Текст книги "Чёрный Паук (СИ)"

Автор книги: Светлана Зотова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

   Был ясный погожий денёк, и торговец сукном Бенвенуто Мартелли с довольным видом прохаживался по лавке. Наконец-то передышка! Бенвенуто хмыкнул и рассеянно огладил бороду.

   «Старею, должно быть, – подумал торговец, – радоваться надо, что столько покупателей, и всё больше богатые синьоры – чванливые, но платёжеспособные нобили из контадо Болоньи и Вероны, да наши из старших цехов.»

   Он подошёл к прилавку, развязал отяжелевший кошель и пересчитал выручку. Россыпь золотых флоринов радующими глаз столбиками замерцала в полутьме лавки. Бенвенуто сощурился и замер, созерцая флорины... он стоял неподвижно какое-то время, то ли думая о своих делах, то ли подсчитывая барыши, затем уверенным движением сгрёб монеты мясистой, крепкой ладонью, и они исчезли в чреве тёмно-синего бархатного кошеля с вышитым гербом цеха Калимала, а также инициалами владельца.

   Словно золотые рыбки прыгнули в пасть к меланхоличному киту... «Дзынь-дзынь-дзынь!» – тонко пропели флорины, гордость торгового града Флоренции, что чеканила свою монету без оглядки на Папу, очередного императора Священной Римской Империи и родовитых грандов.

   – Всех грандов мы прижмём к ногтю, – пропел себе под нос толстяк Мартелли, – и чёрных гвельфов, этих голодранцев, тоже.

   Он окинул взглядом разноцветье тканей, особенно ряды драгоценной парчи, и недовольно крикнул:

   – Баччо, бездельник, где ты?!

   Почти сразу послышался какой-то подозрительный треск и шелест. Из сумрачного дверного проёма вывалился увалень Баччо – высокий, упитанный парень, спокойный и сильный, как вол, а также очень неуклюжий. Баччо стукнулся головой о стрельчатую арку и чуть не выронил из рук несколько витков парчи. Он ойкнул и выжидающе уставился на Мартелли. Торговец нахмурился.

   – Выложи парчу, – распорядился Мартелли, скептически разглядывая своего помощника. Баччо отчаянно засуетился: два отреза парчи выскользнули и с глухим стуком упали под ноги Бенвенуто.

   – Аккуратнее, не помни ткань, не испачкай! – чуть ли не зашипел торговец, негодуя на неловкие движенья увальня. – Я взял тебя в учёбу только из-за обещания моему любимому другу Джованни, упокой Господи его мятежную душу.

   Мартелли перекрестился и невольно вздрогнул, вспоминая тот разброд и шатания и последовавшие за ними беспорядки и бунты, что привели к изгнанию этого проходимца и гордеца, вождя чёрных гвельфов Джано делла Беллы.

   Белла затеял немыслимое – управление Флоренции от лица младших цехов наравне со старшими, а также выдворение нобилей. То, что прижмут хвосты зазнайкам нобилям, Мартелли принял чуть ли не с ликованием, но правление голодранцев из контадо...

   – Так у нас приорами станут чомпи! – негодовал Джованни. Нрав у друга Бенвенуто был буйный и заносчивый до крайности, и толстяк Мартелли не смог удержать его от личного участия в рискованных предприятиях, более приличествующих воякам-кондотьерам, что всю жизнь измеряют силой оружия. Когда Джованни принесли домой с проломленной головой, было уже поздно. Мартелли только по одежде узнал друга.

   – Баччо, побудь за меня в лавке, – сказал Бенвенуто. Он всё ещё был мрачен: образ бедняги Джованни, растерзанного пополанами у дворца подеста, никак не хотел уходить из головы.

   Торговец вышел во внутренний двор. Он собирался было пойти на второй этаж и высыпать золото в один из своих ларцов в тайной, как он её называл, комнате, но тут его внимание привлёк резкий недовольный крик, переходящий в испуганный визг.

   – Лоренцо! – рявкнул Мартелли. – Перестань мучать Бенито!

   – Па, я не мучаю... – раздался звонкий мальчишеский голос.

   – А что же ты делаешь? – притворно удивился Мартелли.

