Текст книги "Кариатиды средней полосы"
Автор книги: Светлана Зверева
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Глава V
Маняша
К своей глубокой старости дед Иван оказался окружен одними девками. Четыре внучки – Катя, Вера, Оля и Маня – сидели с ним за столом.
Маняша с рождения поняла, что она среди девчонок главная, несмотря на то что самая младшая. И самая любимая дедом, а это немаловажно – быть любимой главным. Дед как будто заложил в неё основу из невероятной мощи, которая дала ей силы выстоять.
Девочек растил и воспитывал дед. Маша угождала дедушке Ване, хитрила и обыгрывала сестер. Она училась манипулировать, влиять на окружающих и присваивать себе их успехи.
Зимой, в холода, новорожденного телёнка брали в избу. Он сидел в закутке у печи. Его подкармливали висевшими тут же баранками, размочив их в молоке. Машка, бывало, воровала у телёнка баранки. А потом, сытая, за чаем отдавала кусок сахара деду со словами: «На, дедушка, возьми кусочек. Я не хочу». Тот умилялся на неё, гладил по голове. И, повернувшись к старшим внучкам, говорил: «А вы всё сами слопаете, о дедушке и не подумаете! Младшенькая моя только дедулю любит!»
Иногда у деда было настроение игривое: он садился на табурет и топал ногой об пол со словами: «Что моя нога говорит?» Манечка бросалась на пол и целовала деду ноги. Он подпирал бок рукой и смотрел на старших с укоризной. Девки, опустив в пол глаза, молча повторяли за Машей ритуал.
Олечка росла в мать – тихой. И такие боевые выходки были не в её духе. Но все же дети всегда дети. Иногда и она шалила. Забравшись на чердак, она снимала крышку с бочки с селедкой, которую покупали на всю зиму и ели по праздникам. Выбирала самую толстую селедку. Сидя в холоде босая, она съедала всю селедку целиком, облизывала каждую косточку. Потом весь день сестры замечали её сильную жажду.
Ольга не была такой рукодельной, как мама. А Маша была рукастая. Дед хвалил: «Манюша за что ни возьмись – всё ладно и складно!»
Внучки окончили три класса церковно-приходской школы, умели читать и писать. Знали много молитв. Дедушка частенько заставлял вставать перед иконами на колени и читать громко молитву каждую девочку по очереди. Конечно, самая бойкая была Маняша. Да и легко ей было с такой сильной поддержкой быть бойкой. Хотя и правда: все таланты, как сливки с молока, сняла девчонка со своих предков.
Иван раздавал поручения внучкам по способностям: не можешь вышивать – иди у скотины выгребай. Туалетов в деревнях не было, простые домики с выгребными ямами появились только к середине 20 века. А до этого нужду справляли у скотины в сарае. И чистка зловонного хлева была простым ежедневным занятием. Еще девчонки с малолетства таскали воду из колодца, стирали в корыте и полоскали белье в пруду в любое время года – даже в мороз в проруби. Убирались и помогали готовить. Ухаживали за скотиной. Сажали, пололи в огороде. Ворошили сено, жали пшеницу. Собирали ягоды и грибы. С семи лет некоторые побывали в няньках у соседских младенцев. К пятнадцати годам они умели всё!
Глава VI
Перемены
К периоду взрослению четырех красавиц случилась революция и две войны. Страна пережила голод и несколько смертельных эпидемий. Прежний мир рушился, перестраивался. Дед между тем дряхлел, но оставался сильным, как дуб. Просто больше спал, меньше ругался и передвигался медленнее. Иногда, сидя на завалинке, смотрел, как копаются в огороде, смеются или ругаются его молодые внучки. Мог тихо всплакнуть в кулак. «Деда, ты плачешь?» – оборачивалась Маняшка. «Нет, что ты! Это землю в глаза надуло. Гляди, какую вы пыль подняли!» – отвечал дед Иван. Знал он, что девчонок его ждут тяжелые времена. Сердце болело за них. Как они останутся без него, наедине с этим меняющимся миром?
