Текст книги "Жена для чародея"
Автор книги: Сьюзен Кэррол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Она вдруг отчетливо ощутила близость Анатоля, его руки на своей талии, ощутила жар и жизненную силу, исходящие от его длинных, сильных и загорелых пальцев.
Медлин не верила своим глазам. Черты его лица утратили резкость, на нем появилось небывалое прежде мягкое выражение, угольная чернота глаз растворилась в золотисто-карем сиянии, а тембр голоса стал почти нежным.
– Простите меня, – сказал Анатоль.
– За что? – удивленно спросила она.
– За то, что навлек на вас все это сентледжевское безумие, странные верования и обычаи моей семьи.
– Смею надеяться, со временем я привыкну.
– Правда? Надеюсь, что так и случится, миледи. Я знаю, что начало наших отношений оставляло желать лучшего, но поверьте, я совсем не хочу, чтобы вы были несчастны. – Помолчав, он добавил: – Или испуганы.
«Слишком поздно», – мелькнуло в голове у Медлин. После историй о родовом проклятии, погребенных сердцах, после странных церемоний вручения меча.
И все же, несмотря ни на что, ей хотелось подбодрить Анатоля. Она никогда не видела его таким – уязвимым, печальным, присмиревшим.
Медлин отвела с его лица темные пряди, пальцы ее легко коснулись смуглой щеки.
– Милорд, я весьма разумная женщина, напугать меня нелегко.
От ее прикосновения щека Анатоля дернулась. Он казался смущенным, словно не знал, что делать с ее нежностью – как она не знала, что делать с его мечом.
– Вы не всегда выглядели храброй, – сказал он наконец.
– Сэр, чтобы пережить то, что пережила я, надо иметь сердце льва. Уверяю вас, почти любая женщина, брошенная всеми и оставшаяся одна в вашем замке, билась бы в истерике.
– Я говорю не о вашем страхе перед замком Ледж, а о вашем страхе передо мной.
Отрицать очевидное было трудно. Медлин опустила голову, но Анатоль приподнял ее подбородок, заставил смотреть ему в лицо.
– Вы действительно боитесь меня, Медлин. Вчера, когда я хотел вас поцеловать, вы отпрянули от меня, словно от прокаженного.
– В вас кипела ярость, которая могла напугать кого угодно. Вам надо было целовать меня не так.
– Вы сами говорили, что вас еще никто не целовал. Откуда вам знать, как это надо делать?
– Я никогда не целовалась, но я мечтала. – Медлин печально улыбнулась, вспомнив свои мечты. – И всегда точно представляла себе, как это должно быть.
– Тогда покажите мне.
– Что?
– Покажите, как вас надо целовать. Взглянув на решительное лицо Анатоля, Медлин поняла, что он не шутит. Она перевела взгляд на его губы. При одной только мысли о том, чтобы коснуться поцелуем этих губ, сердце Медлин забилось чаще.
– О, нет, я не могу, – прошептала она и попятилась.
– Почему? – настойчиво спросил он, наступая.
– Потому что я… я… – Медлин споткнулась, зацепившись ногой за меч. Она была такой маленькой, а меч – таким длинным. Кое-как удержавшись на ногах, она пятилась, пока не наткнулась на спинку передней скамьи. Анатоль нависал над ней, словно башня, его широкие плечи заслоняли все.
– Потому… – Медлин ляпнула первое, что пришло в голову. – Потому что вы слишком высокий. Я не сумею до вас дотянуться.
– Но я могу и наклониться. – Анатоль придвинулся ближе. С лица его исчезли все следы мягкости, потемневшие глаза зажглись тем внутренним огнем, который всегда и пугал и манил ее. – Покажи мне, Медлин! Покажи, как ты хочешь, чтобы тебя целовали!
Он снова был слишком настойчив, слишком необуздан… но, с другой стороны, как сделать его другим, если у Медлин не хватает смелости его научить? Снова взгляд девушки скользнул по чувственному изгибу ярких губ, и во рту у нее пересохло.
– Я не могу, пока вы на меня смотрите, – прошептала Медлин.
Миг поколебавшись, Анатоль закрыл глаза и замер в ожидании. Наступившая тишина, казалось, длилась целую вечность. Потом Медлин нерешительно положила руку на его рукав.
