Текст книги "Уважаемый господин дурак"

Автор книги: Сюсаку Эндо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Что случилось с сэнсэем? – спросил незнакомец, когда перестал кашлять.

– Он пошел помочиться, – дрожащим голосом ответил Гастон, с трудом выговаривая от страха японские слова. Человек вытащил из кармана белый платок, медленно сплюнул в него и вытер рот. Откуда-то прозвучал бой часов – его эхо волнами отражалось от черных крыш и, казалось, уходило в небо, покрытое мерцающими звездами.

– Почему вы здесь сидите, на его месте?

– Мне негде жить... Сэнсэй добрый... Я спал в его доме.

– Значит, бродяга. Давно у него живете?

Гастон ответил, что провел в доме сэнсэя только одну ночь. Он взывал к богу, чтобы старик как можно скорее вернулся, но из-под моста, куда он ушел, не было слышно никаких шагов. Слух резал только грохот очередного поезда, проходящего по мосту.

– Значит, вы познакомились с сэнсэем только прошлой ночью? – На лице человека в трепещущем свете свечи появилась слабая улыбка: – Помогите мне, иностранец-сан. – Когда Гастон ничего не ответил, он продолжал: – Мне нужна ваша помощь. У меня случился прокол, и я должен заменить колесо.

Знания японского Гастону не хватило, чтобы понять: обращение этого человека к нему неожиданно стало очень вежливым.

– Помогите мне. Я вам заплачу.

Гастон с его робким сердцем отнесся к этому человеку с инстинктивной опаской. Если он пойдет с ним, может случиться все что угодно, и он попробовал уклониться от предложения. Но тут незнакомец скорчился в новом приступе кашля.

«Этот человек болен, – подумал Гастон. – Я все еще подозрителен к людям, – сказал он себе, глядя на человека, которому, по всей видимости, было очень больно. – Зачем я приехал так далеко? Могу ли я еще доверять людям?»

– Я пойду с вами. – И Гастон зашагал за ним.

Они прошли под мостом и повернули налево, в темный закоулок. Слева тянулась длинная бетонная стена, а рядом была припаркована черная машина, еле различимая во мраке.

– Переднее колесо, – хрипло сказал мужчина. – Иностранец-сан, достаньте инструменты из машины.

Гастон подчинился и через полуоткрытую дверь протиснулся в темную машину. Внутри стоял запах духов.

– Сзади, под задним сиденьем. Там должен лежать черный мешок, он там? – спросил человек, стоя у машины и не вынимая рук из карманов.

Гастон пошарил в темноте и нашел между задним сиденьем и задним окном что-то завернутое в материю.

– Это то? – спросил он.

– Да, оно. Не разбейте. – Человек тоже сел в машину. – Осторожнее. Давайте сюда.

Гастон понял, что внутри должно быть что-то хрупкое, однако предмет, завернутый в черную материю, был довольно тяжел. Казалось, сделан из меди или железа.

– Садись! – неожиданно сказал другой голос прямо над головой Гастона. И только сейчас он заметил еще одного человека на переднем сиденье.

– Эндо-сан, вы нашли странного типа, – тихо произнес он. – А что случилось со старым предсказателем?

– Объясню позже. Заводи машину.

Человек на переднем сиденье закрыл дверцу и, не предлагая Гастону выйти, завел мотор. Машина монотонно задрожала, затем тронулась.

– Я...

– Я... – передразнил Гастона человек, которого назвали Эндо. – Мы забираем вас с собой.

– Собака-сан!

– Что?

– Наполеон-сан... – Гастон посмотрел назад и в слабом свете уличного фонаря увидел, как его истощенная псина изо всех сил бежит следом. Гастон прижался лицом к стеклу.

– А-а, Наполеон-сан, вот оно что...

Но Наполеон был слишком стар и болен, он не мог хорошо видеть, куда бежит, и врезался прямо в уличный фонарь. В конце концов он отказался от погони и остался стоять, глядя вслед уходящей машине.

Впервые в своей жизни Гастон почувствовал, как из глубины его тела поднимается комок гнева – подобно сгустку крови. Эта собака была первым существом, которому он помог после приезда в Японию. Она была больше, чем собака, – последние два дня это был его товарищ, с которым он делил все свои невзгоды. В отчаянных глазах псины, которые он увидел в последний момент, отражалась та же печаль, которую ощущал он сам. Как сможет собака дальше жить без него?

