Текст книги "Хороший редактор"

Автор книги: Святослав Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

3. ТАЛАНТЛИВЫЙ РЕДАКТОР

Есть и такие, причём говорится это без малейшей иронии. Парадоксом является то, что талантливый редактор в конечном счёте приносит значительно больше вреда, нежели редактор-идиот. Талантливый редактор способен довести до ума и вытащить любую самую провальную вещь. Худосочный творец быстро понимает, что за его спиной стоит настоящий талант и, следовательно, можно не задумываться о том, чтобы писать хорошо. Навалял как придётся, скинул полуфабрикат на руки редактору и можешь почивать спокойно. А сон разума, как известно, рождает чудовищ.

Самым талантливым, едва ли не гениальным редактором в русской литературе XX века был Самуил Яковлевич Маршак. И именно ему мы обязаны появлением многих литературных монстров. По призыву Горького пришла в литературу Антонина Голубева. Малограмотная рабфаковка проделала определённую работу, собрав материал о детских годах С.М.Кирова, но что делать с этим материалом решительно не представляла. Самуил Яковлевич практически нацело переписал опус Голубевой «Мальчик из Уржума», обеспечив ей таким образом пожизненную ренту и запустив в литературу безграмотное и агрессивное существо. Кстати, сама Голубева, как и следовало ожидать, люто ненавидела своего благодетеля, отзываясь о нём самым неуважительным образом.

Конечно, это крайний случай, но немалое количество дутых авторитетов запущено в литературу талантливыми редакторами.

Особенно страшно, что графоман, в отличие от многих достойных писателей, непременно обладает огромной пробивной силой, и если талантливый редактор сделает ему хоть одну приличную, не книгу даже, а просто вещичку, графомана из литературы будет не изгнать.

Однажды на семинар Стругацкого явилась некая дама. Фамилию её я успел позабыть, помню лишь, что звали её Ниной. Что понадобилось женщине Нине на семинаре фантастов – неведомо, поскольку к фантастике она отношения не имела, а сочиняла коротенькие сказки. Стругацкий прикрепил женщину Нину ко мне. Почему-то Борис Натанович считал меня добрым человеком и назначал опекуном всех самых бездарных сочинителей. Встречались, конечно, и толковые авторы, но бездари все доставались мне. Женщина Нина восприняла назначение серьёзно и принялась забрасывать меня рукописями. Сочинения эти оставляли удручающее впечатление, Нина не просто не умела писать, она не владела словом катастрофически, разве что Александр Тишинин (тоже мой подопечный) мог поспорить с ней по части графомании. И в то же время среди сорока сказок оказалась одна, написанная чистым языком, единственная сказка, не имевшая надоедливой морали и не рассыпающаяся сюжетно на десяти строках. Значит, может?

И я начал работать. Я сидел с этой дамой, разбирая её труды по косточкам, показывал ляпы, благоглупости, штампы и красивости. Женщина Нина перелопачивала тексты так, что иной раз от них попросту ничего не оставалось, но то, что получалось взамен, было ещё хуже. В какой-то момент я не выдержал и, выбрав сказку не столь безнадёжную как прочие, переписал её своей рукой, слово за слово, объясняя, почему в каждом отдельном случае было выбрано то или иное слово. Женщина Нина кивала, а потом унесла листок с текстом в качестве образца. Не помог и образец, лучше писать Нина не стала. По счастью, в скором времени Нина уехала из Ленинграда, и я вздохнул свободно.

Однажды, на семинаре я поделился недоумением: как же так, одна сказка замечательная, а прочие – сущее барахло. Услыхав мои сетования, Галина Усова – переводчик, поэтесса и автор нескольких фантастических рассказов, спросила:

– Эта сказка случайно не «Сад без земли»? Так я её Нине переписала от слова до слова. Думала она хоть что-то поймёт…

– Значит, теперь у Нины две хорошо написанных сказки, – сказал я.

Примерно через год женщина Нина вновь появилась в городе и пришла ко мне в гости. Делилась планами, рассказывала, что собирается вступать в Союз писателей. У неё уже было семнадцать публикаций: в газетах, журналах, альманахах и коллективных сборниках. «Сад без земли» был опубликован девять раз и «Капелька» (та сказка, что переписал я) – восемь. Эту бы энергию, да на мирные цели!

Вот я и думаю, а если бы женщине Нине попался кто-то уровня Маршака и переписал бы он ей не сказочку на полторы странички, а целую повесть?

