Текст книги "Блестящая девочка"
Автор книги: Сьюзен Филлипс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Он понравился ей с первого раза, когда они делали съемки купальников в Монтоке в марте. В перерывах парень приносил ей одеяло и горячий чай. Она расспрашивала о его жизни. Он расслабился и рассказал об уроках, которые берет по киноделу. Ей нравилось смотреть на него, когда он говорил. С лохматыми, песочного цвета волосами, с не правильными чертами лица, он не был красив, как мужчины-модели, но он был интересен ей, а они – нет. Что-то особенное видела Флер в его открытом дружеском лице; она просто смотрела на него, и у нее становилось хорошо на душе.
– Ну как уроки? – спросила она. Конечно, она понимала, это не слишком умное начало беседы, но больше ничего не пришло в голову.
Крис пожал плечами, и Флер увидела, что он пытается вести себя с ней как с одноклассницей. Ей понравилось.
– Да все по-старому.
– Ну что, например?
– Ну, читали Кракера и изучали русских. «Потемкина», кадр за кадром. Да все такое. Ты же знаешь.
Она не знала, но тем не менее кивнула.
– Я принесла эссе Базена, которые ты мне давал.
Лицо его осветилось, он перестал притворяться и изображать спокойствие и равнодушие.
– Ну и как? Что ты думаешь?
– Трудновато, когда мало знаешь об эстетике кино. Но было полезно почитать. А то я думала, что мои мозги уже превратились в овсяную кашу.
Он засунул большой палец в карман джинсов, потом вытащил обратно.
– Тебе нравится «Джетс»?
Она не поняла вопроса.
– Реактивные самолеты [22]22
Джетс (англ. jets) – реактивные двигатели или реактивные самолеты.
[Закрыть]? А, футбольная команда! – Флер, пора приступать. Ты ведешь себя как идиотка. – Я мало знаю о футболе. Во Франции играют в соккер, в футбол с круглым мячом. Но я хотела бы узнать, – торопливо добавила она. – Если бы кто-то мне захотел объяснить. – Улыбайся, дура, улыбайся. И не возвышайся, как колонна. – Она села на стул. Тот скрипнул, когда она садилась.
– Я забыл, что ты француженка. У тебя совсем нет акцента. – Он посмотрел на экспонометр, который держал в руке. – Слушай, Флер, у меня есть билеты на игру «Джетс» через две недели. Я хочу сказать, что пойму, если у тебя дела, я знаю, тебя многие куда-то приглашают…
– Да нет, – быстро ответила она, вскакивая со стула. – Я знаю, все думают, что у меня отбоя нет от приглашений, но это не правда.
– Ну, в газетах все время мелькают твои фотографии с кинозвездами, с Кеннеди и всякое такое.
– Ну это же не настоящие свидания. Гретхен и мама стараются ради паблисити. Это они все организуют.
– Значит, ты бы хотела со мной пойти?
Флер улыбнулась.
– Очень.
Они улыбались друг другу, когда сзади неслышно подошла Белинда.
– Дорогая, ты нужна Нэнси. Пора приготовиться.
– О'кей. – Флер кивнула Крису. – Но перед игрой я кое-что почитаю о футболе.
– Это что за игра, детка? – вежливо, но слегка манерно поинтересовалась Белинда.
– Это «Джетс», миссис Савагар, – ответил Крис. – Они играют со «Стилерс» через две недели. Флер обещала пойти со мной.
– Ты обещала, детка? – Белинда озабоченно наморщила лоб. – Надо было сначала согласовать со мной. Боюсь, придется разочаровать Криса. Тот уик-энд у нас занят. Это ведь твой день рождения. Ты забыла?
Флер забыла. Гретхен Казимир устраивала для нее вечеринку, и ей даже подобрали партнера, Шона Хауэлла, двадцатидвухлетнего красавца кинозвезду. Флер уже появлялась с ним на публике, и он ее страшно утомил. Весь вечер жаловался на женщин, замучивших его домогательствами и попытками затащить к себе в постель.
Еще Шон рассказывал, как вылетел из высшей школы из-за учителей, которых он называл неряхами и подонками.
После этого Флер попросила Гретхен избавить ее от него. Но Гретхен была упряма и выполняла свои задачи. Бизнес есть бизнес, и Шон Хауэлл рядом с Флер Савагар – это то, что надо.
