Текст книги "Притчи"

Автор книги: Таги Джафаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ангел Зверей.

Настал Судный День. Восстали мёртвые живыми и стояли в ожидании Приговора.

И предстояли пророки за народы свои, а Ангелы зачитывали дела каждого.

И стоял у Престола Всевышнего Ангел зверей. Тот, что предстоял за безмолвных.

И в руке его была Книга.

Вот предстал пред Господом человек. Проста была жизнь его. Обыкновенны были дела его. И чаши Весов колебались. Некогда война изгнала его из мест родных. Бежал он с семьёй и нашёл укрытие. Так и жил изгнанником. Не один он был. Много соседей, родичей и земляков бежало с ним. Ютились они вместе, жили, врастали в новую землю. Растили детей и обретали имущество. Не был он праведником, но и великим грешником не был. Самым обыкновенным человеком. И прошёл бы он Суд как многие, но спросил Господь Ангела зверей:

– Ведом ли тебе этот человек?

И ответил Ангел:

– Имя его в Книге моей.

Вывел он пред собою собаку. И полны были слёз глаза её. Обратился Ангел к человеку:

– Знаешь ли ты её?

– Нет – отвечал человек – Не знаю. Не было у меня никогда собаки.

– Правду говоришь – молвил Ангел – не было у тебя собаки никогда.

Но вспомни, как изгнанником жил ты в месте, где приютили вас, и была там собака. Ничья. Старик сторож кормил её и жалел. Дети же ваши кидали в неё камни. И сам ты не раз гнал её, забыв, как гнали тебя. И сородичи твои также вели себя. А потом решили избавиться от неё, ибо была она грязной и жалкой. Облили вы её соляркой и подожгли. Ты поджёг. И плача в бессилии, проклял вас старик сторож.

Тогда заскулила собака у ног Ангела, помня боль и ужас свой. Вырвал Ангел запись из Книги своей и бросил на чашу Весов. И упала чаша. Страх охватил того человека, но не пожелал Господь услышать мольбы его.

Собака же, нашла среди людей старика плакавшего о ней и легла у ног его, чтобы предстоять за него.

2006 Стрингер.

Эту историю собаки рассказал мне сам старик.

Трое на вершине.

Три фигуры беззвучно возникли на вершине высочайшей горы мира. Первая была одета в сияющую оболочку света, вторая – была обернута огненными языками. Третью окутывал плащ мрака, и из-под низко надвинутого капюшона едва виднелись два синих огонька. Все трое безмолвно озирали раскинувшуюся перед ними панораму Земли. Долины, леса, горы, моря и океаны, города и деревни – были видны им как на ладони. Молчание затянулось и Первый нарушил её:

– Вы знаете почему мы здесь. Думаю, надо всё обсудить.

– А можно подробнее? Спросил Второй и языки пламени его плаща чуть полыхнули.

– Можно. – отозвался Первый.

– Вы знаете, что истекают сроки и Чаша переполнена. Он готов её опрокинуть, но милосердие не позволяет Ему сделать это. Мы уже неоднократно просили Его… Чаша опасно переполнена. С каждым днём всё сложнее удерживать равновесие. Число праведников катастрофически уменьшается. Зло шествует по Земле беспрепятственно и нет уже правды нигде. Исполняются предсказания и нарушены все Заветы. Мы умоляли Его спасти оставшееся и исполнить Обет – опрокинуть Чашу. Пришло время Суда. Но Он всё медлил…

И вот сейчас Он решил возложить на нас новое бремя – мы втроём, взвесим и оценим на весах наших их Судьбу. Если мы – все трое, придём к единому согласию, то Он вынесет Приговор. Тогда придут на Землю Всадники Света, Всадники Огня и Всадники Смерти. Каждый свершит предначертанное ему и после – Земля возродится в своей первозданной красе. Люди же, предстанут пред Судией и свершится правосудие.

– Странно, что это говоришь Ты, один из тех, кто должен любить человечество и защищать его от меня. – насмешливо отозвался Второй. – Вроде бы это Я должен мечтать о Финале. Всадники Апокалипсиса, Армагеддон, Земля охваченная вселенским пламенем… Вроде бы это по моей части… так ведь пишут у них? Я должен просить Его отдать их мне… А вам вроде бы положено просить Его о снисхождении.

