Текст книги "Узкий круг"

Автор книги: Святослав Рыбас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Игорь Андреевич рассказал потом о своей случайной встрече с Высоцким: знаменитый певец был маленького роста и поразительно не походил на супермена, каким его часто представляли. "Поэтому, – признался Игорь Андреевич, – я был разочарован и предложил ему побороться руками. Он не отказался. Я легко положил его. Тут же он потребовал снова бороться. На что он надеялся? Пусть я не богатырь, но кое-какая силенка есть... Сцепили мы кисти – и я медленно ему поддался. Стыдно стало, что ли... Зачем, думаю, настроение человеку портить? Завидую чужой славе? Ведь не в росте и силе все дело..."

Игорь Андреевич вытащил из сумки магнитофон, и над поляной понесся хриплый надрывный голос поющего человека. Слушали молча, с какой-то неловкостью, возникшей от мысли, что этот человек уже умер, а они живут...

Шурочка поправила ворот шубки, запахнулась поплотнее.

– Замерзла? – заботливо спросил Игорь Андреевич и обнял ее за плечи.

– Но-но! – вдруг прикрикнул Цыганков. – Оставьте девушку...

– Зачем так шуметь? – улыбнулся Игорь Андреевич и убрал руку.

– Не ценишь нашей компании, – с досадой сказал Цыганкову Иван Иванович. – Все вознестись хочешь, как петух. Вот прими, Володя, рюмку, охолонь.

– О, вы хозяин! – насмешливо протянул Цыганков. – А мы перед вами малые людишки, вечные младшие научные сотрудники... На нас и прикрикнуть незазорно. Кто ж осудит хозяина?

– Верно: хозяин, – кивнул Иван Иванович. – Даже пансионат мой. Построил для своих работников... А как ты тут очутился, не пойму. Взятку небось дал? Ты ведь тоже мнишь себя хозяином?

– Иваныч! Голубчик! – вмешалась Марго, надвигаясь на него грудью и сдвигая ему набок тяжелый каракулевый "пирожок". – С кем вы спорите? Прямо бог Саваоф и муравей!

– Бог Саваоф! – хмуро повторил Иван Иванович. – Так пусть не богохульствует... Хорошо сидим. На природе. Культурно. Пригласили молодежь для веселья. Чего ж выкобениваться? – Он хмыкнул, но закончил вполне миролюбиво: – Места на всех хватит. А на лето приглашу, может, строить здесь новый корпус...

Цыганков отвернулся от него, выключил магнитофон и буркнул:

– Хватит ему сипеть.

Кажется, у него пропала охота задираться. Он отошел к костру, постоял над мерцающими углями, подкинул в них дров.

– Покатаемся? – снова предложил Шурочке Игорь Андреевич. – По ночной дороге да в саночках?

Шурочка не отвечала, смотрела на Цыганкова.

– Покатаемся? – повторил Игорь Андреевич.

– Иван Иванович, зачем вы так разговаривали с Володей? – задумчиво спросила Шурочка. – Вы же нас унижаете. Почему? Потому что можете пригласить его строить вам корпус? Потому что он не такой, как вы?

– Шура, прекрати! – велел Цыганков. – Не лезь в мужские дела.

– Забавно! Кого я унизил? – удивился Иван Иванович. – Только одно замечание сделал.

– Нет, вы всё прекрасно понимаете, – возразила Шурочка.

– Мать, кончай взбрыкивать, – недовольно сказала Марго. – Никто на тебя не покушается, дыши спокойно.

– Почему ты молчишь? – спросила Шурочка у Цыганкова. – Конечно, они сильные, они все могут... Размазня ты, Володя!

– Александра, к чему эти семейные сцены?! – раздраженно ответил Цыганков. – Избавь. Хочешь, покатайся на санках!

– Заткнули тебе рот, – негромко произнесла Шурочка.

– Да, мать, прокатись, – добавила Марго.

– Володя, чего ты испугался? – спросила Шурочка. – Пусть ты не сильный мира сего – разве это главное?.. – Она шагнула к нему, взяла под локоть. Пошли отсюда?.. Ну пошли?

Цыганков тихо и очень внятно ответил:

– Я тебя прошу: покатайся сейчас на санках!

– Я уйду одна, – пригрозила Шурочка.

Цыганков подвинул ногой неровно горевшее полено и ничего не сказал.

