Текст книги "Многорукий бог далайна (Илл. А. Морозова)"

Автор книги: Святослав Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

4

Первые два оройхона, в том числе и родной Свободный оройхон Шооран преодолел частью бегом, когда поблизости никого не было, а частью ползком, когда навстречу попадались толпы переселенцев. Перед людьми, к которым он так стремился, Шооран начал испытывать ужас. Чудилось, что первый же встречный закричит: «Это он, это илбэч!» – и тогда случится страшное. Но когда позади остался не только свободный оройхон, но и земли западной провинции, где он жил с мамой, Шооран немного успокоился, а точнее, устал бояться.

Он шел по мокрому оройхону, на всякий случай держась поближе к поребрику, когда неожиданно его остановили. С полдюжины людей – не то земледельцев, не то слишком хорошо одетых изгоев, не скрываясь шагали по поребрику, и один из них приметил за тэсэгом Шоорана.

– Эгей, парень! – крикнул он – Ты оттуда?

Шооран молча кивнул.

– И что там?

– Дерутся, – сказал Шооран, судорожно придумывая, что бы еще добавить.

– А земля-то есть?

– Не знаю, – наконец выбрал линию поведения Шооран. – Я не дошел.

– А мы дойдем! – хохотнул изгой. Он спрыгнул с поребрика, подошел к Шоорану, улыбаясь щербатым ртом и благоухая брагой, представился: – Благородный Жужигчин – одонт новых земель. Ну-ка, что ты там у меня наворовал? – и он рванул у Шоорана туго набитую наплечную сумку.

– Отдай! – закричал Шооран, но Жужигчин не слушал.

– Ого! – завопил он радостно. – Да тут не чавга, тут настоящая жратва! И барахла полно!

Хотя в группе было трое мужчин, каждый из которых казался заведомо сильнее его, Шоорану не стало страшно. Возможно оттого, что он понял: илбэча в нем не признали. Шооран подскочил к Жужигчину, дернул сумку к себе. Это ужасно напоминало недавнюю драку двух бродяг, но Шооран был слишком возмущен грабежом, чтобы вспоминать и сравнивать.

Жужигчин ударил ногой в живот. Кольчуга спасла от игл, а может быть, их просто не осталось в сношенном башмаке, но удар заставил согнуться от боли. Когда черные круги в глазах перестали вращаться, Шооран увидел, что все трое мужиков толкаются над его сумкой, перебирая уложенные там вещи. Не разгибаясь, Шооран шагнул вперед и ударил ногой. Теперь-то иглы точно достигли цели! Жужигчин с воплем повалился в нойт. Шооран, пристально глядя на двух оставшихся противников, поднял гарпун.

– Отдайте сумку!

Один изгой попятился, но второй резко выдернул из под полы свернутый в клубок хлыст и наотмашь секанул им. Пока хлыст описывал свистящую дугу, Шооран отпрыгнул в сторону, и удар лишь разбрызгал грязь.

«Хлещется, словно парх усами», – подумал Шооран, уходя от второго удара. После третьего шлепка он прыгнул почти под самый ус, так что изгою, который при каждом ударе гасил движение, пришлось разворачиваться и долго тащить оружие на себя, чтобы рубануть вновь. Этого Шооран ему не позволил. Подскочив вплотную, он ударил гарпуном. Ему показалось, что зазубренное острие пробило куклу, слепленную из грязи, так слабо было сопротивление. Рванув гарпун на себя, Шооран повернулся к Жужигчину. Тот отползал, пихаясь здоровой ногой, оставляя в грязи глубокую борозду, и кричал:

– Я пошутил! Вот твоя сумка! Я пошутил!

Женщины на поребрике визжали.

Шооран подхватил растерзанную сумку и кинулся бежать. Лишь пробежав чуть не целый оройхон, он остановился, выбрался на чистый поребрик, сел. Руки дрожали. Как-то вдруг Шооран понял: только что он убил человека. Даже если изгой останется жив, это все равно ничего не меняет, ведь бил Шооран насмерть, и это оказалось легче, чем заколоть бовэра.