Когда Флер попыталась поговорить об этом с матерью, Белинда сделала таинственное лицо и заговорила так туманно, будто перешла с английского языка на арабский.
– Но он же звезда. Находясь рядом с тобой, он придает тебе еще больше веса и значимости в глазах публики, дорогая. Боже мой, во всей Америке не отыскать девочки, которая не хотела бы оказаться на твоем месте.
Флер пожаловалась, что эта «звезда» то и дело норовит засунуть руку ей под юбку. Белинда улыбнулась:
– Он же известный человек, детка. А известные люди не такие, как все. Они не должны придерживаться общепринятых правил. Я уверена, ты с ним сладишь.
Флер заметила, каким разочарованным стало лицо Криса, и не сомневалась, что у нее оно такое же.
– Но, Белинда, – возразила она, – вечеринка в субботу вечером. А игра в воскресенье. Так что мы можем пойти.
Белинда стиснула ее руку.
– Не думаю, дорогая. Ты припозднишься, тебе надо будет отдохнуть. Я сожалею, Крис, может, как-нибудь в другой раз.
– Конечно, миссис Савагар. – Он кивнул Флер. – Да, как-нибудь в другой раз.
Флер тоже кивнула.
– Да, конечно.
Но следующего раза уже не будет, она это понимала. Крису и так пришлось призвать все свое мужество, чтобы пригласить ее; больше он не осмелится.
Вечером Флер собиралась поговорить с матерью о случившемся. Она пришла домой и наконец обратила внимание, что Белинда поменяла интерьер их апартаментов. Никаких старинных вещей, парчи, все очень стильно, современно. Мать хотела избавиться от напоминаний об убранстве дома на рю де ля Бьенфезанс. Стены гостиной были обтянуты желто-бурой замшей. В углах зеленели фикусы в горшках, бросая тени на черные лакированные ширмы, а на больших кусках полированного дерева блестели бронзовые скульптуры. Большую часть комнаты занимал диван со множеством расписных подушечек в коричневых и черных тонах. Рядом стояли столики из стекла и хрома и стулья, обтянутые тканью в желто-бурых и черных разводах.
Флер больше нравились старинные вещи, но в новой обстановке ее раздражала не столько замена мебели, сколько длинная стена, которую Белинда покрыла большими, размером с окно, фотографиями Флер. Когда девушка смотрела на них, ей становилось не по себе.
Это висели ее фотографии – и в то же время не ее. Как будто косметика и одежда были панцирем, который запечатлевали фотографы. Казалось, снимки не имели никакого отношения к самой Флер, и, глядя на них, она испытывала неловкость и какое-то болезненное раздвоение личности. Флер услышала стук входной двери: это Белинда возвращалась с ужина, на который отказалась пойти Флер.
– Ты еще не спишь? – Мать бросила сумочку, расшитую бисером, на стеклянный кофейный столик и села, утонув в мягком диване, рядом с Флер. На ней была белая кружевная блузка, в это лето считавшаяся в Нью-Йорке самым последним писком моды, и длинная, до пола, юбка из кусочков, сделанная Шарон Рокфеллер.
Когда Белинда принесла юбку из дорогого магазина «Бергдорф», Флер стала подтрунивать над ней, говоря, что она в ней вылитая горянка из Западной Виргинии.
– Хорошо провела время? – спросила Флер, перегнувшись через подушку, чтобы чмокнуть мать в щеку.
– Очень мило. Все спрашивали о тебе. Там была Лайза Миннелли. Она пела целых полтора часа, хотя была гостьей. Боже, какая у нее огромная грудь.
– Но у тебя тоже ничего себе, – ухмыльнулась Флер, переводя взгляд на свой менее впечатляющий бюст, который казался еще более плоским под тесной полосатой пижамой. – Не знаю, почему я унаследовала не твою грудь, а Алексея.
Белинда потянулась за сумочкой, ей захотелось закурить. Она неуклюже порылась в ней, и Флер пожалела, что вообще открыла рот.
– Дорогая, у тебя завтра очень рано съемки, ты забыла? Иди-ка лучше спать.
– Я хотела поговорить с тобой.
– Что-то случилось?
