Текст книги "Баллада о змеях и певчих птицах"

Автор книги: Сьюзен Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Сьюзен Коллинз
Баллада о змеях и певчих птицах

Suzanne Collins

Ballad of Songbirds and Snakes

© Suzanne Collins, 2020

Школа перевода В. Баканова, 2020

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020

* * *

Посвящается Нортону и Джин Джастер

Совершенно очевидно, что без единой власти, способной держать людей в страхе, они пребывают в состоянии, которое зовется войной, а именно в состоянии войны всех против всех.

Томас Гоббс, «Левиафан», 1651 г.

Естественное состояние есть закон природы, который гласит: все люди свободны и равны, и никто не вправе распоряжаться ни жизнью, ни свободой, ни имуществом другого человека.

Джон Локк, «Два трактата о правлении», 1689 г.

Человек рождается свободным, а между тем всю жизнь он в оковах.

Жан-Жак Руссо, «Об общественном договоре», 1762 г.

 
Сладость знания сродни экстазу;
И наш настырный разум,
Стремясь прелестные творения познать,
Готов и убивать их, и кромсать.
 

Уильям Вордсворт, «На попятную», «Лирические баллады», 1798 г.

Я думал о добродетелях, которые он выказывал в начале своего существования, и о том, как все добрые чувства в нем угасли благодаря отвращению и презрению со стороны его покровителей.

Мэри Шелли, «Франкенштейн», 1818 г.

Часть I. Ментор

Глава 1

Кориолан опустил пригоршню капусты в кастрюлю с кипящей водой и поклялся, что в один прекрасный день в рот не возьмет эту гадость. Увы, пока надо терпеть. Чтобы во время церемонии Жатвы в животе не урчало от голода, придется съесть большую миску бледной бурды и выпить всю жижу до капли. Очередная мера из длинного списка ухищрений, с помощью которых он пытался скрыть, что семья Сноу, несмотря на проживание в пентхаусе одного из самых роскошных домов Капитолия, совсем обнищала. В свои восемнадцать лет наследник некогда великого дома был беден, как оборванец из дистрикта, и перебивался с хлеба на воду.

Его беспокоила рубашка, которую он собирался надеть на церемонию Жатвы. Строгие темные брюки, купленные на черном рынке в прошлом году, еще вполне годились, но люди смотрят в первую очередь на рубашку. К счастью, для повседневных нужд Академия предоставляла ученикам форму, однако на сегодняшнюю церемонию им велели одеться нарядно и в то же время торжественно. Тигрис обещала что-нибудь придумать, и Кориолан ей верил. Кузина искусно обращалась с иголкой и ниткой и до недавнего времени неизменно его выручала. Впрочем, на этот раз ждать чуда не приходилось.

Отцовская рубашка из недр шкафа вся была в пятнах, за давностью лет пожелтела и лишилась половины пуговиц, к тому же один манжет прожгли сигаретой. Такую не продашь и тем более не наденешь на церемонию. На рассвете Кориолан зашел в комнату кузины и не обнаружил ни ее, ни рубашки. Это не к добру. Неужели Тигрис отказалась от мысли привести рубашку в порядок и помчалась на черный рынок за подходящей обновкой? Ведь расплатиться ей совершенно нечем! Точнее, нечем, кроме себя самой, а Сноу пока еще не пали столь низко. Или уже пали, пока Кориолан сидит сиднем и варит свою капусту?

Кориолан представил, как идет торг. Красотой Тигрис не отличалась – сама тощая, нос длинный, с заостренным кончиком, – зато ей присуща некая свежесть и ранимость, которые располагают к насилию. Если девушка решит продать себя, то покупатель непременно найдется. При мысли об этом Кориолана замутило, он ощутил беспомощность и отвращение к самому себе.

Из глубины апартаментов зазвучал гимн Капитолия, «Алмаз Панема». Мадам-Бабушка выводила слова дрожащим сопрано, и голос разносился гулким эхом.

 
Алмаз Панема,
Город великий,
Ты блистаешь на все времена.
 