В стороне послышались голоса. Шооран вздрогнул. Сейчас подойдет еще кто-то, и ему опять придется убивать. Нет благодарение Тэнгэру, это идут женщины с чавгой. Но ведь потом придут другие, те, кто признает лишь право хлыста…

Шооран поднялся. Стараясь казаться грозным и решительным, побрел по дорожке.

Надо уходить. Куда?..

Дюженник Тройгал спустился вниз и остановился перед тяжелой костяной дверью. Темную кость густо покрывали резные завитки, и Тройгал с минуту простоял неподвижно, разглядывая резьбу и собираясь с мыслями. Дверь вела в покои одонта Хооргона, но самого хозяина не было в алдан-шаваре, и вряд ли он вернется сюда. Вчера одонта вызвал к себе великий ван, и теперь Тройгал, сопровождавший начальника, принес наследнику неутешительные новости. Ван был разгневан, что уже два года провинция Хооргона не поставляет в центральный арсенал харвах, и из-за этого срывается давно задуманный поход против изгоев.

А что мог сделать Хооргон? После смерти строптивой сушильщицы он оказался в отчаянном положении. Казалось, сама судьба ополчилась на него. Простолюдины, рискуя навлечь на себя гнев всемогущего одонта, отказывались заниматься опасным ремеслом, а принуждаемые, предпочитали сбегать и становиться изгоями, чем гибнуть в пламени. Немногие, кого удалось заставить взяться за щетку сушильщика погибали прежде, чем успевали хоть чему-то научиться. Переманить же сушильщика из другой провинции не удалось, несмотря на все старания. Можно было подумать, что кто-то специально не допускает их в земли Хооргона. А потом харвах перестал поступать и со Свободного оройхона – живший там сушильщик умер. Или в его смерти тоже виноват одонт? Нет, конечно. Хооргон все делал по-совести и старался как мог, но ван и слушать не стал оправданий. Очевидно, у него был на примете другой одонт, и государь просто искал, к чему бы придраться. Благородный Хооргон был брошен в темницу. Вскоре должно было последовать и назначение нового наместника.

Обо всем Тройгал доложил юному отпрыску одонта. Прочих, нелюбимых сыновей можно было не принимать во внимание. К юнцу Тройгал пришел не из каких-либо особых побуждений, а скорее из чувства субординации, да еще, может быть, желая ввести в завязавшуюся игру лишнее действующее лицо. Однако, сынок, оставленный одонтом за главного на оройхонах, действовал быстро и решительно, показав, что папа в нем не ошибся. Немедленно были созваны на совет все начальники дюжин. Дюженники собрались просто послушать, что может сказать им погибающий наследник. Все двенадцать командиров были людьми государевыми и заступаться за опальный род не собирались. Вот если бы одонт содержал их на свои средства… тогда другое дело, а так – нет. Однако юный Хооргон решительно испортил их благодушное настроение. Речь его была коротка:

– Вы знаете, – начал он, – что наш добрый одонт в немилости у вана, и скоро сюда прибудет новый наместник, – дюженники кивнули, – знаете, чем это грозит моему роду, и чем – вам, – на этот раз командиры кивнули менее дружно. Себя-то они считали в полной безопасности. Поэтому наследник поспешил развить мысль: – Новый начальник приедет со своей охраной – дюжина воинов, не больше. Но каждому из них обещано повышение, ведь это свои цэрэги. Не думаю, что хоть кто-нибудь из вас сохранит знаки власти. А ведь при отце вы привыкли жить хорошо, и вам непросто будет привыкать к роли простых цэрэгов.

– Что же делать? – спросил один из дюженников – молодой Цармуг.

– Новый одонт не должен сюда приехать, – решительно сказал Хооргон. – Дерзкое нападение изгоев еще на землях одонта Ууртака, и все вы сохраняете свои места. А я особо позабочусь о награде.

– А когда назначат нового одонта, нам снова придется нападать? – спросил Мунаг. – Так недолго и навсегда изгоями стать.

– Я постараюсь, чтобы следующим одонтом назначили меня, – сказал Хооргон, и дюженники впервые всерьез задумались над его словами.

