Текст книги "А после…"
Автор книги: TalisToria Белоненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– А можно? – съязвила она. Окатила его всей строгостью, на какую оказалась способна в условиях отказывающей психики, и уселась в кресло-качалку напротив своей кровати. Тут любила сидеть мама, сидеть и вникать, как заправский психотерапевт.
Чтоб она без нее делала! Чего бедная мама тут только не наслушалась. Ей вдруг захотелось сбежать по ступенькам и обнять маму.
Но она осталась смотреть на парня. Караулить суровость реальности, разгоняя иллюзии.
Вдруг ей стало спокойно. Все, перегруз, все эмоции, мигавшие последние полчаса красными лампочками, выключились, и она отстраненно воззрилась на незнакомца с растиражированным лицом и образом – в своей кровати.
– Надеюсь, тебе удобно? – полюбопытствовала она, и взяла свое отложенное утром рукоделие. Она вдруг поняла про себя невероятное: она не просто не боится, что он сейчас покинет ее кровать. Ее комнату, дом, ее жизнь.
Но она даже не испытывает потребности непрерывно смотреть на него.
А что? Объект – изучен.
– Угу – муркнул он, потягиваясь.
И внезапно, через несколько небрежных вскинутых взглядов поверх рукоделия, она заметила, что он…
уснул.
* * *
Он и сам не понял, как оказался тут.
В доме? В спальне?? У незнакомки с примеченным со школы лицом??? Откуда столько разгильдяйства и решительности, его что, Лэйтон покусал?
Однако эта странная девушка, которая держится сдержанно, деликатно и на учтиво-безопасном расстоянии, внушала ему сейчас чувство… не то чтоб спокойствия, но непривычного доверия. Почти безопасности. Между ней и им не требовался секьюрити. Он разглядывал ее мельком – темно-каштановое каре забрано вверху заколкой, аккуратные остренькие черты приятно щекочат восприятие почти учительской деловитостью – такой взросленькой, нисколько не конфликтуя с утонченностью юности. Кстати, когда-то он был влюблен в училку. Но об этом не знает ни единая живая душа, даже брат или Лэйтон. Это никого не интересовало просто, не вписывалось в интересности… А потому он этим никого не нагружал, своим неформатом в мыслях. Он даже улыбнулся этому воспоминанию. Еще недавно оно могло задеть его, словно незажившая ссадина, неисполнившаяся мечта, но в этот момент он оглядывал комнату. И ее обитательницу.
Как она не похожа на тех, к чьему вниманию так привык: ни осветленных кудрявых химий, ни восторженных визгов, ни тянущихся к нему неугомонных рук. Она сидела, и смиренно, снисходительно разглядывала его – того кто беспардонно ввалился, и свалился на нее…
в переносном смысле. О прямых он и не помышлял. Но… Ему не хотелось заканчивать спонтанное приключение. Он потягивался, медленно погружаясь в уют и приятную концентрацию волнения…
Тэмми? – напомнил он себе, чтоб не перепутать, как никогда не путал слова в песнях, чем всегда так грешил Лэйтон.
И почти придумав, что сказать или спросить,
куда то провалился.
* * *
Martika – Toy Soldiers.mp3
Тэмми и сама б не вспомнила сейчас, как ее зовут. Она погрузилась в какую то полудрему – столь глубокую медитацию, что перестала пытаться установить связь с самой собой. Абонент недоступен. Взмахивая ниткой, неспешно перебирая в пальцах ткань и фурнитуру, она временами пускала поверх своего занятия взгляд, то и дело убеждаясь: спит!
Вот так поворот. И ведь он не пьян – она слышала запах и видела глаза.
Ну, собственнно… Жалко ей чтоли? Наверное, его давненько не оставляли в покое… Что там, многодетная семья, да? Видимо, в преддверии праздника собрались кузены, братья и сестры с детьми. Видимо, ему до сих пор есть от кого убегать…
Получив нежданный карт бланш на разглядывание, она честно не злоупотребляла этим. Не то чтоб зрелище не казалось ей заманчивым. Все тот же вкусный пухлый рот, живописная линия подбородтка, приятная смуглость кожи. Но она разрешила себе скорей сравнивать чем любоваться, да и то не увлекаясь. Исключительно в научных, так сказать, целях…
Ну их, эти приманки и капканы, м? Там, в паре метров, лежал человек, который больше не годился на роль объекта, коему можно было придумать сколь угодно идеалистическую личность, и играть ею, как в куклу-БарбиКена. И сейчас он может изучать, интерпретировать, и додумать ее ровно так же, как и она его. Навешивать ожиданий. Вот такая… обоюдность. Уфф, как неприятно, оказывается, когда твой излюбленный объект…
…может сам сделать из тебя… объект! Непривычно однако. Давление!