Страшным ударом для семьи Медведевых стали две смерти подряд: Фёдора и Пелагеи. Фёдор всегда был слабый, часто болел. Осенью к своим пятидесяти годам захворал сильно: лихорадка крутила его несколько дней. Пелагея и Татьяна отпаивали Федю травами, парили в печи. Приглашали травницу. Молились усердно и дома, и в церкви. И, наконец, сдались. Пригласили в дом батюшку соборовать Федю.
После соборования Фёдор прожил еще три дня. Эти три дня в доме было тихо. Мать и сноха в тихих слезах ладили быт. Девчонки были молчаливые, как мышки. По очереди проведывали отца, пытались его поить, склонялись к нему и звали: «Тятя! Тятенька!». Но он уже не пил, не отвечал им.
Похороны были по первым морозам. Впервые зеркало завесили чёрной тканью. Покойник лежал три дня в доме на столе, в центре комнаты. Старая мать не отходила от него, шептала молитвы и темнела на глазах. Обмывали его жена с золовками. Одели в приготовленное заранее Таней «похоронное». Всё новое, чистое лежало в одном узле с Таниными похоронными вещами. Отпевали в Ивановской церкви. И хоронили на кладбище рядом.
Через пять месяцев, ранней весной схоронили и мать. Пелагею положили в еще морозную землю рядом с сыном на Ивановском кладбище рядом с церковью.
Дед Иван пережил двух сыновей, двух жён. Революцию и гражданскую войну. Казалось, ничто не сломит его дух. Но все же он сдавал. Не мог поднимать тяжести, не тянул прежний объем работ. Дом держался на одних женщинах. В доме командовала и хозяйничала Татьяна. Оставшись вдовой в 36 лет, она понимала всю навалившуюся на неё ответственность: старый дед и четверо девиц остались на её шее. Хоть хозяйство значительно поубавилось, Тане все равно приходилось тяжело. Девчонки были хорошие помощницы. Без них бы мать не управилась.
Революция изменила мир до неузнаваемости. Что было впереди, не знал никто.
Девушки между тем выросли в невест. И, какие бы сложные времена ни были, молодость берет своё. Кате и Вере нашли женихов из соседних деревень. Через год сыграли обе свадьбы. Дочки попрощались с мачехой, дедушкой и сестрами. И разъехались по новым домам.
Еще погодя нашелся жених и Ольге. Злобин Михаил, приехавший из небольшого городка, увез Олю в столицу. Купил там комнату. Ольга быстро забеременела и родила. Девочка была «рыхлая», как говорили про неё старики, дожила до года. Нежная и ранимая Оля горевала сильно. И это горе показало ей, каков её избранник. Пошли слухи о его нечестности. А после он и вовсе ушел к другой женщине, опозорив тихую Олю. Но оставил ей комнату. Возвращаться обратно в Купалово с позором она не хотела, хотя в деревне без этого всё про всех знали. Ольга пошла на курсы медсестер. И погрузилась в обучение и работу.
Младшая же Маняша вовсе не торопилась замуж. Они остались в доме втроём: она, мать и дед. Приезжали гостить и помогать дедовы дети и внуки. Из-за тяжелого времени уменьшилось их хозяйство втрое. Но всё же скотина была, огород был.
Дед между тем настаивал на том, чтобы нашли любимой Машеньке жениха. Говорил об этом с Таней. Но та только руками разводила: «Сам виноват, избаловал. Только тебя слушает! Я ей не указ», – смело отвечала Татьяна слабеющему деду. «Хочу на свадьбе у неё побывать. Как одни-то останетесь?» – кипятился, топая ногой, Иван. Без толку. Чувствуя слабину деда, мать и дочь не слушались его команд. А злиться у него не было сил и желания. Большая тревога и жалость к своим девочкам заполняла его сердце.
В деревне Купалово всего-то и было две фамилии: Медведевы и Царёвы. Все родственники. Упрямый Иван сам стал подыскивать своей любимице партию. Остановился на Царёве Андрее, который был старше Марии на 13 лет, а между тем не женат. Подростком потерял отца, воспитал пятерых младших братьев, был матери опорой. Но сейчас все братья выросли – в самый раз взять жену.