Первый внимательно посмотрел на Второго. Но тот встретил его взгляд невозмутимо. Даже вызывающе. Первый снова нарушил молчание:

– Всё не так просто, Низринутый. Всему приходит свой конец. Дальше будет только хуже. Твои ребята так поработали на Земле, что души толпами маршируют в Ад мимо врат Рая. Ему приходится прилагать все своё Милосердие, чтобы оставить им хоть какой-то шанс на спасение. Но даже лучшие из них не минуют очищения огнём. И чем дальше – тем хуже. Если начать сейчас – то ещё спасём хоть кого-то. Иначе останутся одни твои клиенты и к тому же Земля будет загублена окончательно. А этого допускать нельзя.

Первый выжидающе посмотрел на Третьего, но из под тени капюшона не донеслось ни звука. Третий невозмутимо молчал. Зато вновь заговорил Второй:

– Это ваше, вечное заблуждение, что мне делать больше нечего – как мечтать о Финале. Вот сейчас получим Его приказ и я ликуя помчусь выводить свои полки… Делать мне больше нечего. Я такой же слуга Его, как ты и твои товарищи. Просто вам выпало быть чистенькими, а мне досталась грязная работа – разгребать мусор и сжигать его. Да – я не страдаю любовью к человечеству и только постоянно убеждаюсь, что был прав, когда уговаривал Его не связываться с ними. А вы только поддакивали Ему и славословили. А теперь спохватились…

Вот между прочим… как насчёт «И ради одного праведника…»? А все жертвы и труды пророков? Что – и они по-твоему оказались напрасны? Решил, что сожжёшь книжку и перепишете сюжет заново? Слабо оказалось удержать подопечных от соблазнов? Ладно – можешь не отвечать. И так знаю твой ответ.

– Мы пришли сюда фехтовать? – внезапно донеслось из под капюшона… – У меня и так много работы. Давайте о деле.

Первый и Второй повернули головы к Третьему, но Третий вновь погрузился в молчание. Тогда, Первый не выдержал:

– А что скажешь Ты? Твоё мнение тоже ведь не последнее. Он возложил оценку на нас троих.

Но Третий не ответил и затянувшуюся паузу нарушил Второй:

– В общем то мне без разницы. Если уж ты со товарищи считаете что так будет лучше и пришла пора… Скажи мне – Он действительно готов сделать это?

Первый неопределённо пожал плечами.

– Он понимает, что пришло время исполнения сроков, что так будет правильно, но милосердие мешает Ему. Он хочет ещё раз убедиться и поручил нам – трём Ответственным, ещё раз взвесить всё и высказаться. Лишь тогда примет решение.

– Странно, – пробормотал Второй – вроде бы я должен радоваться и ухватиться за такую возможность… Но почему мне хочется возразить тебе… Вот только – нечем.

– Значит Ты согласен? – Первый выждал и добавил – Я тоже не рад этому, но не вижу иного пути. Чаша переполнена. Они сами раскачивают лодку в которой сидят.

– Что скажешь? – Обратился вдруг Второй к Третьему. – Ты же понимаешь, что Он ждёт взвешенного решения от всех нас. Первый высказался, Я не имею весомых аргументов против. Теперь всё зависит от тебя. Забавно однако (пробормотал он) – судьба Жизни в руках у Смерти.

Третий молчал долго. Наконец внутри капюшона сверкнули огоньки и раздался голос:

– Вы оба правы конечно. Мне ли не знать предмета нашего обсуждения. Я такой же слуга Господа как и вы. На каждого из нас возложены свои задачи. Конечно, никто из нас не в силах влиять на Его решения. Но если Он призвал нас и возложил новую ношу, значит ждёт от нас нечто важное для Него. Будь Его вердикт окончательным, Он не стал бы спрашивать. Значит ждёт от нас доводы в защиту человеков, дабы дать Своему милосердию излиться на Землю. Он хочет дать людям ещё шанс.

