Текст книги "Заманчивые обещания"
Автор книги: Сюзанна Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 14
– Что ты предпочитаешь: хорошую новость или плохую? – спросил Трейс, когда открыл дверь чулана рядом с комнатой Коры и зажег там свет.
– Хорошую, – ответила сзади Шайлер.
– Кора хранила все.
– А плохая?
Его губы изогнулись в усмешке.
– Она хранила все без исключения.
– Все?
– Похоже на то. – Трейс отступил в сторону и величественным жестом руки пригласил Шайлер заглянуть внутрь. – Как говорится, дамы – вперед.
Шайлер последовала его приглашению и застонала:
– И как только в одном чулане может поместиться столько разных вещей?
Он тут же ответил:
– Дело в том, что он размером с небольшую комнату и забит от пола до потолка.
Шайлер искоса посмотрела на него:
– Это был риторический вопрос.
Трейс усмехнулся:
– Я знаю.
Она облизнула губы и сделала глубокий вдох.
– Мне нужна резинка.
Трейс пошарил в карманах своих синих джинсов.
– У меня, к сожалению, нет.
– Зато тут есть. – Шайлер указала на обувную коробку у него под локтем (одну из нескольких сотен обувных коробок, сложенных в этой части чулана), крышка которой крепилась резинкой.
Трейс стянул резинку и стал смотреть, как Шайлер убирает с лица волосы и связывает их в «конский хвост». Она неожиданно стала более юной, более естественной и чертовски привлекательной.
Он должен заниматься делом, а не Шайлер Грант.
Проще сказать, чем сделать.
Сундук находился в глубине чулана, который в длину был больше, чем в ширину. Ключ к сундуку висел прямо с ним, как и говорила миссис Данверз.
– Вот и сундук, и ключ, – произнесла Шайлер без всякого энтузиазма.
Трейс закатал рукава до самого локтя.
– Что случилось?
– Ящик Пандоры.
– Ящик Пандоры?
– Ты разбираешься в мифологии?
– Смутно.
Ее тон не предвещал ничего хорошего:
– Согласно греческой мифологии Пандора была первой женщиной. Ее имя означает «все дары», потому что ей досталась красота Афродиты, женские уловки Афины и хитрость Гермеса. Еще ей дали ящик, хотя на самом деле это был кувшин, в котором находились все человеческие беды и болезни.
– Ничего себе подарочек, – пробормотал Трейс.
– Пандору предупредили, чтобы она не открывала кувшин, но ее любопытство оказалось сильнее. Она не вняла предостережению и украдкой заглянула внутрь.
Трейс уже догадывался, что произошло дальше.
– Не надо ей было этого делать, да?
– Можешь повторить это еще раз. Когда Пандора сняла с кувшина крышку, горе и беды выбрались на волю и разбежались по земле. – Шайлер тяжело вздохнула. – Когда ей снова удалось закрыть крышку, на дне осталась только надежда.
Трейс почувствовал, что его губы тронула усмешка.
– Какова же мораль истории?
Шайлер кинула на него быстрый взгляд и выразительно объяснила:
– Иногда лучше не искать приключений на свою голову.
– А что делать, если неприятности сами тебя находят?
Шайлер ответила ему, опираясь на собственный опыт:
– Развернуться и бежать в другую сторону.
Трейс заставил себя быть снисходительным. В конце концов, эта неделя выдалась дьявольски трудной для молодой женщины.
– Надо полагать, ты решила еще подумать, стоит ли открывать сундук Коры?
– Еще, и еще, и еще, – призналась она, сжимая ладони вместе с такой силой, что у нее побелели суставы.
– Возвращаться в прошлое всегда нелегко. – Это было единственное, что он мог ей сейчас сказать.
Шайлер убрала выбившуюся прядь волос за ухо.
– Я уже давно усвоила, что прошлое изменить нельзя. Оно всегда такое, какое есть.
– Или каким было.
Шайлер наконец решилась. Вздохнув, она посмотрела на Трейса:
– Что ж, давай попробуем.
– Возложишь эту почетную миссию на меня?
– Да, пожалуйста.
Шайлер отошла в сторону, а Трейс взял ключ, отпер сундук и приподнял крышку. После этого он отступил, давая ей первой заглянуть внутрь.
Шайлер нервно сглотнула.
– Неужели я должна рыться в личных вещах Коры?
