Текст книги "Всадник."

Автор книги: Таги Джафаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Я послал тебе Черную розу...

Она давно уже не выходила на сцену.

Её не занимали в спектаклях. Ей не давали роли. Постановщики предпочитали новых исполнительниц, быстро приспособившихся к веяниям времени. Балерина начала сдавать. Болезнь незаметно, но настойчиво подтачивала её здоровье. А тело просило танца, ноги тосковали по пируэтам и па. Душа просилась на сцену. Но её уже не приглашали. Друзья, поклонники, коллеги всё реже и реже посещали её, пока она окончательно не замкнулась в себе. А сегодня утром она была врача. Приговор был суров. Ей нельзя больше танцевать. Каждый выход на сцену может стать для неё последним. Не работая, она проживет еще некоторое время – год, два, может три. А первое же выступление может стать для неё последним. Она уже почти истратила отпущенный ей лимит жизни.

Балерина вздрогнула. В пустой полутемной комнате кто-то был. Женщина осмотрелась. Чья-то тень мягко скользнула от окна. Чёрный струящийся шелком плащ окутывал незнакомца. Под капюшоном не угадывалось лица. Лишь серебряная роза с каплей рубина тускло блеснула пряжкой плаща на плече. Она замерла, вглядываясь в пришельца. Ни страха, ни ужаса не почувствовала. Только ледяным холодом повеяло вдруг. Да тоска сжала сердце.

– Ты явился за мной, – с упреком произнесла

Балерина, – а ведь мне сказали, что есть ещё время.

– Есть, – отозвался Всадник. Это был он – Легат Смерти. – тебе не солгали. Но что это будет за жизнь для тебя? Медленно угасать забытая всеми, не выходя на сцену, не танцуя, чтобы в один нежданный день не проснуться в постылой постели. Такую жизнь и такой уход ты выбрала себе?

Женщина встрепенулась. В глазах её вдруг вспыхнула надежда. И словно в ответ во мраке капюшона возникли два синих ледяных огонька.

– Что? Что ты предлагаешь?

Она порывисто подалась вперед.

– Сделку.

– Какую? Чего ты хочешь?

– Бенефис. Ты объявишь, что уходишь со сцены и хочешь в последний раз выступить. Танцевать свой бенефис. И ты станцуешь. Ты исполнишь все свои лучшие партии из постановок прежних лет. Все!

– И… что я получу взамен?

Она затаив дыхание ждала ответа. Огоньки под капюшоном вспыхнули чуть ярче.

– Триумфальный уход. Ты уйдешь так, что все запомнят это. Навсегда. Ты уйдешь победительницей.

Она склонила голову и задумалась. Женщина поняла, что предлагал этот Всадник Смерти. Она сможет вновь выйти на сцену. Она станцует все свои партии из прежних спектаклей… Заново проживет всю свою жизнь! И уйдет во тьму. Под аплодисменты зрителей. Не побежденная. Да! Она согласна! Это лучше, чем медленноеугасание в забвении. Уход достойный её. Балерины.

– Но… Я должна буду готовиться, репетировать. У меня не хватит сил. Врачи сказали, что могу умереть при первом же выходе на сцену.

Всадник внимательно посмотрел на неё. Потом медленно, словно хрупкую драгоценность, достал из-под плаща хрустальную вещицу. Это были миниатюрные песочные часы. Остатки золотистых песчинок медленно осыпались вниз. Их оставалось так мало…

– Одно твоё слово – и я остановлю их. Я дам тебе время. Готовься, репетируй до изнеможения и ничего не бойся. Твоя нить в моих руках. Последняя песчинка не упадет раньше, чем ты исполнишь свой последний танец.

Легат Смерти устремил на нее пронизывающий взгляд. И она решилась.

– Я… согласна.

– Отлично! И ещё. Я сам составлю программу твоего вступления.

А в конце – ты исполнишь на бис то, что изберу я.

– Что это будет?

– Узнаешь. Я пошлю тебе черную розу. Вот эту. И ты догадаешься.

Он положил перед нею на стол цветок. Антрацитовые лепестки розы мерцали мглой. Тонкий аромат поплыл по комнате. А потом Всадник встал и поклонившись шагнул в тень.

Наутро Балерина пошла в театр.

К её удивлению там не стали возражать, даже с воодушевлением восприняли идею. Все, к кому бы не обращалась она – сразу загорались энтузиазмом. Ей выделили часы для репетиций, выделили средства для подготовки концерта. Город был обклеен афишами. Бенефис!!! Она вновь жила полнокровной жизнью, купалась в музыке танца, работала до изнеможения, откуда только силы брались. Женщина словно помолодела и расцвела. И никто не замечал лихорадочного огня, горевшего в её глазах. Все вновь были околдованы магией ее танца, фонтаном энергии брызжущим от нее. Балерина неумолимо сжигала себя. Наконец настал тот день. День триумфа.