Поговорил с внучкой строго. Но та упиралась: «Совсем не хочу, деда, замуж. При тебе жить буду вечно!» «Вот дура, девка! – кипятился дед. – Ведь помру скоро, останешься с матерью одна в избе!» И Маша задумалась. Никого не любила она так, как деда Ваню. Ни мать, ни отца, ни сестер. Дом любила, хозяйство, порядок. Гордилась и собой, и дедушкой. Понимала, что всё вокруг – его рук дело. Строгостью, жизненным укладом, им установленным, вокруг мир держится. И менять ничего не хотелось! Как без него? Без его указаний, да без его поддержки?
Поняла, что без перемен теперь не обойтись. Плакать она не любила. Позлилась денёк. И пошла к дедушке с согласием.
Была ранняя осень. Дед с утра был весел. Сноха увидела эти изменения и порадовалась улыбке свёкра:
– Какая радость у нас, батенька?
– Сватать иду внучку к Царёвым! – с гордостью отвечал.
– К какому из них?
– К Андрею, старшему!
После обеда свёкор взял бутыль самогону, хороший ломоть хлеба и кусок сала. И пошел свататься через три дома к Царёвым. Был праздник. И гость для них не был неожиданностью. Но все-таки Андрей немного растерялся, когда старик объявил причину прихода. Андрей на Марию заглядывался. И по слухам их все уже поженили. Однако ж он привык жить материнской семьей. Поговорили с матерью. Иван мудро напутствовал Андрея оставить младшим братьям дом и начать жить своей жизнью. Скоро братья поженятся, и он им будет только мешать. Спросив одобрения матери и братьев, Андрей согласился.
На том и порешили – свадьбу к зиме. Стали готовиться. Маша волновалась. Глаза опускала при виде жениха. Становилось как-то странно, стучало чаще сердце. Смущалась, что было ей совсем не свойственно.
Радость хорошего дела зарядила Ивана силой. Как оказалось, последней. Ранним прохладным утром он один пошел в лес. Влажная красно-оранжевая чаща пахла мхом, листвой и грибами. Встречала знакомого щедро. Старик набрал уже корзину поздних грибов. Он был не скор. Ходил, часто отдыхая. И тут присел отдышаться.
Шорох сзади испугал его. Быстро обернувшись, на поляне он увидел исполина! Огромный лось смотрел на него в упор. Иван испугался и замер. Но зверь вдруг стал приближаться, угрожающе ускоряясь. Старик, не помня себя, вскочил. И побежал в самый густой ельник. Он слышал топот, хрипенье и хруст ломающихся веток позади себя. Корзину потерял сразу же там на поляне. Страх подгонял, сделав на мгновения старика вновь молодым. Еще долго он, не сбиваясь с ритма, мчался к дому. Всё тише и тише слышно было зверя, он отстал. Прошло всего несколько минут, а Ивану казалось – вечность, как он вышел на поле позади домов. И силы покинули его. Он остановился. Ноги стали ватными, сердце колотилось. Еле-еле передвигая ногами, он доплелся до огорода и присел прямо на траву. Там и нашли его домашние.
Выйдя в огород перед обедом, Маша наткнулась на лежащего деда. Горячая волна испуга прошла по всему её телу: «Деда! Деда!» – трясла она старика. Иван закряхтел, но сил для большего уже не было. Девушка вскинула руки, заорала. Первый раз с ней случилась такая истерика. Татьяна выбежала на шум и увидела голосящую дочь и лежащего деда. Прибежали соседи. На руках помогли внести в избу. Сноха стала его раздевать. Увидела разодранные в кровь руки. Ахнула, отпрянула. Что с ним случилось? Прибежавшая золовка-травница велела ставить самовар. Деда растирали, переодевали, осматривали.
Он только кряхтел. Золовка сказала, что деда нужно отпоить травами. Наказала, какими. Решила, что деда хватил удар в лесу от испуга. От какого? Только гадали.
Ночь обе – Таня и Маша – не спали, молились рядом со спящим Иваном. А наутро он открыл глаза.
