Текст книги "Нежнее шелка"
Автор книги: Сьюзен Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Сьюзен Джонсон
Нежнее шелка
Глава 1
Ноябрь 1868 года
Северная Япония
Она села в постели, заслышав приближающийся топот копыт. Угли в очаге котацу едва тлели, воздух такой студеный, что Тама натянула до подбородка шелковое стеганое одеяло, а сама присушивалась, как всадник подъезжает все ближе и ближе. В то утро уже все шептались о битве между войском ее отца и силами императора. Говорили, будто правитель Отари разбит; говорили, что северные силы отступают; говорили, что микадо – военачальник японского императора – убит; то войска императора бегут, то победа на стороне Севера; нет, победил Юг… Слухи совершенно противоречивые, выяснить истинное положение не представлялось возможным.
Заскрипели открываемые наружные ворота. В эти дни, пока бушует война, только людям отца позволяется входить в замок в столь поздний час. Неужели отец вернулся? О Боже, пусть это будет он! Она вскочила, схватила с сундука рядом с ее ложем стеганый халат, сунула руки в рукава и выбежала из комнаты.
Она побежала по коридорам замка Отари, освещенным фонарями; крики слуг, пронзительное ржание лошадей, скрип закрываемых ворот доносятся до нее снизу, со двора. Замок-крепость, в котором правители Отари обитали с незапамятных времен, – один из самых великолепных и пышных в стране, и теперь, когда Тама спешит по залам и галереям, ведущим на двор, мимо нее мелькают изысканно расписанные щиты и ширмы, золотые филигранные вещицы, резные колонны и пролеты окон и дверей, лаковые медальоны.
При виде слуг, стоящих с опущенными головами у выхода, сердце ее охватил страх. Пролетев мимо них, она внезапно застыла на краю крыльца, и крик застрял у нее в горле.
На снегу неподвижно распластался телохранитель отца, как мертвый; на почтительном расстоянии стоит слуга, не зная, что предпринять в первую очередь.
Сбежав с невысокой лестницы, Тама опустилась на колени перед Сёсё и увидела, что жизнь уходит из него алыми струйками, застывающими на снегу. Рука почти отделена от плеча, тело изрешечено шрапнелью и посечено мечом. Просто чудо, как он сумел добраться до замка. Вакамацу, где стояли силы северян, находился в десяти ри[1]1
Ри – 3, 927 километра. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть].
Телохранитель будто почувствовал ее присутствие. Веки затрепетали, глаза открылись, и он попытался приподняться. Но могучее тело уже не подчинялось рассудку. На глазах его выступили слезы.
– Мы позовем врача, – пробормотала Тама. – Ты поправишься, – солгала она.
– На этот раз… нет… – прошептал он, и лицо его исказила боль. – Я принес… печальные вести, госпожа. – Он глотнул воздуха. – Вакамацу пал.
– А мой… а он… – Она никак не могла выговорить роковые слова. – Скажи мне, – прошептала она.
– Теперь вы… глава рода… Отари.
Она застыла, мгновенно парализованная чувством невыразимой утраты, не ощущая холода, не замечая, что халат ее пропитался кровью, не слыша причитаний слуг. Отец мертв, их дело проиграно, замок Вакамацу пал после двухнедельной осады. Все кончено. Кланы северного союза выследят и истребят всех, не пощадят даже младенцев.
– Он нас покинул, госпожа, – с прискорбием сообщил управляющий. Если бы позволяли обычаи, он обнял бы ее и утешил.
Слова его заставили Тама отринуть свое горе, она подняла голову и кивнула. Протянув руку, осторожно закрыла глаза Сёсё. Он оставался верен до конца и выполнил приказ ее отца исключительно усилием воли.
– Ступай на небо и будь так же весел, – прошептала она. Сёсё всегда смешил ее, обучая обращаться с мечом. – Прежде чем мы покинем родные места, следует похоронить его как полагается, – сказала она, выпрямляясь. И вдруг поняла, что стоит на снегу босая. Заметив запятнанный кровью халат, вспомнила, как мало времени у них остается. – Любой из дома Отари в опасности. Передовые отряды будут здесь совсем скоро. – Голос ее бесстрастен, она вся подобралась и сосредоточилась на действиях. – Скажите слугам, что они могут взять из замка, прежде чем его подожгут, все, что хотят.