   Бенито слабо пискнул и с трудом поднялся с земли. Вид у него был помятый и недовольный, он с остервенением стал отряхиваться, выбивая пыль из курточки.

   – Мы всего лишь играли, – буркнул Лоренцо и посмотрел на отца без тени смущения.

   Мартелли недоверчиво покачал головой, в его глазах застыл немой укор. Трое его сыновей были отъявленными сорванцами, но Лоренцо – отличился и тут. Самый старший, самый умный и самый задиристый... а также непочтительный.

   – Бенито дразнил Лоренцо, и ему попало, – сказал Моска и отряхнулся, как пёс... длинные каштановые локоны взметнулись, он высунул язык и тяжело вздохнул.

   – Моска, скажи гав, Моска... – засмеялась худенькая, бедно одетая девчушка с прелестным, перепачканным сажей личиком.

   Моска, дурачась, ещё раз вздохнул, нахмурился, затем резво встал на четвереньки и собрался было гавкать, но тут терпение Мартелли кончилось.

   Стремительно, по-юношески ловко, Бенвенуто схватил Лоренцо за ухо.

   – А-а-ай! – взвыл мучитель Бенито. Ухо Лоренцо запылало, но в тёмно-карих, почти чёрных глазах – заплясали огоньки ярости и возмущения.

   – Моска врёт, мы просто играли! – выпалил Лоренцо. – Он всё придумывает, он с Фьоре в собак играет, он...

   – Так... – угрожающе пробасил Бенвенуто, – я не хочу разбираться, кто прав, а кто виноват. Я знаю только, что Бенито никогда на тебя не жалуется и к маме не бегает ябедничать.

   – Ещё я знаю, – Бенвенуто засопел от возмущения, а лицо его стал заливать пурпур, – что синяки у Бенито появляются после игрищ с тобой!

   Лоренцо насупился и взглянул на отца, как маленький волчонок.

   – Мартелли не должны мутузить Мартелли! – с чувством произнёс торговец.

   – А кого должны мутузить Мартелли, торговых конкурентов? – абсолютно серьёзно спросил Лоренцо.

   Бенвенуто от растерянности аж поперхнулся. Он внимательно посмотрел на первенца, чтобы понять, не дурачится ли опять сорванец. Пальцы его непроизвольно разжались, и Лоренцо, морщась, прижал ладонь к малиновому уху. Взгляд его был по-взрослому сосредоточен.

   – Настоящий торговец должен быть готов ко всему! – назидательно поднял палец Бенвенуто. – И в драке бока намять, и покупателей сманить.

   Лоренцо улыбнулся и посмотрел на Фьоре.

   – Ты старший, Лоренцо, и самый расторопный, – рассудительно сказал Мартелли. Он искоса бросил взгляд на незнакомую девочку и кашлянул.

   – После того, как Господь заберёт меня, а может быть, и раньше, – важно продолжил Бенвенуто, – ты станешь главой семьи, и тебе придётся управлять мануфактурой и торговать в лавке. Один ты не справишься, братья будут помогать тебе. Ну и как ты будешь вести дела, если не умеешь управлять людьми, если всё сводишь на драку?

   – Я понял, папа, – вздохнул мальчик и кивнул головой, соглашаясь с Мартелли.

   Бенвенуто умиротворяюще посмотрел на непутёвого сына.

   – Кстати, а кто эта юная синьорина? – спросил Бенвенуто. Он строго глянул на притихшую Фьоре.

   – Это Фьоре, она... она, – Лоренцо немного замялся, – мы играем вместе...

   – Ты же знаешь, что посторонних не должно быть в доме, – сурово сказал Бенвенуто. – Я не знаю Фьоре. Надеюсь, ты познакомил её с Канио?

   – Ну, папа, – протянул Лоренцо, – она живёт неподалёку, мы давно играем, и она зашла ненадолго, а Канио, как обычно, дома не было и...

   – Это больше не должно повториться! – гаркнул Мартелли. – Мой дом не Понте Веккьо, чтобы через него шастал весь город!

   Невысокий смуглолицый человек в неприметной одежде прошмыгнул во двор.

   – Синьор?

   – А, Канио, я рад, что ты так быстро вернулся, – проворчал Мартелли.

   – У меня есть дело для тебя... Мелочь, конечно, я бы не стал к тебе обращаться, но Уголино и Марио сейчас в городе...