Как всегда, старуха отчаянно фальшивила и не успевала за музыкой. В первый год войны она включала запись в дни государственных праздников, чтобы развивать у пятилетнего Кориолана и восьмилетней Тигрис патриотические чувства. Ежедневное исполнение гимна началось с того черного дня, когда мятежные дистрикты осадили Капитолий, перекрыв снабжение на два последних года войны. «Помните, – твердила она детям, – наш город осажден, но мы не сдались!» Бомбы сыпались с неба дождем, а Мадам-Бабушка, распахнув окно, во все горло распевала гимн. На свой лад она тоже боролась с повстанцами.

 
Смиренно встаем
Пред тобой на колени…
 

Некоторые ноты ей взять не удавалось…

И клянемся в любви навсегда!

Кориолан поморщился. Уже десять лет как мятеж подавлен, а Мадам-Бабушка никак не успокоится. Оставалось целых два куплета.

 
Алмаз Панема,
Ты Фемиды оплот,
Мудрость мраморный лоб твой венчает.
 

Кориолан задумался, приглушила бы звуки мебель, останься ее больше. Впрочем, вопрос был чисто теоретический. Пентхаус, израненный шрамами безжалостных атак, напоминал Капитолий в миниатюре. По высоким стенам змеились трещины, лепной потолок щерился дырами, уродливые черные полосы изоленты скрепляли разбитые стекла в арочных окнах, из которых открывался вид на столицу. За годы войны и десятилетие после нее семейству Сноу пришлось продать или обменять на еду бо́льшую часть своего имущества, в результате чего многие комнаты совершенно опустели и стояли запертыми. Хуже того, в последнюю зиму осады грянули страшные холода, и на растопку пошла не только изящная резная мебель, но и огромная библиотека. Кориолан со слезами на глазах наблюдал, как превращаются в пепел книжки с яркими картинками, те самые, над которыми он склонялся когда-то вместе с матерью. Впрочем, лучше быть грустным, чем мертвым.

Кориолану приходилось бывать в гостях у друзей, и он знал, что большинство семей уже приводят свои дома в порядок, однако Сноу не могли себе позволить даже пару ярдов льна на новую рубашку. Он думал об одноклассниках, роющихся в битком набитых шкафах или надевающих пошитые у портного новые костюмы, и гадал, сколько еще удастся сохранять видимость благополучия.

 
Пресёк ты бесчинства
И дал нам единство.
Тебе на верность мы все присягаем.
 

Что делать, если Тигрис не удастся привести рубашку в порядок? Симулировать грипп и сказаться больным? Сочтут слюнтяем. Явиться в школьной рубашке? Сочтут нахалом. С трудом втиснуться в старую красную рубашку, из которой он уже пару лет как вырос? Сочтут нищебродом. Какой вариант выбрать? Ни один не годится.

Наверное, Тигрис отправилась за помощью к своей наставнице, Фабриции Дребедень – женщине столь же нелепой, как и ее имя, зато весьма искусной в подражании модным тенденциям. Ее не смущало ни сочетание перьев с кожей, ни пластмассы с плюшем, и она всегда умудрялась совмещать их в нужных пропорциях. В школе Тигрис училась посредственно, поэтому поступать в Университет не стала и после окончания Академии решила осуществить свою давнюю мечту и податься в дизайнеры. Предполагалось, что ее берут на должность подмастерья, но Фабриция скорее использовала ее как рабыню: заставляла делать массаж ног и прочищать стоки, забитые клочками ее длинных пурпурных волос. Впрочем, Тигрис так радовалась причастности к миру моды и была так благодарна Фабриции, что никогда не жаловалась и не желала слышать в адрес своей патронессы ни малейшей критики.

 
Алмаз Панема,
Средоточие власти,
Радетель наш в мире, щит в годину войны.
 