– Да нет, ничего. Просто…
Флер потянула за распустившуюся нить на пижамных штанишках.
Она терпеть не могла ссориться с Белиндой, но это все же случалось, хотя и очень редко. И она всегда чувствовала себя виноватой.
– Белинда, я хочу поговорить с тобой о сегодняшнем случае.
Белинда вздохнула, ее плечи слегка опустились. Она швырнула пачку сигарет на стол, так и не раскрыв ее.
– Дорогая, мы об этом уже говорили в такси. Я знаю, ты думаешь, что я поступаю с тобой жестоко, не разрешая ехать в Париж. Но я ничего не могу поделать. – Она протянула руку и положила ее на бедро Флер. – Мне очень жаль. Я знаю, что для тебя значит быть рядом с Алексеем, но я не могу позволить тебе уехать.
Он не так относится к тебе. И я не думаю, что ты это понимаешь.
– Нет, я не о Париже, Белинда. Конечно, мне не нравится, что ты не пускаешь меня к Алексею, но у меня нет сил видеть, как ты переживаешь, стоит мне заговорить о поездке. Ты совершенно неразумно относишься к нашим с Алексеем отношениям.
Белинда долгим взглядом посмотрела на Флер; выражение усталости исчезло с ее лица.
– Я так люблю тебя, детка. Не найдется в, мире другой дочери, которая так бы понимала свою мать. Иногда я с трудом верю, что тебе всего восемнадцать. Погоди, я что-нибудь придумаю.
– Не понимаю, – резко оборвала ее Флер, глядя в сторону. – Я только что сказала, что мы не будем об этом говорить. – Она подогнула под себя ноги, потом с извиняющейся улыбкой снова посмотрела на мать. – В общем-то есть прекрасный вариант, как уладить все с Крисом.
Лицо Белинды стало непроницаемо.
– С помощником фотографа?
Флер кивнула.
– Мне правда хотелось пойти с ним куда-нибудь. Мне не понравилось, как ты отказала ему за меня.
– Флер, но Крис – никто. Ну почему ты хочешь с ним куда-то пойти?
– Он мне нравится, – сказала Флер; – Мне интересно с ним. Ты не должна была говорить с ним таким тоном. В конце концов мне не двенадцать лет.
– Понятно, – холодно бросила Белинда. – Ты хочешь сказать, что я тебя смутила.
Флер почувствовала, как у нее внутри нарастает паника.
– Да конечно, нет. Ты не смутила меня.
Белинда сидела рядом, но Флер казалось, что мать отгородилась от нее стеной. Флер потянулась к ней и коснулась ее юбки.
– Ладно, забудь, что я сказала. Это не важно. – Если не считать того, что на самом деле это было очень важно. Но почему она так легко сдалась?
– Нет, конечно, это важно, – ответила Белинда. – Я знаю, иногда тебе трудно смириться с тем, что ты не можешь вести себя, как положено в восемнадцать лет. Но не забывай, ты не такая, как все. Ты особенная.
Холодность и отстраненность Белинды исчезли. Она протянула руку и положила ее на запястье Флер. И та мгновенно почувствовала облегчение. Как будто она висела на краю пропасти, но в последнюю минуту ее втащили обратно, на безопасное место.
– Ты должна доверять мне, детка. Позволь мне вести тебя дальше. Я знаю, что лучше для тебя.
И тут черт дернул Флер прошептать:
– Ты думаешь, что знаешь.
– Нет, детка, я действительно знаю. – Белинда подняла руку и поправила локон, упавший Флер на лоб. – Неужели ты не чувствуешь между нами связь? Как будто мы один человек, а не два?
Флер кивнула. Да, именно это она и чувствовала. Они с Белиндой были одно целое. Они вместе; ушли в прошлое кошмары, она больше не будет стоять перед входом в монастырь и смотреть, как исчезает машина Белинды за поворотом.
– Ты должна мне безоглядно доверять, детка. Я знаю, как поступить правильно. Я отчетливо вижу твой путь. Ты станешь известной. Более известной, чем когда-нибудь могла мечтать. Ты не узнаешь, каково это, когда на тебя никто не обращает внимания, словно ты человек-невидимка.
Флер неуверенно рассмеялась:
– Да я слишком большая, чтобы быть невидимкой.
Белинда даже не пыталась улыбнуться.