Она впервые осознала, как эгоистична эта однобокая любовь. – это желание оказывать что-то на человека, давать, трогать, иметь, самому оставаясь в тени. Пускай даже понарошку. Все равно. Маньячество, да и только! Как бы она ни мечтала когда-то узнать о чем он думает, чем дышит, сейчас стоило признать, что тогда это была не слишком удачная идея. Сейчас же это оказался и вовсе
совершенно живой человек, у которого не понятно вообще что на уме. Что с ним стало после всего пережитого? Много шиз нахватал?
Ну даже если без шиз, все равно – вполне реальный живой человек, не подвластный ее фантазиям и планам.
Больше того, мужчина. Взрослый, крепкий тренированный парень, выглядящий модным избалованным красавчиком,
и поведщий себя, надо признать, как хам!
Она искала в нем зачатки нормальности, способные сделать их хотябы приятелями, и не находила. Только глухой отголосок этого прилипчивого и саднящего, опротивившего за столько лет «ну это ж оннн!»
Так что нет, никаких иллюзий. А потому никаких очарований, а потому никаких разглядываний!
Его не помешало б побрить.
И ей не нравился такой хип-хоперский стиль в одежде, куда подевались интеллигентные глухие пиджаки под горло? И, пожалуй, белая рубашка не помешала б… Ой, все! И челка ему – не идет. Со смуглых щек сошли пятна румянца (она лишь сейчас заметила, что они были), лицо уткнулось носом в подушку, и мерное дыхание срывалось на посапывание. Вытянутая вверх рука повисла над пропастью, над обрывом кровати, и она моментами пыталась примерить эти обездвиженные пальцы к клавишным, на которых он, как известно, не дурно играет.
Но какое ей до всего этого дело?
* * *
Тэмми так и не дождалась папиного стука в дверь. И уже даже растворила в себе мысли, что будет говорить родителям про это уединение. Он неожиданно открыл глаза почти через 2 часа. Так странно, ей казалось, что в этом временном провале его пробуждения можно и не ждать – просто момент без начала и конца… Но он вновь запустил время, моргнув, и явно изумившись тому, что случилось. Даже не тому, где он и кто сидит рядом, и что при этом делает…. А тому, что делал только что он сам!
– Оо! Я случайно, извини. – принялся отрываться от ложа он, вставая на четвереньки, на щеке отпечаталась складка от подушки.
– Ничего. – пожала плечами она, не отвлекаясь от своего дела. Как будто ее ничего и не удивило.
А удивило ли?
– Вот теперь неловко. – усмехнулся он, занимая более пристойное положение, потихоньку пробуждаясь в нормальное состояние. И все еще не становясь более узнаваемым.
– Теперь только? – вновь пожала плечами она.
Замечание, наверное, должно было его смутить, но внезапно – позабавило. И пускай, она, похоже, не шутила, но… Красная лампочка тревоги в его голове – не мигнула. Он знал за собой грешок, что не отличается запредельной проницательностью, иногда чудит, и может веселиться невпопад. И совсем не уверен был, что сейчас надо говорить и что будет правильно. Но как-то на этот раз его это особо не «парило». Может, еще не проснулся?
А может, наконец-то повзрослел и вышел из возраста законсперированного стесняльца?
– Ты только не подумай, я не хотел ничего такого. Двусмысленного… – стушевался он, смекнув наконец, на сколько интимно – спать при постороннем человеке.
В ее кроваи. В которую даже не приглашали.
– Та это тебе переживать надо. – ухмыльнулась она, чувствуя себя как никогда свободной от былых призраков, – знал бы ты, сколько тут когда то было твоих постеров!
– Неужто. – вгляделся в ее нейтральность он, ища подвоха. Зря.