Под мягким бархатом она ощутила стальную мощь мускулов, ту же скрытую таинственную силу, что жила в мече, который висел у нее на боку. Сердце девушки билось, как птица в клетке. Она приподнялась на цыпочки, собираясь лишь коснуться губами его губ, но вдруг ее подхватила невидимая сила, подхватила, как порыв урагана или океанская волна.
Потеряв равновесие, Медлин упала на грудь Анатоля, и губы их слились в поцелуе, полном такой неожиданной сладости, что по всему ее телу пробежала жаркая волна. Ей вдруг захотелось запустить пальцы в непокорные черные волосы, прильнуть к могучему мужскому телу, познать тайну горячего страстного рта.
Ошеломленная небывалыми ощущениями. Медлин отшатнулась.
– В-вот, – прошептала она дрожащими губами, хотя совсем не была уверена в том, кто кому преподал урок. – Вот каким должен быть поцелуй. Более нежным.
Глаза Анатоля открылись. В них была страстная истома, и это выражение лишь усилило странный жар, охвативший Медлин. Грудь Анатоля мерно и сильно вздымалась.
– Леди, такой нежностью можно убить мужчину, – пробормотал он.
Медлин ничего не поняла – кроме одного.
– Значит, вам тоже не понравился мой поцелуй?
– Я этого не сказал.
Глядя ей в глаза, Анатоль взял руку Медлин, медленно поднес ее к губам и, отогнув перчатку, прижался ртом к тонкому девичьему запястью. Снова девушку охватила сладкая дрожь, и она призналась себе, что, даже стараясь быть нежным, Анатоль пробуждает в ней неведомые и пугающие чувства.
– Может быть, сегодня ночью мы найдем золотую середину. Между вашим поцелуем и моим.
– Может быть, – прошептала Медлин. Зачарованная низким голосом, жарким взглядом Анатоля, она готова была согласиться со всем, что бы он ни сказал.
И лишь когда Анатоль разжал руки и неохотно отступил, Медлин осознала полный смысл его слов.
«Сегодня ночью мы найдем золотую середину».
Сердце Медлин ушло в пятки.
Сегодня ночью.
Сегодня их первая брачная ночь.
Надежно зажав под мышкой треуголку, преподобный Фитцледж вышел из ризницы на церковный двор как раз вовремя, чтобы увидеть в отдалении фигуры Анатоля и Медлин. Анатоль уже почти дошел до коляски, прежде чем сообразил, что невеста не поспевает за его широкими шагами. Он нетерпеливо обернулся, бегом вернулся назад, подхватил Медлин на руки и поместил на сиденье примерно с такой же бережностью, как мешок муки. Потом, вскочив на сиденье с ней рядом, он махнул кнутом груму, чтобы тот отошел, и хлестнул лошадей. Грум едва успел вскочить на запятки, и коляска загрохотала по дорожке. Медлин сидела, изо всех сил вцепившись одной рукой в шляпку, а другой в дверцу коляски.
«Пожалуй, не самое романтическое и галантное начало совместной жизни», – со вздохом подумал Фитцледж. Хорошо еще, что Анатоль не уехал, забыв невесту в церкви. Когда коляска в облаках пыли покатила по сонной солнечной деревенской улице, Фитцледжу отчаянно захотелось в приступе усталости и облегчения присесть на ступеньку церковной лестницы.
Никогда еще он не совершал обряда бракосочетания так поспешно, каждую минуту опасаясь, что либо жених, либо невеста вдруг передумают и бросятся к выходу. На одно мгновение ему показалось, что Медлин…
Ну да неважно, все обошлось. И господь их благословил, теперь эти двое самые, что ни на есть законные муж и жена. Роль Септимуса Фитцледжа в этом деле закончена, и это к лучшему, потому что он очень устал. В самом деле, в семьдесят два года пора бы уже покончить с поисками невест.
Брак Анатоля, как и ожидал Фитцледж, оказался самым трудным из осуществленных им предприятий. Слишком рано Анатолю пришлось пойти своим путем, он всегда был одинок и… нелюбим.
Бедный мальчик! Какая горечь, какой мир болезненных воспоминаний скрывались за внешней грубостью молодого хозяина замка Сентледж! Только необыкновенной женщине удастся пробить броню, в которую Анатоль заковал свое сердце. И все же Септимус верил, нет – знал, что именно такой женщиной и была Медлин Бертон.