– Ты, – обратился Третий к Первому – и твои товарищи, которым поручено оберегать человеков и Землю, воззвали к Нему с просьбой не медлить и опрокинуть Чашу. Вроде бы всё правильно, во имя спасения человеков от Зла, действовали… Он же ждал от вас иного.

– Ты, – повернулся он к Второму – мог, из духа противоречия хотя бы, изыскать аргументы против, но не стал этого делать. Съехидничал и согласился. Теперь вы ждёте моего согласия. Ну да, вроде бы так и должно быть – какое дело мне до людей. Ведь я лишён чувств, лишён любви и ненависти. И ничто кроме долга возложенного на меня, не ведомо мне. Люди боятся и ненавидят меня… и лишь когда измучены судьбой, зовут к себе… Когда уже не остаётся сил жить. Только проклятья несутся вслед мне и моим Всадникам. Чего только не приписывается нам.

Но вот что скажу вам – за тысячелетия наблюдения за людьми, общения с ними… да да – общения, я видел всякое. Они слабы и ничтожны в суёте своей, но порой даже Преисподняя бессильна против некоторых из них. Они бывают озлоблены от жизни и эгоистичны, но перед лицом смерти, некоторые из них жертвуют собой во имя Жизни. Часто свой Рай и Ад они получают ещё на Земле, прежде чем попадут к вам. Они носят их в себе. И ещё…

Я привык к ним и без них мне будет скучно. Земля опустеет и декорации останутся без актёров. К тому же, без Жизни – нет Смерти… Так что я – против. В тот день, когда решит Он, что более ждать не гоже и прикажет нам – я исполню свой долг без промедления. Пока же, моё слово – Нет. А теперь я покину вас. Меня ждёт работа и мои Всадники заждались…

– Чудны дела твои Господи! – Задумчиво произнёс Второй – Смерть спас Жизнь?!!! Преисподняя помрёт от хохота…

Но Третий уже равнодушно отвернулся от них. Перед ним возник громадный чёрный конь и Смерть вскочив в седло послал коня в галоп…

– Погоди! – Встрепенулся ему вслед Первый – Что же сказать Ему? Какие аргументы ты привёл нам?

– Скажите, что я руководствовался Его Милосердием. Негоже слуге Господа сомневаться в Нём.

Стрингер.

Порази, Господи, соседа моего!

Город спал беспокойным сном войны. Вражеский лагерь раскинулся полукольцом, прижав осаждённый город к морю. И сейчас огни многочисленных костров опоясывали сверкающей змеёй всё пространство вокруг высоких стен. Эта война была итогом многовекового соседства. Соседства исполненного сотрудничества и тайной зависти.

Некогда, возлюбил Бог двух братьев и оделил их дарами своими. Один избрал Пустыню в которой нашёл прекрасные оазисы, а втрой избрал морское побережье, где воздух был вкусен, а море ласкало взор. И пошли от тех братьев два народа. Давно это было.

Город, раскинувшийся на берегу моря, снабжал жителей Пустыни всем тем, чего не было в их песках – соль, рыбу, жемчуг, кораллы, перламутровые раковины, стеклянные изделия. Выращивал фрукты и овощи. Кузнецы Города ковали знаменитые повсюду клинки и доспехи. Жители Пустыни в свою очередь продавали Городу шерсть, молочные продукты, тончайшие ткани, краски, пряности, пергамент и поставляли мясо. Они пригоняли Городу табуны прекрасных породистых скакунов. А ещё владели золотыми приисками в глубине Пустыни, где был горный массив.

Казалось, что это соседство и партнёрство должны были крепить узы дружбы.

Ведь они во многом зависели друг от друга. Бог каждому воздал щедрой мерой, разделив между ними богатства земли и вод. Но Город затаил зависть к богатствам Пустыни и считал, что её жители не достойны владеть всем этим, а жители Пустыни завидовали Городу, что раскинулся на берегу ласкового моря и умножал свои богатства, которых не было в их песках. Каждому казалось, что Бог обделил его, дав соседу то, чего так не хватало ему. Так и жили – в зависимости друг от друга и завидуя..