– Ага, – хищно прищурилась она, – и половина – полураздетых. Так что радуйся что все еще одет, и уноси ноги отсюда, пока это все еще так!
Она и сама поразилась произнесенному: Что за игру она затеяла?
Но нет. Он не купился, и прочитал ее слова столь же безопасными и как она еще недавно – его вторжение с претензией на «уединиться».
– Та неее, ты слишком рассудительная для фанатки. – заключил он, чуть дернув ямочками на щеках. Был ли он сам до конца уверен в своих выводах? В нынешних– да, но чтоб вообще… А может, просто…
провоцировал на возражение… Ну такое… Поиск истинных ответов за утверждениями и блефом.
– Оооо! Наивный! Не недооценивай меня! – стрельнула хищность она. Так нарочито, что он совсем расслабился.
– Да? И что, много фантазий родилось тут, в этой кровати? Под моими пристальными взглядами?
– Проваливай отсюда! – в него прилетела узорчатая габардиновая подушка с кресла, передавая ему электрический заряд подлинного возмущения.
И никаких подробностей…
Эту подушку она вышивала, когда услышала тот его дуэт с Эйприл, и все в один голос решили, что у него там со свеженькой звездочкой – свеженький романнН. Она думала потом передарить эту подушку, пропитанную грустными мыслями. Эта подушка была чем-то вроде символа прощания с иллюзорной надеждой.
Он поймал символ перед лицом. И рассмеялся, все еще немного совелый, вдруг совершенно не размышляя, к месту ли. Откинулся спиной на стенку. И остановил на ней пристальный взгляд ровно из тех томных, что смотрели с глянцевой бумаги. Похоже, он никак не мог проснуться.
– И что, ты думала наверное, что я там придаюсь горррячим утехам? На гастролях. На пляжных съемках…
– Разве только на них?
– Ага, фантазировала? Признавайся уже!
– В чем?? Я тогда была не на столько искушенной. А ты – предавался?
«А а на сколько теперь искушенная?» – чуть не прозвучало на волне в ответ.
Предавался? – мелькнуло электрическим разрядом.
Уйти от темы! Как всегда! Это не та правда, которой ждут и которая лепит его успех! Так легко разрушить красивые иллюзии! Защитные ширмы.
– Да думала конечно. Это все думали! – уличил он пока не уличили его, сам не зная, пока, отрицать или поддерживать видимости.
– О чем тут думать, это же очевидно. – беспечно, почти благословительно отмахнулась она.
– Не так-то и очевидно. – он принялся старательно отряхивать прилетевшую подушку.
– ооооййй…. Тоже мне… Мифы и легенды… Подробностями полны были мои журналы и пересуды знакомых девчонок!
– Журналы и девчонки конечно всегда знают все лучше всех… – хмыкнул он, не поднимая глаз, и заронил странное сомнение в несомненное…
Но она не позволила себе слабости поверить. В новые мифы. Ей – хватило. Сполна.
– Угадать было не сложно… Да вы там исполняли мечты любого подростка: деньги, внимание и никакого присмотра…
– Ты удивилась бы, узнав, как все было на самом деле… – мысль для него самого прозвучала как-то неожиданно, и так же серьезно, как в собственной голове, но он в один момент осознал, что устал думать. И взвешивать каждое слово.
– Вашего заводилу Лэйтона ловили споличным с моделями плейбоя! Не говоря уж о поклонницах в номерах… – из чистого спорного азарта уличила она.
– Его то? Да. Он полностью крейзи, о нем легенды рассказывать можно. – с лирической теплотой кивнул посвященный, – И даже ничего не придется выдумывать. Но только я – не он.
– Оой, можно подумать… Фронтмену-фронтменовое…
Она вдруг задела за живое.
– Ты же не знаешь…
– А что тут знать? Что, могли быть варианты?
Она подначивала его, совершенно не видя в нем сейчас никакого плейбоя, даже утихомирившегося. Но разве у него мог быть выбор? В тех обстоятельствах…
В этой атмосфере подначивания она вдруг ощутила готовность даже спросить, и даже узнать – как это было на самом деле? И как случилось в первый раз?
Он опустил голову.
– Все думают так, как им предложили думать. А меня между тем чуть из группы не выгнали за скромность!