Почему же он тогда не испытывает ликования? С той минуты, когда преподобный Фитцледж оставил молодых в церкви, душа его была преисполнена меланхолии. Может быть, причиной тому было чувство, что это последний брак, который будет заключен с его помощью. Молодой и самоуверенный кузен Анатоля Роман презирал семейные традиции Сентледжей. Остальные Сентледжи уже были, по большей части, счастливо женаты, и Септимус не думал, что проживет достаточно долго, чтобы оказывать услуги следующему поколению.
Кто тогда станет его преемником?
Этот вопрос часто волновал старика. Никто из его сыновей не выказывал ни малейшего признака, что унаследовал дар Фитцледжей. Кто будет спасать Сентледжей от несчастий и бед, вести их к благодати брака? Септимус опасался, что никто.
Эта мысль печалила его, но вскоре природный оптимизм взял верх. Жена младшего сына вот-вот должна снова разрешиться от бремени. Может быть, на этот раз ребенок окажется внуком, а не внучкой, и станет новым Искателем Невест…
Утешившись, Септимус надел треуголку и по ухоженной дорожке направился через церковный двор к своему уютному домику. Но не успел он дойти до калитки, как остановился, привлеченный звуком, который нарушил утренний покой и заглушил шелест дубов под весенним ветерком.
То было рыдание, надрывное, протяжное, исторгаемое из самой глубины чьей-то безутешной души. Фитцледж встревожено обернулся, стараясь понять, откуда доносится плач.
Он обошел низкую каменную ограду, окружавшую двор, но сначала ничего не увидел.
Потом его взгляд привлекло движение – колыхание длинной накидки, которая почти скрывала коленопреклоненную фигуру у одной из могил. Капюшон был надвинут на лицо, а грубое коричневое одеяние почти сливалось со стволом могучего дуба, так что Фитцледж заметил бедное создание лишь чудом. Это была женщина.
Она склонилась над могильной плитой, едва не касаясь лбом холодного камня, и снова из ее груди вырвался душераздирающий вопль горя и ярости.
«Опять, – подумал Септимус Фитцледж. – Опять бедная Бесси Киннок рыдает на могиле матери». Уже несколько месяцев состояние девушки внушало ему опасения. Она была слишком поглощена своим горем, и все еще кляла Анатоля Сентледжа за то, что тот предсказал смерть ее матери. Видит бог, Бесс не могла винить Анатоля больше, чем винил себя он сам.
Но девушка все же нуждалась в словах утешения, хотя Фитцледж плохо знал, что еще мог он ей сказать, как урезонить. Моля небо о божественном откровении, он прошаркал к могиле, однако Бесс почувствовала его присутствие раньше, чем услышала шаги. Она метнулась за ствол дуба, словно испуганный фавн.
– Подожди, Бесси! Иди сюда, – окликнул ее Фитцледж, ускоряя шаг. – Бесс! – снова позвал он, уже менее уверенно, озадаченный ее поведением и еще чем-то. Дело в том, что, когда он подошел ближе к коленопреклоненной фигуре, ему показалось, что это не Бесси Киннок.
Он осторожно заглянул за ствол дуба и… никого не увидел.
Септимус оперся рукой о ствол, беспокойно озираясь по сторонам. Такие таинственные исчезновения годились разве что для замка Ледж, но никак не для его опрятного церковного дворика.
Неужели девушка могла так быстро убежать? Почему она убежала? И самое главное, кто это был? Теперь Септимус был твердо уверен, что это не Бесс. А не будь он так стар и забывчив – еще раньше вспомнил бы, что Мэри Киннок похоронена в другой части кладбища.
Единственным, кого погребли здесь за последнее время, был…
Фитцледж вздрогнул, по спине у него пробежал Холодок. Он медленно обернулся, оглядел могильные плиты и наконец остановил взгляд на той, что поновее прочих. Теперь на камне лежала одинокая кроваво-красная роза.
Холод пробрал священника до мозга костей. Он прочел единственное слово, высеченное на плите. Одно слово. Имя.
«Мортмейн».
