнкой сели на скамейку у актового зала.

– Рада? – спросила я.

– Да, – улыбнулась Алёнка.

Вечером поднялся ветер. Его порывы раздували Алёнке волосы. Она смотрела вдаль и так глубоко, полно дышала, так счастливо улыбалась, что мне захотелось ее обнять крепко-крепко и поцеловать в макушку. Но я только спросила:

– Алён, а что ты мальчику все время говорила?

– Ну… – смутилась Алёнка, потом улыбнулась чуть-чуть, уголками губ. – Он же из пятого отряда, он не слышит ничего, только по губам читает. Вот я и считала ему: «Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!»

Две дороги – один путь
Повесть

Вольные Бродяги из Заколдованного Леса

1

Елизавета Петушкова мыла окно, напевая под нос незатейливую мелодию из какого-то мультфильма, а слова на ходу сочиняла сама: что вижу, то пою. Недаром язвительный дядюшка зовет ее акыном.

 
Совсем скоро будет лето,
А пока еще апре-ель.
Трава зеленая уже-е,
И одуванчики везде-е…
 

Окно сияло. Елизавета внимательно осмотрела свою работу и выглянула во двор.

Двор был окутан светло-зеленой дымкой – это лопнули почки на деревьях. Через весь двор тянулись бельевые веревки с простынями. Ветер надувал простыни, как паруса. На железной горке грелась акимовская кошка, красивая, но вредная (вся в хозяйку). На качелях сидел Морюшкин. Елизавета по-разбойничьи свистнула. Морюшкин вздрогнул, оглянулся и посмотрел на окна дома. Но Елизавета уже соскочила с окошка. Морюшкин – человек тихий, скромный, во дворе ни с кем не общается, из него даже «привет» не вытянешь, не то что поболтать по-человечески.

– Елизавета! Что за свист! – раздалось из соседней комнаты – это дедушка.

– Простите, простите! – подхватив ведро с водой и тряпки, пропела она.

– Твои мальчишеские замашки расстраивают дедушку, тебе не кажется? – спросила мама.

– Угу, – согласилась Елизавета, хватая из хлебницы пряник.

Мама обняла ее за плечи, покачала из стороны в сторону.

– Ох, Ветка, тебе одиннадцать лет, пора бы уже взрослеть.

– Ага! – беззаботно отозвалась Елизавета.

Одиннадцать ей исполнилось в апреле. Тот день был по-настоящему весенним. С горы мутными глинистыми потоками неслись ручьи. После чая, который устроили на балконе, по случаю тепла все отправились на Гору – строить плотины. Вот было весело! Только Олежка промочил ноги и немножко поболел…

– Дождалась бы обеда, – сказала мама, – а то все в сухомятку.

– He-а, за мной зайти должны.

Елизавета метнулась в свою комнату, вспомнив, что обещала Генке открытки с кораблями. По пути она чуть не сбила с ног старшую сестрицу.

– У-у-у, рыжая! – взвизгнула та.

– Сама такая! – огрызнулась Елизавета, хотя в Иринкином облике и намека на рыжесть не было. Не то что в ее собственном.

Открытки Елизавета нашла в коробке из-под телевизора, где хранились ее сокровища. И не успела просмотреть их, как затренькал звонок в прихожей. Елизавета бросилась к двери, но ее опередила Галка и важно провозгласила, подражая бабушке:

– К тебе твои гвардейцы!

– Знаю!

– Лиза, надень курточку! – это, конечно, бабушка.

– Ага!

– Лизок, милая, и я тебя прошу, – остановил ее около самой двери дедушка, – не позволяй ты своим друзьям называть тебя этим именем. Все-таки ты девочка!

– Ну конечно, дедушка! – Она ласково чмокнула деда где-то около носа и выскочила за дверь.

– Курточку, Лиза, курточку! – понеслось вслед.

– Потом, бабушка, потом!

И Елизавета с друзьями уже неслась вниз по ступенькам.

– Что, Петька, опять баталии? – участливо спросил Генка.

– A-а, ерунда! – отмахнулась она. – Держи корабли. А где Лёшка?

– Придет к камню. Бежим, Петь. Олежка ждать будет. А еще за Ленкой.

И они побежали.

2

Все друзья звали Елизавету Петушкову Петькой, и это сильно сердило ее дедушку.

– Разве я виновата, что у меня фамилия такая? – обижалась на деда Петька. – «Петя, Петя, Петушок, маслена головка…»

– Ну, Лизок, у меня такая же фамилия, однако и речи быть не может, чтобы мои друзья дразнились…

– Тебе повезло больше, – парировала Петька.

– У нее вообще не друзья, а охламоны, – сказать такое может, конечно, только дядюшка Иван.

– На себя посмотри, – огрызалась Петька, – и вообще, это мое дело, как меня зовут!

– Действительно, – вставлял папа, – оставьте ее в покое, пусть как хочет, так и называется.

Петька озирала всех победным взглядом.

– Но позвольте, – и дедушка снимал очки в роговой оправе, – Петя – это мужское имя. Петр – с древнегреческого переводится как «скала, утес, каменная глыба». Лизок, что общего у тебя и глыбы?