– Чтоо? Ой, ну все! Не рассказывай! – прозвучало совсем не так однозначно.
Вот так, да?. Она веселится на эту тему? Эта девушка так просто приняла все эти псевдо-факты, и ее – не «парило». Она просто запихнула все его «были и небыли» в архив прошлого. Упаковала в полиэтилен, и все. Никаких «запахов», ничем не «тянет». Правда, не правда – все – былое.
И тут он вдруг отпустил. Все. Остановился его неугомонный тревожно-подвижный взгляд. Улеглась суета – неутолимая жажда действия, прикрывающего, маскирующего нечто неудобное.
– Ты помнишь тот номер с расстегнутой белой рубашкой и ветродуями?
Ну еще бы. Ничего более будоражащего не было доселе ни до, ни после. Идеальный романтический герой, идеальный голос, идеальное тело, на которое пускали слюнки все посетительницы их тура, а потом и зрительницы видеоверсии. Это было так волнующе в своей почти пуританской простоте… И эти загорелые рельефы гибкого стройного торса, двигающиеся в такт…
Позже последователи групп подхватили это как концепцию, как трнед.
– Знаешь какие проблемы были у меня с этим номером??
– Не успевал от фанаток убежать?
– Ээ, у нас был порядок с охраной. Но дело не в этом.
– Мм?
– Ты не замечала, что это был самый лажовый номер за всю мою карьеру? Что я ни разу не отработал его нормально?! Все время – либо голосом мима нот, либо ногами мима такта?
– Серьезно? – повисла она… Благо, он не привык примечать такие детали.
– Серьезно не замечала? Да лааадно? Я ж там совершенно деревянный!
Она закусила губу: Разве такое было можно было заметить, когда там – такооооее…
– Я понимаю о чем ты думаешь…
«…не дай Бог!»… – сказала она своим «тссс-сам» и привинтила свои брови на правильное место.
– Знаю, – продолжал он, – Легенда, новаторство, и все такое. Мы накачали пожелания публики до максимума, и выдали на блюдечке – их мечту. Но ведь ты помнишь, что номер был хорош только в раскадровках на стопкадрах. В целом же у меня получалась ну полная клоунада.
– Ты так думаешь? – прокололась она.
– Это очевидно всем, кто в теме. Я же с треском провалил все его попытки!
– Почему это?? – развеяла как дым оспаривания она.
– А потому… что там, где мне нужно было источать чистый секс, получался полный провал. Карикатура. Ты правда не замечала, нет? Пересмотри! Вот сейчас, на свежую голову!
К такому погружению в былое она совсем не была готова. Как и к такому повороту темы.
Он был готов еще меньше. Он попробовал успеть задуматься, но его благоразумие отмахнулось от него. Ему давно не было так легко, как сейчас. О моргнул, и поймал луч света из окна. Этот поток растворил и рассеял его сознание.
– А знаешь почему? Я там такой перепуганный и нелепый? Да просто у меня в заданной теме не было никакого опыта. Теоретик, понимаешь?
– Тебе же там… 20 лет?!
– Именно.
– Ты шутишь.
– Нет.
Не шутит – вдруг поняла она.
– Как же… – отпрянула она, проникаясь… И стараясь держать взгляд выше пояса…
Они бегло глянули друг на друга, оценивая готовность к откровениям, и каждый понял, что этой готовности – не будет. Ни сейчас, ни потом.
И что же тогда? Продолжать прятаться? Каждый в своих «стоп»ах.
– Внимание свалилось на меня в 15 лет. И если вдруг помнишь каким я был до того, популярность мне особо не грозила. Я был… тихий. Тогда… Мои парни – на год старше, и они уже были на виду, хотябы в локальных школьных масштабах… они успели проскочить этот критический момент, а я – не успел. Понимаешь? Я был стеснительным, избегал риска подходить к девчонкам… Что-то пробовать – откладывал. А дальше… девушки, которых я еще не знал даже по полу-детским свиданиям, которых еще не касался, с которыми не оставался наедине, резко превратились для меня в одну огромную массу. Довольно шумную и напористую. Почти опасную, физически, вскоре их уже оттесняли секьюрити. Их было так много. Понимаешь?