Обрадовавшись, обычно спокойная Мария расцеловала любимого дедушку. Он был слаб. Только улыбнулся устало. Тихо и медленно, собирая силы для каждого слова, рассказал им, как убегал от сохатого. Посетовал, что стариковский слух подвел его. Что был невнимателен, забыл про лютость зверя во время гона.
Целый день к старику шли проведать. Маша злилась и гнала всех со двора, показывая свой характер: «Дайте же ему покоя!» Кого и выталкивала, со стуком закрывая дверь.
Порадоваться выздоровлению Ивана не пришлось – через два дня он умер. Почувствовав конец, просил батюшку, собороваться. Давал наказы любимице. Говорил, чтобы та со свадьбой не тянула и год не ждала. Чтобы не противились новой власти.
Маша только злилась, сжимала платок. Вскакивала, бежала во двор. Там колотила руками кожаное седло, пинала ногами колесо телеги. Корова испуганно мычала, куры кудахтали.
Мать послала в город за Ольгой. Просила односельчан позвать проститься с отцом всех его детей и внуков.
Иван умер.
На похороны приехало очень много народа. Дети, внуки, родственники, деревенские свои и из соседних сёл. Женщины голосили время от времени, как было принято – протяжно и со слезами, получалась незабываемая траурная мелодия плача.
Зеркало завесили траурной тканью третий раз.
Иван лежал в гробу ровный, мощный, как и при жизни. Загорелый, весь в морщинах, был как живой. Только на осунувшемся лице стал острее нос.
На отпевание в Ивановскую церковь все не вместились. 95-летнего старца знала вся округа. Жители села Ивановского, деревни Купалово и окрестностей провожали богатыря в последний путь. Бабы завывали «на что ты нас покинул» монотонной мелодией. Старухи рыдали, понимая, что уходил исполин. Мужики держали шапки в руках, стояли со скорбными, низко опущенными головами. Дети шныряли между взрослыми, не пропитываясь общим горем. Такой похоронной процессии не видели никогда. И зевака, проходя, заинтересовался:
– Кого хоронят?
– Ивана Медведева.
– Кто таков? Сколько лет?
– 95.
– Богатырь. Пожил. Мы уж до таких лет не доживём. Хворал, небось?
– Нет, за три дня до смерти от лося убёг. От зверя убёг – от смерти нет. Собороваться успел. Благой человек.
– Во дела! Еще и бегал! Да, видать, силён был человек, раз такой почёт.
– Земля ему пухом, – перекрестился, – Упокой, Господи, душу раба твоего. И даруй Царствие небесное.
Похоронили Ивана рядом на кладбище. С сыновьями и женами.
Маша не плакала. Она еще не осознала перемен. Стояла над закопанной могилой и хмурилась. Но она уже понимала, что вот здесь она похоронила своё детство, весь прошлый мир, который знала и любила.
Глава VII
Новая власть
Конечно, свадьбу отложили на год. Где это видано, чтобы в траурный год свадьбы играли? Плохая примета.
Машу и Таню не бросили. Родственников много. Не принято сирот и вдов оставлять в беде. Внуки Ивана по очереди приходили каждый день, как на дежурство. Да и Андрей Царёв потихоньку осваивал новое пространство. Женщины заставали его то за колкой дров, то за чисткой копыт у лошади, то за ремонтом упряжи и всяческой утвари. Просить даже не приходилось – всё понимал сам.
Через год, к зиме сыграли свадьбу. Скромно, но все-таки многолюдно. Родню не позвать было невозможно. И вся деревня гуляла на свадьбе двух громких крестьянских фамилий. Андрей перешел жить в дом к Марии. Теперь Маша стала хозяйкой, оттеснив Таню. Молодая еще Таня – всего 43 года, стала помощницей при деловой младшей дочери. Та потихоньку стала показывать свой характер, командуя мужем и матерью. Были в ней дедовские хватка, сила и понимание порядка.
Дед Иван чуть-чуть не дожил до коллективизации. И хорошо. Всё, что наживали не одно поколение, пришлось отдать в колхоз. Испуганные крестьяне даже спорить с властью не стали. Плакали, но отдавали. В Ивановском и окрестностях коллективизация была не такая лихая, как повсюду. Земля слухом полнилась про лютости новой власти. Купаловцы, привыкшие терпеть и не перечить, отдали всё добровольно.