7
Анатоль расстегнул рубашку на груди, распахнул окно – но даже прохладный бриз, ворвавшийся в столовую, не освежил его разгоряченного тела. Ночной воздух был напоен ароматами цветов и моря, полон неясных намеков и призывов.
Внизу, под звездным небом, лежал сад, где буйно цвели азалии и примулы, колокольчики и рододендроны. Сад был разбит еще в прошлом веке хозяйкой замка, Дейдрой Сентледж, которая обладала удивительным даром растить цветы хоть на камне. Легенда гласит, что цветы она поливала слезами, а особенно пышно они разрослись на клочке земли, где пролилась ее кровь.
Сад жил и разрастался, несмотря на небрежение Анатоля, который почти не бывал там. Запахи цветов ядом жгли его душу, пробуждали горькие воспоминания и раскаяние, жалость к себе, которую он так презирал.
И только сегодня, впервые в своей жизни, Анатоль не ощущал нестерпимой тяжести родового проклятия.
Он взглянул на бронзовые часы, тикавшие на каминной полке. Сколько времени прошло с тех пор, как его невеста, взволнованная и краснеющая, поднялась наверх, чтобы раздеться и лечь в постель… В его постель? Пять минут? Десять?
Довольно, чтобы Уилл и еще один молодой слуга, Джереми, почти убрали остатки свадебного ужина. На столе красного дерева еще сияли хрусталь и серебро, матово светился фарфор – прекрасная посуда, которую долгие годы не вынимали из сундуков. За этим столом свободно разместились бы король Артур и все его рыцари. Увы, драгоценная утварь и обильный ужин пропали втуне.
Медлин поклевала что-то, как воробей… а Анатоль, всегда отличавшийся отменным аппетитом, в тот вечер полностью его утратил. Во всяком случае, в отношении еды.
Он двумя пальцами взял со стола бокал с бренди, сделал большой глоток – и золотистая жидкость огнем разлилась по жилам. Как будто Анатоль в этом нуждался! Его кровь сама пылала огнем с той минуты, когда он после венчания покинул церковь. Весь день Анатоля терзало мучительное нетерпение, и теперь он лишь дивился: что же не дает ему немедля взбежать наверх и сейчас же осуществить свои супружеские права?
Должно быть, обещание. И еще – широко раскрытые зеленые глаза, легкая дрожь в голосе Медлин, когда она жаловалась, что его поцелуй слишком груб.
Проклятие! А ведь ее поцелуй был таким неумелым, поспешным, скорее намеком на истинный поцелуй! Он не мог утолить жажду мужчины, а лишь пуще разжег ее. И все же… Этот поцелуй тронул душу Анатоля, пробудил в нем странные, непривычные желания – подхватить свою маленькую женушку на руки и нежно баюкать, делать ей приятное, давать необдуманные обещания.
Анатоль осушил бокал, резким движением поставил его на стол. Боже, как он взволнован! Можно подумать, что это ему, а не Медлин предстоит лишиться девственности.
Может быть, следует как-то подготовиться? Он провел ладонью по подбородку, нахмурился, уколовшись о щетину, потом стал рассматривать свои большие руки, которые могли быть скорее у конюха или крестьянина, нежели у джентльмена. Нельзя ли как-нибудь свести эти мозоли? А ночная рубашка? Анатоль так привык спать, нагишом, что ему и в голову не приходило обзавестись подобным нелепым одеянием.
Черт возьми, о чем он только думает? Анатоль опустил руки, ошарашенный странным направлением своих мыслей. И откуда такие мысли могли взяться в его голове?
Как будто непонятно, подумал он, стиснув зубы. Это все она, Медлин! Выбранная для него невеста. Огненная женщина. Если он не побережется, то…
Обостренное внутреннее чувство подсказало вдруг, что поблизости посторонний. Шаги в вестибюле. По замку шел кто-то, кому вовсе не следовало находиться здесь в это время. Анатоль прижал пальцы к вискам, сосредоточился.
Это… Фитцледж. Анатоль нахмурился. Что могло привести сюда Искателя Невест ночью, именно этой ночью? Он проследил за шаркающими шагами Фитцледжа, приближавшимися к столовой, и, как только старик достиг двери, взглядом распахнул ее.
Уилл и второй лакей оторвались от работы, слегка удивились, увидев на пороге священника. Впрочем, челядь замка Ледж привыкла к странностям. Слуги лишь пожали плечами и снова принялись составлять на подносы грязную посуду.