Несколько мгновений она смотрела на его четко обрисованный профиль с движущимися по нему отсветами и ждала. Потом запахнула ворот, подошла к Игорю Андреевичу и попросила отвезти ее в пансионат.

7

Вечером, после семи, Митя должен был привести свою невесту к родителям на смотрины. Хохловы издавна знали ее как одноклассницу дочери, но тем не менее ждали с беспокойством, надеялись действительно рассмотреть в ней то, что подвигло сына к женитьбе.

Митя предупредил, что не надо никаких торжественных застолий, достаточно шампанского и торта. Однако был приготовлен настоящий ужин: икра, грибы, тушеная утка с яблоками, пломбир. В хохловском кабинете поставили стол, который обычно лежал в разобранном виде под супружескими кроватями. В центре стола сияла хрустальная ваза с темно-красными розами; их купил на рынке сам хозяин и на вопрос жены: "Сколько уплатил?" – лишь махнул рукой. Конечно, зимой цветы стоили недешево, но Хохловы могли позволить себе такую роскошь, да и не в цветах было дело, а в том, что отец и мать были поражены решением сына и не знали, как к этому относиться. Они лишь знали, что у Ирины до Мити уже была любовь с другим юношей, а может быть, и не только с ним одним, поэтому смотрели на Митины встречи с ней как на что-то временное, чему не придают большого значения. Теперь все менялось. Они были растерянны и винили себя в гнилом либерализме. Что было делать?

"Я готова Ирину полюбить! – решительно сказала Хохлова. – Пусть она почувствует, что мы ей рады. Ты тоже должен ее полюбить". Она вспомнила, как трудно привыкала к ней свекровь, и надеялась избежать подобного начала. "Повтори за мной, – потребовала Хохлова от мужа. – Я люблю Ирину. Из нее выйдет чудесная жена Мити".

"Дай бог, – ответил Хохлов, не желая повторять ее установку. Однако она продолжала настаивать, начала массировать пальцами виски, упрекать его, и тогда он был вынужден произнести: "Пожалуйста, если так тебе хочется, я готов полюбить Ирину".

Надо было начинать добром.

Оба чувствовали, что заканчивается вся прежняя жизнь и что отныне единство семьи уже не будет зависеть только от них.

В назначенный час Митя отпер своим ключом дверь и громко провозгласил: "Это мы!" Хохловы вышли навстречу приветливые, чуть умиленные. Мать поцеловала Ирину в обе щеки, отец помог снять легкую дубленую шубу, и после этого родители, отступив в глубь прихожей, стали рядом, смотрели, как Ирина вынимает из пучка заколку и небрежно расправляет густые светло-коричневые волосы. Как ни вглядывалась Хохлова, она не заметила у Ирины никаких признаков будущего материнства. Девушка провела большими и указательными пальцами по своему черному кожаному пояску, охватывающему в талии зеленое шерстяное платье, и повернулась к Мите. От ее ресниц промелькнула по щеке длинная тень. "Я готова", – сказала Ирина взглядом.

Ее раскованность показалась Хохловой неестественной, она подумала: "Стесняется" – и с радостью ощутила, что сочувствует этой высокой худенькой девушке, ожидающей ребенка от ее сына.

Митя положил руку на спину Ирине ласково-привычным жестом, но она шагнула вперед, выскользнув из-под руки. "Какой ты нечуткий!" – мысленно упрекнула Хохлова Митю.

– Пошли! Веселее, дети, – пригласил отец.

– А ты сними эту форму, – велела мать сыну, перенеся осуждение на его серо-синий милицейский мундир.

Пока Митя переодевался, Хохловы разговаривали с Ириной в кабинете, показывали альбом с фотографиями и, дойдя до своего свадебного снимка, сделанного незабываемым летним днем во дворе грушовского дома, как будто помолодели, вспомнив и увидев себя молодыми.

– Мы решили не затевать свадьбы, – сказала Ирина. – Это дорого и никому не нужно.

– Что ты! Будет у вас свадьба, – ответила Хохлова. – Мы не очень богатые, но свадьбу сыграть в состоянии.

– Какие вы здесь счастливые! – вымолвила Ирина, снова возвращаясь к фотографии.

Больше о свадьбе не говорили, но мать с приходом сына собиралась выяснить намерения молодых более серьезно.