– Я выхожу! – Гастон навалился на плечо Эндо, севшего рядом с ним. Он был таким тяжелым, что лицо Эндо искривилось от боли. Черный узел, который он держал в руках, упал на пол. Из него вывалился револьвер «кольт».

Ночь в Санъя

Однако человек в плаще никакого сопротивления Гастону не оказал. Он не успел стряхнуть со своего плеча тяжелую руку француза – его охватил новый приступ. Он приложил ко рту кулак и весь содрогался от кашля.

Если бы Гастон этой возможностью воспользовался, он мог бы легко овладеть револьвером, лежавшим у их ног. Но увидев, как тело Эндо сотрясается от боли, а лицо его на миг стало похоже на морду загнанного зверя, мягкосердечный Гастон отдернул руку.

Эндо вытер рот белым носовым платком, затем внимательно изучил его в пламени зажигалки. Вместе со слюной там виднелись струйки крови, с которых Эндо некоторое время не сводил глаз.

«Этот человек болен», – опять подумал Гастон. Он повернулся спиной к окну и с болью в сердце вспомнил согнувшееся от кашля тело Эндо, мгновенный блеск его черных глаз – и остатки недавнего гнева покинули его сердце. Когда Эндо не спеша наклонился и поднял револьвер, Гастон уже не смог помешать ему.

Между тем водитель, продолжая управлять машиной, периодически бросал взгляд на заднее сиденье, и если бы Гастон попытался прижать Эндо, немедленно остановил бы машину.

– Как вы себя чувствуете, Эндо-сан?

– Ничего.

– У вас кончилось лекарство? Вам просто необходимо его принимать... Сейчас ведь есть хорошие средства даже от туберкулеза. Похоже, у вас нет большого желания выздороветь.

– Какая разница, вылечусь я или нет, – хрипло ответил Эндо.– Такие киллеры, как я, все равно долго не живут.

Затем он повернулся к Гастону и с легкой улыбкой на лице направил на француза револьвер. Получая видимое удовольствие от того, как длинное лошадиное лицо иностранца перекосилось от страха, он положил палец на курок и спустил его. Раздался глухой щелчок, но пуля не вылетела.

– Не пытайтесь бежать, иностранец-сан. В следующий раз пуля обязательно вылетит. Вы говорите по-английски? – спросил Эндо на английском. Когда Гастон ничего не ответил, он спросил вновь: – Я спрашиваю, вы говорите по-английски?

Гастон еле-еле покачал головой:

– Я... Я француз.

– Tiens! – Как ни странно, человек в плаще удивился по-французски. – Tu es Francais? Mon Dieu! – Он говорил с небольшим акцентом, но вполне сносно.

– Эндо-сан, вы говорите по-французски? – тихо спросил водитель, выруливая на широкую дорогу из Комаба в Мэгуро.

– Я изучал его много лет назад.

– Что вы собираетесь делать с этим французским парнем?

– Мы можем использовать его вместо старика. Поскольку он иностранец, нам же больше пользы при побеге, – ответил Эндо, заряжая револьвер.

Магазины вдоль улицы сливались в одно светлое пятно в окне машины, и никто из прохожих на тротуаре не мог предположить, что внутри мчался дрожащий от страха Гастон.

***

Он намеревался выпить только одну кружку пива и возвращаться домой, но, как обычно, этим дело не кончилось, и вместе со своим другом Иидзима они посетили четыре или пять баров, пока часы на универмаге Токю не пробили полночь и не вернули его в мрачную действительность. Перед глазами подвыпившего Такамори всплыло строгое лицо сестры.

До последнего времени, когда он поздно возвращался, он мог проникнуть в дом через заднюю дверь, которую Матян из внимания к нему оставляла открытой. Но два месяца назад в соседний дом пробрался вор, и после этого Томоэ взяла за правило в десять часов вечера сама закрывать на ключ все двери и даже ворота. Забор невысокий, и через него еще можно перелезть, но попасть в дом можно будет, лишь позвонив в дверь. И конечно, открывать ее вставала всегда Томоэ.

«Хорошо бы жить одному в квартире», – подумал Такамори.