Через час был составлен план действий. Дюженник Тройгал с двумя посыльными вернулся на царский оройхон, чтобы вовремя предупредить молодого хозяина о назначении и времени выхода нового одонта. Остальные начали готовиться к набегу. Припасли грязные жанчи – натянуть поверх доспехов, вместо копий с кремневыми наконечниками вооружились костяными пиками и хлыстами из уса парха. К вечеру отряд одонта обернулся бандитской шайкой. А на следующий день поутру прибежал гонец и сообщил: «Идут».

Знатный Пуиртал, только что назначенный одонтом западной провинции, с небольшим отрядом телохранителей направлялся к своим землям. Пуиртал был родственником царственного вана, хотя и очень далеким. Государственная мудрость подсказывала ванам, что нельзя назначать на должности близкую родню – детей, братьев, племянников, которых у вана насчитывались дюжины дюжин. Они жили по алдан-шаварам центральных оройхонов, наряжались, плодили детей, проедали припасы, но не обладали ни малейшей властью. Одонтами были только чужие или те из родственников, кого ван не считал близкими. Со своей крови трудно строго спрашивать. И можно понять, каких трудов стоило Пуирталу добиться назначения. Он ловко сыграл на недостатке в арсенале харваха, но понимая, что теперь харвах будут спрашивать с него, вел с собой двух обученных сушильщиков, которых заранее сманил, обещав жен, жизнь в алдан-шаваре, и еду со своего стола. Короче, у Пуиртала было предусмотрено все. Не знал Пуиртал лишь одного: что командир его телохранителей крепко выпил вчера с каким-то незнакомым дюженником, и теперь все умные планы известны одному из сыновей бывшего одонта.

Кортеж двигался медленно, носильщики, тащившие паланкины, часто сменялись, дважды Пуиртал останавливался, чтобы засвидетельствовать свое почтение знакомым одонтам. В результате, путь, который взрослый человек с поклажей мог преодолеть за четыре часа, занял у наместника весь день. Серебристый дневной цвет облаков начал сменяться лиловым, когда Пуиртал приблизился к границам своих будущих владений.

Как обычно перед закатом на благородного Пуиртала сходили возвышенные мысли. Новый одонт немало путешествовал, посетил чуть не все сухие оройхоны, во время мягмара любил затравить парха или понаблюдать за охотой на гвааранза, участвовал в облавах на мятежных изгоев и даже, преодолев мертвые болота, ездил с посольством в земли старейшин. Так что, повидав половину мира, Пуиртал представлял истинную его величину и не стал бы добиваться власти над двумя ничтожными клочками суши, если бы не верное убеждение, что власть он получает не над островами, а над многим множеством людей, кормящихся от этой унылой, но такой щедрой земли. На каждом сухом оройхоне живет по меньшей мере тройная дюжина людей, и каждый из них виноват перед одонтом. В том и состоит подлинное величие.

Громкие крики прервали мысль. Паланкин накренился, Пуиртал вывалился наружу. Он не сразу понял, что происходит – вокруг раздавались вопли; боевой клич: «Га-а!», сухие хлопки бичей, стук гарпунов и копий сливались воедино и вызывали помрачение чувств. Лишь через несколько секунд Пуиртал сообразил, что его отряд – полторы дюжины цэрэгов – подвергся нападению изгоев. Несмотря на нищенский вид, нападавшие были отлично вооружены, действовали дружно, и их было по крайней мере впятеро больше, чем охранников. Несколько цэрэгов уже валялись оглушенные ударом секущего уса и проткнутые гарпунами. Двое успели установить татац. Орудие рявкнуло на всю округу, выплюнув тучу мелкого камня. Но, очевидно, нападавшие хорошо знали, что такое татац, и под выстрел попало лишь трое. В то же мгновение рыжебородый бандит подскочил к артиллеристам. Одного он свалил ударом костяной пики, другого оглушил кистенем, вращающимся на ремне вокруг левой руки.

Пуиртал не был трусом. Он выхватил широкий костяной тесак – знак власти одонта – и, прыгнув, ударил рыжебородого в грудь. Лезвие рассекло жанч и скрябнуло по панцирю. Пуиртал едва успел уклониться от прожужжавшего возле головы кистеня. Биться в нарядном цамце против одетого в хитин противника было невозможно. Оставалось надеяться, что грохот татаца переполошил оройхоны, и скоро сюда прибудет подмога. На помощь земледельцев одонт не рассчитывал: урожай только что скошен, и значит, ни один хам не высунет носа из палатки.