Город гордился своей панцирной пехотой и меченосцами, а жители пустыни своей стремительной конницей и стрелками из лука. Каждая сторона, считала себя искусней в войне. Но так не могло продолжаться всегда. Однажды между купцами случился спор. Кто его начал – уже неизвестно. Но кончилось это дракой. У наездников отняли их товары в назидание, а те – уносясь прочь, убили стрелой сына городского старейшины, возглавлявшего стражников. В тот же день из Города выступил отряд и догнав обидчиков на стоянке – напал на них. Но отряд не успел вернуться в Город. Уже на подходе, он был атакован конницей Пустыни и вырезан на глазах у жителей, ожидавших их на стенах. Так началась война. Она была длительна, с переменным успехом, но в конце концов Пустыня осадила Город.

Здесь решался исход войны. Кто-то должен был победить раз и навсегда. Осада длилась долго. Теперь Город держался только за счёт рыбы, которую ловили в море. Но её не хватало на всех. Стало плохо с водой, не стало хлеба, мяса, молока. Все сады огороды вокруг стен были выжжены и вытоптаны. Водопровод разрушен. Чтобы что-то приготовить или разогреть кузнечный горн, приходилось жечь деревянную утварь. И корабли из дальних стран не рисковали приставать к пристаням. Пустыне тоже пришлось несладко. За время войны были вырублены пальмы, сожжены оазисы, засыпаны отравлены многие источники. Стало ясно – что должен выжить кто-то один.

Город уже был изнурён и не имел сил отогнать врага от стен. А жители Пустыни не в силах были ворваться на его стены. Война истощила обе стороны. Но они сомкнули кольцо осады и ждали. А в ежедневных вылазках и стычках продолжали гибнуть бойцы. В Городе начались болезни. Тогда старейшины объявили молебен.

В лагере осаждающих, в то же время решено было обратиться с великой молитвой к Богу. Тогда спустились с небес Ангел Города и Ангел Пустыни, и каждый вернулся к Богу чтобы предстоять пред Ним за подопечных своих. Долго в задумчивости взирал Бог на землю, но не дождались Ангелы ответа. А когда удалились они опечаленные – призвал Он Ангела Смерти.

Город спал утомлённый, и в беспокойных снах его витала тревога. Только мальчик, прикорнувший возле усталого отца на одной из башен Города, внезапно проснулся. Вся стража стен была сражена глубоким сном. Тогда увидел он, как далеко за вражеским лагерем, от Пустыни приблизилась стеной, клубящаяся тьма. А потом из этой тьмы вынырнули Чёрные Всадники на рослых конях, словно сотканных из мрака. Лунные блики умирали, касаясь серебряных клинков их мечей. Синие огоньки их глаз, словно холодные звёздочки рассыпались вокруг лагеря. Шеренга за шеренгой растянулись они вокруг и кони их, словно призраки беззвучно ринулись вперёд. Без единого слова упали часовые возле крайних шатров. И видел мальчик, как Ангел Смерти реял над лагерем.

Тщетно пытался он разбудить отца и товарищей его. Никто не проснулся, чтобы увидеть чудо, о котором молились весь день.

Повернулся мальчик лицом к Городу, чтобы позвать людей и узрел.

Море встало чёрной стеной перед Городом и надвигалось на него, а из стены той вынырнули Всадники. Также тускло засветились серебряные клинки и вспыхнули во мраке синие огоньки глаз. Вот они уже приблизились к набережной… Мальчик видел как первые Всадники призраками заскользили по улочкам от дома к дому…

И Ангел Смерти взошёл на башню.

Его волчонок.