Это был настоящий аншлаг. Не оставалось ни одного билета в кассах. Люди толпились на улице, выспрашивая у счастливчиков лишний билет. Администрация так расщедрилась, что подготовила роскошный банкет, который ожидал её после спектакля. Артистическая уборная утопала в цветах задолго до начала выступления. Публика, взволнованно перешептываясь, рассаживалась в ложах, партере и амфитеатре.

Из оркестровой ямы доносились звуки настраиваемых инструментов. Но вот все замерли в ожидании.

Дрогнул и медленно пополз тяжелый бархат занавеса.

Она начала с партии Джульетты. Той самой, с которой начался её триумфальный путь на сцене. Оркестр играл и она вновь была юной девушкой впервые в жизни познавшей счастье любви. А зал взорвался аплодисментами, увидев, что Время оказалось бессильно перед ней. И как в каком-то хмельном угаре, она вновь и вновь выходила на сцену, танцевала, принимала цветы и выслушивала прощальные речи, комплименты, склонялась перед публикой под шквал аплодисментов… А потом вновь танцевала, танцевала, танцевала… Вот уже исполнены многие партии – Балерина выходила Одиллией, Одеттой, Жизелью, их сменяла Кармен, а её Эгина… И лихорадочный огонь в её глазах продолжал полыхать, сжигая остатки сил и жизни… Но вот закончился последний танец. Она устало склонилась у края рампы. Овации сотрясают зал, со всех сторон летят цветы, водопад алых, белых, желтых роз. Но она тревожно ищет глазами кого-то в зале. И вдруг!

– БИС!!! НА БИС!!! – Словно набатом, проплыл звук голоса, заполнив глубоким, мягким басовым тембром все пространство театра. Никому не видимая фигура в черном плаще из оркестра протянула ей в руке затянутой черным шелком перчатки бокал с шампанским на дне которого лежала Черная роза. Она машинально приняла бокал.

– ПЕЙ!

Послушно поднесла его к губам. Обжигающим холодом опьянил напиток, миллионы пузырьков вскипели и помчались горяча кровь по всему телу. А мерцающий мглой цветок завораживал и не давал отвести взгляд.

– А теперь – танцуй! Исполни свой уход. – Раздался повелительный голос.

Балерина медленно выпрямилась. Кивнула дирижеру. Она вдруг догадалась и почему-то была уверена, что оркестр сейчас начнет играть именно то. То, чего ждала и страшилась. Увидела, как Всадник возник за спиной дирижера, как вынув палочку из его рук взмахнул ею. И родилась музыка. А Балерина, уронив бокал с цветком на край сцены, начала танцевать.

Белым лебедем скользила она в последний раз по отполированным пуантами доскам сцены. Белоснежной птицей взвивалась и падала с небес. Руки её превратились в крылья, тело потеряло вес, таких пируэтов еще не видел мир. Она танцевала без репетиций, следуя одной лишь памяти тела, подчиняясь музыке и охватившему её восторгу, упоению танцем.

А зал потрясенно смотрел, затаив дыхание. Балерина чувствовала как с каждым мигом, с каждой нотой и с каждым па из неё сочатся последние капли жизни, последняя песчинка подкатилась к краю хрустальной талии флакона и затрепетала в воздухе… Лебедь обреченно опустилась на дощатую сцену… Последний взмах рукой, последний раз дрогнули пальцы… растаял в воздухе последний звук музыки Сен Санса. И словно кто незримый вдруг коснулся хрустального колокола. Хрупкий звук разлился и умер под сводами театра. Оркестр ошеломленно застыл. Замер и зал. Словно буря обрушилась на сцену.

Зрители неистовствовали, потрясенные силой и пронзительностью этого последнего исполнения. Дирижёр стоял, обхватив голову руками. Он ещё никогда не видел и не слышал подобного, тому чему стал свидетелем. За кулисами бешенно аплодировали столпившиеся коллеги, техперсонал, администрация… И только у самой рампы неподвижно лежала Лебедь. Ушедшая навсегда. Женщина медленно отдалилась от застывшего на сцене тела. Легат шагнул навстречу из оркестровой ямы и протянул ей руку. Серебряный клинок отсек нить. А она смотрела счастливыми глазами на Всадника, на вдруг недоуменно затихший зал… Чей-то запоздалый вскрик за сценой.

Легат Смерти склонился к ней и шепнул:

– Я послал тебе Чёрную розу в бокале, золотого как небо Аи.

