Текст книги "Солнечный мальчик"

Автор книги: Святослав Сахарнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Рисунок

Водя карандашом по альбому, Вовка нарисовал человека.

Человек пристально смотрел одним глазом на окружающих.

Это был Кожаный.

Кожаный стоял, широко расставив ноги, заломив на затылок кепку, и свирепо пускал дым из толстой папиросы.

Вовке сделалось не по себе. Он украдкой взглянул на маму. Та вполголоса беседовала с Фёдором.

Волна ненависти к жулику охватила Вовку,

– Вот тебе! – Он нарисовал на животе у Кожаного здоровенную заплату. – Не нравится?!

Наискосок через всю страницу на Кожаного хлынул дождь.

Довольный местью, Вовка закрыл альбом.

И всё-таки смутное чувство беспокойства оставалось.

Зачем Кожаный напомнил о себе?

Немного погодя Вовка взял альбом снова, вырвал из него потихоньку лист и, выйдя в коридор, незаметно сунул рисунок в мусорный ящик.

Что-нибудь страшное

Третий день шёл поезд через горы, тайгу, реки. Конца не было грому колёс и рёву встречных паровозов,

Мелькали станционные огни, с грохотом проносились железнодорожные мосты, солнце круто поднималось и падало за мутным оконным стеклом.

– Бабушка, скоро мы приедем? – спрашивала Леночка.

– Нет, не скоро. Ещё станцию Ерофей Павлович не проехали. Дорога большая: в Комсомольске пересадка, в Совгавани сядем на пароход… Ещё намучаешься!

– А на пароходе лучше, чем в поезде?

– Лучше! – уверенно вмешался в разговор Вовка. – Дядя Фёдор говорит, в море каждый день истории случаются!.. Знаешь что, Лена, когда мама и бабушка уйдут за обедом, – давай попросим дядю Фёдора рассказать что-нибудь про море! Страшное.

И когда мама с бабушкой ушли, Фёдор, видя, что ребята умирают от скуки, рассказал им две ужасные истории, которые случились с ним во время плаваний.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ,

РАССКАЗАННАЯ ФЁДОРОМ ДО ТОГО, КАК ПОЕЗД ПРИБЫЛ НА СТАНЦИЮ СО СТРАННЫМ НАЗВАНИЕМ «ЕРОФЕЙ ПАВЛОВИЧ»

Дело было давно. Ещё когда я служил на речном пароходе.

Помню, плывём мы как-то по Волге. Справа и слева берега. Домики. Кусты зелёные.

Замечаем – что-то скорость мала. Кинулись в машину– всё в порядке. Кочегары уголь шуруют – дым столбом.

А пароход всё тише и тише, остановился и назад поплыл!

Мы тогда – на корму. Смотрим, – в воде щука. Вот такая здоровенная! Уцепилась зубами за корму и тянет пароход назад.

Схватил один матрос весло – хлоп щуку! – и наповал. Вытащили её на палубу – пять пудов. Три дня ели уху…

– Ну, как история? – спросил Фёдор. – Страшная?

– Страшная, но только не может быть, – рассудительно ответила Леночка. – Таких рыб не бывает!

– А вот и бывают, да ещё не такие… Стоп! Кажется, Ерофей Павлович. Пошли дышать свежим воздухом. Расскажу потом.

Ерофей Павлович

Ерофей Павлович оказался довольно большой станцией.

За серыми крышами домов зелёной стеной поднимался густой лес – тайга.

По путям сновали юркие дрезины. Стайки шоколадных воробьев с писком перепархивали с одного рельса на другой.

Около вагона старичок железнодорожник рассказывал пассажирам, почему у станции такое странное название.

Оказывается, Ерофеем Павловичем звали казака Хабарова, который много лет назад пришёл в этот край, открыл и заселил его. Чтобы добраться сюда, ему пришлось переплывать реки, странствовать по горам, мучиться от голода, жить в дремучих лесах… Но отважный казак победил все невзгоды, и в память о нём люди назвали эту станцию его именем и отчеством…

«Вот это да!» – подумал Вовка, посмотрел на зелёную стену тайги и сейчас же вспомнил деревья, которые видел из окна автобуса.