– Наверное.
– И все они, и каждая, хотели трогать меня, быть ближе, и увидеть что скрывается у меня под одеждой.
– Ну… дааа… – не посмела бы оспорить она.
– Я б, наверное, был бы рад этому, если б уже знал, что за этим… стоит. Как уж все мои ребята. Но мне – капец как не хватало опыта, а постепенности – ждать уже не приходилось. И на контрасте… Меня пугали такие эксперименты. Оставалось только прятать это в гримерке, и идти лепить того, кто ничего не боится, у кого все козыри в руках. Там, в лучах прожекторов. Играть в супергероя.
– И у всех от тебя были такие высокие ожидания… – сообразила она…
– Мне нравилось быть для них героем со сцены, у меня это отлично получалось. Я прям нашел себя там… такого, каким не получалось… быть обычно. В меня все поверили. Я был классссный, предел мечтаний. Такой как надо. Но то, что они ждали от меня за пределами…
Он тряхнул головой…
– чего?… Ждали? – подстегивала она…
– …сиквелла, понимаешь, там где оставались просто титры…
Она поверить не могла. Ни шевельнуться, ни вздохнуть.
– И к тому времени, как я понял, что они от меня хотят, кидая в меня нижнее белье… И что происходит с ними за стенкой у моих друзей…
– У тебя выработался комплекс? Барьер?
– Все парни уже давно это все перешагнули. И пользовались своим положением, ты права в своих версиях. А я – как заговоренный. Мне казалось, что я…
– Разочаруешь? Разрушишь идеальный миф? Хоть для кого-то…
– А то и в газетных сплетнях. – резонно дополнил он.
Он помолчал.
– Парни брали меня в компании. Но… ты же знаешь, замечала наверное.
– Что ты укрывался за их спинами.
– А оказываясь без их поддержки лицом к лицу…
– Терялся?
И иногда впадал в браваду и нелепости – вспомнила она совершенно отчетвливо. То, что, оказывается, понимал и он сам.
– У меня был отличный способ. Я включал недостижимость опупенной состоявшейся звезды, и оборачивал все так, чтоб не-до… статочными чувствовали себя другие. Как-то так и приклеилось ко мне, что я – заносчивая высокомерная задница. Слышала такое?
– Угу. Проскакивало.
– Это так часто выручало меня, что со временем приклеилось.
Она вдохнула.
– Я никому не скажу.
– Тебе никто и не поверит.
И ведь прав!
Он победил! Но вдруг замялся.
– Кажется я опять говорю и делаю все не так. Не очень то умею попадать. В ожидания. Хроническое по ходу…
– Ты начал делать все не так еще там, на улице. И потом продолжил. Так что я уже начала привыкать. Не парься.
Кажется, отступать уже некуда.
– И как же ты это… преодолел?
Совсем не была уверена, что хочет узнать, но разве тут речь о ней?
– После внутреннего скандала с номером, когда я сначала отказывался его работать, потом столько раз провалил простейшую вроде бы задачу, наши продюсеры решили, что я специально делаю это, из упрямства. Типа капризы, звездонуло. Привели мне психолога. И докопались.
– Никто не знал?
– Ну ребята видели, что я не очень-то «ходок», но чтоб совсем… Нет, они не знали. Никто не знал. Даже брат. Все думали, что я просто не снисхожу до ЭТИХ девушек, не мой уровень. Ну и не откровенничать – мое право. Как-то я еще пустил у друзей легенду, что влюблен в докторшу фониатора. А потом – что у меня с ней роман. И я жду с ней встреч. Меня и оставили в покое.
– А… когда узнали…
– Честно? Я ожидал издевок, но не такой поддержки. Лэйтон, который крутил романы с поразительной, небывалой легкостью, совершенно естественно, по дружбе, направо и налево, вдруг оказал мне такую поддержку, какую и не представить.. Сначала много говорил. Что ничего страшного. Что все просто, главное помнить, что ты – клевый. И они – клевые. Все – клевые. Но со мной это как-то не работало. И тогда однажды он просто подложил мне спящему свою подругу. Она была почти на 10 лет старше. Стройная, стильная, панк-брюнетка с коротким каре. И там мне деваться было уже некуда.