Фитцледж кивком поздоровался с ними и направился в Дальний конец зала, где его ждал Анатоль.
Он стоял, скрестив на груди руки, и лицо его отнюдь не выражало радости.
Он сразу заметил, что маленький священник выглядит необычно: с непокрытой головой, растрепанными волосами, а главное – без привычной своей безмятежности. Он взволнованно заговорил:
– Простите за вторжение, милорд. Я не собирался вас тревожить, но кое-что весь день не дает мне покоя… и я не мог заснуть, не посоветовавшись с вами.
– Именно сейчас? Не могли подождать до утра? Черт побери, сегодня моя первая брачная ночь!
– Да, знаю. Именно потому я и испытал такое облегчение, поняв, что вы еще не… – Фитцледж покраснел, – не заняты.
Анатоль мельком глянул на часы. Наверное, Медлин уже легла в постель, и к ее нагому теплому телу прикасаются прохладные простыни…
Мысленно он выругался, послав священника ко всем чертям. Потом безнадежно вздохнул и сказал:
– Ладно, старина. Я могу уделить вам пятнадцать минут, но не больше.
– С глазу на глаз, – попросил священник.
Анатоль велел слугам выйти. Едва за ними закрылась дверь, он усадил Фитцледжа за стол и налил ему вина. Не успел тот пригубить бургундское, как Анатоль нетерпеливо проговорил:
– Ну, так что у вас случилось?
– Надеюсь, что ничего серьезнее глупых старческих страхов, но… – Фитцледж подкрепился глотком вина. – Этим утром в церкви произошло нечто странное.
– Так оно и есть. Я женился.
Священник, однако, не откликнулся на шутку Анатоля. Он смотрел в бокал с вином, и тень раздумья туманила его ясные глаза, словно грозовая туча, наползающая на безоблачное небо. Старик и вправду был очень обеспокоен.
Анатоль присел рядом с ним.
– Расскажите мне, что случилось, – попросил он уже мягче.
Фитцледж отставил бокал, руки его слегка дрожали.
– После того, как вы и ваша жена покинули церковь, я заметил на церковном дворе женщину. На ней был длинный плащ с капюшоном, так что лица ее разглядеть я не мог, видел только, что она рыдала над могильной плитой. Она оставила розу на могиле Тайруса Мортмейна.
Брови Анатоля взлетели вверх. Мортмейн! Этого имени он научился бояться с детства. Заклятые древние враги, подлое и злобное племя, издавна домогавшееся земель, Сентледжей! Кровная вражда между Сентледжами и Мортмейнами длилась не одно столетие и давно стала легендой. Когда это имя слышал дед Анатоля, он неизменно отворачивался и сплевывал на пол.
Анатоль не плюнул, а просто выругался:
– Тайрус Мортмейн! Этот мерзкий ублюдок! Кто может его оплакивать, кроме круглого идиота или… или…
– Или другого Мортмейна, – докончил за него Фитцледж.
Анатоль задумался, но быстро отверг эту неприятную мысль.
– Нет, это невозможно. Все Мортмейны мертвы, а последний из них уничтожен несколько лет назад. Мне рассказывали, что после убийства моего дяди Уатта мой дед преследовал Тайруса, чтобы положить конец его злодеяниям. Он загнал врага в его собственный дом. Вы ведь сами там были в ту ночь, разве нет?
– Да, я хорошо помню эту страшную историю. Чтобы не попасть в руки преследователей и избежать правосудия, Тайрус заперся в доме вместе со всеми слугами и домочадцами и поджег его. Он не пощадил даже жену и дочерей.
– И никто не мог спастись?
– Из такого пекла? – Фитцледж содрогнулся. – Нет. Удалось вытащить только самого Тайруса – живым, но сильно обгоревшим. Он прожил еще ровно столько, чтобы успеть раскаяться, и умолял меня похоронить его на церковном дворе. Ваш дед сильно разгневался, узнав, что я исполнил эту просьбу, но разве мог я отказать умирающему?
Фитцледж вздохнул.
– Я справил самую простую поминальную службу, на которую никто не пришел. Кем же могло быть несчастное создание, плакавшее на могиле Тайруса? Через столько лет… Когда я приблизился, женщина исчезла так быстро, что я испугался. Мне пришло в голову, что это… дух.