Дремучий лес и ларёк с квасом?.. Видно, это было что-то не то!

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ,

РАССКАЗАННАЯ ФЁДОРОМ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ПОЕЗД ПРОШЁЛ СТАНЦИЮ С ЯСНЫМ И ПОНЯТНЫМ НАЗВАНИЕМ «ЕРОФЕЙ ПАВЛОВИЧ»

– А эта история произошла позже. Плавал я тогда уже на большом пароходе.

Шёл однажды наш корабль в Индийском океане. Стоим мы с капитаном у борта и видим – плывёт рядом с кораблём рыба. Колючая, как ёж.

Вдруг эта рыба давай глотать воду. Наглоталась, раздулась, как шар, и потеряла всякое управление. Несёт её ветром по волнам прямо на пароход.

Ударилась рыба о борт, да как лопнет! Все стёкла на корабле вдребезги, корабль – в щепки! Всю команду по островам раскидало. Кого куда. Целый месяц собирали…

Вовка понял, что с ними шутят, и взвизгнул от восторга.

– Ещё! – попросил он.

– Хорошо! – согласился Фёдор. – Это всё ерунда. Вот сейчас я расскажу вам про рыбу с четырьмя глазами…

…Мама и Генриетта Николаевна подошли к своему купе и удивлённо переглянулись: из-за двери был слышен отчаянный ребячий хохот и довольные взвизгивания.

Мама открыла дверь. Фёдор почему-то смутился.

– М-да… Вот такие рыбы водятся в Северной Америке. Каждый глаз у рыбы двойной, верхняя половина над водой смотрит, нижняя – в воде…

Мама удивлённо взглянула на возбуждённые физиономии ребят.

Фёдор пробормотал ещё что-то о четырёхглазой рыбе и вышел.

– Что у вас тут было? – с подозрением спросила мама. – Вы оба красные, как помидоры. Возились, наверно?

– У нас были морские враки! – с гордостью заявил Вовка.

Амур

Наконец, в вагоне объявили, что поезд прибывает в Комсомольск.

На горизонте блеснула громадная река.

– Амур!

И сейчас же во всех купе загрохали чемоданы. Пошли разговоры о том, как переправляться через Амур.

Одни говорили, что в Комсомольске построен мост, вторые, – что моста нет, а переправа идёт на лодках. Генриетта Николаевна сказала, что читала в книге, как во время войны через Амур шли пешком и под лёд провалилась лошадь…

Поезд остановился на самой окраине города, неподалёку от реки. Рядом высились светлые корпуса жилых домов и торчали тонкие фабричные трубы.

Все пассажиры прилипли к окошкам, разглядывая огромную реку и горы на другом берегу.

Никакого моста через реку не было.

Странный пароход

Амур синё и безбрежно горел за окном.

Поперёк реки, прямо на Вовку, шёл странный пароход. Он был очень широкий. Трубы на нём стояли не так, как у всех пароходов – одна позади другой, – а рядом.

На палубе парохода были проложены рельсы.

Пароход приткнулся носом к берегу как раз там, где кончался железнодорожный путь.

К составу подскочил маленький маневровый паровоз.

На пароходе ударили в колокол: «Динь-ди-лень!»

Паровозик оторвал от состава один вагон и покатил его к пароходу.

«Динь-ди-лень!»

Вагон вкатился на пароход.

Стоп!

Следующий.

Второй, третий, – все вагоны очутились на пароходе. Пароход загудел, густо задымил, и переправа началась.

– Как этот пароход называется? – спросил Вовка.

– Железнодорожный паром, – объяснил Фёдор. – Видишь – на том берегу вокзал? Туда и плывём.

Паром шёл, тесня грудью жёлтую амурскую волну как заправский пароход.

Наконец и пристань.

Приехали. Стоп! «Динь-ди-лень!» – вагоны один за другим покатились с парома на берег.

Там их уже ждал новый паровоз. Над его трубой призывно метался голубой дым.

Горы и море

И снова за окном потянулись бесконечные леса. Поезд шёл, редко делая остановки, всё глубже и выше забираясь в горы, торопясь на восток.