После захоронения Сёсё обитатели замка взяли все, что могли унести, и Тама собственноручно поднесла факел к крепости, чтобы не досталась она врагу. Стоя на безопасном расстоянии, в саду, она и слуги смотрели, как пламя пожирает строение, с треском перескакивая с места на место, огненные вихри поглощали огромное здание, которое было их домом. Правители Отари жили на этой земле с тех пор, как первый император взошел на трон в Наре. Еще немного времени – и великая крепость рухнет.
– Мне жаль, отец, – прошептала она, и слезы заструились по ее лицу. – Мне очень жаль, – повторила она, будучи не в состоянии выразить силу своего страдания. – Жаль, что вы не смогли вернуться домой, – тихо пробормотала она. Ей бы, как ребенку, хотелось, чтобы все стало как прежде.
Но вопреки ее желанию изогнутое крыло великолепной резной крыши третьего этажа внезапно взмыло и рухнуло с грохотом; земля отозвалась гулом. Потрясенная видом развалин, возвращенная к действительности, Тама напомнила себе, что она принцесса крови, она знает, чего от нее ждут. Смахнув слезы, повернулась к сгрудившимся вокруг нее слугам и с пугающей решимостью произнесла:
– Я намерена привезти домой принца Комея. Мы восстановим наше доблестное имя и возведем замок еще краше.
Ей хотелось лишь обнадежить своих верных слуг, но слетевшие с ее губ слова укрепили ее дух. Почему бы Комею не вернуться? Почему бы им не отстоять свои титулы и не вернуть земли?
– А вернется ли молодой принц? – озабоченно спросил Тогаи, который знал, по какой причине Комей покинул Японию.
– Должен. Учитывая обстоятельства. – Она укрепилась в своей решимости; голос ее зазвучал твердо.
– А как же женщина «эта»[2]2
«Эта» – каста париев в средневековой Японии. Ликвидирована в 1871 г., но остатки неравного положения сохранились до настоящего времени.
[Закрыть]? – В голосе служанки сквозила насмешка.
– Супруга принца тоже вернется, – с живостью ответила Тама. – Мир меняется.
В просвещенных кругах общества давно уже шли разговоры, что следует запретить жесткое разделение народа на касты, нужно преобразовать политическую систему Японии. Даже изгои вроде Мийо будут допущены в общество. Быть может, отец ее сражался и за это, в отличие от южных кланов, стремящихся воплотить свои консервативные убеждения и порядки в быту.
– Когда мы вернемся, я дам вам знать, – подтвердила Тама свои мысли и улыбнулась, внезапно ощутив уверенность, что все реально осуществимо. Даже спасение возможно. – А теперь идите, – поторопила она слуг. – Разлетайтесь как птицы и оставьте сотни следов, где пройдет враг. Настанет день, когда мы встретимся, – произнесла она убежденно. – И пусть богиня милосердия защитит вас и утешит.
Надежда, пусть даже слабая, и в ужасном горе этой ночи благословенна. И Тама отчаянно хотелось верить, что судьба указует ей путь к спасению.
Она доберется до Эдо, купит билет до Парижа и привезет брата домой.
Разве не сказал он, словно в предвидении, в ночь отъезда: «Если когда-нибудь тебе понадоблюсь…»?
Нарядившись крестьянским мальчиком, Тама отправилась на юг, избегая оживленных дорог с их сторожевыми постами и заставами, присоединяясь, когда было возможно, к толпам паломников, держащих путь к местным святыням, иногда решаясь проехать на повозке, запряженной быками, и неизменно стараясь не выделяться среди людей.
Снега севера постепенно сменил бурый пейзаж, пыль, поднятая северо-западными ветрами, все густела по мере приближения к Эдо. Продвигаясь к югу, Тама прослышала, что сёгун[3]3
Сёгун – звание диктатора, предводителя самураев.