– Вряд ли, Фитцледж. Дядя Адриан всегда говорил, что в Мортмейнах есть только одна хорошая черта: уж если они умирают, то насовсем.
– Тогда кто это мог быть?
– Не знаю. – Анатоль откинулся на спинку стула, потирая онемевшее плечо. Наследие Сентледжей мучило его все эти годы, но, по крайней мере, от одной пытки он был избавлен. От Мортмейнов. Если они войдут в его жизнь, она превратится в сущий ад. – Женщина могла быть кем угодно, – пробормотал он. – Нищая цыганка или полоумная деревенская девка, которая по безграмотности перепутала могилы…
Анатоль помолчал и неохотно добавил:
– Но для вашего спокойствия, Фитцледж, я займусь этим делом.
– Благодарю вас, милорд. Для меня будет большим облегчением, если вы сделаете это как можно скорее.
Надеюсь, не сию минуту, – сухо сказал Анатоль.
– Ах, нет. Например, завтра. – Фитцледж улыбнулся, обычная безмятежность духа постепенно возвращалась к нему. – Простите меня, милорд, за то, что так надолго оторвал вас от юной жены.
– Да, я уже давно приказал ей подняться в спальню.
Фитцледж так и подскочил на стуле, возмущенно округлив глаза.
– При… приказали?
– Да.
– Как служанке?
Ощутив явное неодобрение священника, Анатоль надменно выпрямился.
– Я привык приказывать и не собираюсь менять своих привычек ради жены.
– Но, милорд, когда человек женится, кое-что в его жизни должно меняться!
– Например?
– Например, порядки в доме. Я был очень огорчен, узнав, что кузина и горничная Медлин покинули ее.
– Моей вины тут нет. Можно подумать, я с ружьем в руках выгнал из дома этих глупых гусынь!
– Конечно! Зачем тебе ружье? – пробормотал Фитцледж себе под нос, потом продолжал вслух: – Но вы должны понимать, что теперь, когда у вас появилась жена, вам потребуются новые слуги.
– У меня достаточно слуг.
– Я имею в виду женскую прислугу.
– Нет! Меня вынудили жениться, но я не позволю, чтобы мой дом наводнили своры болтливых сплетниц.
– Но Медлин не может жить в доме, где нет ни единой женщины!
– Отчего бы и нет? Я ведь живу так уже много лет и не испытываю никаких неудобств. – Анатоль безнадежно махнул рукой, понимая, насколько неубедительны его возражения. – Ладно, так и быть! Наймите деревенскую девушку, если вам, конечно, удастся найти такую, которая согласится служить в замке Ледж. Пусть она заменит Медлин сбежавшую горничную. И довольно!
Он встал, бросил нетерпеливый взгляд на дверь.
– Что-нибудь еще?
– Боюсь, что да, милорд. Вам следует научиться понимать женщин. Они совсем не похожи на мужчин.
– Не поздновато ли учить меня этому, Фитцледж? – усмехнулся Анатоль. – Надо было заговорить об этом, когда мне исполнилось тринадцать.
– Тринадцать?! – Священник был явно потрясен. – Вы хотите сказать, что еще в тринадцать лет впервые… – Он замялся. – Впрочем, неважно. Не хочу этого знать. – Фитцледж вскинул руку, словно защищаясь от ненужного ответа. – Я только хочу довести до вашего сведения, милорд, что, когда мужчина находится во власти любовного чувства, он живет лишь настоящим – а вот поведение дамы в супружеской спальне во многом зависит от того, как с ней обращались днем.
– И как, по-вашему, я с ней обращался? Бил ее смертным боем?
– Нет, это было бы затруднительно, потому что, насколько мне известно, днем вы даже не виделись с Медлин. – Фитцледж прищурился. – Вы ездили верхом, сэр.
– Вы приставили ко мне шпиона, старина?
– Нет, мой дьячок случайно видел, как вы скакали по берегу, и упомянул об этом.
– И что с того? Я часто так делаю.
– Но не в день же свадьбы! Как можно было выказать такое пренебрежение к новобрачной?