Тэмми закусила губу. И чуть не призналась себе, что почти обнадежилась на другой ответ.
– И все… наладилось?
– Ага. Если бы. Мне после этого сильного… кхм.. впечатления показалось, что я знаю Мэрит, что только ей могу довериться, а потому – что я ее люблю. Больше года я ходил за ней. Она иногда подпускала меня, но потом вновь театрально вопрошала, зачем ей малолетняя впечатлительная звезда. Она была активная, резковатая, не западала в лирику как испорченная кнопка магнитолы. В последний раз я видел ее уже когда распалась группа. Я пришел к ней – уже не звездой и не малолеткой, а она – уже живет с другим. Взрослым, решительным, властным.
– Но она же была не единственной?
– Ну парней моих по количеству побед мне уже никогда не догнать. Даже Шонни, который потом вдруг решил, что он – не такой, и прям сейчас – гостит со своим парнем у наших родителей. Так что я не особо и гнался. Было пару знакомств в последние годы. Но все евушки знакомились с парнем из тв и газет. С некоторыми были эксперименты. С другими – попытки отношений. Одна такая меня не узнала, и у нас почти случилась любовь. Но потом подоспел случайный клип по тв, и все посыпалось.
– Зачем ты рассказываешь мне все это? Ну правда, я вряд ли гожусь для таких откровений! Пойдем, я покажу тебе на чердаке все плакаты и связку журналов высотой в половину моего роста. Я – как раз из тех, кто верил в киношный идеал… И накидывал ожиданий…
– Злишься, что я разрушил твой миф?
– Нет. Я сама его раньше разрушила. – не стоит говорить ему, на сколько она, как и многие, наркоманила этой историей, и чего ей стоило выкарабкаться и выздороветь – он и сам это может понять. А она – должна об этом хорошо помнить! – Просто хочу чтоб ты понимал: я – как раз из тех визжащих девочек, что рвали тебя на части и придумывали тебя. Клонировали в своих мыслях тебя и твои подвиги. Я не злюсь, просто считаю долгом предупредить…
Неа. Опять не мигнуло предостережением, как она ни старалась. Что-что, а по фанаткам он мог защищать докторскую диссертацию,
и сейчас имел дело с кем угодно только не с таковой.
– Это не общая наша история. – увещевала она, улавливая, почему он тут,– Что бы я там ни думала и как бы ни проживала, я – была по другую сторону! Она была и моей, но через зазеркалье. Ты же видишь!
Может быть. Может. Но сейчас он не знал в своей жизни человека более подходящего, чтоб распечатать эту тайну.
– В этом и есть своя Истина. Одна и та же история для тебя была одной true story, а для меня – совсем другой. И вот… Это как соединить 2 притока в одно устье.
– Это как соединить несоединяемое. Зачем ты решил мне это рассказать? Представляешь на сколько я далека от этого сейчас?
– А почему ты побежала.
Алыверды.
– Я тебе скажу… – пропитался наглостью он.
– Не надо. Психотерапий. А то я тоже могу. Ты здесь потому что сработал инстинкт охотника?
– У меня отсутствует инстинкт охотника. Я ж говорю, не созрел. Просто ты похожа на выздоровевшую. От всего этого. А рядом с тобой, возможно, выздоровлю и я.
– Я не собираюсь спать с тобой.
– Я и не просил.
– Ну а как же… наверстывания.
– Та нет у меня такой цели.
– У всех у вас… – она припомнила студенческие годы, способы выздоравливания от парней с плакатов, – всегда есть такие цели.
«она просто не знает!» – пронеслось в голове у него, и обещание далось очень просто – вырвалось не ради чего-то, а очередным признанием… а может, призывом:
– Хочешь я пообещаю тебе. Гарантированную «чистое» время без тени сближения. Табу. Сколько ты хочешь? Неделю можешь даже не думать об этом. – с долей поистине избыточного для него вызова и бравады взял на «слабо» он… знать бы только кого… И тут же был одолен свалившейся на него откровенностью: – Мне самому сложно. Переходить эту черту. Так что вряд ли мы можем… кхм. Доставить неудобства друг другу.
– На что ты меня уговариваешь?
– На вариант продолжить общение.
– В этой комнате?
– Вообще.