Вошел Митя, остро пахнущий дезодорантом, с влажным волосами, в светло-голубой сорочке, расстегнутой на две пуговицы. Увидел альбом и потянулся к нему. Потом передумал, позвал Ирину к столу.

Снова он показался излишне торопливым. Откупорив вино, он наполнил бокалы и предложил отцу сказать что-нибудь. Хохлов встал, улыбнулся, глядя на Ирину добрым расслабленным взглядом, – и все двинулось по намеченному плану, именуемому традицией. Родители сделали вид, что решают благословить молодых, а молодые растроганно слушали напутственные слова.

Но вскоре матери пришлось убеждать жениха и невесту в необходимости праздника свадьбы. "Несмотря ни на какие хлопоты и затраты, – говорила она, – надо собрать вместе всю родню и друзей, надо познакомиться с новой родней, надо связать, в конце концов, вашу молодую семью теми огромными надеждами, которые возлагают на вас близкие люди... Вы не должны начинать с одиночества и уединения", – продолжала мать.

Да, да, кивал отец.

Ирина повернулась к Мите и сказала:

– Конечно, если вы настаиваете... Но ведь женимся-то мы. Мы уже решили съездить в Карпаты, это приятнее и дешевле...

– Да, мама, – сказал Митя. – Обойдемся без купеческого разгула. Тем более сейчас осуждаются пышные свадьбы...

Из прихожей послышался звонок, Митя пошел открывать.

– Папа, это к тебе! – крикнул он оттуда.

В дверях кабинета появилась грузная старуха с черной сумкой. Увидев застолье, она виновато вымолвила:

– Я на минуточку... Угостить смородиновым вареньем. У нас такая чудесная смородина... Я сама варила... Покушайте. – Старуха вытащила из сумки трехлитровую банку и поставила на пол. – Спасибо за моего внука. – Она повернулась к Мите, стоявшему позади нее, и повторила: – Спасибо. Кушайте на здоровье. Дай вам бог здоровья. – И ушла.

Хохлова посмотрела на мужа: он сидел красный, растерянный.

Митя вернулся к столу, прихватив с собой банку, блестевшую у него в руках.

– Это та самая старуха, – сказал судья. – Из Грушовки. Понимаете, Ира... – Он стал объяснять, что вел дело Агафонова, у которого приемная дочка была обманута женихом.

– Я знаю эту историю, – улыбнулась Ирина. – Смешные еще бывают люди. Из-за ерунды – и чуть не угодил в тюрьму... Уж если у девушки и парня ничего не вышло, то тут хоть убейся!

– Митя, надо догнать ее, вернуть это варенье, – сказал судья.

– Я люблю смородиновое варенье, – призналась Ирина. – Вам же от чистого сердца принесли. Я не вижу в этом ничего плохого.

– Ладно, Митя, пусть остается. Как подарок вам от Грушовки.

Семейный ужин продолжался; мать снова завела разговор о свадьбе, и было решено организовать небольшое застолье с узким кругом приглашенных: родители с обеих сторон и по две-три пары самых близких друзей; Хохловы давали на свадебное путешествие пятьсот рублей.

После ужина смотрели телевизор, и в десять часов Митя пошел провожать Ирину.

В начале двенадцатого, когда Хохловы уже укладывались спать, приехала Шурочка. Она соскучилась, вот и приехала раньше срока. Правда, она быстро уловила, что сейчас не до нее.

Мать вскипятила чай, Шурочка пила чай со смородиновым вареньем и слушала семейные новости. Ей было жалко брата.

После чая Шурочка приняла душ и легла спать. Потом как будто толкнули ее, она вернулась на кухню. Мать, отец и Митя по-прежнему сидели за столом и пили чай со смородиновым вареньем. Занавеска на окне сдвинулась. Из-за нее выглянул маленький человечек, надел на них какие-то серые шапочки, а они сидели неподвижно, ничего не заметив.

– Мама! – крикнула Шурочка. – Не надо!

Но она не смогла сдвинуться с места, ее не слышали.

Она проснулась. В комнате темно, поверх плотной шторы сочится с улицы бледный свет, с кухни доносятся тихие голоса. Она встала и пошла туда. Родители спросили у нее:

– Что? Не спится?

В их взглядах она ощутила себя ребенком, обняла мать и посмотрела на отца с простодушной надеждой.

1981 г.