– Я не хочу, чтобы ты была несчастлива, девочка. Я не хочу, чтобы ты думала, будто я вмешиваюсь в твою жизнь. Если тебе очень хочется, позвони утром Крису и скажи, что пойдешь с ним.
Именно это Флер и хотелось бы сделать, но она подумала, что не стоит.
– Я… Да нет, мама…
Она почувствовала губы Белинды на своей щеке.
– Я люблю тебя. Ты самый замечательный ребенок на свете.
Флер порывисто обняла мать. Она сделает это ради нее. Она будет хорошо себя вести с Шоном Хауэллом на вечеринке, а утром не позвонит Крису.
Флер легла спать, а Белинда осталась сидеть на диване с сигаретой. Когда она смотрела на стену с фотографиями, в горле что-то напрягалось. Она защитит ее от всех. От Алексея, от обычных мужчин вроде Криса, от любого, кто встретится на пути Флер и попытается ей помешать. Это нелегко, но она сумеет.
Почувствовав, что тоска, словно покрывало, начинает окутывать ее, Белинда потянулась к телефону и быстро набрала номер.
Отозвался сонный мужской голос:
– Да.
– Это я. Я тебя разбудила?
– Ага. А что?
– Хочу тебя увидеть.
Мужчина протяжно зевнул.
– Когда приедешь?
– Уже выезжаю. Буду через полчаса.
Когда она уже отводила трубку от уха, его голос остановил ее:
– Эй, Белинда.
– Да?
– Может, оставишь трусики дома?
Она улыбнулась и повесила трубку.
Целую вечность она искала такси, и только через час оказалась у его двери. Он открыл ее и впустил Белинду. Он был в одних белых трусах. Когда он повернулся, чтобы закрыть дверь на засов, Белинда увидела, что сзади трусы такие изношенные, что сквозь ткань просвечивает бледная кожа.
– Эй, детка, привет.
– Привет, дорогой. – Она кинулась к нему в объятия, провела рукой по упругой молодой мускулистой спине.
Поцелуй был несвежий, как прокисшее пиво; она почувствовала это, проникнув языком ему в рот. Он потянул ее за юбку из кусочков, а потом его рука полезла под нее. Он ткнулся меж ее бедер, как ребенок, который ныряет в мешок с мелкими игрушками, из которого на ярмарке наугад выбирают подарок. Никакой тактичности. Но она знала про это с самого начала. И ей нравилось.
– У тебя замечательное тело, Белинда, – пробормотал он.
– Для такой старой распутницы, ты хочешь сказать.
– Это ты сказала, не я.
Он терся об юбку, нетерпеливо расстегивая ее блузку.
Она слегка отодвинулась от него.
– Дай я сама, пока ты не разорвал.
Он посмотрел на нее из-под тяжелых полуопущенных век.
– Детка, ты хочешь сказать, что тебе не нравится, когда тебя раздевает кинозвезда?
– Гм… – Она медленно скользнула обратно в его объятия.
– Ну, может быть, стоит сдаться тебе, Шон.
Глава 11
Голливуд не знал, что делать с Джейком Корандой. То есть киношники знали, чего хотели бы, но хотеть и иметь – не одно и то же. Они хотели, чтобы он смотрел на уличных подонков через прицел «магнума-44». Чтобы он дрался с бандой головорезов, поигрывая «кольтами», украшенными перламутром. Чтобы он, оттолкнув полногрудую девицу, выходил из дверей салуна. Им нужен был дерзкий и нахальный Джейк Коранда. Два Иствуда гораздо лучше, чем один, кто станет спорить?
Джейк моложе Клинта Иствуда. Правда, лицо у него более простое, но типаж такой же, человека вне закона, и это, несомненно, нравится зрителям. Настоящий мужчина, а не слизняк с феном в кармане. Джейк прославился в начале семидесятых, играя бродягу по имени Калибр в низкобюджетном вестерне, который до конца года заработал тридцать миллионов долларов. Потом вышли еще две картины про Калибра, одна кровавее другой; за ними потянулась череда приключенческих лент из того же теста, разве что вместо быстроногих лошадей по экрану носились лихие автомобили. Потом Коранда заупрямился. Он заявил, что ему нужно свободное время, чтобы писать пьесы.
