355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Светлана Волкова » Соавторы » Текст книги (страница 3)
Соавторы
  • Текст добавлен: 28 марта 2022, 21:01

Текст книги "Соавторы"


Автор книги: Светлана Волкова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Что ты делаешь? – спросила я сонным голосом.

Белка вздрогнула и свернула экран.

– Фу, Мань. Напугала. Накидываю финал. Мысли есть.

– А что прячешь?

– Ну, не оформилось ещё. Иди спать.

– Бэлл, мы же договорились под мухой не писать. Текст не простит. Ты нарушаешь правила.

– Ну вот, губы надула. Я так. И для диплома своего тоже.

Я взглянула краем глаза на монитор: свёрнутой была страничка «Фейсбука».

– Ты же ушла из соцсетей.

– Ну, подруга, да, подловила. Я на нашего гада ещё раз хотела взглянуть.

Белка клюнула пальцем по мышке, окно развернулось, и с аватарки на нас хитро взглянул Мирон.

– Он на этом фото душка, никакой не гад, – зевнула я. – Смотри, не влюбись.

– Значит, сделаем из него подонка. И начнём прямо с утра, когда обе будем в кондиции.

Я вернулась в комнату, накрылась с головой одеялом, и снова пришёл Мирон. Я уже не спала, но всё думала, думала, думала. Я всегда знала, что если что-то пишешь «кожей и кровью» – то вселенная подтягивается, события начинают сбываться. Даже в фэнтези. Конечно, драконы и прочие твари не прилетят к тебе на подоконник курлыкать, но у нас уже был десяток случаев убедиться, что мы… как бы поточнее сказать… накаркали что ли. Например, фея, выдуманная нами от макушки до пяток, вдруг встречалась в паспортном столе – у неё было всё «наше» и даже имя Изольда. Или мы описывали сцену, где умирает ведьма, – а спустя два дня были свидетелями, как пожилой женщине в метро стало плохо, она осела на пол и завалилась на бок, подмяв под себя сумку и неестественно изогнув руки-ноги. К женщине сразу подбежали со всех сторон, а она смотрела в одну точку невидящим взглядом и вдруг сказала: «Берег». К чему сказала? Мы с Белкой стояли рядом, обе зелёные. Потом синхронно повернулись и молча пошли к выходу. Вечером Белка спросила:

– Слушай, мне становится страшно.

Мне тоже. И не только в тот раз. Потому что я не всегда могла чётко сказать: мы сначала написали, а потом это случилось в жизни, или всё же сперва случилось, а мы уже потом действительность срисовали. И, несмотря на склонность к мистицизму, мне очень хотелось, чтобы действительность шла первой.

* * *

Сюжет пришлось переделать почти полностью. История сплеталась сложно, путано. Начало было таково. Героиня решает поехать в Петербург и найти отца, которого никогда не видела. Едет из далёкого, умытого росами села, где осталась первая любовь (Пашка или Мишка – потом додумаем), и в поезде встречает ЕГО. Имя мы с Белкой решили оставить «родное»: Мирон. Звучно и эффектно. Внешность списали с прототипа, с точностью до родинки на левом ухе. Не потому, что авторской фантазии нам с трезвой Белкой не хватало, а потому что так было интереснее и творческий процесс становился острее. Существование где-то такого же живого человека, с таким же именем, физиономией, фигурой и характером (насколько он считывался с профиля в сети) изрядно нас бодрило и распаляло писательский азарт. Надежды, что прототип прочтёт наш роман, практически не было. Неизвестно ещё, читает ли настоящий Мирон литературу вообще и дамскую беллетристику в частности. Да и способен ли поглотить текст больше, чем тот, который помещается на экране смартфона? Что-то мне подсказывало, что шансов с гулькин нос. К тому же фамилия героя в нашем тексте другая. Когда мы станем известными и (помечтать) богатыми, то с удовольствием будем с ним судиться, если он вознамерится подать на нас иск за клевету и попытки опорочить репутацию.

– Как мы её назовём? Главную героиню? – спросила Белка. – Придумай имя сама, разрешаю.

– Ну, – хмыкнула я. – Давай, Катей будет. Это единственное имя, кроме твоего, конечно, с которым у меня приятные ассоциации.