Горы были синие, зубчатые. Мелкие – видно дно – реки сбегали с гор, прыгая по камням.

Одна из станций стояла на берегу неширокой реки. Через реку в узкой долблёной лодке плыли две старухи в узорчатых сапогах и с трубками в зубах. Они подплыли к самой станции. Одна старуха купила билет и села в поезд. Вторая осталась в лодке.

– Орочи! – сказал Фёдор. – Здесь их колхоз. Большой!.. А скоро и Совгавань.

И опять поезд шёл через горы, то взбираясь к самым облакам, то спускаясь в долины.

Когда на другой день утром Вовка глянул в окно, за стеклом ослепительными искрами сверкало море.

Это был конец железной дороге. Это была Советская Гавань.

В город приехали к полудню.

Не успели выйти из вагона, как пошёл дождь. Мелкий, как крупа. Нудный-нудный.

Всё равно решили идти.

Фёдор сгрёб чемоданы в кучу, связал ремнём, закинул за спину. Мокрыми, в лужах, улицами направились в порт.

Извилистый залив рассекал город на части.

Город строился. Розовые и жёлтые дома тянулись вдоль дощатых свежесколоченных тротуаров. На окраине дома стояли просто так: без улиц, без номеров, без тротуаров.

Порт был расположен в маленькой бухте, битком набитой пароходами, баржами, катерами.

– Тащу-у-у! – кричал горбоносый буксир, выводя из гавани плоскую, как семечко, баржу.

– У-дарь! У-дарь! – приговаривал паровичок, забивая железной болванкой сваю в грунт.

Чемоданы сложили на берегу около низенького причала.

Фёдор и мама ушли за билетами. Генриетта Николаевна села под навесом читать книгу. Вовка и Лена забрались на причал и стали смотреть, как под причалом в воде ходит настоящая живая рыба.

Сучок

Дождь моросил не переставая.

Причал был мокрый. На нём замечательно пахло сырым деревом, нефтью и морем. Между сваями бормотала вода. Дно было видно до последней морщинки. На красноватом песке росли чахлые кустики водорослей. Около смятой консервной банки лежал покрытый буроватой слизью сучок.

Вовка поднял с причала прут и ткнул им в сучок.

Неожиданно сучок вздрогнул. Из одного конца у него высунулись пальчики.

Чудеса!

Вовка с Леночкой свесили головы над водой.

Пальчики потянулись вперёд и уцепились за прут.

Вовка пошевелил прутом. Сучок проворно спрятал пальчики.

Живой!

Подвели прут снова.

Сучок зашевелился и пополз. Ближе, ближе. Вот он снова вцепился в прут… Стала видна птичья головка с клювиком. Десять пальчиков росли прямо из головы.

Вовка, не отрывая от воды глаз, двинулся по краю причала к берегу, переставляя ноги на ощупь и ведя за собой прут.

Осторожно… Осторожно… Нога сорвалась, и Вовка рухнул с причала в воду.

Сучок, оставляя за собой клубы чёрной жидкости, стрельнул в сторону.

– Владимир, куда ты? – испуганно вскрикнула Генриетта Николаевна

Леночка свесилась с причала, увидела, что Вовка стоит по пояс в воде, и сообщила:

– Бабушка, он здесь. Он никуда не ушёл.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
НА ПАРОХОДЕ

Посадка

– Вова, что с твоими штанами? – ахнула, возвратись, мама. – Ты в них купался, что ли? Сейчас посадка, а он мокрый, как курица! Да как тебя можно вести на пароход?

– Он чуть-чуть не поймал рыбу! – гордо заявила Лена и рассказала про живой сучок.

– А-а! Это была не рыба, а каракатица, – догадался Фёдор. – Ничего особенного – морское животное, вроде осьминога и кальмара.

– Безобразие! – не слушала никого мама. – Штаны – хоть выжимай. Сними сейчас же. Пойдёшь на пароход без них.

Вовка вцепился обеими руками в пояс.

– Не сниму.

– Снимай!

– Не сниму.

– Упрямый, злой мальчишка! Простудишься опять – что с тобой делать?