У Маши и Андрея в хозяйстве остались огород, одна корова, куры да несколько овец.
Стали привыкать к новому укладу жизни. Старались громко власть не ругать. А тихо, у себя в избе, без чужих глаз, бабы могли и поплакать. Да, что бабьи слёзы – вода! Бабы на Руси все время плачут. Тяжкий их крест.
Работали в колхозе. Собирались на собрания в Ивановском, да и у себя, в Купалове. Всё было странно, непривычно. Приходили агитаторы в кожанках, стращали, как могли. Но мужички и бабы думали, как выжить. Как приспособиться. Как уберечь свои семьи.
А работать-то им привычно было. Жаль, что не на себя. Шестьдесят лет как отменили крепостное право, а свободы как не было, так и нет. Работать стали больше, а богатеть не приходилось. Крестьяне кормили страну, как, впрочем, и всегда. Получали палочки, которые отоваривали потом продуктами, зерном. А то и «спасибо» говорили за труд. Выехать на заработки было нельзя. Получалось, крестьяне снова стали крепостными.
Прожив уже два года в браке, Мария забеременела. Работала она на колхозных полях до самых родов.
Оля, окончив курсы медсестёр, работала в столичной больнице, получала жалование. Муж вернулся и, после долгих уговоров, обещаний и признаний в любви, остался жить с женой. Бедная Оля опять поверила, не поняла, что любимый просто преследует свою выгоду: пристроится к жалованию жены. И забеременела своим вторым ребенком. Летом она приехала повидаться с матерью и сестрой. Два часа на поезде, от поезда 10 км пешком. Оле повезло – её довезла попутная телега.
Уже два года Таня не видела свою любимицу. Обнимала, плакала, целовала, утирала углом платка слёзы. Сестры тоже обнялись. Обе пузатые. Мать обмирала на свою Олю, радовалась тому, что у неё всё наладилось. Не могла наглядеться на свою чистенькую барышню. Гордилась ею. Смотрела, будто не могла оторваться. Всё трогала и трогала свою доченьку, гладила её по рукам, волосам. Целовала глаза и щеки.
Всегда такие разные, сестры встретились прохладнее, чем можно было ожидать. Оля теперь настоящая горожанка: в новом коричневом пиджаке поверх светлого платья, белые носки и новые ботинки. Волосы уложены по-городскому, короче, чем у деревенских. Платок небрежно повязан назад, прическа видна из-под него. Маня увидела себя со стороны – волосы убраны в туго повязанный платок, старое выцветшее платье, фартук в заплатках, ноги босые. Сравнила и руки – свои черные и загорелые, и Олины – чистые белые руки медсестры.
Младшая, только увидев сестру, позавидовала ей. Чистоте, образованности, городской новой странности. Даже во взгляде было что-то непонятное, интересное. И материнской любви. Когда был жив дед Иван, ей и не нужно это было. Мать она с детства не сильно уважала. Даже немного презирала за чувствительность. Но на самом деле злилась на то, что та не так сильно её любит, как Олю. И всё пыталась задеть, кольнуть старшую.
Она как будто специально демонстрировала свою спорость и хозяйственность. И корова-то у неё больше других доится. И пироги с мужскую ладонь. И муж-рукодельник новую лавку и стол сделал.
Но мать и старшая сестра наслаждались друг другом, мало обращая внимания на Маню.
Мария потихоньку раскалялась. Ворчала. Шептала мужу на ухо про сестру гадости. И в итоге вспыхнула ссора.
Маша придралась к тому, что Оля расплескала в избе ковш воды и спустила на неё всю накопившуюся злость. Орать она не орала, но наговорила колкостей. Стояла и выговаривала с перекошенным от гнева лицом. Что Оля непутевая, что никогда шить не могла, что у неё из рук всё сыпется. «Только разорение в семье! Правильно дед говорил, что ты безрукая! И муж-подлец тебе по твоим делам!»
Оля в слезах выбежала во двор. Мать – за ней.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