Кориолан открыл холодильник в поисках того, чем закусить отварную капусту. На полке сиротливо грустила одинокая кастрюлька. Сняв крышку, Кориолан обнаружил застывшую кашицу из нарезанного сырого картофеля. Неужели Мадам-Бабушка наконец претворила свою угрозу в жизнь и учится готовить? Это вообще съедобно? Он прикрыл месиво крышкой, не намереваясь рисковать без нужды. Эх, с каким бы наслаждением он вытряхнул это в мусор! Да уж, мусор стал роскошью. Кориолан вроде бы помнил, как совсем маленьким он наблюдал за вывозом мусора. На специальных грузовиках работали безгласые (рабочий без языка – лучший рабочий, утверждала Мадам-Бабушка), которые гудели себе под нос, собирая большие пакеты с выброшенными продуктами, бутылками и всяким старьем из домашнего обихода. Потом наступили Темные Времена, и люди выбрасывать перестали, цепляясь за каждую калорию, за любую вещь, которую можно продать или обменять, сжечь для обогрева или заткнуть ею щели для утепления. Жители Капитолия научились хозяйственности. Впрочем, постепенно нужда военных лет сошла на нет, и мода на расточительство вернулась. Как и на приличные рубашки…

 
Твердой рукой
Защити нашу землю…
 

Рубашка! Рубашка. Кориолан имел привычку зацикливаться на проблеме и долго ее обдумывать. Словно возможность контролировать какой-нибудь мелкий элемент своего мирка уберегала его от полного краха. Плохая привычка, из-за нее он не замечал других вещей, куда более значительных и опасных. Склонность к навязчивым идеям гнездилась у него в мозгу и вполне могла закончиться плачевно, если не удастся ее преодолеть.

Писклявый бабушкин голос провизжал финальное крещендо.

О Капитолий, ты – наша жизнь!

Сумасшедшая старуха навеки застряла в предвоенной поре. Кориолан ее любил, но Мадам-Бабушка давно утратила всякую связь с реальностью. За столом она без умолку трещала о величии дома Сноу, даже если на обед у них были лежалые крекеры и водянистый фасолевый суп. Послушать ее, так внука непременно ждало великое будущее. «Вот когда Кориолан станет президентом…», – часто говаривала она. Якобы при нем мигом все наладится – от изрядно потрепанных в боях военно-воздушных сил до непомерных цен на свиные отбивные. К счастью, сломанный лифт и старческий артрит прогулкам не способствовали, а бабушкины редкие гости были такими же доисторическими ископаемыми, как и она сама.

Капуста начала закипать, наполняя кухню запахом нищеты. Кориолан помешал варево деревянной ложкой. Тигрис все не шла. Скоро будет слишком поздно звонить в Академию с отговорками. Все соберутся в Хевенсби-холле, актовом зале Академии. Сатирия Клик, преподаватель Агитации и пропаганды, здорово разозлится и вдобавок расстроится, ведь это благодаря ей Кориолан стал одним из двадцати четырех менторов в Голодных играх. Он был не просто любимчиком Сатирии, а еще и ее ассистентом, и наверняка мог сегодня понадобиться. Порой Сатирия вела себя непредсказуемо, особенно когда напивалась. День Жатвы без выпивки, разумеется, не обходился никогда. Лучше позвонить ей и предупредить, что у него открылась рвота или еще что-нибудь такое и он активно лечится. Кориолан собрался с духом и поднял трубку телефона, намереваясь сослаться на страшный недуг, и вдруг ему пришла в голову другая мысль. Если он не сможет участвовать, станут ли ему искать замену? И если да, то не повлияет ли это на его шансы выиграть премию для выпускников Академии? В таком случае на учебу в Университете можно не рассчитывать, и тогда прощай карьера, прощай будущее – и его собственное, и всей его семьи…

И тут с протяжным скрипом распахнулась искореженная и давно не смазанная парадная дверь.

– Корио! – окликнула Тигрис.

Кориолан швырнул трубку на рычаг. Детское прозвище, придуманное ею в младенчестве, пристало навсегда. Он выбежал из кухни и едва не сбил кузину с ног. На радостях она обошлась без упреков.

– Получилось! У меня получилось!

Возбужденно приплясывая на месте, Тигрис протянула ему вешалку, заботливо обернутую старым чехлом для одежды.

– Смотри, смотри, смотри!

Кориолан расстегнул чехол и вытащил рубашку.