– Все ко мне! – взревел Пуиртал, отступая под натиском рыжебородого. По счастью, у того оставался только кистень – зазубренная пика застряла в горле цэрэга.

На призыв отозвалось лишь трое воинов. Бросив на произвол судьбы имущество, дрожащих носильщиков и визжащих жен, Пуиртал начал отходить. Однако, противник не занялся грабежом, а продолжал гнать одонта. Режущий бич вырвал копье из рук одного цэрэга, второго свалил удар тесака. Пуиртал перепрыгнул поребрик, стараясь укрыться за ним. Под ногами захлюпала грязь, резко завоняло нойтом. «Если бандиты загонят нас на мокрый оройхон, помощи ждать будет неоткуда», – успел подумать Пуиртал и тут же увидел отряд. Четыре дюжины цэрэгов сомкнутыми рядами двигались к месту битвы. Разбойники пришли в замешательство, раздались крики, и оборванные фигуры, не приняв боя, исчезли за тэсэгами.

Пуиртал и единственный уцелевший воин перелезли поребрик и пошли навстречу своим спасителям. Вел отряд толстощекий увалень, явно из местной знати, глуповатый на вид и очень молодой, – сколько ему?.. полторы дюжины?.. чуть больше? Таким дозволяют командовать только знатные папы.

Увалень приблизился к Пуирталу и отрекомендовался:

– Хооргон, сын благородного Хооргона.

Услышав, что перед ним сын того самого Хооргона, которого он с таким трудом свалил, Пуиртал пришел в замешательство и, не зная, как себя держать, неуверенно представился:

– Благородный Пуиртал, ваш должник.

– Так вы новый одонт! – юноша склонился в поклоне. – Счастлив быть полезным.

У Пуиртала отлегло от сердца. Значит здесь уже все известно, и юнец правильно воспринимает предстоящую гибель отца. Вероятно, отношения с папашей были не из лучших, и наследником назначен другой сын. Очень удачно!

Придерживая друг друга под локоть, Пуиртал и Хооргон вернулись к носилкам. Там их ждало кровавое зрелище: слуги, носильщики, женщины, все до последнего были заколоты. Здесь же лежали тела его цэрэгов и несколько погибших бандитов. Не было видно только двоих сушильщиков. Глядя на груду тел, Пуиртал подумал, что правильно сделал, взяв с собой лишь двух жен, а остальную семью решив перевезти попозже. Потом его взгляд задержался на сытых лицах убитых разбойников, и одонт отметил про себя, что вряд ли эти люди жили на мокром, и значит исток заразы следует искать не среди изгоев, а гораздо ближе.

Юнец говорил какие-то соболезнующие слова, потом пригласил в паланкин. Одонт занял свое место, которое недавно так неловко покинул, Хооргон, испросив разрешения, устроился напротив.

– Что делать, – приятно улыбаясь, говорил он, – одонт Ууртак, да не промочит он своих ног вовеки, достойнейший человек и мудрый правитель, но почему-то на его землях часто происходят подобные вещи. Конечно, поблизости три оройхона населенных изгоями, но ведь в других провинциях изгои тоже есть, а столь дерзких нападений не случается.

Пуиртал слушал подобострастно произносимые слова и успокаивался, проникаясь добрыми чувствами к тактичному молодому человеку. Пожалуй, он не будет слишком строго взыскивать с опального рода. Молодой Хооргон, так и быть, останется жить в алдан-шаваре.

Цэрэги, заменившие носильщиков, остановились, паланкин опустился на землю.

– Милости прошу в ваши владения, – произнес Хооргон, откинув полог.

Пуиртал шагнул наружу. Ноги скользнули по нойту.

– Что это значит?! – гневно воскликнул одонт.

Перед ним расстилался пустынный в вечернее время мокрый оройхон. Вокруг толпились незнакомые цэрэги. За спиной вскрикнул и упал, захлебываясь кровью, последний телохранитель.