Он брёл, машинально переставляя сбитые в кровь лапы и равнодушно глядя перед собой. Степь пустела и вымирала на много вёрст на его пути… Уже много дней и ночей кружил он вокруг знакомой расселины, не в силах подойти к опустевшему логову. Иногда, устав от бесцельного кружения по кругу, он падал в изнеможении рядом с большим колючим кустом, неотрывно глядя внутрь заброшенного логова, словно пытаясь кого то там разглядеть, но темнота лишь сгущалась, а холодный степной ветер заставлял вновь отмерять бесчисленные километры одиночества…

Не один год был известен он в степи как Одинокий волк. Легко и ловко уходил Одинокий от облав охотников, молниеносно и неотвратимо настигал свою добычу. Никогда не признавал Стаи и не принимал участия в её охотах и делах. Ни одна степная волчица так и не могла завладеть его сердцем. Лишь ненадолго, мимолётно сходился Одинокий с ними весной, откликаясь на зов природы. Но степь вновь звала, и не было для него большего счастья, как мчаться по бескрайним просторам, спать под звёздами, упиваться азартом охоты и развлекаться, водя за нос охотников…

Так пролетали годы. И однажды, Одинокий почувствовал смутное беспокойство. Оно поселилось где-то внутри, вызывая грусть и расплёскиваясь настоящей тоской при виде своих сородичей, окружённых молодыми волчатами и степенными заботливыми волчицами. Он стал оглядываться по сторонам, но сердце всё не обдавало жаром, а глаза не загорались молодым блеском .

Но как-то, охотясь далеко от своих угодий, он забрёл на опушку леса на краю степи…

Она не была похожа на привычных степных волчиц. Всю свою недолгую жизнь она прожила в лесу, заслужив в стае славу самой строптивой молодой волчицы, и степь была для неё чем-то далёким и чужим. Но слух об Одиноком степном охотнике дошёл и до леса… Неукротимая поймала его зачарованный взгляд, отметила серебристую седину пробивавшуюся сквозь рыжую шерсть степняка и с неожиданным удовольствием, почувствовала, что ей это нравится… Это был её Волк.

Одинокий не сразу понял что с ним произошло, но почувствовал что не в силах противиться блеску её серых с золотинкой глаз и провалился в иx глубину, безнадёжно забыв про степь и запах свободы. Он любил страстно, нежно и отчаянно, как могут любить только умудрённые одиночеством волки. Он рассказывал ей о бескрайних просторах, о звёздах, которые как бисером покрывают всё небо безоблачными ночами. Она полюбила Одинокого и его степь, и oни ушли вместе, в его логово. Он больше не оxотился один. А вскоре в их логове появилась новая жизнь, их пушистый беззащитный волчонок…

Они его ждали, но в тот самый главный миг, когда малыш вдруг появился на охапке старой травы, мокрый и жалкий, Одинокий растерялся от счастья. Он в изумлении смотрел на этот серый комочек копошившийся в логове и сладко причмокивавший и удивлялся своему невероятному волчьему везению. Его волчонок! Их малыш. Вот он, копошится в норе и сладко причмокивает, припав к матери.

Теперь Одинокий неустанно охотился… А степь, словно изменив своему слову, перестала радовать прежним изобилием, и ему приходилось надолго покидать тёплое логово в поисках добычи. Но даже в самые неудачные дни, когда степь упрямилась и насмехалась, он запасался терпением и силами на долгие часы охоты, помня радостное повизгивание волчонка и тёплую шерсть своей единственной и Неукротимой.

А потом волчица затосковала. Она вспоминала свой лес, его запахи, мягкую траву и тенистые деревья, лёгкость оxоты и радость близости своей стаи. Одинокий понимал её, но лес был чужд ему. Он был рождён вольным степным волком, и никогда не оxотился в стае. Даже со своими степными соплеменниками он общался мимоxодом, спешa к своему логову. Ему было горько видеть как гасли с каждым днём сияющие глаза его Неукротимой, и сердце гнало прочь мрачные предчувствия. Одинокий не хотел и боялся нового одиночества…

Волчонок рос, резвился, набирался сил, не ведая ни о каких сомнениях и скучая только по Одинокому, во время его долгиx отлучек. Он встречал его счастливым повизгиванием, тыкался мокрым носом в лапы, и следовал за отцом по пятам, весело подпрыгивая и крутя хвостом. Смешной и родной, он полностью завладел душой отца и его сердцем… Но однажды Одинокий пришёл после длительной охоты и никто не встретил его у логова. Его малыш не выбежал навстречу… Что-то холодное и нехорошее возникло вдруг внутри него и он почувствовал как впервые в жизни его лапы неуверенно ступают по земле… Логово было пусто… И, встретившись взглядом с холодной усмешкой одиночества, Одинокий бросился прочь.