Шикарно! Нет, даже лучше – стильно! Плотная льняная ткань не стала белой как прежде, зато и желтизна ушла, рубашка приобрела восхитительный светло-кремовый оттенок. Манжеты и воротник Тигрис сшила из черного бархата, пуговицы заменила золотыми и черными кубиками. Тессера, керамическая мозаика. В каждом кусочке виднелись крошечные дырочки для нитки.

– Ты – гений, – признал Кориолан, – и лучшая кузина на свете! – Вытянув руку с рубашкой подальше, чтобы не помять, он обнял Тигрис свободной рукой. – Сноу всегда берут верх!

– Сноу всегда берут верх! – радостно пропела Тигрис. Этот девиз помог детям выжить в годы войны, когда их род едва не исчез с лица земли.

– А теперь рассказывай! – велел Кориолан, чтобы сделать кузине приятное, ведь она обожала разговоры об одежде.

Тигрис всплеснула руками и рассмеялась.

– Даже не знаю, с чего начать!

Начала она с отбеливателя. Тигрис намекнула Фабриции, что белые шторы в ее спальне потускнели, и, замочив их в отбеливателе, сунула туда же рубашку Кориолана. Получилось просто замечательно, однако пара пятен так и не отошла. Тогда она поварила рубашку вместе с засохшими цветками календулы, которые обнаружила в соседском мусорном баке, и те придали материи нужный оттенок, замаскировав пятна. Бархат для манжет она добыла, распустив сумку-мешочек, где хранилась памятная наградная табличка их дедушки, теперь уже никому не нужная. Керамическую мозаику она отковыряла со стены в ванной комнате для горничной, а ремонтник, обслуживающий их дом, согласился просверлить в новых пуговицах дырочки в обмен на починку его комбинезона.

– И все это ты успела сегодня с утра? – удивился Кориолан.

– Нет, что ты, вчера! В воскресенье. Сегодня утром я… Кстати, ты нашел мой картофель? – Девушка сбегала на кухню, открыла холодильник и вынула кастрюлю. – Я не спала до самого утра и заодно приготовила крахмал. Потом помчалась к Дулиттлам, чтобы как следует отутюжить рубашку. А вот это мы добавим в суп!

Тигрис вытряхнула слипшуюся массу в кастрюлю с капустой и хорошенько размешала.

Кориолан заметил под золотисто-карими глазами кузины лиловые круги и почувствовал угрызения совести.

– Когда же ты спала в последний раз? – спросил он.

– Не волнуйся, все в порядке. Я поела картофельных очисток. Говорят, в них сплошные витамины. К тому же сегодня Жатва, день почти праздничный! – жизнерадостно заметила она.

– Только не у Фабриции, – вздохнул Кориолан. Да и вообще нигде, на самом деле. В дистриктах День Жатвы проходит ужасно, и в Капитолии он тоже не особо радостный. Большинство жителей не любят вспоминать войну. Тигрис проведет этот день, прислуживая своей хозяйке и пестрой толпе гостей, пока те будут обмениваться унылыми рассказами о лишениях в годы осады и напиваться до бесчувствия. Завтра будет еще хуже – ей придется нянчиться с ними же, но похмельными.

– Хватит из-за меня переживать. Лучше садись и ешь! – Тигрис налила супа в миску и поставила на стол.

Кориолан покосился на часы, торопливо проглотил суп и умчался к себе в комнату переодеваться. Он уже успел принять душ и побриться. На его светлой коже, к счастью, не вскочило сегодня ни одного прыща. Выданное школой нижнее белье и носки были в порядке. Он натянул брюки, весьма приемлемые, и сунул ноги в кожаные ботинки на шнуровке, которые немного жали. Затем бережно накинул рубашку, заправил ее в брюки и повернулся к зеркалу. Из-за недоедания Кориолан слегка отставал в росте, как и многие его ровесники, зато телосложение имел спортивное, с отличной осанкой, и рубашка удачно подчеркивала ладную фигуру. В последний раз Кориолан наряжался в далеком детстве, когда Мадам-Бабушка водила его по улицам в лиловом бархатном костюмчике. Он пригладил светлые кудри и насмешливо прошептал своему отражению: «Приветствую тебя, Кориолан Сноу, будущий президент Панема».