– Я мог бы взять ее с собой на прогулку, – язвительно заметил Анатоль, – если бы вы нашли мне невесту, которая не боялась бы лошадей до полусмерти. А вы мне привезли девицу, для которой «приятно провести послеобеденное время» означает распивать чай и болтать о мертвых поэтах! Я понятия не имею, что делать с подобными женщинами! Кроме одного… Что вам еще от меня нужно, Фитцледж? Вы же знаете – я хотел не такую невесту, но я ведь на ней женился! И даже вручил ей меч.
Это известие чрезвычайно обрадовало старика.
– И как Медлин это приняла?
– Очень удивилась, как сделала бы на ее месте любая здравомыслящая женщина. – Помолчав, Анатоль прибавил с невольным уважением: – Это первая из невест Сентледжей, у которой хватило ума в придачу к мечу попросить ножны.
Фитцледж просиял.
– Ну вот, видите! Я вам говорил, что у Медлин много здравого смысла. Теперь вы должны понимать, что все ваши страхи беспочвенны и вы можете смело открыть ей семейные тайны.
Анатоль отвел глаза в сторону, избегая взгляда Фитцледжа.
– Милорд, – встревоженно спросил священник, – вы все ей рассказали?
– Пытался, но ничего хорошего не вышло. У этой женщины на все готов ответ. Она просто не поверила ни единому моему слову.
– У вашей милости есть средство убедить ее.
– Не вижу причины торопить события.
– Не видите причины? Милорд, если вы по-прежнему будете хранить свои секреты, как Медлин научится вас любить?
– Я и не хочу, чтобы она меня любила. Пускай лучше не боится. – Анатоль круто обернулся к священнику. – Разве вы не видите, что скептицизм Медлин может спасти ее от сентледжского безумия? Неверие станет для нее щитом.
– Щитом для нее или маской для вас? Вопрос был задан самым невинным тоном, но проницательный взгляд священника говорил, что истинные, глубинные побуждения Анатоля и для него не тайна.
– Довольно, Фитцледж! Вы свое дело сделали. Нашли мне невесту. Как я буду с ней обращаться – это уже мое дело.
Анатоль распахнул дверь, давая понять, что больше не хочет ничего слышать. Он взял подсвечник, довел священника до конюшни, велел оседлать для него лошадь, а конюху – проводить старика до дома. Не потому, что боялся за священника, – а чтобы понадежнее спровадить его вместе со всеми проповедями.
Уже когда он подсадил Фитцледжа в седло, тот просительно произнес:
– Так вы будете нежны с Медлин?
– Насколько позволит моя натура. – Анатоль изо всех сил хлопнул кобылу по крупу, и та унесла священника в ночь. Конюх пустился следом. Когда фигура Фитцледжа растворилась во тьме, Анатоль спросил себя, что все-таки привело преподобного в замок Ледж в такую пору – тревога из-за Мортмейна или беспокойство о Медлин?
Поднимаясь по лестнице, Анатоль услышал за спиной тихое клацанье когтей по мраморному полу.
Он обернулся и увидел, что за ним по пятам идет Цезарь.
Для старой собаки было так же необычно покидать свое место у камина, как для старого Фитцледжа – на ночь глядя ездить в замок Ледж. Анатоль наклонился, почесал Цезаря за ухом и ласково спросил:
– Чего тебе, старина?
В единственном глазу Цезаря светились преданность и собачья мудрость.
Кузен Анатоля Роман Сентледж не раз уже советовал пристрелить старую гончую, но, когда мягкий язык Цезаря с любовью коснулся руки Анатоля, тот улыбнулся и подумал, что скорее сунет в мешок и утопит в море элегантного Романа.
Он снова потрепал собаку по покрытой боевыми шрамами голове и пробормотал:
– Наверное, ты тоже хочешь дать мне совет, как обращаться с невестой.
– О, нет, милорд, я бы никогда не осмелился, – раздался испуганный голос Уилла Спаркинса с задней лестницы, ведущей в людскую.
Смутившись, Анатоль быстро выпрямился.
– Я разговаривал с собакой, Уилл, – сказал он.
Юноша кивнул с серьезным видом.
– Я слыхал, мистер Калеб Сентледж часто говорит с животными.
– Да, но вдобавок утверждает, что они ему отвечают.
Уилл усмехнулся, потом спросил:
– Сэр, можно мне теперь закончить уборку в столовой?