Иидзиме, снимавшему комнату в многоквартирном доме в районе Дзиюгаока, предстояло ехать на электричке в другую сторону, и при расставании Такамори с чувством сказал ему:

– Как я завидую, что ты живешь один.

– Не говори глупостей... У меня же нет жены, которая бы меня встречала, когда я возвращаюсь домой.

– Но у тебя нет и надоедливой сестры.

Оставшись один, Такамори медленно побрел к станции, чтобы сесть на свою электричку, обдумывая, какое бы оправдание придумать ему сегодня. Банкет в банке... Помогал начальству... Случайная встреча со старым университетским товарищем... Он мог бы придумать много чего еще, но, к сожалению, все это он уже использовал. А такую сестру, как Томоэ, больше не проведешь.

Помимо этого, можно было бы еще применить так называемую «тактику подарков». Купить связку бананов за сто иен и сунуть ей сразу в руки, едва откроет дверь, при этом громко возвестив: «Витамин С... Очень питательно, прекрасное свидетельство братской любви». Этот метод иногда срабатывал, но сегодня Такамори выпил столько, что у него не осталось даже ста иен и в кармане был только пустой кошелек и проездной билет.

– Что это?

Такамори невольно остановился, увидев проковылявшую мимо грязную собачонку с торчащими от голода ребрами. Ему показалось, он ее где-то уже видел.

– Так это дворняжка, которую приласкал Гастон!

Такамори только что рассказывал Иидзима о Гастоне.

Прожил с ними всего неделю, но произвел такое впечатление, будто свалился с далекого синего неба. Людей с таким добрым и мягким сердцем редко встретишь в этом эгоистичном мире.

– Подумать только, подобные люди еще существуют, и на душе становится как-то светлее, – с гордостью говорил Такамори.

Собака Гастона, хромая, завернула за угол и исчезла в темном переулке.

– Значит, Гастон был здесь, в Сибуя.

Такамори, забыв о непридуманных отговорках, бросился бежать за собакой, но в темноте за углом ее уже не было видно. Он увидел только старика-предсказателя – тот складывал принадлежности своего ремесла.

***

По окнам автомашины потекли тонкие струйки дождя, как будто стекла покрылись мелкими трещинами.

– Эндо-сан, пошел дождь.

Эндо продолжал смотреть в окно и ничего не ответил.

– Мы едем прямо в Санъя?

– Что?

– Мы едем в Санъя или заедем к Митико?

Эндо ничего не ответил.

– Эндо-сан, за домом Митико, наверно, уже ведется наблюдение. Я знаю, что вы хотите ее видеть, но это опасно.

– Наверное.

– Я думаю, нам сегодня ночью лучше раствориться в Санъя.

– Вероятно, так. Я поручаю это вам.

Положив револьвер в карман, Эндо достал сигареты и повернулся к Гастону.

– Вы курите, иностранец-сан?

Гастон уныло покачал головой. Зажигалка Эндо осветила вспышкой забившееся в угол все его большое тело: Гастон сидел, уткнувшись лицом в колени. Несмотря на собственное тугодумие, он, кажется, понимал, в какое положение попал.

Гастон закрыл глаза, и перед ним поплыли свежие воспоминания. Женщины, которые дали ему немного поесть. Старый предсказатель с телом высохшего дерева. Черная жидкость, падающая на тротуар каждый раз, когда проходил поезд. И – жалкий Наполеон, бегущий за машиной.

Ночные улицы, мокрые от дождя, отсвечивали черным. Несколько машин обогнали их автомобиль. Гастон бросил взгляд на приборную доску и увидел, что стрелка спидометра – на сорока километрах.

– Мы попались, Эндо-сан! – неожиданно закричал водитель. – Полиция проводит дорожную проверку.

Впереди на дороге, похожей на черную реку, завиднелись четыре или пять человек с фонариками в руках.

– Полиция?

– Похоже на это.

– Не двигайтесь, – сказал Эндо тихим резким голосом, когда Гастон шевельнулся.

Эндо сунул руку в карман плаща, и Гастон почувствовал, как в его ребра упирается твердый предмет.

– Ne bouge pas... Я буду стрелять без колебания.

Поддерживая голову огромными руками, Гастон по смотрел на Эндо с немой мольбой о пощаде.

– Я хочу вернуться назад.