* * *
И как он умудрился с таким непроницаемым лицом и беспечным тоном в прощании проскользнуть мима чужих родителей, в течение почти 4х часов не поднимавшихся в свою спальню по соседству с дочерней? Интересно, они потом озвучат ей выражение своих лиц?
Но у него не было ощущения, что он оставил кого-то разбираться с трудностями в одиночку. У него вообще не было ощущения, что кому-то что-то надо объяснять. Даже себе. Впервые в жизни.
Шагая домой по знакомому и давно отпустившему его простоватому пейзажу, он достал пейджер.
– Представляешь, я уснул. В гостях. У девушки.
– Это фиаско, братан! – ответил экран, и сквозь него просвечивала чеширская улыбка того, кто знал всё про всё, и про всех. Про него – точно. Он то знает, что нет никакой девушки… – Шонни вовремя разбудил?
– Шон… с Алексом у родителей.
Этой пары слов точно хватило, чтоб обрисовать Лэйтону весь масштаб случившегося. А через его реплику – и самому себе.
Whitesnake – Is This Love.mp3
Хантер знал за собой эту странность: он иногда…
высыпал стресс. Кто—то – запивает напряжение алкоголем, кто-то – заЕдает, заГуливает… ЗаИгрывает. А он – падал (ну ладно, непроизвольно укладывался где придется) после встреч с фанами и интервью, и даже за сценой на декорациях после шоу, не замечая, как его фоткают незнакомцы из персонала, которых неистово разгоняют друзья. Он выключался под любой грохот, в любом положении и позе, на любой поверхности. В автобусе, сидя, закутанный в капюшон и толстовку? Пфф! Он засыпал в наушниках-мониторах верхом на настраиваемых концертных колонках. Часто его находили спящим в уголке за шторой на вечеринках. Совершенно трезвого! Парни всегда знали – если Хантер запропал – ищи его в укромном уголке,
и буди. Если разбудишь. Засыпал он крепко, намертво. Иногда его приходилось караулить до поры, или даже переносить и прятать. Или отвозить домой… тело. Многие после этого думали, что у него – проблемы с алкоголем. Но многие – много что думали. Проблема была, но иного рода. У него существовала сложность… с чужими людьми. Нахватавшись чужих энергий и взглядов, отработав свою карму «дать Историю», он прятался от всех в укромное место, и в свое забытье.
В отключку. Начинаяс самого детства у него был такой дефицит личного пространства, что он научился находить свое «укроменое» – везде. И всегда полагаться на брата, который эту укромность сохранит.
Он всегда засыпал на стрессе. Когда чувствовал, что рядом – свои… Те, кто защитят, всем объяснят, разберутся. Разрулят.
И поймут. Не упрекнут. Эта его вторая, музыкальная семья стала именно такими «своими». Братья. Один – родной, остальные – настоящие.
Умный Лэйтон все сразу понял. В отличие от всех его нормальных (и ненормальных, а вторых было в разы больше) друзей, его беспробудный (в самых странных смыслах) друг – никогда не засыпал рядом со случайной любовницей (других, увы, у него пока еще не было, да и тех-то… по пальцам пересчитать). На вопрос как так – не нужно было ответа. Чужие… После – он сбегал и засыпал в такси или на ближайшей остановке общественного транспорта, предварительно сообщив, где его искать – своим. Которые ни разу не подвели. А зная, что друзья за стенкой, он засыпал с девушками… но ДО…
И сейчас Лейтон услышал ясное свидетельство, что происходит нечто… необычное.
– Ты в норме, потеряшка? – задорно спрятал вопрос за иронией идеальный старший братец для всех в округе.
– Да. Это все немного странно… – ответил повсеместный младший братик, которого непроизвольно опекали все, кто его знал. Даже люди формально гораздо младше его. Даже младший, и пожалуй, самый рассудительный в группе Мартин.
Ну а Лэйтон… Для него в его-то неполные 24 при внешности и манерах клинического балагура и классического ловеласа – было странно естественным… незаметно позаботиться обо всех. Вокруг.