Трейс был более прагматичен. Ему просто не оставалось ничего иного. Он редко позволял себе роскошь быть щепетильным.
– Я не вижу иного способа выполнить ее последнюю просьбу.
Но молодая женщина продолжала сомневаться:
– Поможешь мне?
С его стороны был возможен только один ответ:
– Разумеется.
Шайлер протянула руку и сняла тонкую оберточную бумагу, лежавшую сверху. Она затаила дыхание, словно боясь того, что могла увидеть.
Однако ничего особенного не произошло.
– Это же… – Шайлер приподняла край пожелтевшей от времени ткани, – скатерть?
Трейс почесал в затылке.
– Во всяком случае, похоже на скатерть.
Она покачала головой:
– Не понимаю, зачем хранить старую скатерть. «Кора, Кора, что ты хотела этим сказать? « – мысленно задался вопросом Трейс. Вслух же он произнес:
– Наверное, мы этого уже не узнаем.
Шайлер отложила ткань в сторону и перешла к следующему предмету. Это был альбом с газетными вырезками. Она осторожно открыла обложку и перелистала страницы:
– Газетные вырезки.
Трейс подался вперед и заглянул ей через плечо.
– Похоже, это объявления о свадьбах, днях рождения и приемах.
– И некрологи, – добавила Шайлер.
Трейс наблюдал, как от его дыхания шевелятся тонкие волоски сзади на ее шее. «Интересно, – думал он, – так ли остро Шайлер ощущает мою близость, как я ее? «
– За какой период?
– Относительно недавние. – Ее голос выдавал напряженное внимание. – Последние десять – пятнадцать лет.
– Что дальше? – спросил Трейс, взяв альбом и положив его на пол. Он пододвинул маленький стульчик, и Шайлер опустилась на него. Он присел к сундуку на корточки рядом с ней.
Шайлер вынула обувную коробку, сняла с нее картонную крышку. Коробка была набита разноцветными ленточками и бантиками. Все старые, выцветшие, истрепанные на концах. Она слегка повернула голову и посмотрела на Трейса:
– Как бы ты это назвал?
Он пожал плечами:
– Хламом.
– Я тоже.
Следующей на очереди была бархатная коробочка с тремя ящичками спереди. Шайлер потянула и открыла первый из них. Внутри находилась груда украшений. Она взяла в руки брошь – букет красных и желтых каменных цветов.
– Рубины?
– Стекло.
– Ценное?
– Бижутерия на одежду, и даже не особенно хорошая. – Шайлер нахмурилась. – Пока что мы не обнаружили ничего особенного, правда?
– Да.
– Само собой, «самыми дорогими сокровищами» этого не назовешь, – заметила она.
– Может, Кора недавно переложила их куда-нибудь? Почему бы тебе не продолжить разбираться с содержимым сундука, а я тем временем осмотрю все остальное? – предложил он.
– Неплохая мысль.
Трейсу не понадобилось много времени, чтобы понять, что Кора хранила все возможное за последние три или даже четыре десятка лет. Тут были нескончаемые ряды платьев, юбок, блузок и даже шуб. На полках, тянувшихся от пола до потолка, находились, пожалуй, все сумочки и все туфли, которые у нее когда-либо были. Разобрать все ее вещи было просто непосильной задачей. И при этом ничто из них не было похоже на «сокровище».
Трейс вздохнул, сложил руки на груди и, повернувшись, стал наблюдать за Шайлер. Она разглядывала старые книги, и лицо ее было таким внимательным, таким умным, изящным и милым.
Прошло около двух минут, прежде чем она подняла на него глаза.
– Что ты делаешь?
Сначала он не собирался отвечать. Но потом передумал.
– Смотрю на тебя.
– Смотришь на меня?
– Да.
Мгновение она находилась в замешательстве.
– Зачем?
Честность почти всегда лучшая политика.
– Это доставляет мне удовольствие.
– Ты ведь, кажется, должен был осмотреть содержимое чулана, – напомнила ему она.
– Я пытался.
– Ну так попытайся еще раз.
Трейс заметил, что она бросила на него изучающий взгляд, видимо, думая, что он этого не видит.
Еще минуту-другую он стоял не двигаясь, засунув руки в карманы джинсов и опираясь плечом о полки.