– Послушай, иностранец-сан. Смейся и разговаривай со мной – особенно когда полицейские будут заглядывать в машину. Смейся, понимаешь?

– Я хочу вернуться назад!

– Я понимаю, но смейся. Parle n'importe quoi. – Эндо с улыбкой на лице прижимал револьвер к ребрам Гастона.

Когда молодой полицейский с фонарем в правой руке стал приближаться к ним, водитель послушно окончательно остановил машину.

– Sacre flic... va au diable, n'est-ce pas, monsieur? – С улыбкой на лице Эндо делал вид, что разговаривает с Гастоном, произнося при этом любые пришедшие в голову французские слова, чтобы создать видимость оживленной беседы.

Если Гастон хотел освободиться, то сейчас – самое подходящее время. Он напряженно смотрел на полицейского, лицо которого под форменной фуражкой выглядело совсем юным. Револьвер продолжал давить в ребра Гастона, и он не мог ничего сказать, хоть и пытался взглядом своим выразить отчаяние. К несчастью, чем серьезнее становилось его длинное лошадиное лицо, тем комичнее оно выглядело.

– Fils de putain de crapaud.

– Прошу прощения. – Полицейский постучал рукой в окно. – Мы проверяем все автомашины.

– Quel pet rance. – Эндо продолжал притворяться, что ведет беседу, не забывая при этом улыбаться. Когда Гастон открыл окно, кольт еще глубже вошел в его ребра.

– Саса merde pipi.

– О, иностранец, – сказал полицейский и немного смутился.

– Вот это...

Гастон быстро передал ему белый кусок материи, который держал в руках. Эндо резко, до боли изогнулся всем телом.

– Вот это... – Гастон отчаянно сунул белый кусок материи в руки полицейского.

Пораженный офицер развернул его – то оказалась мужская набедренная повязка.

– Извините, извините, – криво улыбнувшись, выговорил Эндо. – Этот иностранец слишком много выпил. Он человек с юмором... Нам можно ехать дальше?

– Да, проезжайте, – разрешил все еще потрясенный полицейский.

Машина тронулась сквозь мелкий дождь, похожий на туман. Желтые фонари полицейских скоро остались далеко позади.

– Вы когда-нибудь видели что-либо подобное? – воскликнул водитель, обернувшись к сидящим сзади. – Этот парень, похоже, немного не в своем уме.

– Я не знаю, так это или нет, но благодаря ему мы удачно проскочили. Иностранец-сан, вы часто совершаете такие необычные поступки?

***

Как раз в это время предсказатель Тетэй рассказывал Такамори о том, что ему известно о Гастоне.

– Он исчез, пока я ходил в туалет. Даже вещи его здесь.

И действительно – единственное имущество Гастона, старый вещевой мешок, лежал на земле.

– Я ждал его целый час, но он так и не появился.

– И куда, вы думаете, он исчез?

– Этого я не могу понять.

– Не можете ли вы найти его с помощью ваших пророческих палочек? Не скажут ли они вам, где он?

– Нет, это бесполезно, – стыдливо признался старик тихим голосом. – Я им сам не верю.

***

Машина ехала уже около часа под дождем, а тот все усиливался. Гастон сидел, по-прежнему обхватив голову руками, и в его ушах ритмическая вибрация автомобиля звучала различными человеческими голосами. То приятный голос Томоэ, то голос Такамори. «Убегай, убегай, Гас-сан». Затем вибрация вдруг превратилась в страстный призыв старика Тетэя. Нет, то не был голос старика Тетэя, а шепот какого-то другого существа, не видимого глазу. «Ты все еще не веришь... А разве ты не намеревался верить в каждого». Внутреннему взору Гастона открылось ночное небо, все в мерцающих звездах, и по нему из последних сил за автомобилем бежал Наполеон.

– Приехали, Эндо-сан.

Подняв воротник плаща, Эндо открыл дверцу машины.

– Выходите, иностранец-сан.

Дождь падал на лицо и шею Гастона. Он смирился со своей судьбой и подставил свое огромное, как у слона, тело под черный дождь незнакомой страны. Водитель включил радио, и раздались звуки сентиментальной баллады:

 
Мой нежный, не будь жестоким,
Мой любимый, не будь бессердечным...
 