– Да, я иду наверх.
– Я так понимаю, вы собираетесь ложиться. Ложиться спать, – поспешно добавил Уилл. Кто-нибудь из старших слуг или конюшенных позволил бы себе ухмыльнуться, Уилл же только густо покраснел.
Анатоль с раздражением подумал, что сегодня весь замок и вся деревня только и судачат о том, как хозяин ляжет в постель с молодой женой. Он велел Уиллу увести Цезаря. Тот взял собаку за ошейник, и вдруг Анатоля пронзило щемящее чувство. Оно не имело никакого отношения ни к Медлин, ни к его вожделению – нет, оно было гораздо более знакомым и таило в себе угрозу. Зловещая резь в глазах. Предостережение. И на сей раз целью его был… Уилл.
Нет! Черт побери, только не сейчас! Анатоль с силой надавил пальцами на глаза. Почему проклятие настигло его снова именно в эту ночь?
Он поднялся на одну ступеньку, полный решимости не обращать внимания на предчувствие, но оно лишь усилилось, и теперь в голове у него вспыхнуло обжигающее пламя.
– Уилл!
Юноша тащил Цезаря к столовой, но сразу остановился и оглянулся.
– Сэр?
Анатоль смотрел на его молодое лицо, а внутренний голос умолял отпустить Уилла, ничего ему не говоря. Пусть будет, что будет. Боль в голове скоро утихнет, если не обращать на нее внимания.
Впрочем, это было все равно, что пытаться не дышать. Анатоль спустился по лестнице.
– Иди сюда, Уилл. – Его голос стал глухим от предчувствия неотвратимой беды.
Слуга подошел к Анатолю доверчиво, словно Цезарь. Анатоль отвел светлые пряди, падавшие на глаза юноши. Жгучая боль переместилась из головы в сердце.
Чтобы проникнуть в собственное будущее, ему были необходимы кристалл и сознательные усилия… но чужое будущее открывалось само собой, словно он был простым проводником чьей-то злой воли.
Положив руки на лоб Уилла, Анатоль сосредоточил взгляд на зрачках юноши. Как говорили, Просперо таким образом гипнотизировал людей, лишал их воли и разума. Дар Анатоля был проще – видеть будущее человека. Он чувствовал, как погружается все глубже в глаза Уилла, и одновременно с этим видения – четкие и ясные – сменяли друг друга. Уилл на поленнице дров. Сверкающее лезвие топора. Соскальзывают пальцы. Крик нестерпимой боли. Алая кровь струится по ноге.
Видение потускнело, боль прошла, Анатоль чувствовал полное опустошение. Когда он снял руку со лба юноши, та дрожала.
– Держись подальше от дров, – приказал Анатоль.
Уилл побледнел, но не попросил объяснений. Никто из слуг Анатоля не отважился бы на это. Хрустнув пальцами, юноша пролепетал:
– Но, сэр, мистер Тригхорн спустит с меня шкуру, если я не стану выполнять свою работу – колоть дрова и…
– Послушай, парень, я сам спущу с тебя шкуру, если ты меня не послушаешь. – Анатоль схватил Уилла за рубаху, притянул к. себе так, что перепуганное лицо слуги оказалось совсем рядом. – Если ты возьмешь в руки топор, я тебя выпорю. Я запру тебя в башне до конца твоих дней. Я…
Анатоль глубоко вздохнул. Гневные угрозы были всего лишь отражением его отчаяния. Что бы он ни сделал, какие бы приказы ни отдавал, он не может ничего предотвратить. Сейчас у него не больше шансов спасти ногу Уилла, чем некогда спасти жизнь Мэри Киннок.
Ярость покинула его столь же внезапно, как пришла, остались лишь пустота и беспомощность. Он отпустил Уилла, положил руку ему на плечо.
– Делай, как я сказал, ладно? – хрипло проговорил он.
Уилл попятился и кивнул. Его глаза, полные страха, не отрывались от лица Анатоля, пока слуга не скрылся за дверью столовой. Лишь тогда Анатоль в изнеможении прислонился к стене и закрыл лицо руками. Он был рад, что никто не видит его слабости, проявления его страшного дара. И еще больше утвердился в решении как можно дольше держать этот дар в тайне от Медлин.