   Канио наклонил голову, внимательно прислушиваясь. Маленькие цепкие глазки поблескивали из-под капюшона.

   – Нужно проводить синьорину Фьоре домой, – Мартелли взял испуганную девочку за руку.

   Распорядившись насчёт Фьоре, Бенвенуто отправился в тайную комнату, на обратном пути в лавку он встретил Беату, прекрасную свою супругу, и повёл речь о воспитании Лоренцо.

   Беата, дородная блондинка со светло-карими, томными глазами, что до сих пор волновали Мартелли, несмотря на долгие годы супружества, отличалась мягкостью и весёлостью характера. Она только посмеялась над мнительностью мужа и посетовала на то, что не познакомилась с Фьоре.

   – Ты преувеличиваешь, – сказала Беата, – они ещё дети, пусть играют... Даже если Фьоре из семьи чомпи, то что с того? Лоренцо возьмёт себе жену, которую мы выберем, из уважаемого семейства.

   Мартелли покачал головой, не соглашаясь.

   – Так или иначе, в нашем доме её не будет, – буркнул торговец. – А Канио узнает, кто она и где живёт.

   – Что касается Лоренцо, то пришло время готовить его к торговому делу, – сказал Мартелли, – с завтрашнего дня он будет со мной в лавке. И пора начать его обучение, в первую очередь, чтению и письму.

   Мартелли вернулся в полутьму лавки, но мысленно ещё был на залитом солнцем дворе, где играли дети. Он любил эту пору: мягкий, пронизанный светом октябрь, когда уже не задыхаешься от летней жары и духоты, а хмурая слякотная зима ещё впереди, далеко-далеко. Бенвенуто думал о Лоренцо, о том, что из старшего выйдет хороший торговец, несмотря на строптивость, только придётся приложить усилия, много усилий.

   – Но с людьми всегда так, – пробурчал себе под нос толстяк Мартелли, – не бывает с людьми легко, к каждому замку свой ключ подобрать надо.

   ***

   Только к вечеру мать отпустила его, он вышел во двор уставшим и даже немного ошалелым. Голова гудела от обилия втиснутых в неё знаний, а перед глазами прыгали латинские буквы. Лоренцо еле усидел на своём первом уроке, он и не мог предположить, что чтение книг такое утомительное занятие.

   Братьев не было во дворе, да играть особо и не хотелось. Лоренцо посмотрел на вечернее закатное небо, зевнул и поплёлся к сенному сараю. Мавр, вороной, нервный красавец жеребец, которого в семье Мартелли не боялись только Бенвенуто и Лоренцо, стоял стреноженный и меланхолично жевал пучок сена, сонно поглядывая на мальчика.

   Слабый порыв ветра, и вот перед глазами проплыла тонкая, серебристая сеть – паутинка... Мальчик подпрыгнул, зацепив паутинку кончиками пальцев, и с разочарованием отпустил – паучка не было. Лоренцо потрепал Мавра по холке и шагнул во тьму сарая. Мгновение – и он уже лежал на охапке свежего, светло-зеленого, дивно пахнущего сена.

   Ему снились ворота Святого Галла и шумный тракт, полный людей и повозок, потом узкие улочки родного сестьере, потом Санта Тринита, где он с отцом стоял и слушал службу, вернее, слушал папа, а он рассматривал фрески, лица людей, и ему было безумно скучно. Лоренцо уже совсем извёлся, а отец начал недовольно на него поглядывать и даже пару раз дёрнул легонько за запястье, как вдруг он увидел маленького смолянисто-чёрного паучка, что медленно полз по кипенно-белому рукаву его камичи. Лоренцо осторожно коснулся паучка указательным пальцем и почувствовал покалывание, переходящее в сильную щекотку. Он невольно захихикал, а отец округлил глаза и недовольно шикнул.

   Щекотка не покидала Лоренцо, он уже не смеялся, а неотрывно смотрел на паучка, а тот остановился, замер и приподнял свои лапки.

   Лоренцо почувствовал, как кружится голова, церковь и люди стали зыбкими и недолговечными, как летнее марево. Страх холодной змейкой скользнул по его спине, а паучок стал расти... Паучок становился всё больше и больше, сначала он сделался как тарантул, про которых Лоренцо рассказывала мама, и мальчик ещё не так сильно боялся, но потом паук вымахал до размера большой собаки и подступил к Лоренцо, и тот не выдержал и закричал, падая куда-то вниз или вверх...