– Почему-то мне не кажется, что ты особо старался, – заметила Шайлер.
Он отлепился от полок и подошел к ней, остановившись в двух шагах от открытого сундука.
– Поверь мне, нужна целая армия людей, чтобы разобраться в вещах Коры. Кроме того, мне больше нравится смотреть на тебя.
– Это комплимент?
– Комплимент. – Он прибавил еще один: – У тебя очень красивые ноги.
– Красивые ноги?
– Откровенно говоря, просто потрясающие.
– Спасибо.
Трейс послал Шайлер улыбку сквозь прозрачный шарфик, который она держала у лица.
– Я обратил внимание на твои ноги еще в ту первую ночь, когда ты вышла из своего «ягуара». «Трейс, – сказал я себе, – смотри-ка, вот это ножки! « – Он хотел было даже признаться, что грезил о них, но затем решил не вдаваться в подробности. – Ты очень привлекательная женщина, Шайлер.
– Ты тоже. – Она тут же поправилась: – Я хотела сказать, ты привлекательный мужчина.
– Я понял, что ты имела в виду. – Трейс открыл локтем очередную дверцу, увидел внутри дюжины коробочек и снова быстро ее захлопнул.
– Нам надо поговорить.
– Я думала, мы и так разговариваем, – заметила она.
– О той ночи, – уточнил он.
На лице Шайлер ничего не отразилось. Но Трейса это не сбило с толку.
– О ночи, когда мы встретились в беседке.
– А что было той ночью?
– Мы целовались.
– Ну да.
Трейс подошел на шаг ближе.
– Знаешь, что особенно завораживает в поцелуях?
Шайлер отрицательно помотала головой.
– Они никогда не повторяются.
Она коснулась рукой шеи.
– Вообще-то я никогда не думала о поцелуях с этой точки зрения. Но возможно, ты прав.
– Конечно, я прав. – Он придвинулся еще ближе. – Разве наш первый поцелуй не отличался от второго, третьего или четвертого?
– Мы целовались всего однажды.
Трейс негромко поцокал языком.
– Это не совсем так.
– Разве?
– Возможно, мы целовались только однажды, но зато несколько раз.
Шайлер тяжело сглотнула.
– Я бы не сказала.
– А я – да. – Он помолчал. – У меня есть теория. Хочешь узнать, в чем она заключается?
– Думаю, ты ее изложишь независимо от моего желания, – произнесла она с едва заметной улыбкой.
Трейс не обратил внимания на ее попытку обратить их разговор в шутку.
– Я считаю, что самая распространенная ошибка, которую совершают и мужчины, и женщины, состоит в том, что они смешивают воздействие самого поцелуя с сопутствующими ему обстоятельствами. Они с легкостью поддаются очарованию романтической обстановки – на них влияют красота сада, тихая музыка, играющая в отдалении, аромат цветов в воздухе.
– Лунный свет, – добавила Шайлер.
– Лунный свет, – повторил он. – Но есть простой тест, позволяющий избавиться от иллюзий.
– Тест?
Трейс оставил ее вопрос без внимания.
– Как ты думаешь, в чем разница между дневными и ночными поцелуями?
– В количестве света?
– Я говорю об ощущениях.
Шайлер в задумчивости посмотрела на него:
– Если говорить в целом, то ночью люди становятся менее сдержанными.
– Ценное наблюдение. – Он, в свою очередь, тоже пристально посмотрел на нее – Что-нибудь еще?
Шайлер поднесла руку, в которой она держала шарфик, к груди и прижала ее к сердцу, словно ожидая защиты от шарфика.
– Ну, еще большинство людей становятся более раскованными.
– Тоже верное наблюдение.
– В ночи есть что-то чувственное, обольстительное, эротичное.
– Как раз это я и имел в виду. Она вдохнула и тут же выдохнула.
– А в чем заключается твой простой тест?
Трейс сократил расстояние между ними до минимума.
– Надо поцеловаться в наиболее неромантичной обстановке, какую только можно себе представить. Среди бела дня. – Шайлер подозрительно прищурилась. – А иначе как узнать, что это не было воздействием сада, музыки, аромата цветов…
– Лунного света? – подхватила она.
– Точно. Дело в лунном свете или в нас самих?
Шайлер выпрямилась.
– У вас, сэр, изощренный и коварный ум.
Трейс прикинулся оскорбленным.