– Фамилия, – мрачно заявляла Петька.

А Ирина неизменно ехидничала:

– Это папа виноват: слишком мальчика хотел. Вот вам и пожалуйста – ни то ни сё.

После этого Петька бросала на сестру полный презрения взгляд и уходила к себе в комнату, громко хлопнув дверью.

– Зачем ты так… – укоризненно говорила мама.

– Да ну ее, пошутить нельзя. Психует по каждому поводу.

– Возраст такой, – философски отвечал папа и шел ставить примирительный чай.

Впрочем, Петька обижалась на сестру не всерьез. Это она так, для профилактики. И вообще жила со всеми домашними относительно мирно. Домашних было много. Во-первых, мама с папой и две Петькины сестры: старшая – Ирина, мечтающая поскорее выйти замуж и уехать из «этого зоопарка» («Курятника», – невозмутимо поправлял Иван. «Петушатника!» – хихикала Петька), и младшая – семилетняя Галинка.

Бабушка недаром называет их квартиру «двадцать два угла, тридцать три перегородки». Это потому, что Петушковых много, а комнат в квартире мало. Зато они большие, и потолки высокие. Вот папа с мамой и придумали делить комнаты на две. Так у дедушки, папиного папы, появился кабинетик – ему отгородили кусочек детской. Кабинетик такой маленький, что туда помещается только узкая кровать, книжный шкаф и письменный стол. Но дедушка говорит, что ему больше ничего и не надо. В кабинетике всегда было сумрачно от столетнего тополя, который рос под окном.

Дедушка был еще не очень старый, но очень седой, высокий и сутулый, носил старинные очки в роговой оправе и смеялся заразительным смехом. Он часто рассказывал Петьке разные истории из своей жизни и про маленького папу и, кажется, любил свою среднюю внучку больше других.

– Видишь ли, Лизок, в тебе особенно видна петушковская порода. Это хорошо! Право, это очень хорошо, даже замечательно!

Еще с ними жила мамина мама. Подвижная, невысокая, везде успевающая и всезнающая. Раньше она жила в большом южном городе и работала в театре ведущей актрисой, а потом преподавала в театральном училище. В конце концов бабушке «надоела суета сует», и она приехала в этот маленький городок к своей единственной дочери. Но бабушка до сих пор осталась такой – ведущей. У нее была модная стрижка, громкий голос, а в ушах – крупные сапфировые серьги. Еще она курила трубку, и за это во дворе ее прозвали Капитаншей.

С мамой они часто секретничали, как подружки, сидя на кухне. Мужчины и дети в такие часы на кухню не допускались. В последнее время к ним присоединилась Ирина. Петька независимо пожимала плечами и уходила в детскую играть с Галкой. Правда, чаще всего они устраивали такую кутерьму, что юный дядюшка, папин брат, выскакивал из своей комнаты и, скрежеща зубами, просил удалиться из дома тех, кто тихо играть не умеет.

Дядюшка Иван был громадного роста, широк в плечах и огненно-рыж. Он играл в теннис, всегда язвил, был на пять лет старше Ирины и третий год подряд пытался поступить в институт на биолога.

– В кого ты такой великан? – спрашивала Петька дядюшку, дыша ему в живот. – Дедушка же и папа не такие!

– А это, Лизонька, он в моего отца, – отвечал за Ивана дедушка. – Тот был настоящий богатырь из русских былин…

Петька слушала раскрыв рот. Ее прадед – личность легендарная. В Первую мировую войну его взяли в плен, он оказался в Африке, сбежал и девять лет добирался до дома. Пешком. Добрался. У папы в столе хранились прадедовы дневники – пожелтевшие старинные тетради с ломкими страницами, исписанными ровным красивым почерком – прадед был учителем. Иногда вечерами, когда у дедушки было соответствующее настроение, он доставал эти дневники, усаживался на старом диванчике между Петькой и Галинкой и читал прадедовы записи, дополняя своими воспоминаниями. Папа с мамой, бабушка и даже Ирина с Иваном тоже часто слушали эти чтения. Это были самые тихие минуты в жизни семьи Петушковых.

3

Но кроме этой домашней жизни с тихими вечерами и заботами, ссорами с Ириной, спорами с бабушкой, играми с Галкой была у Петьки и другая жизнь – звонкая, радостная, разноголосая, разноликая. Это была жизнь двора и его обитателей. Иван недаром называл Петьку ребенком улицы: гулять она была готова с утра до вечера и даже ночью.

Дом, где жила Петька, был двухэтажный, старый, с огромными окнами и высокими крылечками у всех трех подъездов. Балкон был общим, один на все квартиры, широкий и просторный. Его перила были раскрашены разными красками еще маленьким Иваном и его приятелями.

К этому дому с севера примыкал вплотную другой дом, такой же, только без балкона. В городе его называли Директорским, потому что в нем раньше жили директора городского завода. А теперь в нем проживали Генка, Лёха и Ленка. Дом, в котором жили Петька и Сашка, по неизвестным причинам назывался Крайним.