[Закрыть] – человек, ради которого погиб ее отец, – удалился в свои владения и отныне в поместье изучал китайскую поэзию и наслаждался уютом уединения. Ее чувство долга сильнее разгорелось от негодования и обиды. Несправедливо, что принц Ёсинобу жив, в то время как ее отец погиб, его поместья конфискованы, а племя клана Отари заклеймили, как предателей, позором[4]4
Неотомщенный самурай считался опозоренным. Его хоронили без почестей, а род его лишался всех званий и владений.
[Закрыть].
Адауши – кровная месть – в Японии почти священна.
Быть может, настанет день, и ей удастся расквитаться с Ёсинобу за отца.
Когда она добралась до города, думы о возмездии уступили место мыслям о насущном: следует найти корабль, который доставит ее во Францию. В столице шпионы шпионят за шпионами. На каждую государственную должность назначаются два чиновника, чтобы следить друг за другом. Ведь осторожность, недоверие и подозрительность – следствия теперешней власти диктатора, автократии. Но в городе с миллионным населением одному крестьянскому мальчику, быть может, удастся остаться незамеченным.
Добравшись до Ёсивары, легендарного увеселительного квартала любви, в котором скорее всего можно, сохраняя анонимность, найти надежного капитана, она остановилась, чтобы дождаться, пока завечереет, изучая окружающую обстановку сквозь кисею дождя. В таком месте можно затеряться.
На самом деле ее могли здесь схватить и выставить на продажу, если бы солдаты микадо оставили ее в живых.
Но пока что ее не схватили.
Одетая в грубую одежду, скрывая лицо, с длинными волосами, заплетенными в косу, защищаясь от дождя и бдительных взглядов плетеной шляпой амигаса, Тама скользнула через освещенные факелами Большие ворота. Идя по главной улице Накано-Тё, по обеим сторонам которой стояли голые по зиме вишни, она старалась держаться в гуще людей. Народу, несмотря на дождь, было полно. Рикши наперебой зазывали выходящих посетителей или высаживали новых, приехавших искать удовольствий в веселых домах, ресторанах, модных лавках и роскошных магазинах, в театре Кабуки, где традиционно все роли исполняют мужчины. Вдоль мостовой у фонарных столбов бродили разносчики, мелькали их с веселенькой набойкой яркие тенты и надрывались многочисленные торговцы-зазывалы едой с тележек. В воздухе стоял звон самисэнов[5]5
Самисэн, сангэп – трехструнный щипковый инструмент типа лютни.
[Закрыть], из веселых домов неслись голоса, громко распевающие нагауты.
Ёсивара стала еще популярней с тех пор, как император перенес столицу в Эдо; иностранцам стало позволено вести дела в городе. А кето – волосатые варвары – сейчас ей очень нужны. Удача и мексиканское золото позволят ей купить билет и уехать из Эдо.
Она опасливо и осмотрительно пробиралась по улице, и сердце у нее в груди частило барабанную дробь. Страшилась, что ее поймают, да и, кроме того, для барышни благородного рода оказаться в таком квартале просто неслыханно. С другой стороны, заморские капитаны – главные потребители экзотического товара, который предлагала Ёсивара, и Тама намеревалась найти какого-нибудь бородатого иностранца, который увезет ее подальше от врагов.
Внезапно в ее поле зрения возникло знакомое лицо, и, пробормотав благодарственную молитву, она выбралась из человеческого потока, текущего по оживленной улице. Найдя укрытие под навесом, она рассматривала красный лаковый паланкин и дородного моряка, курящего трубку, прислонясь к нему. Не узнать его невозможно – огромный, с рыжими, как морковь, волосами и такой же бородой. Впервые она его увидела в Ниигате прошлым летом. В качестве первого помощника он сопровождал своего капитана на встречу с ее отцом и с ней самой туда, где правитель Отари закупил пять тысяч магазинных винтовок и двадцать пушек.
Завершив сделку, ее отец спросил капитана Драммонда, не опасается ли он по поводу морской блокады, установленной микадо, ведь ему необходимо проскользнуть обратно. На что тот с улыбкой ответил, что провез оружие для конфедератов во время войны Севера и Юга в Америке через такой плотный частокол, устроенный янки, что, проплывая мимо кораблей северян, мог слышать, как моряк чихает, а рыба рыгает. Так флот микадо просто игрушечный.