Она поинтересовалась:
– Ты всегда выигрываешь свои дела при помощи подобных доводов?
Он ушел от прямого ответа:
– Я мало участвую в судебных разбирательствах.
Она продолжала упорствовать:
– Но когда участвуешь, ты обычно выигрываешь?
Сейчас было не время скромничать или лгать.
– Всегда.
– Я так и думала.
Трейс улыбнулся:
– Ну что, перейдем к тесту?
Шайлер сжимала шарф уже с меньшим напряжением.
– Наверное, я и сама хотела бы узнать, что произошло той ночью.
– Есть только один способ выяснить это, – настаивал он.
Долю секунды Шайлер колебалась. Затем сделала шаг ему навстречу, бормоча себе под нос:
– Разве не любопытство сгубило кошку?..
– Поверь мне, удовлетворив его, она спаслась.
Сначала они хотели удовлетворить лишь свое любопытство – и Трейс, и она сама. В конце концов, у нее и правда были сомнения насчет той ночи в беседке и своей реакции на его поцелуй.
Шайлер хотела проверить и еще одну вещь, о чем Трейс, конечно же, не догадывался. Джонни целовал ее днем, и, хотя его поцелуй был приятен, сладостен и свеж, в этот раз в ней ничто не шевельнулось.
«Хотя эпитет „приятный“, – решила Шайлер, – весьма сомнительный комплимент поцелую мужчины».
Зависела ли ее реакция на поцелуй Трейса от стечения обстоятельств? Было ли то воздействием прохладной ночи – в конце концов, она тогда промерзла до костей, – или же звезд над головой, или аромата росы на траве, или запаха весенних цветов?
Ночью цветы благоухают совсем по-другому. Почему же поцелуй мужчины тоже не может меняться с наступлением темноты?
С одной стороны, нет смысла в возрасте тридцати лет, ну, или почти тридцати – ее день рождения будет в конце лета, – доискиваться причины страсти, охватившей ее в объятиях постороннего мужчины.
С другой стороны, Шайлер чувствовала, что когда дело касается страсти, то такие понятия, как здравый смысл и логика, не имеют большого значения.
Еще минуту назад она стояла в чулане Коры, наблюдая, как Трейс подходит все ближе и ближе, и размышляла, что означает загадочное выражение на его лице. А уже в следующее мгновение он целовал ее. И она поцеловала его в ответ.
Это было как день и ночь.
Шайлер убедилась, что ей нравится его запах, вкус его губ, касающихся ее губ то тут, то там, вначале лишь слегка, а затем сильнее, гораздо сильнее.
Ей нравилось ощущать себя в его объятиях. Нравились чувствовавшаяся в нем сила, прикосновение его руки, которую он держал у нее на затылке.
Нравилось ощущать соприкосновение их тел, когда ее грудь плотно прижималась к его груди, ее бедра – к его мускулистым ногам.
Ей нравилось и то, что она, вне всяких сомнений, его волнует. Что он хочет ее. Что она хочет его. Что происходящее между ними безумие так чудесно и при этом, безусловно, взаимно.
Сначала Трейс лишь касался ее кончиком языка, затем стал проникать все дальше, дальше и дальше в глубь ее рта, пока она не перестала понимать, кто из них дающий, а кто берущий.
Он жадно впился в нее губами, зубами и языком. Она чувствовала себя выпитой до дна, почти поглощенной им, словно стала частью его плоти и даже крови И она охотно, с неистовой страстью, безрассудно растворялась в нем.
Он погладил ее волосы, и Шайлер не могла бы с уверенностью сказать, произнес ли он слово «шелк» вслух или она просто прочла его мысли.
Трейс обнимал ее плечи, касался ее рук, талии, бедер, ягодиц, стремясь прильнуть к ней как можно сильнее, притягивая ее все ближе, требуя, чтобы она плотнее прижалась к нему. Затем он приподнял ее и развел ее бедра.
Их разделяла только ткань его белья и джинсов, ее тонкие брючки и еще более тонкие трусики. Шайлер слышала биение сердца Трейса, ощущала его желание, чувствовала его страсть. И свою – тоже.
Она услышала, как он произнес ее имя – раньше никто так его не произносил: нежно, сильно, выразительно, страстно – словно в одном слове слились и вопрос, и ответ. И этим словом было ее имя – «Шайлер».