Ради Тигрис он величаво прошествовал в гостиную, раскинул руки и покрутился, давая рассмотреть себя во всей красе. Кузина взвизгнула от восторга и захлопала в ладоши.

– Просто сногсшибательно! Какой ты красивый и стильный! Скорее к нам, Мадам-Бабушка! – Еще одно детское прозвище, которое прижилось надолго. Маленькой Тигрис тогда казалось, что называть просто бабушкой такую величественную даму не годится.

Мадам-Бабушка вошла в гостиную, бережно держа в дрожащих ладонях только что срезанную алую розу. Длинная, струящаяся черная туника, столь модная до войны, безнадежно устарела и выглядела просто смехотворно, как и вышитые туфли с загнутыми носами, прежде бывшие частью карнавального костюма. Из-под порыжевшего от времени бархатного тюрбана выбивались тонкие седые пряди. Мадам-Бабушка донашивала жалкие остатки своего некогда роскошного гардероба, а что поприличнее приберегала для приема гостей или для редких выходов в город.

– Держи, мой мальчик! Приколи себе на грудь, – велела она. – Свежая, прямо из моего сада на крыше.

Кориолан потянулся к розе, и вдруг в ладонь впился шип. Из ранки брызнула кровь, и ему пришлось вытянуть руку, чтобы не запачкать драгоценную рубашку. Мадам-Бабушка растерялась.

– Я просто хотела, чтобы ты выглядел элегантно… – пробормотала она.

– Ну конечно, Мадам-Бабушка! – поддержала ее Тигрис. – Все так и будет.

Кузина повела его на кухню обработать ранку, и Кориолан напомнил себе, что самоконтроль – жизненно важный навык, и он должен быть благодарен бабушке за возможность практиковаться в нем почти каждый день.

– Колотые ранки кровоточат недолго, – заверила его Тигрис, быстро промыв и перевязав руку. Она обрезала стебель цветка и приколола бутон к рубашке. – И в самом деле элегантно. Ты ведь знаешь, как бабушка любит свои розы. Поблагодари ее.

Так он и сделал. Кориолан поблагодарил их обеих и помчался к дверям, слетел вниз по резной лестнице на двенадцать пролетов, поспешно миновал холл и очутился на улицах Капитолия.

Парадная дверь выходила на Корсо – широкую авеню, по которой в прежние времена свободно ехали бок о бок восемь колесниц, когда Капитолий на радость толпе выставлял напоказ свою военную мощь. В раннем детстве Кориолан наблюдал за парадами, высовываясь из окон апартаментов, а гости на вечеринках у Сноу хвастались, что у них места буквально в первом ряду. Потом прилетели бомбардировщики, и квартал надолго сделался непроходимым. Хотя проезжую часть наконец расчистили, на тротуарах все еще лежали груды каменных обломков, многие здания стояли пустые и выжженные. Десять лет как победили, а Кориолану на пути в Академию приходилось протискиваться между глыбами мрамора и гранита. Иногда ему казалось, что развалины оставили специально, как напоминание о пережитых невзгодах. Людская память коротка. Чтобы ужасы войны не позабылись, людям нужно ежедневно перебираться через завалы, отовариваться по продуктовым карточкам и смотреть Голодные игры. Забвение ведет к излишней самонадеянности, и история повторяется.

Свернув на Дорогу школяров, Кориолан слегка замедлил шаг. Разумеется, опаздывать недопустимо, но лучше прийти спокойным и сдержанным, чем потным и взбудораженным. День Жатвы, как и большинство летних дней, становился все более жарким. Да и чего еще ожидать четвертого июля? Он порадовался аромату бабушкиной розы, который несколько приглушал запахи картофеля и календулы, исходившие от нагревшейся на солнце рубашки.

Будучи лучшей средней школой в Капитолии, Академия обучала отпрысков людей именитых, богатых и влиятельных. В каждом классе числилось более четырехсот учеников, поэтому, учитывая давние связи семьи Сноу с учебным заведением, Тигрис с Кориоланом приняли в нее без особого труда. В отличие от Университета обучение было бесплатным, вдобавок учеников кормили обедами, выдавали учебники и форму. Все сто́ящие люди учились в Академии, и Кориолан рассчитывал, что впоследствии школьные связи ему обязательно пригодятся.