Его бахвальство сослужит ей хорошую службу. Можно не сомневаться: любой из тех, кто возит оружие, закроет глаза на то, что она бежит, спасаясь от властей.
Красный паланкин стоял на тротуаре перед роскошным особняком «Зеленый дом». Моряк вроде и к дождю невосприимчив, стоит у крыльца, покуривает, обмениваясь шутками с другими иностранцами, проходящими мимо. Его оглушительный хохот заставил Тама хоть ненадолго забыть о том, что ей грозит серьезная опасность. Вот так же ждали отца слуги, покуривая трубки и веселясь, пока тот посещал чайный домик. Как это было давно. Безвозвратно давно. На мгновение она смежила веки, отчасти надеясь, что, когда откроет глаза, окажется дома, и будет гореть огонь в очаге, и запах благовоний будет стоять в воздухе, и отец ей улыбнется, слушая, как она читает его любимые стихи.
Услышав очередной взрыв хохота, она распахнула глаза. Холодный воздух так контрастировал с ее грезами, непристойная Ёсивара так далека от ее утонченного дома, что глаза Тама переполнили слезы. Но дочь даймё[6]6
Даймё – князь, владетельный феодал.
[Закрыть] не должна плакать и не позволит душевным мукам сломить себя. Втянув воздух, чтобы прийти в себя и взбодриться, она дотронулась до жемчужин, спрятанных под простой синей курткой на вате, – они составляли целое состояние, – крепче стиснула в руках ношу и задумалась, как бы половчее забраться в паланкин американца.
Глава 2
Как только Тама заметила, что Красная Борода, поднявшись по ступеням «Зеленого дома», исчез внутри, она направилась к паланкину, заставляя себя идти не привлекая ничьего внимания, У носилок она бросила взгляд на носильщиков и, увидев, что они увлечены представлением цирковых акробатов, быстро юркнула внутрь.
Когда она проникла сквозь шелковые шторки в кабинку, ее мокрая одежда и обувка оставили грязные пятна на светлой ткани, и четкие следы напомнили ей о том, как сильно изменилась ее жизнь. Еще недавно прислужник держал над ней зонт, защищая от дождя, снимал с ее ног обувь и нес, когда она садилась в паланкин, а когда добирались до места, обувал ей гэта на ноги. В нынешнем смутном мире, стремительно катящемся к революции, ее слуги ревниво сохраняли этот пережиток старины глубокой и вменяли себе подобный анахронизм.
Гвалт и грохот доносились из веселого дома, голос Красной Бороды нетерпеливо требовал чего-то, и воспоминания Тама о прошлом резко сменились осознанием грозящей ей опасности. Быстро изъяв из свертка короткий меч, Тама, переместившись, чтобы ее невозможно было сразу обнаружить, когда шторки раздвинут, спряталась и, сжав рукоять, стала ждать.
В нос ей ударил запах духов, и тут же в паланкин просунулась голова гейши с изысканной прической. При виде Тама ее глаза широко раскрылись, она заколебалась, входить ли.
– Быстрее! – прошипела Тама, угрожающе подняв меч.
Гейша подчинилась, не проявив никаких чувств, разместилась в узком пространстве с плавной грацией и самообладанием, которые вырабатываются только многими годами обучения.
Быстро сдвинув шторки, Тама нахмурилась.
– Где живет Драммонд? – Она ожидала капитана, а поймала райскую птицу.
– Понятия не имею.
– За тобой приходил его первый помощник, – прошептала Тама, приставив к горлу гейши меч, – так что вспоминай живо, пока не поздно!
Носильщики подняли паланкин. Гейша Сунскоку при внезапном рывке постаралась сохранить равновесие, вытянув свою лебединую шею. И хотя капитан, даром что варвар, был обаятелен, она не достигла бы высокого положения куртизанки из чайного домика высшего ранга, не овладей она всеми тонкостями поведения.
– Он ждет меня в резиденции, – уже с готовностью ответила она, слегка вздрогнув, потому что носильщики сменили ритм шага, и лезвие чуть не полоснуло ее до крови. – Прошу тебя… – Гейша указала пальчиком на острие. – У меня нет намерения раскрывать твое присутствие.
Тама отвела лезвие в сторону.