Трейс понял, что ему совсем не важно, день на дворе или ночь. Целуя Шайлер, он вспыхивал, словно сухая лучина, к которой подносят спичку. И Шайлер тоже – вместе с ним.
Самоконтроль, здравый смысл, рассудок и даже его обычная осторожность – все исчезло в единый миг, тот самый, когда он прикоснулся губами к ее губам.
Ирония судьбы. Нет, это больше похоже на странную шутку, которую он сам ненамеренно сыграл с собой: когда дело касается этой женщины, он перестает держать себя в руках.
Он услышал звук ее имени, произнесенного голосом, совершенно не похожим на его:
– Шайлер.
– Трейс, – прошептала она в ответ.
Не важно, что она говорит, важно, что она делает с ним. Шайлер выпустила из рук шарф, который до этих пор создавал между ними тончайшую преграду. Незамеченный, он упал к ее ногам. Потянувшись, она обвила его шею руками. Ее прикосновение показалось ему таким прохладным на его разгоряченном теле.
Трейс жаждал ее прикосновения. Желал его. Но ему хотелось больше, чем ощущать невинную ласку ее рук у себя на шее и в волосах или чувствовать, как ее легчайшее дыхание касается его слуха. Он хотел, чтобы она коснулась его тела.
– Шайлер, – выдохнул он, – дотронься до меня.
– Я и так касаюсь тебя, – прошептала она.
Он слегка отклонился, долгим пристальным взглядом посмотрел ей в глаза и повторил свою просьбу:
– Коснись меня.
– Как?
– Как будто ты меня хочешь.
– Я и так хочу тебя. – Затем, чувствуя, как у нее перехватило дыхание, спросила: – Где?
Трейс напрягся.
– Здесь. – Он положил руку на свою грудь. – Здесь. – Он двинулся ниже, остановившись в области ребер. – И здесь. – Его ладонь замерла на животе.
Шайлер исполнила его желание. Она провела рукой по его плечу, вдоль руки, до кончиков пальцев, и обратно.
Потом она поменяла направление и медленно прошлась пальцами по его груди, на мгновение задержавшись, когда наткнулась на уплотнение твердого мужского соска под его рубашкой, а затем с любопытством пустилась на поиски второго.
Трейс задрожал.
Вытянув пальцы, Шайлер постаралась накрыть ладонями как можно большую площадь его тела и стала осторожно и медленно ласкать его – плечи, грудь, ребра и, наконец, живот, где ее руки замерли без движения.
Они оба чувствовали, насколько он возбужден, – его эрекция была несомненной, бесспорной, реальной и неопровержимой.
Трейс не мог говорить. Он молча поднял руки и нежно опустил их на плечи Шайлер. Затем с мучительной неспешностью провел ими вдоль ее тела.
У нее было прекрасное тело: ладное, крепкое, не слишком худое и при этом нежное и податливое. Он хотел видеть ее обнаженной, хотел касаться ее в таких местах, о которых до сих пор мог только мечтать.
Руки Трейса покоились на ее бедрах, когда они услышали стук двери неподалеку. Вероятно, это пришла очередная команда женщин, которые ежедневно чистили и скребли Грантвуд под бдительным оком миссис Данверз.
Чувственные чары были разрушены.
Трейс про себя чертыхнулся и опустил руки. Затем развернулся и пошел к выходу из чулана.
– Куда ты? – спросила его Шайлер.
– Принять душ, прежде чем мы отправимся к сестрам Фрик. – Он вдруг почувствовал досаду на нее, на себя, на весь этот чертов белый свет. – «Холодный душ», – добавил он про себя.
Глава 15
Создание, встретившее их у двери большого викторианского особняка, напомнило Шайлер экзотическую птицу. Ида Фрик предстала перед ними во всем фиолетовом: от шелковой веточки сирени в волосах и аметистовой броши на фиолетовом в горошек платье – до лиловых туфель на ногах.
– Это наши гости, сестра, – провозгласила она, прежде чем поздороваться с ними. – Добрый день, мисс Грант, мистер Баллинджер. Проходите, пожалуйста.
– Добрый день, мисс Фрик. Надеюсь, мы не слишком опоздали? – Трейс Баллинджер был сама любезность.