Магнаты постукивали ухоженными пальцами по полированным столам, мрачно поглядывали на календарь; ими владело только одно желание – выпустить на экран побольше картин с Калибром. Им уже мерещились новые офисы, новые «роллс-ройсы», в которые они перемещают свои утомленные тела, а потом, отделавшись от видений, они мрачно качали головой и спрашивали себя: что они могут сделать, если лучший актер преуспевает на сопредельном поприще?
Взять того же Клинта Иствуда. Его пьесы уже попали в хрестоматии, по которым учатся в колледжах. А ведь актеры должны быть глупыми. По стопам Иствуда черт понес и Коранду. Стоял бы себе перед камерой, где ему и положено, а за него думали бы другие.
Иствуд по крайней мере хоть практичный, но Коранда… Пулитцеровская премия просто сгубила его.
Когда Коранда начал пристраивать свой первый сценарий, магнаты отвернулись от него.
– Вся эта заумь хороша для Нью-Йорк-Сити, – ворчали они. – Американская публика хочет видеть на экране сиськи и оружие.
Коранда показал им кукиш и пошел к братьям Спано; те согласились запустить в производство его сценарий «Затмение в воскресное утро» вместо высокобюджетного фильма о полицейских и ворах.
Магнаты молились, чтобы картина провалилась. Если этого не случится, им придется забыть о новых «роллсах».
В комнате висело облако дыма от толстой сигары Дика Спано и от едкой маленькой сигары, торчавшей во рту его помощника.
– Давай снова Савагар! – крикнул Спано.
Помощник нервно взглянул на ссутулившегося мужчину, Ожидая нового взрыва. Уже третий день они смотрят пробы, а Джейк Коранда стоит на своем. Джонни Гай Келли, прославленный и убеленный сединами режиссер, щелкнул крышкой баночки с апельсиновой водой и указал на экран.
– Джако, мальчик, мы не хотим тебя сильно огорчать, но я думаю, ты забыл свои гениальные мозги в постели у последней подружки.
– Она не годится на Лиззи, – сказал Коранда. – Нутром чую.
Джонни Гай отпил из банки.
– А ты как следует посмотри на эту красотку, подольше, повнимательней, и скажи мне, что ты нигде ничего не чувствуешь, кроме как в кишках. Она подходит для камеры, Джако. И достаточно хорошо читает роль.
– Но она модель, в конце концов, а не актриса! Еще одна яркая девица, которая рассчитывает сделать карьеру в Голливуде. – Он повернулся к Дику Спано:
– Ты еще раз проверил Эми Ирвинг?
Дик Спано покачал головой:
– Ирвинг не свободна, а если бы даже была, Джейк, Савагар именно то, что надо. Не найдешь журнала, на обложке которого ее нет. У нее свой стиль в одежде, свой собственный шампунь, свои духи. Продюсеры два года гоняются за ней, все ждут, какой фильм она сделает своим дебютом. Это уже часть паблисити.
Коранда вытянул ноги перед собой.
– К черту паблисити. Неужели ее самолюбие не задевает даже то, что мы мало платим?
– Это низкобюджетный, но зато очень престижный фильм, Джако. За ней стоят довольно неглупые люди. Они долго выжидали, чтобы не ошибиться в выборе картины. Кроме всего прочего, на ведущую роль им нужен достаточно высокий мужчина, чтобы играть с ней. Она рослая девочка, Джако, ты не заметил?
Коранда ничего не ответил. Дик Спано и Джонни Гай Келли обменялись долгими взглядами. Оба хорошо знали характер, доставшийся Коранде от рождения и по происхождению, но именно нелегкий характер помогал собирать такие огромные прибыли. Зрители безошибочно чувствовали сходство героя по имени Калибр с самим Джейком Корандой. Этот парень и в жизни всегда лез на рожон, отстаивая свои проекты. Он бился за их.
Самые важные моменты жизни Джейка были известны читателям таблоидов, несмотря на его фанатичное стремление не пускать прессу в личную жизнь и отказ давать интервью. Урожденный Джо Джозеф Коранда рос в самой отвратительной части Кливленда, без отца; его мать днем убирала чужие дома, а ночью офисы. Подростком он состоял на учете в полиции за мелкие кражи в магазинах и за то, что в тринадцать лет пытался угнать машину, он завел ее без ключа от замка зажигания. Джейк всегда уходил от вопроса, как это ему вдруг удалось перемениться.