– Вот ваш дворец, одонт, – учтиво выговорил Хооргон и самолично распахнул тяжелые двери, за которыми открылась мрачная тьма шавара. В беспросветной глубине что-то вздыхало, доносилось бульканье и жирные шлепки падающих капель.

– Ступайте, сияющий господин, – улыбаясь потребовал Хооргон, – и да пребудут ваши ноги вечно сухими…

После победы над пришельцами перед Хооргоном встала непростая задача. Надо ехать ко двору, добиваться места, а как это делать, благородный Хооргон не знал. Обычно ван просто утверждал новым одонтом наследника умершего. Если же одонт сменялся насильственно, то назначался кто-либо из приближенных ко двору. А дети одонтов к вану не допускались. Хооргону предстояло разрушить эту традицию. С другой стороны, Хооргон не хотел уезжать, опасаясь удара в спину, а ехать ко двору и просто боялся. Поэтому он решил выждать – один день, не больше. Но именно этот день оказался решающим.

Новость принесли осведомители, которых старый одонт предусмотрительно содержал за свой счет. Одонты не без оснований рассматривали Свободный оройхон как свою вотчину, и потому следили за всем, что там происходило. И когда прошел слух о новых землях на западе, Хооргон узнал об этом первый. Слухи следовало проверить, и Хооргон послал на разведку отличившегося в недавней схватке Мунага с дюжиной солдат. Такой выбор объяснялся тем, что Мунаг был храбр, достаточно честен, и в то же время Хооргон недолюбливал дюженника с тех пор, как тот сыграл не до конца понятную роль в деле о сыне сушильщицы. Ведь сам Хооргон лучше всех знал, что было в руках мятежника – ломкая игрушка или настоящий нож.

Мунаг немедленно собрал дюжину и отправился в путь. Вернулся он в тот же день к вечеру, принеся самые утешительные новости. На западе действительно обнаружилась земля – два сухих оройхона, отделенных от материка узким перешейком огненного болота. Причем, один из оройхонов, по всему судя, был высушен совсем недавно: на нем еще не было плодоносящих туйванов. Все это могло означать одно из двух: либо безумный илбэч жив и просто скрывался все эти годы, либо, что более вероятно, родился новый илбэч.

Это, впрочем, слабо волновало Хооргона. Главное – появились земли, которыми надо как следует распорядиться. Выслушав доклад Мунага, Хооргон час сидел в задумчивости, потом встряхнулся и созвал командиров на совет.

– Я решил, – начал он, – что пришла пора восстановить справедливость. Всем известно, что мой покойный отец, – Хооргон печально вздохнул, а Тройгал вдруг подумал, что старый Хооргон, похороненный сыном, вернее всего, еще жив, – мой отец напрямую происходил от красавицы Туйгай, которая рожала детей илбэчу Вану. Более того, наш род начинается с любимого сына, которому Ван завещал свои земли. Самозванец, захвативший царский тэсэг, должен быть изгнан в шавар, из которого он вынырнул. И вы – доблестные воины, будущие одонты, должны мне в этом помочь.

Если бы дюженники услышали эти слова два дня назад, они без колебаний связали бы помешанного, но теперь, скрепленные круговой порукой, принуждены были молчать, стараясь понять, что задумал их сопляк-повелитель, один раз уже обошедший их. И лишь услышав о новых землях, на которые можно попасть, пройдя мертвой полосой, цэрэги закивали, улыбаясь. Хооргон решил проблемы просто – он задумал отделиться от державы вана и основать свое государство. Не так это много – два сухих оройхона, но мертвая полоса есть мертвая полоса, ван не посмеет напасть на непокорных.

И лишь строптивец Мунаг проявил недовольство.

– У нас два оройхона здесь, – сказал он, – и там тоже будет два. Но сейчас мы живем спокойно, а там должны будем держать границу, сидя возле мертвой земли…

– Ты трус! – рявкнул Хооргон. – Я не собираюсь бежать на угловые оройхоны. Я буду нападать! Люди устали от несправедливости, армия перейдет на сторону законного владыки!

– Я не трус, – возразил Мунаг, – это все знают. Но я не вижу смысла в вашей затее.