Фёдор, видя, что назревает скандал, поспешил раскрыть свой чемодан. На свет появились чёрные матросские брюки, раза в два больше Вовки.

– Вот, – сказал он. – Вам искать долго. Пускай мои наденет. В мокрых штанах, и верно, нельзя.

Через пять минут двинулись на посадку.

Вовка шёл впереди всех, красный как рак. Из брюк торчала одна его голова. Необъятные штанины развевались парусами.

Подошли к пароходу. Пароход оказался огромным, с чёрными высоченными бортами. Над его палубой возвышались узловатые жёлтые мачты, белая надстройка и широкая труба с красной полосой. На борту золотыми буквами было написано «КОМСОМОЛЬСК».

Когда поднимались по крутой корабельной лестнице – трапу, – Вовке показалось, что в толпе пассажиров мелькнуло бульдожье лицо Кожаного.

Он оглянулся. Конечно, это было ошибкой.

В море

Каюты, в которых они разместились, были расположены все в разных местах.

Маме с Вовкой каюта попалась маленькая, с низким потолком и двумя круглыми окошками – иллюминаторами.

«Иду-у-у!» – заревел пароход и вышел из гавани в море.

В море его сразу же начало качать.

На палубу мама Вовку не выпустила. Начинало темнеть. В иллюминатор ничего не было видно. Крупные капли лениво ползли по стеклу вниз.

Вечером к ним заглянул Фёдор.

– Ну что это за дождь! – пожаловалась ему мама. – Льёт и льёт…

– Да, – подтвердил Фёдор, – в Совгавани хороши зима, осень. А летом здесь дожди, и без конца. Как зарядят, бывает", что на целый месяц.

И он рассказал шуточную историю о том, как в эти края пришёл со своим кораблём капитан. Он простоял в гавани два дня, и все эти два дня лил дождь.

Капитан ушёл и вернулся через год. Снова на два дня. И снова – дождь.

Когда капитана спросили, как ему понравилась Совгавань, он ответил:

– О, это чудесный, зелёный край! Только почему-то дождь, который шёл там год назад, до сих пор не прекратился!..

– А теперь, Вова, спать! – сказала мама, когда Фёдор кончил рассказывать.

– Конечно! – поддержал её Фёдор. – Ложись, Володя. Всё равно сейчас ничего не увидишь. А утром проснёшься – море, берега, будто в другой мир попал!..

В тесной каюте висели в два этажа постели – койки.

Фёдор ушёл. Мама залезла на верхнюю и выключила свет.

Лёг и Вовка.

Каюта погрузилась в темноту.

Мерно дрожали в такт пароходному винту стены. Койки слегка покачивались.

Пароход плыл к далёкой Камчатке.

Оранжевый мир

Когда на другой день Вовка проснулся, он первым же делом кинулся к окну.

За круглым корабельным стеклом расстилался невиданный мир.

По тёмно-оранжевому небу плыли светло-оранжевые облака. Оранжевое море мигало в лучах утреннего солнца. Из моря вставал оранжевый берег. Среди оранжевых кустов виднелось несколько домиков. Мимо них по дороге, в клубах оранжевой пыли, бежал грузовик.

Это был Оранжевый мир.

Не в силах от восхищения вымолвить ни слова, Вовка перебрался к другому окну.

Чудеса! Волшебный мир исчез. Небо стало голубым, море синим, берег – зелёным и жёлтым.

Вовка протёр глаза. Ничто не изменилось. Он вернулся к первому окну – и мир снова стал оранжевым.

Тогда Вовка присмотрелся к стеклу и понял: старое толстое стекло было мутновато-жёлтым.

Вовка удовлетворённо постучал по нему пальцем и отправился будить Леночку с бабушкой.

Ужасно опасный камень

Когда после завтрака все вышли на палубу, ветер уже утих и море успокоилось.

Пароход огибал приземистый зелёный мыс.

– Остров Сахалин! – сказал Фёдор.

Полоса жёлтого песка, поросшего зелёным кустарником, надвинулась на «Комсомольск» и вновь отступила. Пароход обогнул мыс и вошёл в широкий пролив.