– Ну, я поехал. – Водитель захлопнул дверцу и помахал рукой.

Эндо кивнул ему и вплотную подступил к Гастону.

– Пошли!

Несмотря на дождь, в воздухе стоял почти животный запах. Перед ними тянулся ряд строений, похожих на хлевы для скота, а перед ними под зонтиками в ожидании клиентов стояли ряды проституток.

– Куда мы идем? – с удивлением спросил Гастон у Эндо.

– Это Санъя. Мы все еще в Токио, но полиция входить сюда не решается, – мрачно ответил Эндо, закрывая лицо от дождя. – Так что вам лучше смириться.

Оглядевшись, Гастон понял, что все строения были фактически гостиницами, но они очень отличались от тех, что он видел в Сибуя. Грязные и запущенные, а на полуразбитых окнах было краской написано: «Одна ночь – 40 иен». Невероятно, что здесь можно переночевать так дешево. Эндо вошел в один из таких домов.

– У вас есть отдельная комната на двоих?

– С ватным одеялом – триста иен, – ответил мужской голос из-за перегородки, устроенной так, чтобы гости не видели его лица.

– Подойдет, – сказал Эндо и, отсчитав три бумажки по сто иен, сунул их в отверстие.

– Поднимайтесь на второй этаж. Вторая дверь на правой стороне. Обувь лучше возьмите с собой, а то могут украсть.

Вслед за Эндо Гастон поднялся на второй этаж. Уже знакомый животный запах теперь был всюду: и в коридоре, и в комнате, куда они вошли. Коричневые от старости циновки, исписанные прежними жильцами стены, сваленные в кучу в углу одеяла – вот все, что находилось в этой маленькой, как тюремная камера, комнатке. Жилище старика Тетэй, может, пребывало в большем беспорядке, но там хоть витал человеческий дух.

– Не оставляйте обувь в коридоре, – предупредил Эндо. – И лучше будет, если свернете всю одежду и положите себе под голову, иначе ночью украдут.

Эндо сел на пол у стены и, хрипло кашляя, начал чистить платком револьвер.

– Пошли спать?

Расстелив постель, Эндо снял верхнюю одежду и брюки, свернул их и положил под подушку, как и советовал сделать Гастону. В одежде он казался высоким и тощим, но в одном белье тело его выглядело хорошо сложенным, и он не производил впечатление человека, который кашляет кровью. По привычке киллера к осторожности револьвер он положил в центре постели – так до него быстрее дотянуться, если на них внезапно нападут.

– Иностранец-сан, вы не собираетесь спать? Уже два часа ночи, – тихо сказал Эндо. – И хочу вас предупредить: у меня чуткий сон, и я услышу, если вы попробуете покинуть комнату.

Гастон печально улыбнулся. Его телу было по-прежнему беспокойно и страшно, однако сердце приказывало оставаться здесь.

Выключив 30-ваттную лампочку, Гастон залез в постель. Его длинные ноги наполовину торчали из-под тонкого ватного одеяла. Но что еще хуже – запах пота и грязного человеческого тела исходил не только от одеяла, им были пропитаны и потолок, и стены.

Закрыв глаза, Гастон слушал, как дождь бьет в окна их комнаты. Откуда-то послышался громкий напряженный смех женщины – в нем можно было уловить печальные нотки. Дождь все усиливался, теперь казалось, будто кто-то бросает в окна горсти горошин. Эндо вновь закашлялся, и в кашле его тоже звучало что-то печальное.

– Больны? – тихо спросил Гастон и, когда Эндо ничего не ответил, повторил: – Вы больны?

– Мои легкие поражены, – устало ответил Эндо. – Как это будет по-французски? Уже забыл... Давно это было, когда я его учил.

– Tuberculose.

– Вот как? Tuberculose? Неприятное слово. – Он повернулся в постели к Гастону лицом. – Вы действительно бродяга? Зачем вы приехали в Японию?

Гастон ничего не ответил.

– Не хотите говорить – не надо. Это не мое дело.

– Ваша работа?

– Работа? – Эндо рассмеялся тихим хриплым смехом. – Я полагаю, убивать людей за деньги можно назвать моей работой.

– Убивать людей?

Услышав испуганный голос Гастона, Эндо легонько постучал рукой по его одеялу.

