Текст книги "Последние дни"

1

Будто по иронии судьбы, с первых же дней Нашествия мы ежевечерне наблюдаем прекрасный закат. Небо за окном нашей квартиры переливается яркими оттенками оранжевого, красного и пурпурного цветов, словно помятый плод манго. Облака вспыхивают в лучах закатного солнца, и мне вдруг на мгновение становится страшно, что пламя может перекинуться на нас, застрявших внизу.

Угасающее солнце согревает мое лицо, и я изо всех сил пытаюсь подавить дрожь в руках, тщательно застегивая молнию на рюкзаке.

Я натягиваю свои любимые ботинки. Раньше я их любила потому, что как-то раз они удостоились похвалы Мисти Джонсон из школьной группы поддержки, которой понравились кожаные полоски у них по бокам. Все считают – точнее, считали – ее знатоком последних веяний современной моды. Вот я и решила – пусть эти ботинки станут моей визитной карточкой, хоть они и предназначались для туристских походов, а не для повседневного ношения. А теперь я их люблю потому, что за кожаные полоски очень удобно вставлять нож.

Несколько остро заточенных разделочных ножей я прячу в карман инвалидной коляски Пейдж. Слегка поколебавшись, кладу в мамину тележку для покупок, которая стоит в гостиной, еще один – между стопкой Библий и грудой бутылок из-под газировки. Сверху незаметно прикрываю нож какими-то тряпками, надеясь, что маме никогда не доведется узнать о его существовании.

Пока не стемнело, я выкатываю Пейдж в общий коридор, к лестнице. На самом деле она может ехать и сама, поскольку у нее обычная коляска, а не электрическая. Но я знаю, что она чувствует себя спокойнее, когда коляску толкаю я. От лифта, естественно, никакого толку – никому не хочется рисковать, застряв в нем, если отключится электричество.

Я помогаю Пейдж выбраться и несу ее на спине, пока мама катит коляску вниз через три лестничных пролета. Мне не нравится худоба сестры. Она стала чересчур легкой даже для семилетней девочки, и это пугает меня больше всего остального.

В вестибюле я снова усаживаю Пейдж в коляску, заправляя локон темных волос ей за ухо. Глядя на ее высокие скулы и черные, как полночь, глаза, я думаю о том, что мы с ней выглядим почти как близнецы. Правда, ее лицо больше похоже на личико эльфа, чем мое, но, если ей добавить еще лет десять, нас будет не различить. Однако никто никогда не спутал бы нас, будь нам обеим даже по семнадцать, точно так же, как никто не перепутал бы мягкое с твердым или горячее с холодным. Даже сейчас, несмотря на страх, губы ее трогает слабая улыбка – кажется, что она больше беспокоится за меня, чем за себя. Я улыбаюсь в ответ, стараясь излучать уверенность.

Я снова взбегаю по лестнице, чтобы помочь маме спустить тележку. Мы сражаемся с неуклюжей штуковиной, которая с лязгом раскачивается из стороны в сторону, и впервые я рада, что в доме не осталось больше никого, кто мог бы нас услышать. Тележка забита пустыми бутылками, детскими одеяльцами Пейдж, стопками журналов и Библий, рубашками, что оставил в шкафу папа, когда ушел от нас, и, конечно, коробками с мамиными драгоценными тухлыми яйцами. Карманы ее свитера и куртки тоже набиты яйцами.

У меня возникает искушение бросить тележку, но лучше все же помочь маме, чем нарываться на очень долгий и очень громкий скандал. Я надеюсь лишь, что с Пейдж ничего не случится, пока мы спускаем тележку вниз, и готова сама себе надавать пинков за то, что не додумалась оставить сестру в относительной безопасности наверху, не вынуждая ее дожидаться нас в вестибюле.

Когда мы наконец оказываемся у входной двери, я уже вся в поту и нервы мои на пределе.

– Запомни, – говорю я, – что бы ни случилось, беги вдоль Эль-Камино, пока не доберешься до Пейдж-Милл, а потом двигайся в сторону холмов. Если разделимся, встретимся на вершине холмов, договорились?

Если мы разделимся, вряд ли стоит надеяться, что мы когда-нибудь встретимся, но приходится делать вид, что какая-то надежда все еще остается, потому что, возможно, это все, что у нас есть.

Я прикладываю ухо к входной двери. Ничего не слышно. Ни ветра, ни птиц, ни машин, ни голосов. Слегка приоткрываю тяжелую дверь и выглядываю наружу.