– А вон там – Япония! – Фёдор махнул рукой вправо, туда, где в мутном небе медленно двигалось действительно оранжевое солнце.

Море лежало тихо, мутно-серое, как небо; всё в оранжевых, как солнце, бликах.

Как Вовка ни поднимался на цыпочки и как ни вытягивал шею, никакой Японии он не увидел.

Наконец, справа показалась чёрная точка – одинокая скала, лежащая посреди пролива.

– Это Япония? – спросил Вовка.

– Нет, – нахмурился Фёдор, – это Камень Опасности. Об этот камень в непогоду разбилось много кораблей. Он даже на морских картах прямо так и называется…

– Вы о чём? – вмешалась в разговор Генриетта Николаевна.

– Видите камень? – понизив голос, доверительно сообщил ей Вовка. – На него все пароходы наталкиваются. Ужасно опасный камень!

Генриетта Николаевна удивлённо подняла брови, нацепила на нос пенсне и с беспокойством смотрела на чёрный камень до тех пор, пока он не скрылся за горизонтом.

Котики и пароходные гудки

В полдень пассажиры увидали за бортом животное, которое плыло наперерез судну. Чёрная, усатая морда…

– Котик! Котик! – закричали все. Животное отфыркивалось и плыло, не обращая на людей никакого внимания.

– Это не котик, а тюлень-нерпа, – объяснил Фёдор. – Котик больше и цвет у него бурый…

– А мы котиков увидим? – заинтересовался Вовка.

– Нет. Их очень мало. Всего три стада на Земле: два стада в наших морях, одно – у берегов Аляски. Здесь неподалёку есть островок, который называется Тюлений,-там котики живут. Раз мы шли мимо – я наблюдал. На берегу от котиков, поверите ли, черным-черно. Кричат, ссорятся, как люди. Интересные звери, дорогие. Даже пароходам около Тюленьего запрещено давать гудки, чтобы не распугать их.

– Скажите, – обратилась к Фёдору Генриетта Николаевна, – а котики для пароходов не опасны?

– Ну, что вы! В море кораблю никакой зверь не страшен.

– А я, признаться, боюсь. Ведь я плавать не умею.

– Не беспокойтесь, Генриетта Николаевна. Пароходы тонут раз в сто лет.

– Ух, и страшно! – шепнул Вовка Леночке. – Пароход на дно, а мы все – в воду! Будем плавать, пока не спасут.

– Тебе хорошо, – вздохнула та, – ты рыжий! Тебя сразу заметят… Дядя Фёдор тебя спасёт. А нас с бабушкой он и спасать не будет. Он нас совсем не замечает: всё с твоей мамой разговаривает…

Подошла мама, и кораблекрушительные разговоры прекратились.

Вечером, ложась спать, Вовка неожиданно спросил:

– Мама, а дядя Фёдор и на Камчатке будет с нами?

– С чего это ты взял? – Мама подозрительно посмотрела на Вовку. – Он сам по себе, мы сами по себе. И вообще ты чересчур много времени проводишь с ним. Он может подумать, что мы навязываемся…

Она обняла Вовку и, припав лицом к самому его уху, прошептала:

– Никто нам не нужен. Никто… Мы никогда…

– Когда? – не понял Вовка.

– Нет, нет, это я так. Уже десятый час, спи.

Ссора

Всё шло хорошо. И вдруг, перед самым прибытием в Новый порт, мама и Фёдор поссорились.

Из-за пустяка.

– Прошли Курильские острова, – сообщил утром Фёдор, просовывая голову в дверь. – Ещё сутки – и дома!

Вовка довольно кивнул.

– Доставлю вас и сдам в порту под расписку, – пошутил Фёдор. – Хотя и сдавать-то некому…

– А уж это не ваше дело, – неожиданно обиделась мама. Лицо у неё покраснело. – Может быть, и есть кому.

– Тоня, мне казалось…

– Вам казалось! Не думаете ли вы, что нам так уж нужна ваша помощь? Вы слишком… Владимир, не суй нос куда не следует! Марш на палубу!

Ошеломлённый Вовка вытащил из угла клетку с Мурзиком и поволок её наверх.