Виталий Иванович Бугров величайший подвижник российской фантастики, вместе с тем создал целый ряд авторов, которые нашу фантастику отнюдь не красят. Сейчас нередко можно услышать, что «Сезон туманов» Гуляковского или «Чёрный человек» Головачёва были вполне прилично написаны, и чего это впоследствии авторы начали гнать такую пургу? Да они всегда гнали пургу, просто те произведения, что составили их имя, написаны в соавторстве с редактором. Талантливый редактор, кроме того, развращает писателя, если тот недостаточно твёрдо придерживается правила, всё делать самому. Автор, уверенный, что за ним приберут, не считает нужным писать чисто, быстро обзаводится барственными чертами и перестаёт ловить мышей, спускаясь до уровня самых презираемых ремесленников.

Признаюсь в ужасном преступлении: я сам был редактором и, случается, грешу этим до сих пор. В те поры, когда только ленивый не занимался у нас издательской деятельностью, мы вздумали издавать журнал фантастики «Магистр». Издателем и спонсором был свежесозданный «Фонд истории науки», поэтому обязательным условием было, хотя бы в первых номерах давать повести и рассказы, посвящённые чему-нибудь научно-историческому. Задачка, прямо скажем, не простая. И тут один знакомый приносит повесть, попадающую в десятку. Действие происходит на некой планете, все жители которой сидят на деревьях и поголовно занимаются историей науки. Самой науки давно нет, но научная деятельность бурлит.

Обрадованный, я схватил повесть и, не читая, поставил её в первый номер. Конечно, так делать было нельзя ни в коем случае, но ведь я и не был профессионалом, а автора знал не только лично, но и по публикациям в «Уральском следопыте», где была опубликована очень неплохая повесть. Но когда я начал внимательно читать нередактированный текст!..

Нет, автор не был графоманом, не был бездарностью, он просто не считал нужным хоть сколько-нибудь работать над рукописью. Зачем? – редактор исправит!

Тогда у меня ещё не было строгих взглядов на редактуру, и я уселся править. Разумеется, мне и в голову не могло взойти отдать повесть в печать, не согласовав все изменения, и я заранее ужасался, представляя сколько денег придётся заплатить за междугородние разговоры, ведь автор жил весьма далеко от Ленинграда. И вдруг, – о счастье! – я узнаю, что он приезжает в Ленинград. Я немедленно зазываю автора к себе, вытаскиваю исчирканную карандашом рукопись и предлагаю ознакомиться с правкой. Я был готов к обидам, мордобою, вообще к чему угодно, но не к тому, что произошло. Автор лениво листанул пару страниц и проговорил:

– Что тут смотреть? Вполне приличная работа. Мне нравится.

– Там дальше есть не только сокращения, но и текстуальная правка, даже смысловая…

– Что ты беспокоишься? Всё нормально, я тебе доверяю.

Исправленная рукопись осталась непросмотренной. Зачем? Ведь её редактор смотрел…

«Магистр» так и не вышел в свет, а примерно через полгода автор повести позвонил мне и просил прислать отредактированную рукопись, поскольку он собирается издать её за свой счёт. Конечно, мне лестно, что кто-то столь высоко ценит мой профессионализм, но считать этого человека ПИСАТЕЛЕМ я не могу. Его имени я не называю здесь по единственной причине, он бросил литературу и уже несколько лет как не написал ни строки, претендующей на художественность, за что я ему очень благодарен.

Однако, вернёмся к Виталию Ивановичу Бугрову. Как должен был поступать он? Не публиковать неапробированных авторов? Но и без того «Уральский следопыт» был единственной в стране площадкой молодняка, а первая публикация редко входит в золотой фонд. Взять хотя бы первый опубликованный рассказ Святослава Логинова, увидавший свет благодаря Виталию Ивановичу. Прямо скажем – не шедевр. А ведь много лет эта единственная публикация грела мою душу, помогая не сдаться в самые чёрные застойные годы.