– Донесешь – убью! – пригрозила она.
– Я не пошевельнусь. – Сунскоку спокойно взирала на того, кто захватил ее в плен. Начальник тайной полиции, на службе у которого она состоит, захочет узнать об этом крестьянине поподробнее, раз он разыскивает Хью-сама[7]7
Сама – вежливое обращение.
[Закрыть], – ведь он желает знать все о делах капитана. Любой торговец оружием по определению правительства весьма сомнителен. – Хью-сама тебя не ждет, – вкрадчиво предположила Сунскоку, надеясь вовлечь этого лжепарнишку в разговор. – Если бы ждал, ты к нему в дверь постучался бы.
– Я не причиню ему вреда.
Сунскоку слегка улыбнулась:
– Он с тобой быстро расправится, вздумай ты угрожать. Даже с помощью твоего же вакидзаси[8]8
Вакидзаси – короткий меч.
[Закрыть].
Тама сузила глаза:
– Пусть только попробует.
– Вызывающее, надо сказать, поведение со стороны крестьянина, которому меч-то даже носить не положено, – заметила Сунскоку с насмешкой.
– Мир быстро меняется, – отрезала Тама.
Хотя в голове у Сунскоку помимо намерений матримониальных имелись и другие планы, она призадумалась. Очевидно, молодая особа с произношением, присущим образованным северянам, считает, что подходит Хью-сама, знатоку бусидо[9]9
Система норм поведения военного сословия в феодальной Японии.
[Закрыть].
– Если ты намерен выяснить, какие пороки свойственны капитану, – заметила она небрежно, – то знай – он предпочитает женщин, а не мальчиков. – Хотя даже в тусклом свете внутреннего фонаря ясно, что перед ней отнюдь не мальчик.
– Какая удача!
– Должно быть, ты его не знаешь, иначе не сказал бы так.
Сунскоку снова заученно улыбнулась. Молодая особа, как видно, высокого рода, хоть и переоделась в простолюдина. Однако есть повод вникнуть в размышления, тем более если учесть акцент ее да и недавние бои на севере и присовокупить к тому интерес к капитану.
– Заниматься любовными делишками я предоставляю тебе.
– А это удача для меня! – промурлыкала Сунскоку. – Он такой могучий мужчина! Если ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду, – добавила она с лукавой усмешкой. – Умеет дарить наслаждение! – Она подняла брови и закатила глаза. – От варвара трудно ожидать подобных подвигов и знания тонкостей в любовных играх.
Лицо Тама вспыхнуло.
– Бедный мальчик, я тебя смутила, пожалуй.
– Ничуть, – солгала Тама, выглядывая за шторку. Она предпочла не обсуждать интимные подробности.
– Не так уж ты молод для любовных игрищ. Насколько я понимаю, – прошептала Сунскоку, – деревенские обычаи… как бы это сказать… дики и грубы до крайности. Ты, конечно, вряд ли…
– Почему мы попали на Куробики? – резко перебила ее Тама, с тревогой заметив улицу, на которую их доставили.
– Здесь живет Хью-сама.
Тама удивилась, что американцу позволено входить во владения самураев и даймё.
– У него, наверное, хорошие связи и покровители, – сказала она, стараясь говорить спокойно, хотя пульс забился быстрее. Теперь, когда городские владения проигравших кланов были конфискованы императорскими войсками, в этих кварталах жили только ее враги.
– Конечно. Он полезный союзник. Друзья капитана, которые получают выгоду от его стараний, принадлежат к высшим кругам в новом правительстве.
Значит, во время войны он сотрудничал с обеими сторонами. Мысль эта насторожила ее, ведь она вознамерилась вручить ему свою жизнь.
Да можно ли доверять ему? И до какой степени? Может ли он выдать ее за вознаграждение? Не стоит ли предложить ему больше? Или лучше выскочить из паланкина, пока еще есть возможность?
Прикинув расстояние до шторки, она изготовилась к прыжку, как вдруг носильщики остановились перед освещенными факелами воротами. Мгновение – и дверь распахнулась, а Красная Борода преградил своей тушей всякую дорогу к спасению.