– Просто шпаненку повезло через баскетбол, – коротко отвечал он. – Джейк отказывался говорить о своем молниеносном браке, а также о времени, проведенном во Вьетнаме. Он заявлял, что жизнь – это дело сугубо личное и он не обязан отвечать на вопросы о ней.
– Прости, Джейк, – сказал Спано, – но я боюсь, нас большинство, и мы намерены сегодня сделать ей предложение.
Коранда вскочил со своего места, как отпущенная на волю пружина, и медленно пошел к двери.
– Делайте что хотите – бросил он. – Но не ждите, что от радости я расстелю красный ковер для встречи этой девчонки.
Джонни Гай покачал головой, когда Джейк удалился, потом снова посмотрел на экран.
– Очень надеюсь, что наша красотка понимает, как следует относиться к критическим выпадам.
Флер подписала контракт на «Затмение в воскресное утро», испытывая возбуждение и переворачивающий душу страх. Ей все скучнее становилось работать моделью, но она не была уверена, что уже готова сниматься в кино. Она посещала уроки актерского мастерства, и было ясно, что Гленде Джексон не о чем особенно беспокоиться. Сама она тоже не каменела от ужаса при мысли о съемках; о камере, но все же…
Зато Белинда не волновалась. Наконец ее девочка на пути к звездным вершинам Голливуда. «Затмение в воскресное утро» был первый сценарий Джейка Коранды, о котором говорили уже год, и ее девочка станет звездой. Она повторяла это ей снова и снова, пока Флер не заявила, что все бросит, если услышит подобное заявление еще хоть раз. Белинда со смехом потрепала Флер по щеке. Ее девочке предстоят любовные сцены с Джейком Корандой.
Везучий, везучий ребенок.
Но Флер не разделяла восхищения Белинды Джейком Корандой. Если честно, она его до смерти боялась, хотя никому в этом не признавалась. В нем было что-то очень грубое. Она пыталась внушить себе, что таков его образ в кино. Белинда Таскала дочь на все фильмы с его участием, и Флер возненавидела их:
Его герои всегда били женщин или с наслаждением дырявили кому-то живот пулей. В довершение ко всему Паркер Дэйтон, ее агент по переговорам со студией Спано, сказал, что Коранда всеми силами противился утверждению ее кандидатуры на роль Лиззи. Но когда ее самолет делал круг над Лос-Анджелесом, Флер вдруг подумала: а может, Джейк Коранда на самом деле лучше, чем ей кажется?
Мужскую роль в этом фильме он написал для себя. Роль, которая сильно отличалась от его обычных, хотя насилие было и в ней.
Он играл Мэтта, пехотинца. Парень возвращается домой из Вьетнама, в штат Айова, его начинают мучить воспоминания о массовом убийстве в Май-Лэй, свидетелем которого ему пришлось быть.
Дома он обнаруживает, что его жена беременна от другого мужчины, а его брат вовлечен в скандал в связи со строительством новой школы. Мэтта влечет к Лиззи, младшей сестре жены, повзрослевшей за время его отсутствия. Роль Лиззи и должна была играть Флер. Не тронутая запахом напалма, не ведающая о коррупции, она заставляет Мэтта снова почувствовать себя чистым. Когда они в шутку начинают спорить, где лучше поесть гамбургеров, он везет ее на поиски старомодной забегаловки, и эта поездка выливается в недельную одиссею по Айове. Эта забегаловка становится трагикомическим символом невинности, которую потеряла страна. И символом для Мэтта, обнаружившего, что Лиззи не так бесхитростна и невинна, как он поначалу думал.
Сценарий показался Флер трагическим и одновременно смешным. Он понравился, но девушка думала, что вовлекается во что-то, к чему пока не готова.
Одну битву во время переговоров она все же выиграла. Флер заявила Белинде, что пускай они делают с голыми любовными сценами что хотят, ей плевать, но она в них участвовать не собирается.
Приходной мысли об этом ей становилось дурно. Белинда три дня уговаривала дочь, называла ее ханжой, заявляла, что это лицемерие с ее стороны, ведь она уже рекламировала раньше купальники. Но Флер упрямо стояла на своем. Купальник – это купальник, а голый человек – это голый человек. Белинда наконец сдалась.