   Всё крутилось, вертелось, а голову Лоренцо жгло невыносимое, яростное пламя. Дикая боль пронзала его тело, а мягкие, черно-бархатные, пушистые лапы касались левого плеча.

   – Лоренцо... Лоренцо... Я... и ты... смотри, Лоренцо, смотри...

   Чужой, незнакомый голос тонул в шипении и треске. Боль стала утихать, и Лоренцо понял, что он летит, а под ним крыши домов и странно знакомые улицы. Вот и Санта Тринита, но он смотрит на неё почему-то сверху и сбоку, а эта река, что это за река? Неужели Арно? И мост, он узнал этот темно-серый, пятипролетный мост. Это – Понте Веккьо, место, где он познакомился с Фьоре...

   Его нашли поздно вечером – Мавр взбесился и рвался с привязи, грозя разнести сенной сарай. Лоренцо отчаянно метался в беспамятстве и стонал. Мальчик не спал, его глаза были широко раскрыты... Расширенные зрачки равнодушными чёрными колодцами смотрели в мир – он не узнавал никого из домашних. Беата Мартелли взвыла в ужасе и невольно отшатнулась, но потом она всё-таки обняла Лоренцо и попыталась его успокоить. Лицо её стало мучнисто-белым, а губы затряслись.

   Толстяк Мартелли же совсем растерялся; такой вёрткий и ухватистый в делах торговых, он совершенно не знал, что теперь делать.

   – Беата, что с ним? – свистящим шёпотом выдохнул Бенвенуто. – Что с ним, он заболел?

   Беата даже не посмотрела в сторону мужа.

   – Что с ним? – лепетал Бенвенуто. – Он горячий, у него лихорадка? Дай, я посмотрю сам... Господи, да это не лихорадка... Что же это такое?! Может, позвать священника?!

   Беата чуть ли не с яростью зажмурилась, лицо её приобрело малиновый оттенок, а губы наконец перестали дрожать.

   – Не кричи, дурак, – прошипела Беата, – ты ему сделаешь хуже...

   Мартелли виновато посмотрел на Лоренцо. Тот перестал метаться, а в глазах появилось осмысленное выражение.

   – Мама у меня голова болит, – прошептал Лоренцо, – и так горит, всё горит!

   Он обхватил голову руками и застонал. В глазах у Беаты блеснули слёзы, и она вновь обняла сына.

   – Срочно отправь Уголино и Марио за доктором, и сам отправляйся, – хриплым, чужим голосом выпалила Беата.

   – А священник... – возразил было Бенвенуто, но супруга так грозно на него посмотрела, что Мартелли вмиг онемел.

   – Какой священник, ты что, его хоронить собрался?! – чуть ли не взвизгнула Беата. – Немедленно отправляйся за доктором, пока не поздно!

   От грубого, властного окрика супруги, а это было так непохоже на мягкую, добродушную Беату, толстяк Мартелли подскочил и вдруг понял, что может действовать – растерянность как рукой сняло. Он побежал в пристройку за Уголино и Марио, а в его голове все вертелась ненужная мысль, что это очень странная болезнь, что священник не помешал бы. Мысль раздражала, как кусачая муха, и Мартелли всё-таки прихлопнул её, хоть и не с первого раза, в конце концов, он не суеверный тёмный крестьянин, чтобы во всём видеть проявления Дьявола...

   Доктор прибыл ночью, он был сонный и недовольный, однако сонливость уважаемого синьора как рукой сняло, когда Бенвенуто сказал, что заплатит двойную цену за ночной вызов.

   Лоренцо пришёл в себя, но мучительная боль и жжение не отступали. Доктор внимательно осматривал мальчика, а толстяк Мартелли с тоской наблюдал за непонятными манипуляциями, думая о том, что не даром врачи и аптекари входят в один из старших цехов. «Все под богом ходим, – глубоко вздохнул Мартелли, – но иногда лучше ходить пред лицом Господа в компании лекаря».

   – А где вы его нашли? – cпросил доктор.