– Достойный Мунаг не высовывал носа дальше сухой полосы, которую охраняет его дюжина, – вступил в спор Тройгал, – а я бывал и у восточной границы, и на царском оройхоне и потому знаю, что говорю. Повелитель прав – армия узурпатора велика, но сражаться не станет. Ван лопнет словно распоротый ножом авхай.

– Почему же тогда… – начал Мунаг, но махнул рукой и умолк.

Было решено против вана пока не выступать, а выделив отряд для защиты обжитых оройхонов, остальных цэрэгов послать на запад, наводить порядок, пока изгои и жители свободного оройхона не организовались и не могут дать отпора.

– …а затем, – заключил Тройгал, незаметно взявший в руки ход совещания, – нам предстоит большой поход к царскому тэсэгу за короной ванов, которую наконец получит подлинный владелец!

И нет ничего удивительного, что командовать тремя дюжинами, составившими заградительный отряд, пришлось Мунагу, а остальных повел к новым землям Тройгал.

Первые двое суток Мунаг прожил спокойно. Он понимал, что с тремя дюжинами цэрэгов не сможет блокировать оройхоны, и потому лишь следил, чтобы противник не подошел незамеченным. У вана были свои соглядатаи на каждом оройхоне, но те из шпионов, кто жил среди бедноты, не слишком понимали, что вокруг происходит, а достойный Тройгал не торопился оповестить вана, что сменил хозяина. Поэтому в ставке забеспокоились не сразу, и лишь на третий день на дороге показался паланкин благородного Ууртака, прибывшего узнать, что творится в соседних землях. Мунаг не стал вступать в бой с телохранителями. Он лишь вышел на поребрик, требовательно поднял руку, а когда носилки остановились, и в окошечке показалось морщинистое лицо наместника, сказал:

– Доблестный одонт, поспешите домой. Сегодня вам здесь не пройти.

Изготовленный к стрельбе татац за спиной дюженника подтверждал его слова, так что Ууртаку оставалось лишь благосклонно кивнуть и приказать носильщикам поворачивать вспять.

Мунаг блефовал. Грозный татац не был заряжен, и вообще, харваха, захваченного в караване Пуиртала, могло хватить от силы на дюжину выстрелов. А тот харвах, что готовили пойманные сушильщики, Хооргон оставлял себе. Сушильщики, получив женщин и сладкую пищу, работали исправно, но харваха все равно было мало, ведь впереди маячила война.

И она пришла.

Ван послал против мятежных оройхонов немалое войско – шесть отрядов, в каждом из которых была двойная дюжина солдат. Пугать такую силу не имело смысла, и Мунаг встретил наступающих пальбой из татацев. Он правильно рассчитал: основная масса карателей двигалась вдоль мокрого оройхона, словно во время операции против изгоев. Там Мунаг поставил два из трех своих татацев. Первая пушечка неожиданно бабахнула, и хотя каменный рой побил немногих, противник пришел в замешательство. Привыкнув к походам против небольших и плохо вооруженных банд, цэрэги не знали, что предпринять. Однако и у них нашелся командир, сообразивший, что татац перезаряжать долго и, значит, второго выстрела не будет. Ободренные цэрэги с гиканьем ринулись на штурм. И тут выпалил второй татац.

Войско остановилось, не зная, чего ожидать впереди. Спустя несколько часов цэрэги приволокли установленный на полозьях толстобокий ухэр и открыли стрельбу. Ухэр громыхал, сжигая на каждый выстрел треть ямха лучшего харваха, но не принося никакого вреда. Предусмотрительный Мунаг успел отвести своих солдат и оттащить татацы. Теперь, слушая раскаты пальбы, он лишь злорадно и вместе с тем досадливо морщился. Имей он хотя бы вдвое больше воинов, можно было бы сделать вылазку и отнять орудие, а главное – запас харваха.