Широкая парадная лестница свободно вмещала всех учащихся, и сейчас по ней тек нескончаемый поток официальных лиц, преподавателей и учеников, стремившихся попасть на праздник Дня Жатвы. Кориолан поднимался медленно, пытаясь выглядеть беззаботно и в то же время держаться с достоинством на случай, если попадется на глаза кому-нибудь из знакомых. Многие люди знали если не самого Кориолана, то его родителей и их родителей, поэтому приходилось соответствовать. В этом году Кориолан надеялся добиться признания и своих собственных заслуг. Менторство в Голодных играх было финальным проектом перед выпуском из Академии. Блестящая учеба и впечатляющие результаты в роли ментора наверняка обеспечат ему денежную премию, которой хватит на оплату учебы в Университете.

Для Голодных игр в двенадцати побежденных дистриктах путем жеребьевки отбирали двадцать четыре трибута, по одному юноше и одной девушке из каждого, и бросали на арену, чтобы они дрались не на жизнь, а на смерть. Все это и многое другое было прописано в «Договоре с повинными в мятеже дистриктами», который положил конец Темным Временам. Как и прежде, трибутов загоняли на Капитолийскую арену – полуразрушенный амфитеатр, где до войны проводились спортивные и развлекательные мероприятия, и давали им оружие, чтобы убивать друг друга. Жителей Капитолия призывали смотреть Игры, но многие воздерживались. Главная трудность для распорядителей Игр заключалась в том, как привлечь больше зрителей.

Именно с этой целью и решили задействовать менторов. Распорядители Игр отобрали двадцать четыре лучших и самых талантливых ученика Академии. С их обязанностями пока не определились. Ходили слухи, что трибутов как-нибудь подготовят к личным интервью, может, отмоют или нарядят, чтобы те лучше смотрелись перед камерами. Все соглашались, что если продолжать Голодные игры необходимо, то следует их существенно доработать и сделать более зрелищными, для чего и решили разбавить трибутов из дистриктов капитолийской молодежью.

Кориолан пробился ко входу, украшенному черными полотнищами, и прошел по длинному сводчатому коридору в напоминающий огромную пещеру Хевенсби-холл, где предстояло смотреть церемонию Жатвы. Он вовсе не опоздал, однако зал уже гудел от многочисленных голосов преподавателей, учеников и нескольких распорядителей Игр, чье участие в самой трансляции в тот день не требовалось.

Сквозь толпу пробирались безгласые, разнося бокалы с поской – блеклым напитком из вина с добавлением меда и трав. Это была несколько улучшенная версия кислого пойла, которое употребляли в Капитолии во время войны и которое якобы врачевало все недуги. Кориолан отпил глоток и подержал во рту, надеясь отбить капустный дух. Больше он к поске не притронулся. Напиток отличался коварством: в прошлые годы некоторые старшеклассники чрезмерно им увлекались и выставляли себя на посмешище.

Все считали Кориолана богатым, но единственным его богатством было обаяние, которым он щедро делился, пробираясь через толпу. В ответ на его дружеские улыбки, вежливые вопросы о членах семьи и ненавязчивые комплименты лица учеников и преподавателей светлели.

– Ваша лекция о карательных мерах в отношении дистриктов произвела на меня неизгладимое впечатление!

– Отличная челка!

– Как себя чувствует мама после операции на спине? Передай ей, что она мой герой!

Кориолан прошел мимо сотен мягких кресел, которые поставили для просмотра трансляции, и поднялся на помост, где Сатирия развлекала преподавателей Академии и распорядителей Игр очередной бредовой историей. Хотя Кориолан услышал лишь последнюю реплику: «Что ж, сказала я, мне жаль твой парик, только ведь ты сама настояла на том, чтобы притащить эту обезьяну!» – он с готовностью присоединился к общему хохоту.

– О, вот и Кориолан! – воскликнула Сатирия, подзывая его жестом. – Мой лучший ученик!