   – В сенном сарае, – услужливо откликнулся Бенвенуто.

   – А! – улыбнулся доктор и поднял указательный палец. Он достал из своих вещей бутылочку из тёмного стекла.

   – Где болит сильнее? Покажи... – обратился он к Лоренцо.

   Лоренцо замер, прислушиваясь к себе.

   – Здесь, – сказал мальчик, прижав ладонь к левому уху.

   Доктор влил из бутылочки в ухо Лоренцо немного маслянистой жидкости и велел лежать спокойно. Через некоторое время, когда боль и жжение в голове мальчика утихли, доктор перевернул Лоренцо – из его уха вытекло масло и что-то чёрное.

   – Что это? – нервно спросила Беата.

   – Это паук, – сказал доктор, ухватив щипчиками чёрный комочек.

   ***

   Толстяк Мартелли поморщился от порыва холодного, промозглого январского ветра и, накинув капюшон грубого, мужицкого плаща тёмно-коричневой шерсти, вышел из дома.

   Предстояла долгая прогулка по вечерним улочкам неприветливой зимней Флоренции. Идти нужно было почти через весь город, но Бенвенуто не решился ехать на горячем и скором вороном рысаке Мавре. Он не хотел ехать верхом, так как на узких улочках Флоренции всадникам порой было сложно развернуться, и приходилось ехать друг за другом, что могло сыграть на руку тем, кто осмелился бы на него напасть. Он взял с собой самых крепких в потасовке слуг – Марио и Уголино, а также увальня Баччо, молчаливого и неспособного, если честно об этом говорить, к торговому делу, но отлично управляющегося с переноской тяжестей.

   Бенвенуто на всякий случай надел дедову кольчугу и поверх неё толстую суконную куртку, а также взял меч. Вооружились и слуги, и сын покойного Джованни: топоры и ножи у Марио и Уголино, а у Баччо – суковатая, крепкая дубина.

   Тяжёлое свинцовое небо нависло над городом. Бенвенуто шёл, грузно ступая. Сверху посыпал мелкий, противный дождик, и торговец ускорил шаг. Он не привык ходить пешком так быстро и так далеко, и ещё он не привык ходить в кольчуге, однако выбирать не приходилось. В городе было очень неспокойно, множество мелких стычек, а порой и крупных драк происходили во Флоренции практически каждый день. После того, как рассорились два богатых рода – купцов Черки, принадлежавших к партии белых гвельфов, и нобилей Донати, принадлежавших, соответственно, к партии чёрных гвельфов, Флоренция опять разделилась на два непримиримых лагеря, мечтающих обрести власть или прирезать друг друга.

   Когда Бенвенуто Мартелли покинул свое сестьере, и на город наползла совсем непроглядная тьма, Уголино зажег фонарь и выдвинулся вперед. Они шли ещё довольно долго, и Бенвенуто начал отставать и задыхаться, но больше одышки его угнетали безрадостные мысли о распрях в городе, о погромах, и даже о гражданской войне – никогда граждане Флоренции не были так близки к взаимному убийству. Бенвенуто прикидывал в уме, насколько хорошо он выбрал сторону назревающего открытого конфликта, правильно ли сделал свой выбор? Но за всеми беспокойными мыслями о судьбе города вставала одна, самая неотступная и унылая – о его сыне, о Лоренцо.

   Мартелли гнал эту мысль и ругался сам на себя.

   Беата была уверена, что дьяволово отродье не только заползло в ухо к мальчику, но и укусило его.

   Мартелли же не был уверен ни в чём.

   После укуса проклятущего паука сына как подменили. Весёлый сорванец, драчун и мучитель Бенито превратился... в тихую, молчаливую тень, которая слонялась по дому и пугала слуг и Беату. Лоренцо целыми днями молчал и часто неподвижно сидел, уставившись в одну точку, разговаривал же мало и односложно.

   Бенвенуто чуть ли не плакал; единственное, что ему приходило в голову, – что мальчик тронулся умом. Торговец показал своего сына, наверное, всем докторам Флоренции, и всё бестолку.

   – Ждите, у него потрясение, мы ничего не можем сделать, – таков был ответ всех лекарей, осмотревших мальчика.