Вторую атаку Мунаг отбил прежним способом, не потеряв ни одного человека. Тогда войско разделилось и двинулось небольшими группами через поля и приграничную полосу. Часть цэрэгов пошла в обход по мокрому оройхону. Три дюжины защитников не могли держать такой фронт, Мунаг начал отступление. Двое суток он маневрировал, перебрасывая три своих орудия с приграничной полосы на мокрое. Последний выстрел был сделан с верхушки суурь-тэсэга по движущемуся через поле отряду. Двое суток прошли в непрерывных стычках и рукопашных схватках. Все это время воины Тройгала занимались самым мирным делом: вывозили из бывшей резиденции одонта сокровища, припасы, всевозможный скарб.

На новые оройхоны были уведены мастера, и самые опытные земледельцы. Унесли даже резную дверь алдан-шавара, хотя доставить ее на место не сумели – вынырнувший из пучины черный уулгуй схватил двух носильщиков а, стараясь достать остальных, уцепился за дверь и скинул ее в далайн. Зато дверь смертников, закрывавшая вход в шавар, где казнили преступников, прибыла на место благополучно. С оставленных оройхонов было унесено все, независимо от того, принадлежало это вану, одонту или ограбленным и кинутым жителям.

Два ухэра и несколько татацев, переправленных через мертвую полосу, Тройгал установил возле перешейка, превратив свои оройхоны в неприступную крепость. В далайне возникло еще одно крошечное государство.

Последним с земли ванов пришел Мунаг с полудюжиной уцелевших цэрэгов. Остальные погибли или вовремя поняв, что их послали на верную смерть, бежали через мокрые земли искать счастья в восточных провинциях в надежде, что там не будут слишком тщательно выяснять, откуда они явились.

Хооргон, выслушав доклад дюженника, некоторое время сидел молча, потом начал говорить, тихо и медленно, но под конец все более распаляясь и переходя на крик:

– Значит, ты считаешь, что провел удачную кампанию… В то время как я добывал для страны новые области, ты, погубив четверть войска, растранжирив харвах и потеряв татацы, не сумел сберечь доверенные тебе оройхоны. Ты понимаешь, что теперь мне придется штурмовать самозванца через мертвые земли, а у меня нет для этого людей?.. И ты ждешь похвал?! Ты не герой, ты трус и предатель!

– Вы отлично знаете, что удержать те земли нашими силами невозможно, – сказал Мунаг. – Иначе бы вы не вывозили сюда все подряд еще прежде, чем ван узнал о восстании. Я считал, что моя задача продержаться как можно дольше, чтобы дать Тройгалу возможность закрепиться здесь и наладить оборону. А те земли все равно были потеряны для нас.

– Он считал!.. – задохнулся Хооргон. – Если это так, то почему ты не перебил оставшееся мужичье, почему не поджег поля?

– Всходам нет и недели, – возразил Мунаг, – они не горят. А со старухами я не воюю – я солдат, а не палач.

– Ты трус и предатель! – заорал Хооргон.

– Ложь! – багровея взревел Мунаг. – Вы, ради своих удобств, послали меня на смерть, и теперь вам досадно, что я сумел выжить!

Мунаг шагнул вперед, хватаясь за кинжал, но четверо охранников повисли на нем и бросили на колени, заломив руки.

– Говоришь, ты не палач? – звенящим от бешенства голосом спросил Хооргон. – Это верно. Но ты сейчас познакомишься с нашим новым палачом. Предателям место в шаваре, а ты давно у меня на примете. Думаешь я забыл, как ты лгал моему отцу, подсовывая травяной ножик? Тебе не удалось убить меня тогда, не выйдет и сейчас. Ну что, вспомнил, пособник бандитов?

Мунаг поднял голову, безуспешно попытался встать, потом в его лице что-то изменилось, и Мунаг сказал тихо:

– Вспомнил. Наверное это был единственный правильный поступок в моей жизни.

– В шавар! – распорядился Хооргон.

Мунага приволокли на мокрый оройхон, к подножию суурь-тэсэга. Дверь, недавно закрывшаяся за благородным Пуирталом, а потом с великими трудами перетащенная сюда, уже висела на месте. Кажется, это было первое, что обустроил Хооргон в своей стране. Палач распахнул тяжелые створки.

– Великий государь добр, – возгласил он, – и дает тебе возможность спастись и очиститься в его глазах. Если ты действительно так храбр, как говоришь, то пройди через шавар, и, если останешься жив, государь простит тебе все.