Улицы пусты, не считая стоящих на всех полосах автомобилей. Угасающие лучи солнца отбрасывают на сталь и бетон серые тени.

Дни сейчас принадлежат беженцам и бандитам. Но ближе к ночи все они исчезают, оставляя в сумерках пустынные улицы. Слишком велик страх перед сверхъестественным. Похоже, и хищники и добыча из числа смертных прячутся до рассвета, повинуясь своим первобытным инстинктам. Даже самые худшие из уличных банд оставляют ночь существам, рыщущим во тьме в этом новом мире.

По крайней мере, так было до сих пор. Рано или поздно самые отчаянные начнут, несмотря на риск, использовать преимущество, которое дает ночь. Надеюсь, мы станем первыми и соответственно единственными на ночных улицах – хотя бы потому, что мне не придется силой оттаскивать Пейдж, стремящуюся помочь кому-либо попавшему в беду.

Мама крепко сжимает мою руку, глядя в темноту. Взгляд ее полон страха. Она столько плакала за тот год, что прошел с ухода папы, что глаза у нее выглядят опухшими до сих пор. Ночь повергает ее в ужас, но я ничего не могу с этим поделать. Я пытаюсь уговорить ее, что все будет в порядке, но лживые слова замирают у меня на языке. Убеждать ее бесполезно.

Глубоко вздохнув, я рывком распахиваю дверь.

2

Я сразу же чувствую себя совершенно беззащитной. Тело напрягается, словно в ожидании внезапного выстрела.

Схватив коляску Пейдж, я выкатываю ее из подъезда. Окинув взглядом небо, осматриваюсь по сторонам, словно спасающийся от хищников кролик.

Тени быстро сгущаются над брошенными домами, машинами и засыхающими кустами, которые никто не поливал уже шесть недель. Какой-то мазила нарисовал краской из баллончика на стене дома напротив злобного ангела с огромными крыльями и мечом. Гигантская трещина в стене зигзагом рассекает лицо ангела, придавая ему безумный вид. Ниже какой-то незадачливый поэт нацарапал слова: «Кто устережет от сторожей?»

Я вздрагиваю, услышав лязг маминой тележки, которую та выталкивает из дверей на тротуар. Под ногами хрустит битое стекло, еще больше убеждая меня в том, что мы прятались в нашей квартире дольше, чем следовало. Окна первого этажа выбиты.

И кто-то прибил к двери перо.

Я ни на секунду не верю, что это настоящее ангельское перо, хотя намек явно на это. Ни одна из новоявленных уличных банд не обладает подобным могуществом или богатством – во всяком случае, пока. С пера по дереву стекает красная краска. По крайней мере, я надеюсь, что это краска. За последние несколько недель я не раз видела на дверях супермаркетов и аптек подобный символ, отпугивающий стервятников. Еще немного – и бандиты начнут претендовать на то, что осталось на верхних этажах. К сожалению для них, нас там уже не будет. Пока же они заняты тем, что заявляют права на территорию, прежде чем это сделают их конкуренты.

Пригнувшись, мы бежим к ближайшей машине.

Мне незачем оглядываться, чтобы удостовериться, что мама следует за нами, – грохота колес ее тележки более чем достаточно. Я быстро смотрю вверх, потом по сторонам. Среди теней не заметно никакого движения.

Впервые с тех пор, как я придумала план, у меня вспыхивает надежда. Возможно, сегодня – одна из тех ночей, когда на улицах ничего не происходит. Никаких банд, никаких обглоданных трупов животных, которые найдут утром, никаких криков, эхом отдающихся в ночи.

Моя уверенность растет, пока мы перебегаем от одной машины к другой – быстрее, чем я предполагала.

Мы сворачиваем на Эль-Камино-Реал, главную артерию Кремниевой долины. По словам моей учительницы испанского, в переводе это означает «Королевская дорога». Вполне подходящее название, учитывая, что наши местные царственные особы – основатели «Google», «Apple», «Yahoo» и «Facebook» – наверняка застряли на этой дороге, как и любой другой.

Перекрестки забиты брошенными автомобилями. Еще шесть недель назад я ни разу не видела в долине пробок. Здешние водители всегда вели себя максимально вежливо. Но окончательно убеждает меня в наступлении Апокалипсиса хруст смартфонов под ногами. Ничто, кроме конца света, не могло бы заставить наших экологически подкованных техногиков бросить свои гаджеты последних моделей на мостовую. Подобное выглядит почти святотатством, даже с учетом того, что гаджеты теперь представляют собой лишь мертвый груз.