– Успокойтесь. Если будете вести себя послушно, я вас не убью. Я хочу, чтобы вы помогли мне в одном деле.

– Это дело – что?

– Это дело... Убить одного человека... Только на этот раз – не за деньги.

Эндо больше ничего не сказал, а только вновь закашлялся. Этот сухой надсадный звук вместе с шумом дождя бесконечно долго звучал в ушах Гастона.

***

Разумеется, Гастон не мог этого знать, но район Санъя, где он оказался, имел репутацию черных джунглей Токио. Дешевые деревянные дома, которые здесь называли «гостиницами», тянулись вдоль улицы, и число их достигало ста пятидесяти.

Гастон с удивлением убедился, что здесь можно переночевать всего за сорок иен (в общежитии), а максимум за триста можно получить отдельную комнату. Еще были так называемые стоиенные гостиницы, в которых койки располагались рядами подобно полкам для разведения шелкопрядов. Обычные общежития заполнялись разным случайным сбродом, а в комнатах за триста иен часто жили целые семьи.

Здесь обитали в основном рабочие-поденщики, бродяги, сутенеры, бывшие заключенные. Одни рабочие, хоть и нанимались каждый раз только на один день, регулярно работали в одном и том же месте, а другие каждое утро ждали на улице грузовика, который отвозил их туда, где они требовались. Сутенеры жили на доход своих проституток, но сутенеры Санъя отличались от сутенеров в других районах Токио. Проживали там и семьи, приехавшие в Токио из провинции в надежде улучшить свое состояние, но они терпели неудачу и были вынуждены селиться в трехсотиенной комнате. Триста иен в день – это девять тысяч иен в месяц, и за эту сумму они могли бы найти лучшее жилище в другом месте. Но поскольку они были поденными рабочими, у них никогда не бывало такой суммы разом. Поэтому ничего не оставалось – только платить ежедневно по триста иен и жить всей семьей в одной пустой комнате: муж, жена и ребенок.

В некоторых семьях муж – разумеется, с согласия жены – выступал сутенером, и когда жена отыскивала клиента сама или с его помощью, вся семья была вынуждена покидать комнату и терпеливо ждать окончания сеанса.

С восьми часов вечера десятки женщин обычно стояли в темных аллеях около гостиниц. Когда приняли закон против проституции, ни в одном другом районе Токио нельзя было увидеть столько женщин, зазывающих клиентов. В старые времена их клиентура состояла в основном из таких же поденных рабочих, живущих в этом районе, однако в последнее время жители других районов Токио, кого новый закон лишил легкого удовлетворения потребностей, стали, как муравьи, стекаться в Санъя. К полуночи количество проституток около гостиниц резко возрастало – тем более что женщин в Санъя гангстеры не контролировали и каждая могла работать на себя.

Даже полиция – за исключением убийств или других серьезных преступлений – закрывала глаза на происходящее в Санъя, в том числе – и на проституцию, хотя там еще процветали вымогательство, воровство и многое другое.

Санъя особенно опасен в дождливые дни: рабочие в дождь на работу не ходили и настроение у них портилось. Эндо и Гастон остановились здесь как раз в такую дождливую ночь, полную опасностей.

«Убить одного человека...» Эндо беспечно сказал эти ужасные слова, и они не выходили из головы Гастона.

Он закрыл глаза и попытался уснуть, но сон не приходил. В ушах грохотал падавший на крышу дождь. Что-то ползло по его ноге – то ли блоха, то ли вошь.

«Я, должно быть, вижу сон... Ужасный сон», – сказал он себе. Ему показалось, что он по-прежнему живет в доме Томоэ. Нет, он в маленькой комнатке старика Тетэй. Рядом слышно сонное дыхание тонкого, как высохшее дерево, отшельника Востока.

Но в действительности рядом дышал не Такамори и не старик Тетэй, а убийца, держащий под боком револьвер. Гастон некоторое время подремал, затем вновь открыл глаза и посмотрел на лежащего рядом Эндо. За окном занимался рассвет.

– Куда вы пошли? – Хотя Гастон почти бесшумно попытался встать с кровати, Эндо подскочил и закричал на него. – А-а, в уборную. Не пытайся сбежать.

– Нет, нет. Я только...

– Отсюда не убежишь. В гостинице только один выход. Я отсюда услышу звук ваших шагов. И сразу пойму, если вы направитесь к выходу.