В общем-то это была давняя борьба между ними. Ее просили сниматься обнаженной многие уважаемые фотографы, я дна всегда отказывалась, как бы ни давили на нее Белинда и Гретхен. Белинда считала, дочь упрямится из-за того, что она еще девственница. Но Флер и мысли не допускала, что фотографии с ней голой будут висеть на стене в гостиной рядом со всеми остальными, а представив себе, что ее обнаженное тело, увеличенное во много раз, появится на экране, она замирала от ужаса.
Лимузин подвез ее к парадному входу дома в испанском стиле на Беверли-Хиллз, который сняла Белинда. Флер уже знала, что в доме шесть спален, две джакузи и гораздо больше места, чем нужно, но Белинда объяснила: важно сохранять имидж. Им незачем экономить, Флер уже заработала почти два миллиона долларов, а Алексей надежно вложил их на ее имя. Когда Флер упомянула размеры дома в телефонном разговоре с отцом, он заметил:
– Не забывай, в Южной Калифорнии отсутствие тщеславия считается вульгарным. Слушай свою мать, и успех тебе будет обеспечен.
Замечание было ехидное, но Флер пропустила его мимо ушей.
Она уже поняла, что проблемы между родителями гораздо сложнее и запутаннее, чем она могла думать, и ей их не разрешить.
У входной двери Флер встретила экономка и повела по двухэтажному дому с терракотовыми полами, с широкими просторными окнами, выходившими на бассейн в задней части двора. Уже не впервые за день Флер поймала себя на том, что скучает по Белинде, хотя понимала: мать поступила правильно, отправившись на две недели в «Золотую дверь». Хотя Белинда не говорила этого вслух. Флер понимала, что кино для матери гораздо важнее, чем для нее самой.
– Я должна быть в самой лучшей форме, детка, – сказала она Флер по телефону. – Пусть увидят, что они прозевали в 1955 году.
Но все-таки Флер хотела, чтобы мать была рядом, помогла ей устроиться на новом месте и отвлечься от страхов.
Зазвонил звонок входной двери, появилась экономка и сообщила, что Флер кое-что ждет перед домом.
Она выглянула и на подъездной дорожке увидела «порше» цвета топленого масла, перевязанный гигантским серебристым бантом.
Она бросилась к телефону и успела перехватить Алексея, отправлявшегося на званый ужин.
– Он такой красивый – закричала она в трубку. – Какой прекрасный сюрприз! Я до смерти боюсь водить его.
– Запомни только одно: ты ведешь машину, а не наоборот. И в этом нет ничего страшного.
Флер засмеялась.
– И это я слышу от человека, готового потратить целое состояние на «бугатти-роял», который всю войну был спрятан в пригородах Парижа!
– Это, моя дорогая, совсем другое.
– Лицемер.
Съемки шли уже несколько недель, когда Флер появилась в Калифорнии. Хотя она не нужна была еще в течение пяти дней, она приехала пораньше, чтобы понаблюдать за съемкой, прежде чем встать перед камерой.
Пройдя через студийные ворота, она направилась к павильону звукозаписи, где, как сообщил охранник, работала киногруппа. Даже удовольствие от езды на «порше» не успокоило ее. Когда не надо было переключать передачи, Флер разговаривала сама с собой. Сегодня она только посмотрит. Сегодня ей ничего не придется делать.
Даже встав перед камерой, она не обнаружит для себя ничего нового. Она снялась в дюжине телевизионных коммерческих фильмов и понимает, что такое киносъемка. Потом Флер перечислила свои достоинства: она знает, как добиться успеха и как удержаться на его гребне, она никогда не спорит с режиссерами, она надежная.
Но все-таки Флер нервничала.
В то утро она надела длинный свитер цвета пиона от Сони Рикель и босоножки с трехдюймовыми каблуками розовато-бежевого цвета из кожи ящерицы. Назло Джейку Коранде. Он высокий, но трехдюймовые каблуки их сравняют. Волосы Флер опускались почти до пояса; она убрала их с лица и заколола так, чтобы они падали на спину. На этот раз Флер немного подкрасилась, и когда посмотрелась в зеркало, ей самой стало ясно: сегодня Флер Савагар не собирается работать, сегодня она настоящая Блестящая Девочка.