– Опоздали? – Женщина вдруг заволновалась. – Я бы не сказала. Я не смотрела на часы в последние несколько минут, но я абсолютно уверена, что вы не опоздали. – Она немного помолчала и затем прибавила: – Я бы также не сказала, что вы пришли слишком рано.
– Не приставай с пустяками, Ида, – послышался более низкий и спокойный голос Элламей Фрик. Из-за спины Иды вышла ее высокая сестра и уставилась на Шайлер. – Мы слышали, как ваша машина подъехала к дому. – Она переключила внимание на Трейса. – Вы как раз вовремя.
Что ж, хотя бы этот вопрос разрешился к вящему удовольствию всех присутствующих.
– Мы не должны держать мисс Грант и мистера Баллинджера на пороге, – недовольно пробубнила Ида, прищелкнув языком.
Ее сестра сгладила ситуацию:
– Сегодня мы будем пить чай в большой гостиной. Сюда, пожалуйста.
Мисс Ида Фрик взмахнула руками – как машет крыльями птица, собирающаяся взлететь – и прощебетала:
– Я считаю, что принимать гостей – ни с чем не сравнимое удовольствие, вы согласны? – Казалась, она была очень горда собой. – Я специально испекла кекс в честь вашего визита. Надеюсь, вам нравится кокосовый крем.
Трейс заверил ее, что так оно и есть.
Шайлер тем временем пыталась угадать, скольких гостей одновременно обычно принимают сестры Фрик.
Ида продолжала взволнованно щебетать:
– В детстве у нас были такие чудесные чаепития. Мама пекла всевозможные печенья, готовила разные лакомства. В гостиной накрывали стол для дам, а лимонад для детей подавался на кухне или на веранде, в зависимости от погоды. – Она повернулась к сестре: – Ты помнишь мамины чаепития, дорогая?
Элламей выпрямила и без того прямую, как жердь, спину.
– Конечно же, помню.
Ида взяла руку Шайлер в свои ладони и постучала по ней кончиком указательного пальца:
– Вы ведь не забыли о своем обещании, мисс Грант?
Шайлер замялась:
– О своем обещании?
Доверительным шепотом женщина пояснила:
– Поделиться со мной рецептом салата из лобстера.
– Ах да, конечно. – Шайлер открыла сумочку. – Миссис Данверз любезно написала его для вас.
– Спасибо! – воскликнула Ида Фрик, накинувшись на листок с рецептом, как голодная птица на червяка. – У меня просто нет слов.
Трейс положил на стол блестящую подарочную коробку.
– Я решил, что немного шоколада может доставить вам удовольствие.
Глаза Иды загорелись интересом.
– Как это мило. Такая забота с вашей стороны. – Она приняла подарок за обеих сестер. – Элламей, скажи нашим гостям, чтобы они чувствовали себя как дома.
– Сюда, пожалуйста, – указала высокая и тощая мисс Фрик.
– Я присоединюсь к вам через несколько минут. – Ида взмахнула руками и, быстро миновав длинный коридор, вошла в дверь помещения, которое, похоже, было кухней.
– Какой прелестный дом, мисс Фрик, – сказала Шайлер, когда, войдя в большую гостиную, они вдруг очутились в мире, где время, казалось, остановилось.
Красочный, пестрящий узорами ковер на полу, богато изукрашенная громоздкая мебель, безделушки, беспорядочно расставленные по всей комнате, кружевные салфеточки – все эти вещи принадлежали ушедшей эпохе.
– Спасибо, мисс Грант. Мы с Идой прожили в этом доме всю нашу жизнь. Собственно говоря, мы обе родились в угловой спальне на верхнем этаже, – сообщила она, присаживаясь на покрытый темно-бордовым бархатом диван со стеганой спинкой и такими же подушечками. – «Маленькая Лощина» раньше была летней дачей нашей семьи. – Помолчав, она прибавила: – Шесть наверху и шесть внизу.
– Шесть?..
– На каждом этаже по шесть комнат, – пояснила женщина. – Во время обвала на фондовой бирже в 1929 году и последовавшей за ним Великой депрессии от нас, Фриков, удача отвернулась, впрочем, как и от многих других семей на том этапе американской истории. – Она указала на пару слегка обветшавших стульев с прямыми спинками в стиле эпохи королевы Анны. – Пожалуйста, садитесь, устраивайтесь поудобнее.