Гастон кивнул и тихо выскользнул в коридор. Эндо сказал правду. Со второго этажа к выходу вела только одна лестница, а уборная, судя по запаху, находилась в другом конце коридора.

Гастон медленно шел, вытирая струившиеся по щекам слезы. По обе стороны коридора тянулись комнаты с раздвижными дверями. Бумага на них была в некоторых местах порвана. Из одной комнаты раздавался мужской храп. Всюду стоял тот же самый животный запах. Внезапно Гастон услышал, как кто-то тихо позвал его:

– Эй, эй!

Он остановился и посмотрел назад, но там никого не было.

– Эй, эй!

В этот раз он понял, что голос раздавался из дырки в бумажной двери прямо перед ним.

– Кто?

– Это я. Помните? Мы встречались в Сибуя.

Тогда он вспомнил этот голос. Он принадлежал женщине, которая «помочилась» в гостинице в Сибуя, а потом принесла ему о-дэн.

– О, это вы!

– Не так громко.

– Вы здесь тоже мочитесь?

– Говорите тихо... Почему вы ушли от сэнсэя? Я увидела вас вечером – это кошмар.

Гастон молчал.

– Вы знаете мужчину, который был с вами? Это Эндо из банды Хосино. У него туберкулез. В нем нет ни крови, ни слез. Он убивает людей, и в один прекрасный день его тоже прикончат. Вам надо как можно скорее бежать отсюда.

Гастон все еще не произнес ни слова.

– Бегите отсюда любым путем. Выскочите из этого дома и добирайтесь до большой улицы, где сможете поймать такси. У вас ведь еще сохранились три тысячи иен?

Женщина до сих пор не забыла о кошельке Гастона.

– Садитесь в такси и скажите водителю «Сибуя». Там сразу идите к сэнсэю и скажите ему, что вас похитил Эндо.

– Да.

Гастон кивнул. Тут женщина, должно быть, что-то почувствовала, поскольку резко замолчала. Гастон услышал, как кто-то сзади кашлянул, и, обернувшись, увидел Эндо, одетого в белую рубашку и брюки.

– Иностранец-сан...

– Да. – Испуганный Гастон выпрямился.

– В чем дело? – спокойно спросил Эндо, сонно зевая. – Вы пошли в уборную, не так ли?

– Да, в уборную.

– Так идите. Va au shotte.

За бумажной дверью слышались движения – судя по всему, перепуганная насмерть женщина металась, не зная, как убежать из комнаты.

– Идите, – повторил Эндо.

У Гастона не было иного выбора. Потолок уборной был низкий, а унитаз – треснутый и бурый от грязи. Дверь была перекошена и не закрывалась. Когда Гастон попытался прикрыть дверь, он услышал звук, похожий на шлепок по телу, а за ним – пронзительный женский крик. Звуки доносились из комнаты женщины, которая с ним только что разговаривала.

– Я ничего не сделала!

Крик женщины перерос в стон, наполненный болью. Подобные сцены в Санъя – дело обычное, и в других комнатах на этаже царила полная тишина. Гастон выскочил из уборной и в два-три прыжка оказался у дверей. И услышал звук еще одного удара.

Распахнув дверь, Гастон увидел Эндо – тот стоял с ремнем в руке перед распростертым на полу телом женщины. Одной рукой она закрывала лицо. Когда она убрала руку и подняла голову, Гастон увидел, как из ее рта по подбородку течет кровь.

Увидев Гастона, Эндо спокойно спросил:

– Вы закончили свои дела в уборной?

– Вы!.. – закричал Гастон. – Эта женщина очень добрый человек. Почему вы ее ударили?.. Вы плохой человек! Очень плохой человек!

– Плохой? Очень может быть, – ответил Эндо, застегивая ремень.

– Плохой. Вы плохой... Эта бедная женщина. Как ее жаль.

– Иностранец-сан, я человек, который поступает так, как хочет. Я ни к кому не испытываю жалости.

– Почему нет?

– Потому что я больше не считаю, что кто-либо заслуживает жалости. Я избавился от этого чувства, потому и занимаюсь этим бизнесом.

– Почему вы не верите людям?

– Я не верю людям, потому что меня вынудили им не верить.