Дантон

Толпа привычно ревела и вытягивала шеи, стараясь получше рассмотреть происходящее. Сегодня площадь была заполнена до отказа. Даже в прилежащих улочках толпились горожане. И это напомнило ему тот день, когда они отправили на эшафот короля. Это было триумфом их революции. Сколько с тех пор голов скатилось под ножом гильотины… И каких голов!

Когда иссякла очередь герцогов, графов, маркизов и прочих блистательных аристократов и аристократок – настал черед самих революционеров. И вновь все повторяли его имя! Кто с уважением, кто с ненавистью и страхом… Неистовый трибун революции. Он знал, что там, на площади, ждут своих жертв. Те самые прачки Парижа, что носили на пиках прелестную головку невестки Герцога Орлеанского, показывая ему – надевшему со страху фригийский колпак и вышедшему на балкон приветствовать палачей своей родни. Не спасло. Гильотина дождалась и этого труса.

Эти прачки были гласом Парижа.

Самые неистовые и опасные. Самые неутолимые в своей ненависти к аристократии и всем врагам революции. Это они шли в толпе первыми, громить и убивать. Это они требовали смерти каждому, кого подозревали в принадлежности к аристократии. Это они приходили с утра пораньше и занимали первые места вокруг эшафота. В чепцах и с вязаньем в руках, они устраивались поудобнее, рассаживаясь на скамеечках принесенных с собой, ждали и вязали, обсуждая последние новости. Они были беспощадны. Вчерашний кумир, едва взойдя на эшафот превращался во врага, чью кровь им непременно хотелось увидеть. Эти гарпии в чепчиках постоянно алкали крови. Всё равно чьей. Они утоляли свою жажду ненасытной мести ко всем, кто имел несчастье оказаться вознесённым над толпой. Ко всем, кому вынуждены были стирать за гроши их белье и одежду. Ах сколько жертв отправил он на потеху этим ведьмам под нож гильотины. Но не только это было причиной террора.

В Конвенте тоже жаждали крови. Эти господа революционеры так боялись и ненавидели друг друга, что при каждом удобном случае спешили отправить на эшафот того, кого боялись, перед кем пресмыкались, а заодно и соседа по креслам. Раз запущенная машина смерти уже не могла остановиться. Молох террора постоянно требовал жертв. И часто под нож шли лучшие, каждый, кто поднимался вверх по ступеням власти, приближал свой последний час. Свора боялась и ненавидела своих вожаков, которые постоянно искали – кого из них отправить на площадь.

Но Дантона превзойти было сложно. Ежедневно он выходил на трибуну со списком новых обвиняемых. Ежедневно, кто-то из членов Конвента отправлялся на эшафот. И редко, когда это происходило поодиночке. На эшафот, после речи Дантона, уводили группами. И страх воцарялся среди членов Конвента, когда неистовый оратор выходил к трибуне, доставая листок с речью и очередным списком.

На этот раз он не успел сказать ни слова.

Депутаты словно сорвались с цепи, едва завидев его, вышедшего к трибуне. Он только успел вытянуть бумажку из кармана, как раздались вопли обвинявших его, требовавших смерти ему самому. Дантон был схвачен, низвергнут с трибуны и его место уже заняли обвинители, которые с пеной у рта требовали смерти ненавистного оратора и обвиняли во всех грехах против республики. Он пытался перекричать их, оправдаться. Но всё было бессмысленно. Никто не захотел выслушать. Последнее, что успел прокричать Дантон, было – Революция, как Сатурн, пожирает своих детей!

Уже в камере, он с ужасом понял, что топор революции, которым он так беспощадно орудовал – вырвался из рук и обернулся против него же. Точно так, как это было до него. Вот и настал час расплаты. Завтра прачки получат свой новый акт этого кровавого спектакля. Завтра они получат его самого. Насладятся зрелищем крови, увидят как эта голова скатится в корзину… Весь Париж будет смаковать подробности его казни. И только он, уже безгласный и неподвижный будет брошен в яму. Никогда больше ему не взойти на трибуну, не произнести речи, не вынести приговор врагам. Они сожрали его и теперь ликуют в своих постелях, чтобы утром прибежать на площадь и насладиться местью за свой страх перед ним.

Его последняя ночь. Он смотрел на огарок свечи горевшей перед ним. Внезапно огонёк мигнул и заметался как от порыва ветра…

Некто в черном струящемся плаще, с капюшоном, низко надвинутом на глаза возник в камере. Два синих огонька зажглись во мраке капюшона. Дантон почувствовал, как леденящий душу страх проник и растёкся по телу. Он невольно вскинул руку и перекрестил себя. Пришелец ответил ледяным смешком.

– Уж не думаешь ли ты, что Сатана явился за тобой!

– Кто же ты? – прошептал Дантон.

– Я тот, кто перерезает нить жизни смертных. Легат Смерти.