Бескрайняя степь равнодушно провожала его. Ветер развеял запах Волчицы и его смешного, неуклюжего волчонка, обрекая внезапно постаревшего степняка на холод и тоску..

Лес встретил враждебным молчанием. Это была та самая опушка. Но никто его здесь не поджидал. Стаи не было… Она ушла, а с ней ушли его Неукротимая и малыш… Одинокий долго лежал на опушке, поводя запавшими боками. Постепенно отчаянье во взгляде таяло, уступая место чему-то другому – леденящему, мёртвому… Он встал. Ни разу не оглянувшись назад, сделал шаг… другой… Степь насторожённо замерла, не узнавая своего Охотника. Холодом веяло от невидящего ничего взгляда Одинокого…

Он брёл, машинально переставляя сбитые в кровь лапы и равнодушно оглядывая пустую степь. Тьма сгущалась вокруг , а холодный степной ветер заставлял вновь и вновь отмерять бесчисленные километры одиночества…

Кумовья.

Два старика пробирались во тьме, с разных сторон поля, к старому дереву, стоявшему на краю. Оба были вооружены дедовскими ружьями, оба были в преклонном возрасте. Они давно уже не виделись. Их деревни расположенные по разные стороны, второй год как стали линией фронта. Линией вражды. И вот недавно одному из них удалось передать весточку другому. Первый добравшись, привалился к корявому стволу и всмотрелся в темноту. Наконец послышалось шуршанье травы.

На всякий случай подобрал ружьё и взвёл курки. В лунном свете показалась знакомая тощая фигура с ружьём.

– Вот как кум, с ружьём встречаешь меня?

Кум, смущённо опустив двустволку, пробормотал:

– Да мало ль кто мог заявиться. Вон, ты тоже не с кочергой пришёл.

– Да-а. Дожили. Думали ль отцы наши, когда в одном окопе немца встречали, что сыновья друг в друга целиться станут.

Пришедший, глянув на кума проворчал:

– Да убери ты свою пукалку от греха подальше.

Не дожидаясь ответа, швырнул своё ружьё в траву. Кум виновато глянул и отложил своё ружьё. Старики смущённо потоптались. Не решаясь на первый шаг.

Наконец первый не выдержал.

– Ну здравствуй что ли. Сто лет не виделись.

Второй горько усмехнулся.

– Здравствуй кум.

Они всё ещё стояли, пытаясь преодолеть неловкость. Вдруг первый не выдержал.

– И-и-эх! Да что ж мы с тобой стоим-то как неродные. Тьфу! Докатились…

– И не скажи! – Сердито фыркнул второй и шагнул вперёд. Старики словно сбросив тяжкий груз с плеч, схватили друг друга и обнялись. Да так и не выпуская друг друга, плюхнулись под дерево. Уселись. Посмотрели друг на друга.

– Как дома? Дети живы? Здоровы?

– Бог миловал, а как твои?

– Старший в городе, начальником стал. Дочь тоже там.

– Что старуха твоя?

– А что ей сделается? Пилит меня потихоньку день деньской.

– Вот и моя велела передать твоим здравия.

– Всё такая же шустрая?

– Да ты ж знаешь её…

Кум полез в карман и достал папиросы. Протянул пачку.

– Держи сосед. Закуривай.

Они прикурили, осторожно прикрывая заскорузлыми ладонями огонёк зажигалки.

– А помнишь, как ты на моей свадьбе вздумал оплакивать меня? Куда мол ты от нас, на кого друзей покидаешь!

– Ну да! Твоя так посмотрела – глаза вынуть готова была. Кхе-кхе…

– Ну я по тебе тоже потом поминки справил, когда тебя окрутили. Хо-хо.

– Ага, а потом наши двуручные пилы спелись, да так и пилили нас.