Если сесть гости и смогли, то устроиться на этих стульях с комфортом было едва ли возможно.
Элламей Фрик продолжала рассказывать:
– Дедушка тогда потерял все свои деньги. До последнего цента. Он так и не оправился от этого. Бабушка, естественно, тоже, особенно после того, как он пустил себе пулю в лоб.
– Мы были здесь очень счастливы, – вставила Ида, к этому времени уже присоединившаяся к ним. – Однако меня всегда удивляла одна вещь. Почему наш дом называется «Маленькая Лощина»? – сказала она, по-совиному хлопая глазами за стеклами очков. – Мы ведь живем не в сельской местности. Наш дом стоит фактически посреди города.
– Не думаю, чтобы в те дни здесь был город, – заметила Элламей.
На Иду Фрик снизошло озарение.
– Господи Боже мой! И почему мне раньше не приходило это в голову? Это город сам вырос вокруг «Маленькой Лощины», не так ли?
Выглянув в окно, Шайлер произнесла:
– Я вижу, у вас прекрасный цветочный сад.
– Вы увлекаетесь садоводством, мисс Грант? – спросила Элламей, когда они уже сидели за столом и пили чай с кексом.
– Я люблю живые цветы, – с воодушевлением ответила Шайлер. – К сожалению, у меня никогда не было времени и возможности разводить их.
Ида Фрик кивнула с видом знатока и водрузила свою чашку с блюдцем и тарелку с кусочком кекса на колени.
– Понимаю, вы же живете в Париже.
– Да. У меня там квартира, и поэтому все мои цветы растут в ящиках на подоконнике.
Сестры сгорали от любопытства.
– А как вы проводите время? – спросила одна.
– Так же, как большинство людей. Работа. Общение с друзьями. Еще у меня две кошки.
Казалось, Иду Фрик ошеломило известие о том, что Шайлер работает.
– Вы работаете?
– Да. Я консультант в Лувре.
Элламей Фрик поставила свою чашку на столик в стиле рококо и придвинулась к Шайлер. На ее бледных щеках зарделись два красных пятна.
– Лувр, – повторила она почти благоговейно.
Шайлер отложила вилку в сторону.
– Я изучаю историю права собственности и точного происхождения картин, которые пропали или были украдены во время Второй мировой войны.
– До чего увлекательно! – воскликнула Ида Фрик, хотя она явно мало что поняла из слов Шайлер.
Зато светло-серые глаза Элламей Фрик загорелись неподдельным интересом.
– Я хотела изучать живопись, когда была моложе, – выпалила она. – Мечтала поехать в Париж и бродить по набережной вдоль Сены с холстом и красками.
– У сестры талант, – провозгласила Ида и потянулась за еще одним куском торта с кокосовым кремом.
Элламей грустно вздохнула:
– По правде говоря, очень небольшой.
– У меня самой нет способностей к живописи, – призналась Шайлер, – но зато я очень точно распознаю талант в других людях.
– У нас в доме есть несколько картин, которые, возможно, покажутся вам интересными, – предположила Элламей Фрик. – Конечно, не великие мастера, но несколько чудных художников Гудзонской школы.
Шайлер живо поинтересовалась:
– А чьи картины у вас есть?
– Дайте-ка вспомнить… небольшое полотно кисти Фредерика Черча, Томас Коул и Джервис Макенти.
– Нам пришлось продать пару картин и серебряный чайный сервиз в прошлом году, – вставила Ида. – Но сейчас, получив от Коры в наследство этот щедрый дар, мы можем отказаться от продажи картин и матушкиного серебра.
Краска разлилась по лицу, ушам и шее Элламей Фрик.
– Мисс Грант и мистеру Баллинджеру вовсе не интересно слушать про матушкино серебро, сестра. – Она неловко откашлялась. – Похоже, нам нужен еще кипяток. В этот раз, Ида, на кухню пойду я.
– Я помогу вам, – вызвалась Шайлер.
– … ходят слухи, что в каждую годовщину своей смерти она бродит по тропинке вдоль берега реки в поисках своей утраченной любви, – с преувеличенным драматизмом вещала Ида Фрик, когда Шайлер и Элламей вернулись в гостиную.
– Извините нас, – улыбнулась Шайлер. – Боюсь, мы увлеклись обсуждением картин и художественных школ. – Она замялась и добавила: – Время пролетело просто незаметно. Вот свежий чай.