Конечно, публиковать начинающих нужно. Но не править и не улучшать, а отметить ошибки, уродства, штампы и красивости и вернуть рукопись для исправления (не для доработки!). И если окажется, что автор меняет одни кракозябры на другие, – отказываться от публикации, невзирая на лихо закрученный сюжет. В конце концов так несложно увидеть, обладает ли новичок чувством слова… Однако, Виталий Иванович правил. Правил Гуляковского, правил и меня; слишком уж распространена профдеформация среди редакторов. Когда через твои руки прошла тысяча рукописей, каждую из которых нужно довести до ума, становится слишком легко резать по живому. В моём рассказе Виталий Иванович отрезал концовку, привинтив другую, взятую не то из Варшавского, не то из Шекли. Возможно, так и впрямь лучше, но я этого не писал. Кроме того, было изменено название рассказа.

Когда-то я, фэн, сочиняющий первые рассказики, обратил внимание, что у всякого фантаста, опубликовавшего хотя бы пяток рассказов, обязательно есть произведение, название которого начинается на букву «п». И тогда я дал страшную клятву, что ни одно моё фантастическое произведение на эту букву не начнётся. Я и сегодня не нарушил этой клятвы, хотя и понимаю её никчемушность. Но в те времена я относился к таким вещам очень серьёзно. И вот выходит из печати моя первая публикация, рассказ «Грибники». Я открываю журнал и вижу название: «По грибы».

Я не соврал, говоря, что много лет кряду факт публикации в журнале грел мою душу, но за эти годы и ни разу не открыл журнала и не перечитал рассказ, название и концовка которого принадлежат не мне, да и в середине фигурируют какие-то кибермозги, о которых мне ничего не известно. Не стану и врать, будто публикация в «Уральском следопыте» стала причиной появления у меня псевдонима, но одной из причин было то, что у Святослава Логинова нет фантастических произведений, названия которых начинаются на букву «п».

Кстати, когда я, во время выяснения отношений с «Северо-Западом» рассказал эту душераздирающую историю, все лица повернулись в сторону господина Петрушкина, а Дмитрий Ивахнов спросил:

– А кто у нас предлагал заменить название «Земные пути» на «Пути земные»?

И почему редактор всегда умеет ударить в самую больную точку?

НЕКОТОРЫЕ ДОВОДЫ В ЗАЩИТУ РЕДАКТОРСТВА

– И всё же, – говорят мне, – редактор нужен. Прежде всего он нужен начинающему автору, который порой по незнанию совершает грубейшие ошибки.

– Для начинающих существуют секции, семинары, Лито, на худой конец – Литинститут. Издательство не богадельня, тут работают с профессионалами. Впрочем, если угодно, можно организовать курсы и при издательстве. Только участие в этих курсах никак не должно сказываться на факте публикации.

– У самого многоопытного писателя в процессе работы замыливается глаз, и он порой не видит элементарнейших ляпов, которые призван исправить редактор.

– Но где гарантия, что редактор обнаружит ляпы? Опыт говорит об ином. Кроме того, замылившийся глаз лечится элементарнейшим образом: следует отложить готовый роман на пару месяцев, чтобы он вылежался, а самому тем временем заняться чем-то отличным от прежней работы, написать пару очерков, экспериментальный рассказ или нечто в том же роде. А потом, когда замыленный глаз очистится, вернуться к рукописи и вычитать её по новой.

– А как же договор, сроки?.. – спросят меня. – Какие, к чёртовой матери, очерки, если сейчас их никто не печатает, все публикуют исключительно многотомные сериалы…

– В таком случае, нехрен выпендриваться и корчить из себя писателя. «Служение прекрасных муз не терпит суеты». А если таковому беллетристу некогда или он не умеет самостоятельно править рукописи, то пусть нанимает правщика за собственный счёт. Почему, скажите на милость, рукосуйство сочинителя должен оплачивать читатель? Ведь работа редактора входит в стоимость книги и, соответственно, повышает цену.

– Читатель оплачивает гарантированное качество.

– А где гарантии? Ведь пропустил редактор одного из романов Сергея Лукьяненко «квадратную гондолу три на четыре метра», пропустил редактор «Колодезя» омут четырёхаршинной глубины, а Софья Андреевна Толстая, семижды переписав опус своего мужа, не заметила гениальной фразы: «Двумя руками она нервно теребила платок, а свободную протянула навстречу Стиве».

Кто лучше автора может владеть материалом? Нет такого человека, во всяком случае, не должно быть! Откуда взялось нелепое убеждение, что посторонний человек может что-то улучшить в чужой книге? Хотя, если писатель «без редактора в голове»… В таком случае, повторю: пусть нанимает правщика за свой счёт. Или пусть за книги в авторской редакции платят больше. Нечего объедать тех, кто работает добросовестно.