У меня была мысль держаться подальше от широких улиц, но бандиты, вероятно, прячутся там, где чувствуют себя более защищенными. И пусть сейчас ночь, но, если мы введем их в искушение на их собственной улице, они вполне могут рискнуть ради целой тележки добра. С такого расстояния вряд ли они смогут разглядеть, что там ничего нет, кроме пустых бутылок и тряпок.

Я уже готова высунуться из-за внедорожника, высматривая цель для очередной перебежки, когда Пейдж наклоняется через распахнутую дверцу машины и протягивает руку к чему-то лежащему на сиденье.

Это шоколадный батончик. Нераспечатанный.

Он лежит среди разбросанных бумаг, вывалившихся из портфеля. Самое умное – схватить его и бежать, а потом съесть в безопасном месте. Но последние несколько недель научили меня, что пустой желудок может без труда справиться с разумом.

Пейдж разрывает обертку и разламывает батончик на три части. С сияющим лицом она раздает кусочки нам. Рука ее дрожит от голода и возбуждения. Но несмотря на это, она отдает нам самые большие куски, оставив маленький для себя.

Разломив свою долю, я отдаю половину Пейдж. Мама поступает так же. Пейдж удрученно смотрит, как мы отвергаем ее дары. Я прикладываю палец к губам и бросаю на нее строгий взгляд. Пейдж с неохотой берет предложенную еду.

Пейдж стала вегетарианкой в три года, побывав в детском зоопарке. Хотя она была тогда совсем маленькой, все же сумела связать воедино забавную индюшку, которую ей разрешили покормить, и сэндвичи, которые ела она сама. Мы называли ее нашим маленьким далай-ламой, но несколько недель назад я начала настаивать, чтобы она ела все, что мне удается раздобыть на улице. Шоколадный батончик – лучшее, что мы можем ей сейчас дать.

Облегченно вздохнув, мы вгрызаемся в хрустящий батончик. Сахар и шоколад! Калории и витамины.

С пассажирского сиденья слетает на пол листок бумаги. Я успеваю заметить заголовок: «Возрадуйтесь! Господь сходит с небес! Присоединяйтесь к Новой Заре и станьте первыми, кто попадет в рай!»

Это листовка одного из культов Апокалипсиса, начавших возникать после Нашествия как грибы после дождя. На ней – размытые фотографии жестоких разрушений в Иерусалиме, Мекке и Ватикане – как будто кто-то вырвал кадры из новостей и напечатал их на дешевом цветном принтере, неумело и в спешке.

Мы поглощаем еду, но я слишком нервничаю для того, чтобы насладиться ее вкусом. Мы уже почти на Пейдж-Милл-роуд, которая должна привести нас к холмам через относительно безлюдную местность. Думаю, как только мы окажемся возле холмов, наши шансы на выживание существенно возрастут. Уже наступила ночь, и лишь зловещее сияние полумесяца освещает брошенные машины.

Что-то в окружающей нас тишине не дает мне покоя. Не слышно ни звука – ни шороха крыс, ни щебета птиц, ни стрекотания сверчков. Даже ветер словно боится пошевелиться.

Особенно громким на фоне тишины кажется лязг маминой тележки. Жаль, что у меня нет времени поскандалить с мамой. Некое чувство подсказывает мне, что это только затишье перед бурей и нам нужно спешить. Необходимо добраться до Пейдж-Милл-роуд во что бы то ни стало.

Я быстрее толкаю коляску, зигзагами перебегая от машины к машине. Мама за моей спиной дышит все чаще и тяжелее. Пейдж не издает ни звука, – похоже, она затаила дыхание.

Сверху медленно слетает что-то белое и опускается прямо на Пейдж. Она берет и поворачивается, показывая мне. Кровь отливает от ее лица, глаза широко раскрыты.

Это снежно-белое перо. Подобное, только чуть поменьше, могло бы выпасть из подушки на гусином пуху.

Кровь отливает и от моего лица.

Каковы наши шансы?

В основном они выбирают своей целью крупные города. Кремниевая долина – всего лишь полоска малоэтажных офисных зданий и пригородов между Сан-Франциско и Сан-Хосе. По Сан-Франциско уже нанесли удар, так что если они собираются атаковать еще что-то в его окрестностях, то, скорее всего, это будет Сан-Хосе, а не долина. Просто пролетела какая-то птица, вот и все.