– Лады, – кивнула Белка.

Итак, Катерина выходит из поезда на московский перрон и понимает, что её уже любимый парень, которого она ждала всю жизнь, исчезает вдали, за спинами толпы, а она, дура, даже телефон его не удосужилась узнать. И она, конечно же, бежит за ним и, разумеется, не догоняет. А из сведений у Катерины о Мироне только одно: что он врач в какой-то клинике. И вот она раздумывает искать папашу и начинает искать Мирона.

Как-то так.

Мы писали запоем следующие три недели. Отрывались на приём пищи, гигиенические надобности, изредка – походы в магазин. И гуляли, в основном, вечерами, когда глаза уже не видели монитор. Обсуждали, меняли, много потом стирали, спорили до хрипоты. Были счастливы.

За это время мне ни разу не приснился набивший оскомину сон. Точнее не сон – сны могли быть разными, – а его концовка. Что-то там происходит, какое-то действие, неважно какое, а в финале я оказываюсь перед дверью. За дверью – свет, и её точно надо открыть, чтобы выйти, а страх сковал руки, и я не могу пошевелиться. Прямо как в плохих фильмах. В развязке героиня, конечно же, толкнёт дверь и выйдет наружу. Фу, просто банальщина! Но в моём реальном сне всё прерывалось в тот момент, когда я подходила к двери. Ну вот же, надо просто сделать одно движение… и там, за дверью – свет и жизнь. Но ведь нет. Я поднимаю руку, чтобы толкнуть дверь, и в тот же миг просыпаюсь. Мне иногда очень хочется узнать, кто там, наверху, так графоманит. Тот, кто пишет сценарии к моим снам. И ещё интересно: если, допустим, писатель пишет откровенно плохо, то и сны ему тоже снятся бездарные?

Денег катастрофически не хватало. Клянчить у родителей – и моих, и Белкиных – не позволяла гордость, а доить драконов и единорогов больше не представлялось возможным: мы полгода о них не писали и полностью выпали из их мира. Белка пошла работать тренером в фитнес-центр, вести «Суставную гимнастику». Название говорило само за себя. Белка прирождённая спортсменка, гнётся во все стороны, как ивовая лоза, на шпагат садится (и сидит так, пока я ей зачитываю собственные куски текста). В своих Сланцах она год проводила групповые занятия в спортклубе. Умница. Мечтала пилатес вести, но там нужен тренерский сертификат, в Петербурге с этим всё строго, без бумажки с красивым штампом в нормальный зал работать не возьмут, а у Белки денег не было его получить. Вот она и подрядилась на тренировки «общего плана». К ней, в основном, потянулись бабулечки: она учила их гнуть негнущиеся спины и тянуть нетянущиеся конечности. Называла Белка свои занятия «бабка-йога», а себя «бабка-йожным инструктором».

Денег, правда, всё равно было мало, а тут ещё хозяйка квартиры, Карга Ефимовна, как мы её за глаза называли, удумала повысить цену на нашу конуру. Мы повозмущались, даже грозились съехать, – но куда уж мы поедем? Эта квартира даже с удорожанием всё равно оставалась по питерским меркам дешёвой. Мы были вынуждены согласиться на новую цену и с удовольствием ввели Каргу Ефимовну как третьестепенного персонажа в роман. Её потом, к концу повествования, наш Мирон аккуратненько замочит.

Я решила, что пора сказать пару матерных своей социофобии, и принялась за поиски работы. Белка отговаривала как могла.

– Манька, какой из тебя работник, ты ненормальная! Я сейчас не образно говорю, а констатирую факт. Вот поставит тебе в офисе кто-нибудь пустую чашку на стол, и ты захлебнёшься от панической атаки!

– Бэлл, ну не волнуйся, я с собой всегда бутылочку с водой носить буду. Если какой болван и поставит, я в чашку плесну быстренько.

– Нам надо книгу закончить!

– Ну мне всё равно лучше пишется с тобой в параллели. А ты со следующей недели на госэкзаменах пропадать будешь, да и бабка-йожить в своём фитнесе. Я тоже себя займу чем-нибудь, а то свихнусь в четырёх стенах.