   И вот, когда Лоренцо немного оживился и стал проявлять интерес к чтению, Мартелли осмелел и решился брать его иногда в лавку. Он ничего не требовал от мальчика, просто думал, что тот пообвыкнет, начнёт потихоньку общаться с людьми и, может быть, очнётся и станет прежним Лоренцо. Тогда произошло событие, которое Мартелли, наверно, уже никогда не забудет.

   Это случилось накануне Рождества. В лавку к уставшему от наплыва покупателей, но и не менее довольному Бенвенуто Мартелли пожаловал синьор в богатой мантии, с резкими чертами лица и проницательными глазами. Торговец, увидев посетителя, широко улыбнулся, пытаясь вложить в улыбку всё cвоё обаяние и участие: не каждый день твою лавку посещает член городского совета – Данте Алигьери.

   Синьор Алигьери оказался очень обходительным и приятным в общении человеком, и Бенвенуто получил истинное наслаждение от непринуждённой беседы.

   Синьор Алигьери особенно заинтересовался бархатом и стал долго, придирчиво перебирать ткани.

   Толстяк Мартелли внимательно смотрел на знатного посетителя, услужливо улыбаясь. Бенвенуто умел обращаться с людьми и знал, где нужно поддержать разговор или подробно рассказать о достоинствах товара, а где нужно и скромно промолчать, чтобы не мешать выбору уважаемого синьора. Взгляд торговца скользнул вдоль рядов тканей и упёрся в Лоренцо, который с расширенными зрачками стоял посреди лавки. Внутри у Мартелли что-то упало, и холодный пот залил ладони, но не успел он что-либо предпринять, как Лоренцо шагнул навстречу синьору Алигьери.

   – Синьор, – сказал Лоренцо без всякого выражения, – после того, как вас изгонят из Флоренции, никогда больше не возвращайтесь.

   Мартелли понял, что превратился в соляного истукана, и может только с ужасом наблюдать за всем происходящим.

   – Кто же тебе сказал про моё изгнание? – мягко улыбнулся синьор Алигьери.

   Взгляд Лоренцо оживился.

   – Мне сказал чёрный паук, – невозмутимо ответил Лоренцо.

   – Он больше ничего не говорил тебе про меня? – как ни в чём не бывало спросил Данте Алигьери.

   – Он сказал, что вы напишете великую книгу, которая прославит вас во Флоренции и далеко за её пределами.

   Мартелли плохо помнил, как он провожал на улицу синьоре Алигьери, который был настолько озадачен «предсказанием» Лоренцо, что ещё долго стоял и ошарашенно смотрел на мальчика. Бенвенуто подарил синьору отрез бархата и просил не распространяться насчёт того, что произошло в лавке. И поначалу всё шло не так уж и плохо, и толстяк Мартелли из всех сил пытался забыть это происшествие.

   А потом «предсказания» Лоренцо посыпались одно за другим. Мартелли узнали, что в мае этого года на площади Санта Тринита будет стычка белых и чёрных гвельфов, и Риковерино де'Черки отрубят нос, что скоро над Флоренцией появится комета с хвостом в виде длинных, туманных лучей, что Папа Иоанн станет чеканить фальшивые золотые флорины, что придёт время, когда будут претендовать на священный престол одновременно Папа и Антипапа...

   Прислуга в доме начала шептаться, и толстяк Мартелли забеспокоился, что слухи выйдут за пределы дома. Он уволил двух самых болтливых служанок, когда услышал на рынке, будто во Флоренции объявился некто по прозвищу Ragno Nerо, то есть Чёрный Паук, который пророчит победу чёрным гвельфам. Бенвенуто с помощью Канио пустил встречные слухи, что, во-первых, победу чёрным гвельфам пророчит один монашек-спиритуал из Лукки, а во-вторых, что все пророчества – это гнусные слухи, распускаемые чёрными гвельфами, чтобы опорочить главу белых гвельфов, мессера Вьери де'Черки.

   Бенвенуто очень беспокоился, что его разоблачат в деле распускания слухов и вовлекут в политическую борьбу двух враждебных партий, но деваться было некуда – нужно было замести следы и отвести внимание от дома Мартелли.

   А Лоренцо... Лоренцо всё больше пугал семейство Мартелли. Теперь он не был похож на остолопа, что целыми днями пялится на дерево или стену, нет, теперь он стал куда живее и говорливее, но вот что он говорил! Братья начали сторониться мальчика, и Бенвенуто не мог их упрекнуть в таком поведении.