Лэйтон, 7й и долгожданный ребенок своей матери от (наконец-то!) любимого с юности парня, названный обоими именами в честь красавчика отца, должен был завершить фамильный заход его матери в поисках женского счастья. Затисканный матерью, воссоединившейся с любимым, и восторженным по жизни отцом, и бесконечной вереницей старших братьев-сестер, на 4м году жизни «100%-младшенький» вдруг все таки становится старшим братом еще одного (не совсем запланированного) парня.
И вопреки ожиданиям принимает свою новую роль – с восторгом, уступая свое «козырное» место, и словно бы естественным ходом бытия ре-транслируя все, чем напитывался до его появления.
Да, словно пропитавшись этим светом абсолютной любви, он вдруг, отринув всякий эгоизм, принялся сиять этим, освещая все вокруг бескорыстной радостью в каждом жесте, передавая принятое и накопленное и посвящая свое существование – этой своей новой роли и этому чудесному существу, пропуская через себя, пропитываясь и напитывая все вокруг состоянием «родное!». И его восторг был подхвачен всей семьей, не взирая на неудобность сложившегося положения, даже покинутые своими отцами старшие братья.
Он возился с малышом Дэвисом с полной ответственностью, уже с 4х лет, привыкнув не делить, а принимать и отдавать самое ценное. Ласковая мать несмотря на закономерную усталость, рассказывала, что они – дар судьбы и исполнение ее мечты, а жизнерадостный улыбчивый обаяха-отец – по возвращении из рейсов баловал своих двоих малышат вниманием и воспитывал настоящими бесстрашными Викингами в сооруженных собственными руками из картонных коробок шлемах с рогами в бесконечных задорных, полных куража играх с картонными мечами.
Лишившись в 14 лет отчаянно обожаемого отца, не выдержавшего будучи простым водителем грузовика бремени такой огромной семьи и сбежавшего к новой жене и детям в семью попроще, и понимая, что 11-летнему брату досталось еще больше потрясения, и что тот еще не готов справляться, под стать ему перенаправлять лучшее полученное, еще не напитался Верой, Фокси ради близких сумел перемолоть и прогнать из сердца боль утраты и обид, и остался верен свету благодарности, которым напитывался со своего рождения. Он улыбался и светился несмотря на невзгоды, и научился делать это заразительно, находя выход из любой ситуации. Находить радостное в обычном, раскрашивать бесцветное. Выдумывать странное, заряжающее энергией и куражом. И пропускать мима печальное, не давая задерживаться внутри, вытесняемое чем-то прикольным.
Но стоило замешкаться и увлечься своими проектами, как Дэвис, затаивший крррепкую обиду на отца и начавший хулиганить словно б назло, в назидание тому, что-то доказывая, вопя об обиде, пеперешел черту и загремел в малолетку. В тюрьму. Потому что уже познакомился с запрещенными веществами и собственной неудержимой яростью напоказ, приносящей мималетное облегчение.
И тогда Лейтон понял, что нельзя «зевать». И что его главный проект – не выдумки креатива, нет. Его главный в жизни проект – это
его близкие люди. И что он – может и должен. Быть внимателен. К каждому. Неустанно изобретать альтернативы. Альтернативы – орпасным способам выжить его любимого братца.
Уже в школе он, стремясь взять на поруки непутевого Дэви, словно по-инерции, а потом – по-привычке стал ведущим, «локомотивом», «буксиром» и для многих друзей – все время что-то организовывал, придумывал, чтоб каждого отвлечь от грустных беспомощных мыслей об их убогом существовании в скромном пригороде, о бесперспективности и том, что ноет у каждого внутри. Лекарями стали брейкданс, организация с нуля школьного радио, уличное красочное граффити. Пирсинг. Выдумывание модных шмоток из обычных, кромсание джинсов, паяние креативных аксессуаров из гаражного мусора. И самовыражение для само-наполнения – безобидное привлечение и удержание внимания – девчонок… и всех-всех-всех. В творческой коллаборации то с одним то с другим единомышленником. Его энергии и воображению, умению изобретать и удивлять, а еще – объединять – не было предела. И это было чем-то таким естественным, пропитавшим его с детства. Так Лэйтон, пред-младший в огромной семье, вдруг стал заслуженным старшим братиком для половины школы и своих друзей. Он оказался заразителен не только в творческом кураже. Но и в объединении людей на общих идеях, пробуждении скрытого потенциала. Он почти в каждом встречном видел…