– Капитан ждет тебя! – проревел Пэдди Макдугал. Он не одобрял способа, которым Хью лечился от житейских неурядиц.
Капитан пил уже почти две недели, как это и случалось каждый раз в ноябре. И причина для тоски у него в общем-то была. Четыре года назад в этот месяц плантацию его захватил проходимец-северянин, а жена его сбежала с полковником-янки, корабль же его получил бортовой залп и чуть не был потоплен у Уилмингтона в Северной Каролине. Хотя Хью ведать не ведал о трагических переменах в своей жизни вплоть до того, как главнокомандующий армией южан сдался генералу Гранту в здании суда Аппоматокса в 1865 году. К тому времени новый владелец Индиго-Хилл оформил право собственности на плантацию Хью, а Люсинда расположилась в превосходном особняке в Бостоне, где и наслаждалась роскошной жизнью со своим богатым мужем.
Пэдди был с Хью, когда тот ворвался в дом своей бывшей жены в Бостоне, требуя объяснений, и был с ним, когда капитана вышвырнули на улицу десятеро дюжих молодцов, именующих себя лакеями.
– Он со мной, – спокойно пояснила Сунскоку Пэдди, который нахмурился, увидев, что вслед за гейшей выкарабкалась Тама. – Хью-сама не станет возражать.
На сей счет она была абсолютно права. Хью сейчас безразлично почти все, лишь бы не кончился любимый бурбон.
– Поступай как знаешь. – Пэдди кивнул в сторону ворот. – Он в доме.
Глава 3
Когда обеих женщин ввели в спальню Хью, он не шелохнулся и никак не показал, что заметил их появление. Пожав плечами, слуга вышел, задвинув за собой дверь и оставив гостей в холодной комнате, где в нос шибал густой запах виски.
Капитан стоял у раздвинутого окна, прищурив глаза от ветра, его халат и волосы развевал свежий ветер с залива Эдо. Недовольный, пьяный – или, пожалуй, не настолько пьяный, чтобы заглушить свое горе, – он спрашивал себя, что делает так далеко от дома. А ведь на самом-то деле у него и дома никакого нет, с горечью вспоминал он. Значит, нет причин не напиваться.
Залив окружен мглистыми горами, поросшими соснами, луна сияет в ореоле, городские огни образовали мерцающий ковер – восхитительное зрелище. Но недели пьянства и разлагающее чувство горечи и унижения ослабили в нем тонкие эмоции, и красота природы оставляла его равнодушным. Угрюмые воспоминания саднили его ум разочарованием, все прошлые и настоящие огорчения язвили душу едкой обидой. Так что ему не до великолепных пейзажей и серебряных лун.
Если бы груз пришел в Осаку вовремя, он теперь был бы далеко в открытом море, скорбно размышлял капитан. А если бы война в северных пределах так не затянулась и новое правительство не сеяло смуту, его, Хью, ежегодный пьяный угар не имел бы места и отупение от алкоголя испарилось бы в море, в уединении каюты. Но вот теперь он в проклятом чужом городе. Из-за торговцев шелком, войны и политических амбиций некоторых кланов пришлось менять планы, и вот пожалуйста – он пребывает в отвратительном настроении.
Честно говоря, он не уверен, что сегодня ночью ему понадобится женщина. В таком состоянии, считал он, никому нельзя себя доверить.
В соответствии с ритуалом Сунскоку должна стать на колени и склониться до пола, пока клиент не попросит ее подняться, но иностранцы против этого, поэтому гейша оставалась стоять, спрятав руки в рукава кимоно, а лицо ее застыло в любезной маске.
Ее услужливость покоробила Тама, благородную дочь даймё. Она окинула взглядом простую спальню и широкоплечую фигуру капитана, заметила рисунок хризантемы – ныне запретный для всех, кроме членов императорской семьи, – четко проступающий на спине его халата, и задалась вопросом: то ли не знает, то ли не желает знать, что нарушает императорский эдикт?
Гейша, стоявшая с ней рядом, являла собой воплощение бесконечного терпения, и не подстегни Тама собственные обстоятельства, она оценила бы утонченные манеры вышколенной особы. Жизнь ее, однако, в опасности, и Тама вежливо кашлянула. Никакой реакции. Переступив с ноги на ногу, она кашлянула погромче.