Он коснулся губами ее щеки и понял, что наставница опережает его на несколько бокалов поски. В самом деле, Сатирии давно следовало взять свою дурную привычку под контроль, хотя неумеренностью грешила добрая половина его знакомых взрослых. В Капитолии бушевала настоящая эпидемия. Впрочем, веселая и не слишком чопорная Сатирия принадлежала к тем немногим учителям, которые держались с учениками на дружеской ноге. Она немного отодвинулась и оглядела его.

– Красивая рубашка. Где ты достал такую прелесть?

Кориолан посмотрел на рубашку так, словно видит ее впервые, и беззаботно пожал плечами.

– В апартаментах Сноу просторные гардеробы, – небрежно заметил он. – Мне хотелось выглядеть торжественно и в то же время стильно.

– У тебя получилось! А из чего эти бесподобные пуговки? – спросила Сатирия, ощупывая кубики на манжете. – Тессера?

– Неужели? Хм, тогда понятно, почему они напоминают мне ванную комнату нашей горничной, – ответил Кориолан, заставив друзей хихикнуть. С помощью самоиронии и шутки про рубашку он изо всех сил старался сохранить у окружающих это впечатление: он один из немногих, у кого есть ванная для горничной, к тому же облицованная мозаикой.

Кориолан кивнул Сатирии.

– Чудное платье! Прежде я его на тебе не видел, верно? – Он с первого взгляда узнал наряд, который она надевала на церемонию Жатвы каждый год, хотя в этот раз на нем и красовались черные перья. Сатирия похвалила рубашку Кориолана, и от него требовалась ответная любезность.

– Сегодня особый день, – заметила наставница, избегая прямого ответа. – Десятая годовщина, как-никак!

– Весьма элегантно, – похвалил Кориолан. Все-таки они были хорошей командой.

Удовольствие сошло на нет, едва он увидел преподавателя физической культуры, Агриппину Серп, раздвигавшую толпу уверенными движениями накачанных плеч. За ней следовал ее ассистент, Сеян Плинт, и нес декоративный щит, который профессор Серп каждый год заставляла их держать на групповом фото класса. Щит ей вручили в конце войны в награду за инструктаж и тренировки по технике безопасности во время бомбежек.

Кориолана расстроил вовсе не щит, а наряд Сеяна: легкий темно-серый костюм с ослепительно белой сорочкой и узорчатый галстук, придававший солидности высокой угловатой фигуре. Все вместе выглядело стильно, с иголочки и буквально пахло деньгами. Точнее, наживой. Отец Сеяна, промышленник из Дистрикта-2, в свое время принял сторону президента. Он сколотил огромное состояние на производстве оружия, боеприпасов и амуниции и купил право на жизнь в Капитолии. Теперь Плинты наслаждались теми привилегиями, которые старейшие, самые могущественные семейства зарабатывали поколениями. Прежде никогда не случалось, чтобы уроженец дистрикта вроде Сеяна становился учеником Академии, однако щедрое пожертвование его отца позволило практически полностью восстановить изрядно разрушенное войной здание. Уроженец Капитолия в подобной ситуации был бы вправе рассчитывать, что Академию переименуют в его честь. Отец Сеяна всего лишь попросил позволить учиться в ней его сыну.

Для Кориолана Плинты и им подобные представляли угрозу всему, что ему дорого. Новоиспеченные богачи Капитолия подрывали устоявшийся порядок вещей просто в силу своего существования. Самое неприятное, что основной капитал семейство Сноу также инвестировало в производство оружия, только в Дистрикте-13… Массивный комплекс из многочисленных заводов и исследовательских лабораторий был начисто стерт с лица земли. Бомбили ядерными боеголовками, поэтому из-за радиации весь дистрикт до сих пор оставался непригоден для жизни. Военную промышленность Капитолия перенесли в Дистрикт-2, прямо Плинту в руки. Когда новости о гибели Дистрикта-13 достигли столицы, бабушка Кориолана во всеуслышание заявила, что, по счастью, у них есть множество других активов. Увы, это было не так.