Мунаг взглянул на палача и узнал его. Перед ним лыбился щербатым ртом громила Боройгал, лизоблюд и осведомитель, заправлявший делами на Свободном оройхоне и наконец получивший теплое местечко на сухом. Боройгал сорвал с Мунага порубленный панцирь и боевые башмаки, приготовился втолкнуть бывшего дюженника в темнеющий проем, но Мунаг вырвал руку из пальцев палача, презрительно плюнул и ушел в шавар сам.

Наместник Моэртал пристально рассматривал стоящего перед ним молодого охотника. Слишком уж он молод, полутора дюжин лет, которые он назвал, ему явно не исполнилось. Но с другой стороны, это и хорошо, значит парень еще не служит двум господам, и можно не опасаться, что он станет наушничать в пользу вана или кого-нибудь из соседей. А воины после возмущения западной провинции нужны. Особенно здесь, на северной оконечности страны, где непрерывно приходится усмирять шайки изгоев, основавшихся на раскиданных безумным илбэчем оройхонах.

– Как, говоришь, тебя зовут? – переспросил Моэртал.

– Шооран, – ответил охотник.

– Где живут твои родственники?

Шооран повел рукой в сторону далайна и ответил:

– Их нет.

– Ты из западных земель, – не спросил, а лишь констатировал одонт, – наверняка сын цэрэга, это видно, ты слишком хорошо одет. Отец твой погиб, иначе ты сбежал бы вместе с ним. Как видишь, я знаю о тебе все, еще прежде, чем ты начал рассказывать. Но мне непонятно, почему цэрэги не позаботились о своих семьях в первую очередь?

– Они так и сделали, – сказал Шооран. – Но я не сын цэрэга, мой отец был охотником со Свободного оройхона. Хооргон прошел через наши земли, многих убил, многих угнал с собой. А прежде мы жили богато.

– Ах да! – вспомнил наместник. – Свободный оройхон! Было на западе что-то такое. Но, в таком случае, ты должен хорошо знать мокрые земли, уметь рыть чавгу, собирать харвах.

– Я умею, господин, – сказал Шооран.

– А я и не сомневался, – съязвил Моэртал, – но мне нужны не грязекопатели, а воины. Ступай за оружейником, он тебя проводит.

Седой дюженник привел Шоорана в комнату полную всевозможного оружия. Сделал широкий жест:

– Выбирай.

– Что придется делать? – спросил Шооран.

– Охота.

Шооран оглядел полки и стены. Здесь были булавы и пращи, годные лишь для охоты на человека, их Шооран обошел стороной. Были копья с кремневыми наконечниками, выдававшиеся даже не всем цэрэгам. На мгновение взгляд Шоорана задержался на огромной коллекции хлыстов, но Шооран предусмотрительно решил не выдавать своего знакомства с этим оружием. Выбрал поножи, упруго обтягивающие икры и позволяющие ходить по колено в нойте – кто знает, не в шавар ли пошлет его одонт? Отобрал два гарпуна – гладкий и зазубренный. Долго держал в руках длинную пику для охоты на гвааранза, потом отложил ее в сторону. Что с пикой, что без пики – с гвааранзом ему не справиться. Зато взял тонкую сеть, равно годную и против парха, и для охоты на тукку. Не жанчем же в нее кидать, словно в детстве. Перемерил несколько кожаных шлемов с прозрачными щитками, спасающими глаза от брызг нойта. На богатые, но неудобные костяные шлемы даже не взглянул, вызвав одобрительное ворчание оружейника. А под конец не выдержал и взял длинный кинжал из цельной кости, способный и колоть и резать.

Одонт бросил небрежный взгляд на вооружение Шоорана и сказал:

– Вчера мои охотники поймали в шаваре зверя. Он заперт в одном из залов дворца. Ты должен пойти и убить его.

Вслед за оружейником Шооран спустился во второй ярус алдан-шавара. Остановился перед тяжелой дверью. Через дверь донесся резкий запах нойта. Шооран удивленно пожал плечами. Таскать нойт с мокрого оройхона, чтобы держать в алдан-шаваре какую-то мерзость! Что это, глупость или особое тщеславие?