– У тебя сессия на носу! – не унималась Белка.

– Да сдам я, не волнуйся. Я же вундерребёнок с комплексом отличницы. Уже сейчас могу на экзамен.

– Ну даёшь!

– Белка, деньги не помешают.

Белка промолчала. Мы обе вздохнули и обнялись.

Я состряпала резюме, приврала, где не уличат, добавила себе стажёрского опыта, перечислила все языки, какими владела, и разместила на «работном сайте», выделив жирным заголовок «Умная. Работоспособная. Гибкая. Быстро учусь. Ищу работу секретаря, переводчика, административного помощника». Едва не удержалась приписать «или штатной ведьмы». Подумала и удалила «умная». Ещё подумала и убрала «гибкая». Это не про меня, это про Белку, она гнётся в разные стороны. Ещё подумала и стёрла «работоспособная». Потому что это ужасающее слово, монстр, канцелярит, а я всё-таки писатель. Осталось лишь «быстро учусь» и перечень желаемых ролей.

К моему удивлению, мне позвонили сразу. Я даже толком не успела разослать резюме на подходящие мне вакансии, пестревшие в сети.

Девица-эйчар говорила торопливо, в голосе чувствовалось: «Как я от вас от всех устала». После её речитатива о том, какая замечательная у них торговая компания и параллельного расхваливания их продукции (к слову, они унитазами торговали), я получила приглашение на интервью.

«На интервью» – в моём случае означало: пришла в деловом костюме, колготках и лодочках, что последний раз в жизни делала НИКОГДА. Белка посоветовала мне ещё взять кожаную папку и в нужный момент красивым жестом вытащить распечатанное резюме. Я покривилась, но послушалась. В конце концов, у неё больше опыта, а я только уроки по скайпу вела, вот и весь мой рабочий стаж.

Я притащилась в унитазную контору, села напротив девицы-рекрутёра, и посыпались на меня вопросы – один экзистенциальнее другого. Такое ощущение, что им не секретарь на ресепшн нужен был, а, как минимум, штатный философ-ментор.

Как я вижу свой рабочий день? А я никак не вижу. Я же и в нормальном офисе никогда в жизни не была. Точнее, заходила в наше издательство, ждала редактора в приёмной. Мне запомнилась их бледная медузоподобная секретарша, у которой было шесть рук, в каждой – по телефону, два огромных монитора перед рыльцем и сугроб бумаг на барной стойке. Барной – мои личные ощущения. Я описала эту сцену рекрутерше, стараясь смягчить умеренным юмором углы и дать ей понять, что я к такому вполне готова. Девица даже бровью не повела.

Смогу ли я соврать клиенту? А легко. Судя по тому, что девица подняла на меня накрашенные глаза, я сообразила, что слишком быстро осчастливила её согласием. Нет, ну мы же все врём по мелочам, а я ещё и писатель (а в прошлом – блогер), мне, как говорится, соврать – что ухо почесать. Я поняла, что сейчас завалю интервью, и принялась рассуждать, что есть ложь во спасение и прочее, и прочее… Где-то на середине моей тирады рекрутерша меня остановила и, подумав немного, сделала контрольный выстрел.

– Кем вы себя видите через пять лет?

Кем я себя вижу через пять лет… Как ей объяснить, что хочу быть деревом с резной выпуклой корой, и чтобы во мне жили два полосатых бурундука – толстый и тонкий, а по стволу, в районе пупка, вилась живая муравьиная дорожка.

– Я вижу, мой вопрос вызвал у вас затруднения, Мария. Хорошо, тогда через год. Кем вы себя видите через год?

Да боже ж мой! Я пыталась придать лицу понимающее выражение. Мир меняется с катастрофической скоростью ежедневно! Через год, может быть, какой-нибудь Илон Маск запустит в космос прикроватную тумбочку, так вот я хочу быть внутри этой тумбочки, во втором ящичке сверху.

Только бы вслух не сказать!

Я принялась взбивать удобоваримую белиберду, на ходу импровизируя: вижу, мол, себя, только в вашей конторе, которая лет через пять расцветёт аки груша по весне, разбогатеет донельзя, а я буду на любой административной роли, лишь бы с вами. Про то, что хочу жить на литературный труд и вылезать из норы только для того, чтобы погреться на солнышке, я предусмотрительно умолчала.