NB. Перечитывая написанное, обнаружил опечатку. Ёмкое слово «едактор». Фрейд утверждал, что случайных оговорок не бывает. Случайных опечаток – тоже.

И ВСЁ ЖЕ…

И всё же бывает и Редактор. Тот, которого можно писать с большой буквы. Последнее слово о нём.

Настоящий редактор тот, который ничего не редактирует. Лев Васильевич Успенский вспоминает, как редактировалась повесть Эльмара Грина «Ветер с юга». Когда редактор объявил, что в повести ничего не нужно менять, ему пригрозили, что доверят редактуру более добросовестному работнику. Тогда редактор взял рукопись, тщательно замазал там каждое третье слово, а сверху написал то же самое. Автор с подобной правкой согласился. Работа редактора была оплачена по высшему разряду.

Анекдот? Скорей всего. Однако, здесь мы видим настоящего редактора, того, который Редактор.

Встретился такой человек и на моём пути. Редактор ленинградского Детлита Ольга Вадимовна Москалёва, готовившая к печати сборник, где должна была появиться моя первая книжная публикация. Явившись в редакцию для беседы, я не обнаружил в рукописи ни одного исправления, лишь несколько птичек на полях. Ольга Вадимовна объяснила, какую стилистическую ошибку я допустил в каждом случае, но не предложила никаких рецептов для исправления.

Я лихо исправил три или четыре шероховатости (не так это и трудно вычеркнуть лишнее «что»), но в одном случае, оказался в недоумении. В тексте была паразитная рифма и, чтобы удалить её, нужно было кардинально переделать фразу. К такому подвигу я был не готов и опрометчиво спросил:

– А тут как исправлять?

Ух, каким презрением облила меня Ольга Вадимовна!

– Я редактор или соавтор? Мне нетрудно это исправить, но автор – вы!

Сейчас я изничтожил бы злосчастную рифму в четверть минуты, но тогда промучился двое суток, прежде чем догадался заново переписать всю фразу.

Ольга Вадимовна, спасибо вам за тот стыд, что вы заставили меня испытать! Именно тогда я понял, что нельзя гордиться сочинением, которое доделал за тебя кто-то другой. Благодаря вам я могу теперь, спустя восемнадцать лет, сформулировать некоторые принципы редактуры, не приносящей вреда:

а) Редактор ничего не должен менять в рукописи. Единственное, что он может – обратить внимание автора на тот или иной недостаток и ждать, что автор сам исправит его.

б) Редактор не имеет права предлагать свой вариант или метод исправления недостатка. Опытного автора подобное предложение оскорбляет, начинающего развращает.

в) Абсолютно недопустимо предлагать какие-либо исправления там, где авторский текст отвечает нормам грамотности. Написано грамотно – редактору этого должно быть достаточно. «Так будет лучше», – на эти слова имеет право только соавтор.

г) Во всех случаях, даже когда допущена несомненная ошибка, последнее слово должно оставаться за автором. Правило это касается даже грамматики. Существует огромное количество стилистических, грамматических и синтаксических норм, но любую из них можно и нужно нарушать, если автор знает, зачем он это делает. При виде фразы: «Друганы разжились поллитрой самогона», – редактор обязан спросить:

– Так?

– Так! – ответит автор, и на этом разговор должен быть прекращён.

Правило это относится также к техническим редакторам, испытывающим, например, патологическую неприязнь к седьмой букве русского алфавита и к знаку ударения. А то доходит до анекдотов. Словосочетание: «стоит ли писать», – набирается без единого надстрочного знака!

д) Редактор не имеет права требовать какой-либо доработки или переделки текста. Автор написал то, что считал нужным, и если издателя не устраивает написанное, он попросту не должен заключать договора. Единственным исключением являются тексты, написанные на заказ. Впрочем, литературные подёнщики не имеют никакого отношения к литературе.

е) В случае если число немотивированных отказов исправить несомненные ошибки превышает определённую норму, редактор вправе отказаться от работы с данным автором. При этом издатель решает, без кого ему следует обойтись в данной ситуации. Можно издать книгу в авторской редакции, можно попросить автора удалиться.

ё) Редактор может и должен, не дёргая нервы ни себе, ни писателю, в кратчайшие сроки сдать рукопись в производство и поместить в выходных данных свою фамилию.

В случае исполнения всех требований, исходная максима перестаёт быть аксиомой, и хороший редактор имеет право на жизнь.