Сунскоку повернула голову, строгим взглядом призывая к молчанию.
Не зная, обижаться или признать правоту гейши, Тама предпочла взять инициативу в свои руки.
– Капитан Драммонд! – сказала она решительно. – Мне необходимо переговорить с вами о неком деле! Могли бы вы уделить мне время?
Услышав бодрый, четкий и безукоризненный английский, Хью круто развернулся, вероятно, вообразив после двух недель непрерывного поглощения бурбона, что протяжное южное произношение Люсинды изменилось после пребывания в Бостоне. Но вместо голубоглазой блондинки, которая представлялась ему в мечтах, встретился с прямым взглядом дочери правителя Отари. Даже во хмелю, даже в свете фонаря, даже в ее смешном нищенском одеянии он сразу же узнал красавицу принцессу, с которой познакомился в Ниигате прошлым летом.
Господи, да как же она его отыскала? Больше того, что понадобилось барышне Отари?
Впрочем, понятно. О разгроме северного союза не знает разве что глухой да слепой.
– Вы меня слышите? – В голосе Тама сквозило нетерпение. – Дело важное.
– Слышу, слышу. Одну минутку, – Он поднял руку, словно прося немного подождать, хотя на самом деле обдумывал выгоды, которые получит, выдав ее. За беглянку такого ранга новое правительство будет ему весьма благодарно. В его случае это, без сомнения, выразится выгодными контрактами и заказами. Модернизация японских армии и флота поспешно завершается в настоящее время.
Ничто не связывает его с барышней Отари. С какой стати снисходить ему до ее положения? Феодалы в Японии борются друг с другом испокон веков. Это не его проблемы.
Но под панцирем наглого цинизма, в который он заковал себя во время войны Севера и Юга в Америке, все еще жива совесть, и он с удовольствием вспомнил свои визиты к высокообразованному и принципиальному правителю Отари. Человек он умудренный опытом и просвещенный, не то что большая часть людей на Западе, а его любезное гостеприимство, а их воодушевленные разговоры о будущем Японии…
– Черт побери, – тихо выругался он, мысленно проклиная джентльменскую обходительность, от которой не смог избавиться. Наверное, можно по крайней мере выслушать, что она предложит. – Ты не могла бы прийти попозже, Сунскоку, – обратился он, улыбаясь, к гейше, которая ублажала его последнее время. – Буду весьма признателен. К сожалению, дело прежде всего. Я велю Пэдди проводить тебя.
– Не нужно провожать, Хью-сама. – И Сунскоку низко поклонилась, демонстрируя красоту шеи.
– Ты уверена? – Вежливость Хью была формальной. В голове у него уже мелькали наихудшие варианты развития событий, касающиеся этой молодой особы в крестьянском одеянии, с которого на пол натекли лужи.
– Абсолютно. – Неблагоразумно сообщать ему, что в качестве протеже Хироаки она вне досягаемости для проходимцев. Одного его имени достаточно, чтобы обратить в бегство любого посягнувшего на нее.
Хью улыбнулся:
– Прошу прощения, что заставил приехать тебя в такую погоду.
Гейша жестом отмела его извинения.
– Всегда к вашим услугам, Хью-сама. – Она бросила на него завлекательный взгляд. – Скоро ли вас снова увижу? – Цель этого вопроса – выяснить, насколько важен для капитана «посетитель».
Хью задержал взгляд на Тама.
– Разумеется, – ответил он, но не сразу. – Я пришлю записку.
Короткая заминка весьма показательна, но Сунскоку состроила в ответ безукоризненную улыбку.
– В таком случае буду с нетерпением ждать от вас весточки. – Она вышла, тихо шурша шелками.
Очевидная опасность, связанная с барышней Отари, подействовала на Хью более отрезвляюще, чем если бы к его виску приставили револьвер. Этот бесспорный аргумент заставил его подойти к кровати и вынуть из-под подушки револьвер. Засунув морской кольт за пояс брюк, он подошел к входной двери.
– Не пройтись ли нам по перголе[10]10
Открытая галерея, увитая растениями.