   Торговец не выпускал сына за пределы дома, и хотя Лоренцо теперь не бродил с отсутствующим видом и не спотыкался на ровном месте, его внезапная словоохотливость, его пугающие «пророчества» – вот о чём думал Мартелли и трепетал!

   Никто не ругал бедного мальчика и не учил хорошему поведению розгами, но тоска и уныние поселились в поместье.

   Был момент, когда Бенвенуто подумал, что Лоренцо начал поправляться: тот перестал изрекать предсказания, стал общаться с домашними и слугами и, по словам Беаты, проявил неподдельный интерес к чтению и письму.

   Казалось, Господь услышал молитвы Бенвенуто, и любимый первенец и надежда рода Мартелли действительно пошёл на поправку. Радость главы семейства развеял Уголино, которого приставили наблюдать за Лоренцо. Как-то слуга подсмотрел, что мальчик всегда после уроков идёт в сенной сарай и проводит там какое-то время. Толстяк Мартелли вместе со слугой проследили за Лоренцо и увидели, что творится в сарае.

   Мальчик отодвигал сено от стен сарая и рисовал углём чёрных пауков, а потом перед уходом закрывал стены пучками сена.

   Мартелли и Уголино несколько дней наблюдали за Лоренцо, и, хотя торговец убеждал себя, что нарисованные пауки – это ещё не самое страшное, что «предсказания» куда хуже невинных детских рисунков, но страх опять поселился в его сердце. Предчувствия не обманули главу семейства: через неделю тайных наблюдений прибежал всклокоченный, задыхающийся от ужаса Уголино.

   – Опять пророчества! – прокричал слуга. – Он пишет их на стенах сарая... Он пишет про фра Дольчино и армию Апостолов, которая будет разорять монастыри, убивать синьоров и епископов...

   Ветер задул с особенной яростью, мелькнули тёмные воды Арно, но цель путешествия была уже близка – осталось ещё несколько поворотов, и ещё... и вот, наконец, дом мессера Вьери де'Черки.

   «И какая мне польза от этой кольчуги?» – зло отдуваясь, думал Мартелли, направляясь в гостевую залу. «Перестраховщик, потный и жалкий, вечно боюсь каждого чиха», – продолжал поругивать себя Бенвенуто, тем не менее, прекрасно понимая, что лучше быть потным и уставшим, чем красивым и мёртвым.

   Впрочем, когда все уважаемые гости уселись за роскошным столом пригласившего их хозяина мессера Вьери де'Черки, Бенвенуто убедился, что не один он такой перестраховщик, и его смущение и недовольство развеялось, как дым. Он с наслаждением потягивал вино и посматривал то на гобелены, то на именитых гостей: казалось, у Черки собралась половина Флоренции, и могущественная половина – представители банкирского дома Барди, влиятельнейшие Моцци, а также Адимари, Абати, Скали, Росси, Кавальканти и многие другие.

   Когда Бенвенуто Мартелли напился вина, расслабился и согрелся, он заметил рядом с хозяином дома, главой рода Черки, незнакомого красивого юношу с заносчивым лицом.

   – Кто это? – спросил он у рыжего вертлявого юнца, представителя дома Росси.

   – Это – Риковерино ди мессере Риковеро де'Черки, – ответил юнец.

   – А... – пьяно улыбнулся Мартелли.

   «Всё-таки интересно, отрубят ли ему нос?» – невольно подумал Мартелли и налил себе ещё вина.

   ***

   Лоренцо стоял на Понте Веккьо и смотрел, как вдаль, к горизонту, катит тёмно-зелёные мутные воды могучая река Арно, разделившая надвое Флоренцию. Весенний озорной ветер гулял над Понте Веккьо, неся прохладу и радость в сердце.

   Лоренцо откинул капюшон плаща и глубоко вздохнул. В этом году ему исполнилось пятнадцать лет, и он стал совсем взрослый, как ему сказали родители, но он совсем не чувствовал радости. Крики чаек вывели Лоренцо из состояния мрачной задумчивости, и он посмотрел вверх, на стремительных серебристо-белых созданий, вольно парящих над речными водами. «Счастливые, – подумал Лоренцо, – вы свободны, и живёте, как вам вздумается».