– Значит, все о чем говорят священники – правда? Есть Бог, ангелы, черти, и Смерть не есть простое физическое явление?

– Как видишь – правда.

Из-под плаща выглянул серебряный череп, насаженный на рукоять меча. Череп издевательски подмигнул пустой глазницей. Легат устремил пронизывающий холодный взгляд на узника.

– Ты пытаешься сейчас понять, отчего так произошло. Почему едва завидев тебя, они так дружно накинулись.

– Это заговор! Враги революции решили убрать меня.

– Глупец! Не было никакого заговора. Это ты подготовил свой приговор. Ты сам дал команду наброситься на тебя.

– Я? Как?

–Ты столько раз выходил на трибуну, чтобы зачитать очередное обвинение и отправить новых жертв на эшафот, что они уже привыкли ожидать – кого ты обречёшь на смерть. Каждый день ты приговаривал их к смерти. Каждый день кто-то отправлялся из кресла депутата под нож гильотины. Они боялись тебя больше кого-либо на свете.

– И, тем не менее, посмели!

– Конечно, посмели. Ты так перестарался, что сегодня, едва попытался достать листок с речью, как каждый почувствовал прикосновение к своей шее ножа. Ты знаешь, что страх порой делает трусов смельчаками?

– Но я не собирался никого приговаривать к смерти! Я лишь хотел обратиться к ним с мирной речью!

– То есть, намеревался смягчить вашу политику террора! А они решили, что ты заготовил новый список. И страх каждому шепнул, что настал его черед. Ты сам попался в ловушку, которую заготовил своими руками.

Череп противно захихикал. Ошеломлённый Дантон схватился за голову.

– Так вот почему они так яростно набросились на меня!

– Да! Ведь они привыкли, что если ты вышел на трибуну, то полетят новые головы. В этот раз получилось наоборот – Дантон убил себя добром. Хотел обратиться с миром, а получил смертный приговор. Ты не представляешь, как будут смеяться в Аду.

– Это возмездие, – прошептал Дантон, – Я понял, всех нас изначально ожидала смерть на эшафоте. Чем больше мы отправляли туда людей, тем ближе была наша смерть.

– Вы сами себя обрекли на возмездие. И сами его исполняли. Вспомни – всех, кто казнил короля и его семью, тысячи мужчин и женщин, только за то, что они носили титулы, – отправили им вослед на эшафот, свои же товарищи. Одного за другим вы казните друг друга, даже не задумываясь – кто будет следующий. И лишь когда вас заключают сюда, некоторые прозревают.

Легат замолчал. Дантон стоял раздавленный услышанным. Наконец он с усилием вскинул голову.

– Пусть я погибну. Но зато мы сделали величайшее дело – свергли тирана, дали людям свободу.

– Свободу? Свободу убивать и умирать. Посмотри! Они все так же голодны и раздеты. Как были нищими, так и остались. Старых господ сменили другие. Ничего нового. Просто вы получили возможность судить вчерашних хозяев и веселить чернь гильотиной. Ты и твои товарищи прекрасно знаете, что если остановитесь, то эта чернь вас самих потащит на эшафот. Вы боитесь этой черни сорвавшейся с цепи. Вот и устраиваете жертвоприношения для неё. А заодно сводите счеты между собой. Но настанет день и чернь сама преподнесёт корону тому, кто задушит революцию.

Дантон вскинул голову, он старался не показать своей растерянности.

– Время рассудит нас. История прославит наши имена.

Череп вновь хмыкнул.

– Слава – штука преходящая. Лучше подумай о том, что ждёт тебя за порогом.

Легат, не глядя на узника, прошёл к выходу и вышел сквозь дверь.

Толпа бесновалась и неистовствовала. Дантона подвели к гильотине, повалили… Он ещё успел прокричать им свою фразу о Сатурне. Тяжёлое лезвие с зловещим шелестом ринулось вниз. Прачки взревели, пожирая глазами зрелище того, как конвульсивно дергается тело, как кровь хлынула из шеи… Палач достал голову из корзины и показал площади. И никто не видел, как спешился с мглисто-черного коня высокий Всадник в черном струящемся плаще, поднялся на эшафот, и, подойдя к телу, привычно вынул из ножен меч.

Взмахом клинка отсёк нить и не обращая внимания на казнённого, взлетел в седло.

Дантон, покинув тело, стоял и тоскливо смотрел вокруг. За спинами собравшейся толпы, он вдруг увидел всех, кого некогда отправил на плаху. Они стояли, высоко подняв в руках свои головы, чтобы лучше видеть его. Мужчины, женщины, дети… Они смотрели и улыбались ему. Укоризненно. И страх объял Дантона.

Стрингер.