[Закрыть]? – Он перешел на английский, полагая, что его слугам этот язык скорее всего непонятен. – Можно полюбоваться видом, открывающимся на залив. – Подойдя к ней, он движением плеч сбросил с себя стеганый халат и накинул на нее. – Вы промокли, – сказал он, улыбаясь, чтобы унять ее настороженность. – На улице холодно. – Потом кивком головы указал на сверток у нее в руках. – Разрешите, я возьму это у вас, и вы сможете просунуть руки в рукава.
Быстро отступив, она покачала головой.
Он поднял руки, раскрыв ладони, как бы сдаваясь.
– Я хочу вам помочь, миледи. Ваши мечи в безопасности. Слугам не разрешается красть, если они состоят на жалованье при дворе. – И он улыбнулся, заметив, как она насторожилась. – Правительство шпионит и за людьми с Запада. В этой стране все подвергаются слежке. Так что отложите ваше оружие, и мы найдем подходящее место, чтобы обсудить, – его брови чуть приподнялись, – нынешнее положение в мире.
Тама стояла в нерешительности. Оставить ли здесь свое оружие? Не уловка ли это? Не выдаст ли ее капитан врагам, когда она останется безоружной? Он очень высокий и гораздо сильнее ее. Буквально нависает над ней, так что его голая мускулистая грудь всего в нескольких дюймах, и от его тела исходит жар. Отступив на шаг, словно это небольшое расстояние уравновесит огромную физическую разницу между ними, она подняла глаза.
– Я вам не враг, – мягко произнес он.
– Откуда мне знать? Вы торгуете с обеими сторонами.
– Это бизнес. – Хотя он не вполне уверен, что это именно так. Роль странствующего рыцаря не по нем.
Позволительно ли ей делать критические замечания? Она задумалась. А вдруг придется вернуться в Ёсивару и заняться поисками другого капитана-иностранца? Всем известно, что гейши и куртизанки занимаются доносительством, как и все теперь в этом переменившемся мире. Власти предержащие терпимо относятся к якудза, которые владеют публичными домами, до той поры, пока те не переступают указанных им границ. А в действительности это означает, что между правительством и якудза налажено сотрудничество. Нет, никаких критических замечаний, решила она, поразмыслив.
– Возможно, обсуждение нынешнего международного положения вполне уместно, – проговорила она. Ее темные глаза смотрели серьезно. – Ваш мир, полагаю, гораздо лучше моего, – добавила она, кладя свои завернутые в шелк мечи на сундук.
– Я намерен сохранять его таковым, – пробормотал Хью, жестом указывая на дверь. – Только после вас, миледи.
Он вывел ее из дома. Хотя на нем только брюки, холод, казалось, не действовал на него. Безразличен он и к острому гравию дорожки, по которому ступали его босые ступни. «Неужели спиртное настолько притупило его чувства, – подумала Тама. – Или он натренировался, как монахи Тендай, терпеть боль и неудобства?»
Она шла за ним, закутавшись в теплый стеганый халат, благодарная за его галантность, чем бы она ни была мотивирована.
Остановившись наконец под перголой, откуда открывался вид на залив, он заговорил не сразу. Его рука легла на старую искривленную плеть глицинии, которая облепила стены. Он стоял, устремив взгляд на лежащий внизу залив.
Как человек сохраняет свою приверженность чести, принципам и вместе с тем практицизму? А может, сейчас уместнее задаться вопросом, как избежать риска, вступая в борьбу с противником, на чьей стороне значительный перевес? Если он примет сторону барышни Отари, попавшей в затруднительное положение, то пренебрежет инстинктом выживания, который предписал себе блюсти всегда.
– Понимаю, что навязываюсь вам, – спокойно сказала Тама.
Лаконичность, выработанная за столетие или, пожалуй, за тысячелетие, мрачно отметил он, но повернулся при ее словах и задумчиво взглянул на ту, что искала его помощи. Халат делал ее ниже ростом, полы его, скрывая ноги, волочились по земле, и если и есть человек, который крайне нуждается в помощи, так это она.
«Какого черта? – решал он, отмахиваясь от того, что казалось разумным и соответствовало его новообретенной практической мантре. – Ведь на несколько дней эту маленькую женщину можно спрятать».