   С того рокового вечера, как в ухо Лоренцо заполз паук, его жизнь совершила резкий поворот. Он совершенно не чувствовал себя «бедненьким», как одно время его называла мама, и долго не мог понять, почему между ним и родителями, а также братьями и мальчишками из сестьере встала непреодолимая стена отчуждения.

   Доктор спас его голову от жара, но чёрный паук, казалось, навсегда остался с Лоренцо.

   И днём, и ночью он внезапно являлся перед его внутренним взором, вторгаясь во сны или заслоняя картины внешнего дневного мира. Смолянисто-чёрный, пушистый, с непонятными бордовыми бусинками на «морде». Позже Лоренцо узнал, что бусинки – это глаза, также он узнал, что паук может говорить совсем как человек.

   – Лоренцо, Лоренцо... – шептал странный, пугающий голос. Именно голос больше всего пугал Лоренцо, а не сам паук, который любил меняться, то уменьшаясь до обычных для пауков размеров, то становясь размером с лошадь, а то и больше. Паук завораживал мальчика, он мог часами созерцать его, забывая, что происходит вокруг. Когда Лоренцо приходил в себя, то часто видел грустное, испуганное лицо матери, ему казалось, что он рассматривал таинственного чёрного паука совсем недолго, а глядишь – и целый день пролетел незаметно.

   Когда Лоренцо немного привык к своему странному приятелю, чёрный паук сотворил такое, что Лоренцо совсем забыл о своём страхе и в первый раз за долгие месяцы рассмеялся – паук танцевал. Мальчик не сразу понял, что происходит; он читал «Метаморфозы» Овидия и радовался тому, как хвалит его успехи мама, а потом он увидел знакомую чёрную тень, просвечивающую через страницы книги.

   Паук поднимал и опускал лапки, то одну, то другую; Лоренцо, затаив дыхание, стал вглядываться... Он тогда не удержался и прыснул от смеха, но мама, к счастью, не поняла, в чём была причина его весёлости, она только жизнерадостно улыбнулась и сказала, что «Метаморфозы» действительно забавны.

   Танцы чёрного паука привели Лоренцо в такой восторг, что он стал рисовать своего приятеля в сенном сарае, и там же пытался подражать его пируэтам. Лоренцо осторожничал, так как чувствовал, что общение с чёрным пауком нужно держать в тайне, и очень скоро понял, что предчувствия его не обманывают.

   Как-то раз он заметил, что чёрный паук танцует не в пустоте, зависнув в воздухе и смешно перебирая лапками, а опирается на серебристые, мерцающие нити, что тянутся вверх до самого неба и соединяют между собой буквально всё, на что не посмотрит Лоренцо – и деревья, и камни, и посетителей в лавке отца, и его родителей, и даже его самого...

   Всё это было настолько удивительным и невероятным, что голова у Лоренцо закружилась, и он упал на землю, не в силах оторвать взор он нитей и танцующего чёрного паука. А нитей становилось всё больше и больше, паук сделался размером с вороного рысака Мавра и продолжал расти, Лоренцо почувствовал, что летит, что опять видит Флоренцию сверху, только в этот раз стены домов не могли укрыть от его взора горожан и тысячи тысяч нитей, что связывали людей в нестерпимо-сверкающую сеть...

   Голова Лоренцо загудела, как улей рассерженных пчёл, ему стало плохо, а паук пополз к нему, быстро-быстро перебирая лапами.

   – Не торопись, Лоренцо, всему своё время, – зашелестел знакомый голос, и огромная пушистая лапа легонько коснулась его головы.

   И Лоренцо перестал торопиться, что далось ему с превеликим трудом, настолько его притягивала загадочная паутина. Теперь каждый раз, как к нему приходил чёрный паук, он старательно изучал одну или две нити и пытался понять, что же они такое. Нити, казалось, росли из предметов и людей, они отличались друг от друга толщиной и яркостью, и были подобны лунной дорожке на водах Арно – вроде бы есть, а ещё никому не удалось по ней пройти. Лоренцо ужасно хотелось рассказать маме о невероятной паутине, что связывала всех людей в городе, но что-то останавливало его.