Но у меня уже в панике перехватывает дыхание.

Я заставляю себя посмотреть вверх – и не вижу ничего, кроме бескрайнего темного неба.

Но потом я замечаю еще кое-что. Еще одно перо, уже побольше, которое лениво опускается на мою макушку.

На лбу у меня выступает пот. Я бросаюсь бежать сломя голову.

За спиной отчаянно грохочет тележка мамы – ей не нужны какие-либо объяснения или приказы, чтобы броситься за мной следом. Я боюсь, что кто-то из нас может упасть или опрокинется коляска Пейдж, но не могу остановиться. Нужно найти укрытие. Скорее, скорее, скорее!

Автомобиль-гибрид, к которому я устремляюсь, внезапно сминается под обрушившейся на него сверху тяжестью. От грохота я едва не выпрыгиваю из собственных ботинок. К счастью, этот шум заглушается воплем мамы.

Перед моими глазами мелькают смуглые конечности и белоснежные крылья.

Ангел.

Мне приходится моргнуть, чтобы убедиться, что он настоящий.

Я никогда прежде не видела ангела, по крайней мере живого. Конечно, все мы смотрели видеозапись, на которой золотокрылого Гавриила, Посланника Господа, сбивают выстрелом с развалин Иерусалима. Но когда смотришь телевизор, всегда можно убедить себя, что этого не было на самом деле, даже если видишь одни и те же кадры в новостях в течение многих дней.

Но в том, что сейчас все по-настоящему, нет никаких сомнений. Крылатые создания. Ангелы Апокалипсиса.

Сверхъестественные существа, превратившие в прах современный мир и убившие миллионы, может быть, даже миллиарды людей.

И одно из этих кошмарных созданий – прямо передо мной.

3

Едва не опрокинув Пейдж, я разворачиваюсь и бегу в другую сторону. Мы притормаживаем позади грузового фургона, и я выглядываю из-за него, не в силах отвести глаз от происходящего.

Сверху к белокрылому ангелу спускаются еще пять. Судя по их агрессивному виду, все они настроены против того, который упал. В темноте не различить подробностей, но я успеваю заметить у одного из них некое отличие в форме крыльев. Приземлившись, ангелы складывают их – слишком быстро, и я так и не могу понять, что именно отличает одного из ангелов – настоящего гиганта, возвышающегося над остальными.

Мы приседаем, и я замираю, не в силах двинуться за пределы относительно безопасной зоны позади грузовика. Пока что нас, похоже, не замечают.

Внезапно над раздавленным автомобилем, поморгав, вспыхивает свет. Вновь включилось электричество, и этот уличный фонарь – один из немногих, которые еще не разбиты. Круг света кажется невероятно ярким и зловещим, скорее подчеркивая контраст, чем реально освещая окружающее. Вдоль улицы в нескольких пустых окнах загорается свет, давая мне возможность получше разглядеть ангелов.

Крылья у них разного цвета. У того, что врезался в машину, они белоснежные. У гиганта – крылья цвета ночи. У остальных – синие, зеленые, жжено-оранжевые и тигрово-полосатые.

Все они без рубашек, и под кожей при каждом движении перекатываются мускулы. Их кожа, как и крылья, тоже различается цветом. У белокрылого ангела, рухнувшего на автомобиль, она светло-карамельная. У чернокрылого – бледная, словно яичная скорлупа. У остальных – от золотистой до темно-коричневой. Судя по воинственному виду, ангелы должны быть покрыты боевыми шрамами, но кожа настолько безупречна, что ради такой любая королева бала в стране убила бы своего короля.

Белый ангел с трудом скатывается с разбитой машины. Несмотря на раны, он приземляется на полусогнутых ногах, готовый к отражению атаки. Своей атлетической грацией он напоминает пуму, которую я видела по телевизору.

Судя по тому, как осторожно приближаются к нему остальные, он грозный противник, хоть и раненый. Несмотря на свои мускулистые фигуры, по сравнению с ним другие ангелы выглядят грубыми и неуклюжими. У него тело олимпийского пловца, упругое и подтянутое. Похоже, он готов сразиться голыми руками, несмотря на то что все его враги вооружены мечами.

А его меч лежит в нескольких футах от машины, короткий, как и оружие других ангелов, – два фута обоюдоострого металла, способного с легкостью перерезать горло.