– А где мама и дядя Федя? – спросила на палубе, Леночка.

– Ему казалось… – задумчиво ответил Вовка, выдирая из клетки грязную газету.

– Что казалось?

– А? – словно очнулся он. – Не суй нос куда не следует. Держи ежа. Да не пищи ты, он сам тебя боится. Трясётся, как лихорадка на проводах. Ещё хвасталась: я! я!.. Ну и уходи! Разнюнилась!

Вовка поссорился с Леночкой, пнул ногой Мурзика, а вечером нагрубил маме.

Всё, что так чудесно налаживалось, полетело кувырком.

Снова о мире

В эту ночь Вовка долго не мог уснуть.

Последняя ночь на пароходе!

Он лежал на койке и смотрел широко открытыми глазами в потолок.

Мир оказался сложным. Он тянулся на тысячи и тысячи километров. Его пересекали бурные реки, высокие горы и бесконечные железные дороги. Над ним летели стремительные самолёты. Тупоносые автобусы тащили по его дорогам оранжевые хвосты пыли. По морям плыли, качаясь, пароходы, и двухтрубные паромы несли через реки на своей спине стада красных вагонов.

Мир населяли строители, лётчики, охотники за тиграми. Тысячи хороших людей. Но в нём жил и вор Кожаный, бродил по улицам безнадзорный Степан-Григорий, разъезжал по своим, никого не касающимся, делам толстоносый пассажир в разрезанном донизу валенке.

В мире было всё. Не было только человека, которому Вовка мог бы сказать короткое ласковое слово «папа»…

Вовка тихонько спустил ноги с койки, оделся и выскользнул из каюты.

На палубе никого не было.

Он скрючился на скамейке, обхватив руками голые ноги

Над пароходом висело чёрное небо с большими, как фонари, звёздами.

Откуда-то, словно издалека, долетал шелест бегущих за бортом волн. Глухо и ровно стучали машины.

Справа послышался звук шагов. Кто-то осторожно прошёлся по палубе, подошёл к борту и чиркнул спичкой, собираясь закурить.

Колеблющийся огонёк вырвал из темноты сложенные над спичкой ладони и осветил черты бульдожьего лица.

Это лицо Вовка узнал бы среди миллиона других. У борта стоял Кожаный.

Вовка растерялся. У него застучали зубы. Ему показалось, что они стучат громче, чем пароходная машина. «Услышит!» – подумал он и соскочил со скамейки.

Кожаный тотчас же направился в его сторону.

Не в силах оставаться на месте, Вовка бросился бежать. Кожаный в два прыжка догнал его и схватил.

Пальцы Кожаного ножами вонзились в Вовкино плечо. Он вытащил упирающегося мальчика на освещённую судовыми огнями часть палубы.

– Это ты? – поражённый не меньше Вовки прохрипел Кожаный. – Ты как сюда попал?

Вовка пролепетал что-то насчёт мамы и Камчатки.

– Вот это да! – Кожаный секунду помедлил, а затем, приблизив своё лицо к Вовкиному, тихо и отчётливо произнёс: – Забудь, что ты меня видел. Понял? Скажешь кому-нибудь слово – выброшу за борт!

Он разжал пальцы – будто вытащил ножи – сделал шаг назад и растаял в темноте.

Что делать?

– Ты где был? – встретила Вовку в коридоре мама. – Кто тебе разрешил ночью одному выходить наверх? Ну, что за ребёнок: одни волнения, одни неприятности… Будешь сидеть под замком.

Она втащила Вовку в каюту.

Не поворачиваясь, чтобы мама не увидела его побледневшего лица, Вовка торопливо разделся и юркнул в постель.

«Выкину за борт!» – звучали в его ушах последние слова Кожаного.

«Выкинет!» – безнадёжно думал Вовка.

Если бы в эту минуту мама подошла к нему, села рядом, обняла и начала допытываться, в чём дело, – может быть, Вовка всё и рассказал бы. Но она, вздыхая и бормоча, забралась к себе наверх и погасила свет.

Оба лежали тихо, не шевелясь, до тех пор, пока внезапно не замолчала машина и не раздался грохот брошенного якоря.