Сеян появился в школе десять лет назад. Застенчивый, ранимый мальчик с выразительными карими глазами взирал на других детей с опаской. Узнав, что он родом из дистриктов, Кориолан едва не примкнул к одноклассникам, развернувшим против новичка целую кампанию. Однако затем, поразмыслив, оставил его в покое. Капитолийские ребятишки решили, что травить сопляка из дистрикта Кориолан считает ниже своего достоинства, Сеян воспринял это как проявление порядочности. Обе догадки были не вполне верны, однако в результате и та, и другая сторона сочли его отличным парнем.

В круг Сатирии с крейсерской скоростью врезалась дама внушительного телосложения, профессор Серп, во все стороны разметав щуплую ватагу.

– Доброе утро, профессор Клик.

– Ах, Агриппина, как хорошо, что вы помните про свой щит, – заметила Сатирия, отвечая на крепкое рукопожатие. – Боюсь, молодежь довольно скоро позабудет истинный смысл этого дня. О, Сеян, шикарно выглядишь!

Сеян попытался изобразить поклон, но ударился о громоздкий щит. На глаза ему упал непослушный светлый локон.

– Даже чересчур, – отрезала профессор Серп. – Если бы мне понадобился павлин, я обратилась бы в зоомагазин. Все ученики должны быть в школьной форме! – Она смерила взглядом Кориолана. – Недурно. Старая рубаха из комплекта парадной формы твоего отца?

Кориолан понятия не имел, откуда взялась рубашка. В памяти мелькнула смутная картинка: удалой отец при полном параде, весь в медалях, – и он решил на этом сыграть.

– Спасибо, что обратили внимание, профессор. Я отдал немного ее переделать – сходство с формой не должно слишком бросаться в глаза, ведь сам-то я не воевал. Как бы мне хотелось, чтобы отец был сегодня здесь, со мной!

– Весьма уместная мысль, – одобрила профессор Серп и заговорила с Сатирией о размещении дополнительных сил миротворцев в Дистрикте-12, где шахтеры не справлялись с квотами по добыче угля.

Когда учителя увлеклись беседой, Кориолан кивком указал на щит.

– При деле с утра пораньше?

Сеян криво улыбнулся.

– Всегда готов служить Капитолию!

– И начищен-то он до блеска, – протянул Кориолан. Сеян явно напрягся: ему не хотелось выглядеть ни подлизой, ни мальчиком на побегушках. Кориолан выдержал паузу. – Кому об этом знать, как не мне. У Сатирии полно винных кубков.

Сеян вздохнул с облегчением.

– Ты тоже постоянно их начищаешь?

– Ну, не совсем. Просто она не слишком часто про них вспоминает, – проговорил Кориолан, балансируя между презрением и простодушием.

– Профессор Серп помнит про все. Она не стесняется подключать меня к делу ни днем, ни ночью. – Сеян замялся и вздохнул. – Вдобавок ко всему родители затеяли переезд прямо накануне выпускного – хотят перебраться поближе к школе. Самое время!

Кориолан насторожился.

– Куда именно?

– Куда-нибудь на Корсо. Скоро все эти роскошные апартаменты пойдут с молотка. Владельцы не смогут платить налог на имущество, как говорит отец.

Щит лязгнул по полу, и Сеян поднял его повыше.

– В Капитолии имущество налогом не облагается, только в дистриктах, – заметил Кориолан.

– Приняли новый закон, – сообщил Сеян. – На восстановление города нужны деньги.

Кориолан попытался подавить приступ паники. Новый закон! За квартиру придется платить налог! И сколько, интересно? Они и без того едва сводят концы с концами – Тигрис получает грошовую зарплату, бабушка – крошечную военную пенсию за заслуги покойного мужа перед Панемом, плюс его пособие как сына героя, убитого на войне, которое перестанут выплачивать после окончания школы. Потеряют ли они жилье, если не смогут платить налог? Кроме апартаментов у них не было ничего. Продать не выйдет – Мадам-Бабушка и так набрала кучу займов под залог имущества. Придется переехать в какие-нибудь трущобы и пополнить угрюмые ряды обычных горожан, забыв про статус, про влияние, про достоинство семьи Сноу. Мадам-Бабушка такого позора не вынесет. Уж лучше сразу выкинуть ее в окно пентхауса. По крайней мере, не будет долго мучиться.