Высмотрев меч, Белый делает движение в его сторону, но Жженый отбрасывает оружие ногой. Лениво вращаясь, меч скользит по асфальту, удаляясь от своего владельца, но почти сразу же замирает на месте. Он выглядит тяжелым, словно свинец. Однако Белому до него уже не дотянуться.

Я готовлюсь к тому, чтобы увидеть расправу над ангелом. В исходе поединка нет никаких сомнений. И все же Белый – достойный боец. Он бьет Полосатого ногой и стойко отражает удары двух других. Но против всех пятерых ему не устоять.

Когда четверым наконец удается прижать Белого к земле, практически усевшись на него верхом, к нему подходит черный гигант. Он идет словно ангел смерти, каковым, полагаю, и является. Складывается впечатление, что я наблюдаю кульминацию давнего противоборства – судя по тому, как они смотрят друг на друга, как Черный рывком разворачивает крыло Белого, а затем кивает Полосатому, который заносит над Белым меч.

Хочется закрыть глаза, чтобы не видеть завершающего удара, но я не в силах этого сделать.

– Следовало принять наше приглашение, когда у тебя была такая возможность, – говорит Черный, с силой оттягивая крыло от туловища Белого. – Хотя даже я не мог предвидеть такого конца.

Он снова кивает Полосатому. Меч со свистом опускается, отсекая крыло.

Белый издает вопль ярости и муки, отдающийся эхом вдоль улицы.

Во все стороны хлещет кровь, забрызгивая остальных. Ангелы пытаются удержать скользкого от крови Белого, но он изворачивается и с молниеносной быстротой дает пинка двоим из них. Те катятся по асфальту, корчась и хватаясь за живот. На мгновение, пока оставшиеся ангелы пытаются снова прижать его к земле, мне кажется, что ему удастся вырваться.

Но Черный ставит ногу на спину Белого, прямо на его свежую рану.

Белый шипит от боли, но не кричит. Остальные пользуются шансом, чтобы снова придавить его к земле.

Черный бросает отрубленное крыло. Оно падает на асфальт с глухим звуком, словно мертвое животное.

Лицо Белого искажено от ярости. Он не намерен сдаваться, но силы быстро оставляют его вместе с кровью, которая заливает его кожу, склеивает волосы.

Черный хватается за оставшееся крыло и раскрывает его.

– Будь моя воля, я отпустил бы тебя, – говорит Черный. Судя по наслаждению в его голосе, я сомневаюсь, что он в самом деле поступил бы так. – Но у нас есть приказ.

В его голосе не звучит ни капли жалости.

В клинке Полосатого, нацеленном на сустав крыла Белого, отражается луна.

Я внутренне сжимаюсь, ожидая очередного кровавого удара. Позади меня едва слышно всхлипывает Пейдж.

Сидящий позади Черного Жженый внезапно поворачивает голову. Он смотрит прямо на нас.

Я замираю на корточках за фургоном. Мое сердце на мгновение останавливается, чтобы затем биться втрое быстрее.

Жженый встает и идет в сторону от кровавой бойни.

Идет прямо к нам.

4

Страх лишает меня способности мыслить. Единственное, о чем я могу думать, – как отвлечь ангела, пока мама откатит Пейдж в безопасное место.

– Беги!

На лице матери застывает маска ужаса. Охваченная паникой, она поворачивается и бежит прочь, без Пейдж. Видимо, решила, что коляску толкать буду я. Пейдж смотрит на меня широко раскрытыми от страха глазами, которые занимают бо́льшую часть ее эльфийского личика.

Развернув коляску, она устремляется следом за мамой. Моя сестра может катить коляску сама, но не так быстро, как тогда, когда ее толкает кто-то другой.

Если ангелов не удастся отвлечь, никому из нас не уйти отсюда живым. Почти не раздумывая, я за долю секунды принимаю решение.

Я выбегаю на открытое пространство, прямо навстречу Жженому.

Словно в тумане, слышу яростный, полный муки рев. Отрублено второе крыло. Вероятно, уже слишком поздно. Но я уже там, где лежит меч Белого, и у меня нет времени придумывать новый план.

Я подхватываю меч почти из-под ног Жженого обеими руками и ожидаю, что он окажется очень тяжелым. Но меч легко поднимается, невесомый, словно воздух. Я бросаю его в сторону Белого.

– Эй! – кричу во всю силу легких.