– Флер, милочка, как я рад тебя видеть. – Дик Спано поцеловал ее в щеку у самой двери, восхищенно оглядывая безупречную фигуру с длинными ногами, выставленными из-под свитера на всеобщее обозрение. Флер несколько раз говорила со Спано в Нью-Йорке, и он ей нравился, несмотря на прилизанную внешность мужчины средних лет. Он казался ей честным, откровенным, и он обожал лошадей. Дик обнял ее за плечи и повел к створкам массивных дверей. – Они приготовились снимать сцену. Давай я тебя введу.
По декорациям на площадке Флер догадалась, что это кухня Мэтта в Айове. Посреди нее стоял Джон Гай Келли, поглощенный беседой с Линн Дэвиде, маленькой, с каштановыми волосами актрисой, игравшей жену Мэтта, Диди. Дик Спано указал девушке на режиссерское кресло за камерами. Когда Флер садилась, она с трудом подавила острое желание украдкой посмотреть, нет ли на спинке трафарета с ее именем.
– Ты готов, Джейк?
Флер увидела Джейка Коранду, выходящего из тени. Первое, на что она обратила внимание, был невероятный рот, мягкий и пухлый, как у ребенка. Но рот оказался единственным, что наводило на мысль о чем-то детском и нежном. Он шел расхлябанно, раскачиваясь, опустив плечи. Мужчина, уставший от степной жизни ковбоя, а не драматург и кинозвезда. Прямые каштановые волосы коротко подстрижены, гораздо короче, чем в картинах про Калибра, отчего он казался выше и стройнее. Черты лица в реальности выглядели грубее, и вообще Коранда не казался таким красивым, как на экране; не казался он и более дружелюбным, чем в кино. А может, это говорило предубеждение Флер по отношению к нему.
Джонни Гай призвал всех к тишине. Линн встала, опустила голову и даже не взглянула на Джейка. Надув губы, он привалился к косяку и хмуро уставился на нее.
Джонни Гай дал сигнал начинать.
– Ты, конечно, не могла удержаться и не стать потаскухой, да?
Как только Флер услышала эту строчку, ей захотелось забраться в свой «порше» и умчаться домой. Снимали одну из самых грубых сцен фильма, когда Мэтт обнаруживает измену Диди. В монтажной ее разбавят кадрами массового убийства в деревне, которую видел Мэтт во Вьетнаме. Воспоминания распаляют его, и он бросается на Диди, как бы повторяя насилие, свидетелем которого оказался. Это была самая нелюбимая сцена Флер во всем фильме. Она считала, что не было никакой необходимости в изображении подобного безжалостного избиения. Но чего можно ждать от человека, создавшего себе имя с помощью пары «кольтов», украшенных перламутром?
Джейк пошел через кухню, его фигура, казалось, дышала угрозой.
– Это не совсем так, Мэтт. – Беспомощным жестом Диди коснулась ожерелья, которое он подарил ей когда-то. На фоне Мэтта она была очень маленькая, хрупкая, как куколка, готовая рассыпаться от одного прикосновения.
Он резко схватил ее за руку и сорвал ожерелье; она закричала, попыталась вырваться, но он был слишком большой и сильный. Он тряхнул ее; Диди заплакала. Во рту Флер пересохло, словно она наглоталась ваты.
– Стоп! – крикнул Джонни Гай. – Получилась тень от окна.
Флер расслабила руки на деревянной ручке кресла, но, услышав сердитый голос Джейка, который, как она заметила, мало чем отличался от голоса Мэтта, снова сцепила пальцы.
– Я думал, мы все-таки попытаемся с одного раза снять эту сцену, Джонни Гай. Черт побери! В чем дело?
Они заспорили, Флер слышала не все. Она поймала себя на мысли, что напрасно пришла сюда сегодня. Она вообще не хотела бы появляться здесь. Она не готова сниматься в кино. Особенно вместе с Джейком Корандой. Ну почему он не Роберт Рэдфорд?
Не Берт Рейнолдс? Ну кто-то нормальный, хороший. Она попыталась отыскать что-то приятное в том, что ее ожидает на съемках, и нашла: по крайней мере у нее нет сцен, где он должен ее бить.