Старики хрипло засмеялись, вспоминая молодость. Сколько лет они сходились под этим деревом ещё пацанами, чтобы отправляться на совместные набеги в сады односельчан, сколько проделок было задумано именно тут. Сюда приходили, чтобы посидеть и выпить винца, поболтать о своих зазнобах… А потом, постарше, уже приходили отдохнуть от домашних забот, поделиться радостями и горестями.

Хотя оба имели хорошие дома, да и жёны были у обоих гостеприимные, радушные хозяйки, а вот тянуло их порой сюда – посидеть вдвоём с кувшинчиком винца да нехитрой закуской. И в беде и в радости всегда были опорой друг другу.

Думал ли кто их них, что настанут времена, когда их народы возьмутся за оружие, чтобы не общего врага отразить, а друг друга истреблять. Думал ли кто из них, что это поле станет фронтовой полосой. Что вместе справлявшие свадьбы и поминки, две деревни станут враждебны друг другу. Что их дети ходившие в одну школу станут стрелять в друг друга… Но пришли смутные времена. Два народа встали с оружием друг на друга. Полилась кровь. Пришла война и в их край. Словно опоили людей ядом. И вот…

– Как же это мы все? Что случилось с нами? Из-за чего?

– Э-э-э, кум. От дурости всё. Не могут люди спокойно жить на земле.

– Это Бог нас наказал, за то, что не ценили того, что дал нам.

– Вот-вот. А кого Бог хочет наказать – сперва разум отнимает.

Первый затушил окурок и смачно сплюнул.

– Ты бы забрал своих, что ли, да перебрался подальше отсюда. Помнишь, что полгода назад было? Опять готовятся. Сын из города сообщил. Силы подтягивают.

Второй вдруг ссутулился. Опустил голову.

– Некого забирать уж.

– Как некого?! А где твои?

– Сына полгода как нет уж в живых. А старуха моя с того дня всё таять стала. Вот уж месяц как нет её. Не хотел говорить тебе…

Кум схватился за голову. Застонал.

– Что ж ты не дал мне знать!

– А что ты мог сделать? Тебе даже на поминках появляться опасно было. Твой племянник теперь на весь край известен. Его именем у нас детей пугают.

Первый вскинулся было, да сник тут же. Отозвался глухо.

– Не поминай при мне имя его. Позор на мою седую голову. А как же ты теперь? Невестка с детьми где?

– В город отправил, подальше отсюда. Там у неё родня есть. А ты значит с женой вдвоём остался?

Теперь понурился первый.

– Нет её больше. Шальная пуля.

Второй охнул. Посмотрел горестно на друга.

– Так и ты мне соврал.

– Не хотел огорчать тебя. В кои то веки свиделись…

Второй глухо всхлипнул.

– В недобрый час. Будь проклята эта война.

– Будь прокляты те, кто её развязал.

Первый кряхтя полез за пазуху, достал флягу.

– Держи. Выпей за помин их душ.

Они молча прихлёбывали из фляги. Потом первый нарушил молчание.

– Что делать будем?

– Не знаю, только тошно мне обратно возвращаться. Не могу видеть, как люди звереют. Устал я от такой жизни.

– И я устал. Люди племянника превозносят, гордятся им, а мне стыдно.

– Уйду я от них. От всех.

– А знаешь, ты прав. Давай уйдём от них. Далеко уйдём. Куда глаза глядят.

Второй вдруг встал. Схватил своё старое ружьё, перехватил за ствол и со всего размаху ударил об дерево. Первый покивал головой, а потом, подобрав своё, также разнёс его вдребезги. Не говоря ни слова, они допили содержимое фляги… Потом, так и побрели держась за руки, в сторону от поля. Луна пробираясь за облаками провожала их. Они уже добрались до опушки рощи, когда нога одного зацепила какую-то стальную нить. Эхо взрыва перекатилось по полю.

С деревенских окраин по обе стороны поля запоздало грохнули одиночные выстрелы. Зло застрочил пулемёт. На окраине села в пустом дворе тоскливо завыла осиротевшая собака. От соседней деревни ей откликнулась другая.