Жженый приседает, застигнутый врасплох видом летящего над его головой меча. С моей стороны это отчаянный и плохо продуманный ход, особенно если учесть, что ангел, вероятно, сейчас еле жив от потери крови. Но меч летит намного точнее, чем я могла себе представить, и опускается рукояткой вперед прямо на вытянутую руку Белого, словно направленный туда некой силой.

Бескрылый ангел без промедления замахивается мечом на Черного. Несмотря на ужасающие раны, движения его быстры и яростны. Теперь я могу понять, почему другим потребовалось немалое численное превосходство, чтобы загнать его в угол.

Клинок рассекает живот Черного. Хлещет кровь, смешиваясь с красной жидкостью на асфальте. Полосатый подскакивает к своему вожаку и подхватывает его, не давая упасть.

Кровь струями стекает по спине Белого, который, пошатываясь, пытается удержать равновесие без крыльев. Ему удается еще раз взмахнуть мечом, распоров ногу Полосатого, который убегает с Черным на руках.

Оставшиеся двое, до этого державшиеся поодаль, бросаются вперед и подхватывают Черного с Полосатым. Взмахнув могучими крыльями, они взмывают вместе с ранеными, оставляя за собой кровавый след, и исчезают в ночном небе.

Мой отвлекающий маневр увенчался неожиданным успехом. У меня вспыхивает надежда, что, возможно, моя семья к этому времени уже нашла себе новое убежище.

А затем мир взрывается болью – Жженый с размаху бьет меня в грудь.

Я отлетаю назад и падаю на асфальт. Легкие сжимает судорога, не давая вздохнуть. Все, что я могу, – свернуться в клубок, пытаясь глотнуть воздуху.

Жженый поворачивается к Белому, которого уже нельзя назвать белым. Мускулы его напряжены, и он несколько мгновений колеблется, словно оценивая свои шансы на победу над раненым ангелом. Белый, бескрылый и залитый кровью, едва стоит на ногах, но рука его тверда, и меч направлен на Жженого. В глазах Белого пылают гнев и решимость, благодаря которым он, похоже, сейчас только и держится.

Должно быть, репутация окровавленного ангела хорошо известна его противнику, поскольку, несмотря на состояние Белого, здоровый и мускулистый Жженый убирает меч обратно в ножны. Бросив на меня полный ненависти взгляд, он пробегает с десяток шагов по улице, а затем крылья поднимают его в воздух.

В ту же секунду, когда противник поворачивается к нему спиной, раненый ангел бессильно опускается на колени между собственными отрубленными крыльями. Он быстро истекает кровью, и я уверена, что через несколько минут наступит смерть.

Наконец мне удается вздохнуть. Воздух обжигает легкие, но судорога проходит. Несколько мгновений я лежу неподвижно, испытывая ни с чем не сравнимое облегчение, затем поворачиваюсь и бросаю взгляд вдоль улицы.

Увиденное повергает меня в ужас.

Пейдж с трудом катится по асфальту. В небе Жженый описывает круг, словно стервятник, а затем пикирует прямо к моей сестре.

Вскочив, я пулей мчусь к ней. Мои легкие отчаянно требуют воздуха, но я не обращаю на это внимания.

Жженый презрительно смотрит на меня. От взмахов его крыльев шевелятся волосы на моей голове.

Уже совсем близко. Если бы только чуть-чуть быстрее… Это я виновата. Я разозлила его настолько, что он решил сорвать свою злость на Пейдж. Чувство вины подгоняет меня. Нужно спасти ее во что бы то ни стало.

– Беги, мартышка! Беги! – издевается Жженый.

Он протягивает вниз руки и хватает Пейдж.

– Нет! – кричу я, пытаясь до нее дотянуться.

Ангел поднимает ее в воздух.

– Пенрин! – кричит она.

Я хватаюсь за штанину с желтыми звездочками, которые вышила мама для защиты от сил зла. На мгновение кажется, что я смогу вырвать сестру из рук ангела, но ткань выскальзывает из моей руки.

– Нет! – Я подпрыгиваю, пытаясь ухватить сестру за ноги, но мне удается лишь коснуться пальцами ее туфель. – Верни ее! Она тебе ни к чему! Она всего лишь маленькая девочка! – Мой голос срывается.

Секунду спустя ангел уже слишком высоко, чтобы меня услышать. Но я все равно кричу, продолжая бежать следом за ними по улице, даже когда крики Пейдж стихают вдали. Сердце мое замирает при мысли о том, что он может уронить ее с такой высоты.

Я еще долго стою посреди улицы, тяжело дыша и глядя, как исчезает в небе крошечная точка.