Напротив Крайнего дома высился Холм, у его подножия стоял Камень, из-под которого бил родник; а напротив Директорского раскинулась липовая аллея. Ее заложили еще тогда, когда Петькин дедушка учился в школе. Сейчас она сильно расширилась, заросла травой и кустарником и мало напоминала аллею. Ребята называли ее Лесом. В Лесу жили ручные филины и вредные летучие мыши. А еще – гномы-волшебники и ворчливые бумбуруки. Лес конечно же был заколдованный и таил в своей чаще множество тайн и опасностей. Но друзья не боялись: у них был волшебный Камень-великан. Каменная глыба неподвижно лежала у подножия Холма много веков и знала все, что творилось на свете. В Камне заключалась магическая сила. Если дотронешься до его отшлифованных ладонями боков, то никакое зло тебя не тронет и можно свободно идти не только в Лес, а вообще куда угодно. Сила Камня распространялась и на пустырь, и на город, и на весь мир; от него начинались все дороги.

За Холмом был пустырь, вытоптанный тысячами детских и взрослых ног, – из года в год здесь играли в футбол и догонялки.

Вот и все ребячье королевство. Сами они называли себя Вольными Бродягами из Заколдованного Леса. Всегда Бродяги собирались у Камня. Вот и сейчас собрались здесь Сашка, Генка, Ленка, Петька, прибежал запыхавшийся Лёха. Только Олежка опаздывал. Он жил в другой части города – пока добежит!

Ребята ждали его у Камня. Солнце припекало.

– Хорошо-то как… – промурлыкала Ленка.

Королевство Вольных Бродяг простиралось перед ними во всей красе. Оживал под солнечным теплом Лес, зеленела молодая трава на Поляне, и от этого все на ней выглядело праздничным: и старенький деревянный столик, и высокие скамейки, и железная покосившаяся горка, и качели с широкой и длинной доской, и родник, и ручей, исчезавший в овраге за Лесом.

– Что-то долго Олежки нет, – стала беспокоиться Петька.

– Может, он и не придет.

Да, Олежка мог и не прийти. Были на то причины.

– Я, когда звонил, – сказал Сашка, – спросил, сможет он или нет. Он сказал, что обязательно.

– Мало ли что могло случиться…

– Может, и ждать не стоит, – буркнул угрюмый Лёшка.

– Нет, подождем, – сказал Генка. – Сейчас еще мой папа придет, у него к нам дело.

Все сразу оживились.

– А что за дело?

– Сейчас-сейчас, – хитро улыбался Генка, и по его лицу было видно, что дело приятное.

– Вон он! – крикнул Сашка.

Через Поляну к ребятам шел Генкин отец – Антон Владимирович Сумятин. Он был маленький, кругленький, как колобок, и очень представительный. Какое у него может быть дело к шайке Вольных Бродяг из Заколдованного Леса?

– Будьте здоровы, хлопцы и дивчины, – странно поздоровался Сумятин.

– Здрасте… – ответил ему нестройный хор.

– Пойдемте-ка присядем.

Все расселись у стола. Антон Владимирович посмотрел на каждого строгим взглядом и сказал:

– Скажите-ка мне, други мои, долго ли вы будете вот так носиться на воле, без общего дома, без своего места?

«Всё, – обреченно подумала Петька, – разгонят».

– А нельзя, что ли?

– Нельзя, друг мой Алексей, нельзя, – покачал головой Сумятин и повысил голос: – Вы посмотрите на себя!

Все посмотрели. Друг на друга.

– Учитесь в одном классе, живете в одном дворе, играете в одни игры… Вы, я смотрю, здороваетесь друг с другом как-то по-особенному, у вас шифры свои есть. Так?

– Так, – ответил за всех Сашка.

Никто не мог понять, к чему клонит Генкин отец.

– А раз так, – продолжал Сумятин, – то вы – команда, община, отряд, семья, как угодно назовите. А у семьи должен быть дом, а у отряда – штаб.

Все повскакали со своих мест. Потому что, чтобы ни предложил сейчас Антон Владимирович Сумятин, о своем штабе мечтали давно! Они даже соорудили в Лесу шалаш, но он не был защищен ни от холодов, ни от разорения хулиганами.

– Я вот что вам предлагаю, – сказал Сумятин-старший и переглянулся с сыном. – Мы тут с Геннадием подумали… Есть у нас дома, на потолке, один очень интересный люк. Ведет он на чердак. Чердак чудесный. Правда, небольшой, он перегорожен от второго подъезда. Но это не суть важно. Кроме этого люка на чердак ведет пожарная лестница… ну вполне безопасная. Если вы бы там навели порядок, я думаю…

Вот это да! Штаб на чердаке, откуда никто не выгонит, – это же мечта!

– Мы прямо сейчас пойдем туда, да? Прямо сейчас! – торопила Петька.

– А Олежка? – напомнила Ленка. – Он, наверное, уже в пути.

– Оставим записку, – решил Сашка. – Генка, пиши!

Шифром, который он сам придумал, Генка написал Олежке послание мелом на камне, и ребята отправились к Сумятиным.