– Благодарю вас, мое дорогое дитя, – отозвалась Ида Фрик. – Но мы уже успели соскучиться без вас, правда, мистер Баллинджер? – Однако она не дала ему возможности ответить. – Мы с мистером Баллинджером обсуждали историю долины Гудзона, особенно ее беспокойных духов.
Шайлер ни секунды не сомневалась, что говорила только Ида, а Трейс исполнял роль слушателя.
Элламей поспешила одернуть сестру:
– Надеюсь, она вас не утомила, мистер Баллинджер?
– Конечно, нет.
Однако Ида не могла долго молчать. Откашлявшись, она отпила глоток чая и снова вступила в разговор:
– Не каждый день найдешь такого внимательного слушателя, как мистер Баллинджер. – Она бросила на сестру взгляд поверх очков. – Возможно, он не во все верит, но у него восприимчивый ум.
– Все знают, как бесполезно порой расточается ум, – не удержалась от замечания Шайлер.
Трейс кусал губы, стараясь сдержать улыбку.
– Согласен.
Взгляд Иды пристально изучил всех собравшихся за столом.
– Я только что рассказывала мистеру Баллинджеру, что тридцать миллионов людей в нашей стране встречались с привидениями.
Элламей кивнула и щелкнула пальцами.
– И еще большее количество обладает сверхъестественными способностями: ясновидением, телепатией или даром общения с умершими.
Трейс поддержал разговор:
– У вас на руках удивительная статистика. Мисс Фрик, – он имел в виду Иду, – сообщила мне, что почти пять миллионов людей в Соединенных Штатах были похищены инопланетянами.
Шайлер решила, что проявлять скептицизм в данной ситуации было бы невежливо.
– Что вы говорите!
– Именно так.
Мисс Ида Фрик наклонилась, вытянула шею, как клюющая птица и произнесла театральным шепотом:
– Вполне вероятно, что таких людей намного больше, потому что многие из них не помнят, что с ними произошло. – Она захлюпала носом и поднесла к нему изящный носовой платок, украшенный вышивкой.
– Ида знает, что говорит, – уверенно заявила Элламей. – У нее дар.
– Дар? – эхом отозвалась Шайлер.
Художественно одаренная мисс Фрик утвердительно качнула головой:
– Моя сестра слышит голоса.
– Слышит голоса? – На этот раз ее слова повторил Трейс. – Какие голоса?
– Голоса тех, кто больше не может говорить с нами, – последовало объяснение.
Вспомнив разговор с сестрами Фрик на поминальной службе, Шайлер решила, что знает, о чем идет речь.
– Потусторонние голоса?
Элламей Фрик кивнула.
– В таком случае могу я задать вопрос? – Шайлер поставила чашку на столик.
– Ну конечно же, мисс Грант, – ответили женщины почти в унисон.
– Вы знали мою тетю много лет, – начала она, вынужденная говорить без обиняков.
– Да, это так, – подтвердила Элламей Фрик. Она повернулась к своей обладающей даром сестре: – Сколько лет мы знали Кору?
Ответ Иды прозвучал робко и неуверенно:
– Больше, чем я давала себе труд сосчитать.
Элламей посмотрела на свою сестру с легким нетерпением:
– Ну так сосчитай, Ида.
Женщина отставила чашку и стала загибать пальцы, как будто и впрямь считала с их помощью.
– По-моему, наиболее вероятно число пятьдесят один.
Вторая мисс Фрик поспешила разубедить в этом своих гостей:
– Нет, Ида, не пятьдесят один. Скорее пятьдесят два или даже пятьдесят три.
Пятьдесят четыре, – заявила ее сестра.
Трейс снова закусил губу, пряча улыбку.
Довольно долго, – признал он.
Шайлер хотела выяснить, что знают сестры Фрик об увлечении ее тети строительством.
– А Кора всегда… – Шайлер на мгновение замолчала в поисках нужного слова, – перестраивала Грантвуд?
Ответ на вопрос явно требовал размышлений со стороны обеих сестер.
Элламей заговорила первой:
– Ну, это началось, когда мы были еще совсем девчонками. Помнишь, Ида, как-то летом мы поехали навестить дядю Гаса в Миннесоту, а когда вернулись, одна сторона большого дома была в лесах?
– Помню, – ответила Ида.