Девица покривила губу, что-то написала в уголке моего резюме и сказала, что перезвонит мне.

Но, разумеется, не перезвонила.

В другой офис, откуда ко мне достучался заторможенный мужской голос, меня пригласили только после того, как я заполню анкету о тридцати листах. Я потратила на неё дефицитных два часа, которые могла бы отдать нашему тексту. Чем они занимались, я так и не поняла. Принимал меня усатый дядечка в шикарном кабинете, расположенном посередине грязного склада в Шушарах. Имя-отчество дядечки вытекло из моей головы сразу же, как только он его произнёс. А вот он как раз обращался ко мне по имени и отчеству, особенно, как мне показалось, смакуя слоги на отчестве. Я всегда настороженно относилась к субъектам с растительностью на лице, не встречала среди них ещё ни одного адекватного, взять хотя бы, для примера, моего отчима. А ещё за спиной дядечки-нанимателя громоздился зелёный аквариум, в котором елозил коричневый сом, тоже с усами и таким же индевелым взглядом. Рыба притягивала внимание, и от её движений меня укачивало. Я отвернулась. В этом, наверное, и была моя главная ошибка.

– Вам восемнадцать, Мария Евгеньевна? – сканируя меня, спросил хозяин сома.

– Да, – по-скаутски бодро отчеканила я, удивляясь вопросу: и в резюме, и в анкете стояла дата рождения.

– И у вас за спиной уже несколько лет института и временной работы?

«За спиной» – ужасный штамп. Захотелось обернуться и посмотреть, что там у меня сзади.

– Точно так! – тем не менее выпалила я не моргнув.

– Вы закончили среднюю школу… В году две тысячи… – Его глаза какого-то бежевого цвета, похожие на женские соски, скользили по анкете.

– Да, в шестнадцать лет, – помогла я ему. – Я вундеркинд.

Это была моя вторая ошибка.

– Я не хвастаюсь, нет, просто объясняю, почему у меня за спиной большой опыт работы. Хотя трудовой книжки нет.

Сейчас, подумала я, он спросит про договоры и налоги, и надо будет врать. Но он не спросил.

– А ваши родители…

– Они живут в Екатеринбурге.

– И как они, Мария Евгеньевна, вас в шестнадцать лет отпустили одну в чужой город?

Зачем ему это знать? Ну отпустили. Мама, думаю, даже рада была, а отчиму вообще не до падчерицы. У меня, дяденька, ого-го какой опыт, о чём я не указала в анкете. Как только я поступила в институт, предки перестали присылать мне деньги, сказав, что я теперь взрослая и должна сама-сама. Пришлось договориться со своей головой и временно задвинуть социофобию в дальний угол. Я и дворником успела поработать, и курьером, и даже хорёк-ситтером. Хорёк-ситтер, если бы ты спросил меня, дяденька, – это такая прислуга, которая ухаживает за хорьком, пока богатые хозяева загорают на Мальдивах. Есть бэби-ситтер, есть дог-ситтер, а я вот была хорёк-ситтером. Тоже профессия, между прочим.

Дяденька пожевал усы.

– Мы пробили вас по своим каналам…

Та-ак! Уже интересно! К чему тогда глупые вопросы?

– Вы пишете книги?

– Есть такой грех.

– А как вы планируете совмещать работу у нас и литературное творчество, Мария Евгеньевна?

Я не ожидала такого вопроса. Литературное творчество… В принципе, всё логично: какой, скажите на милость, вменяемый работодатель согласится взять сотрудника, заведомо зная, что тот будет отвлекаться от основных обязанностей и строчить романчики, причём на хозяйском компьютере. Красть оплаченное время. Я вот, подвернись такая возможность, точно буду.

– Вы понимаете, – начала на ходу соображать я, – творчество требует абсолютной внутренней эмиграции, совмещение литературы и основных обязанностей невозможно в принципе. Я могу вас заверить, что работа никоим образом не пострадает.

Мой собеседник дырявил меня взглядом.

– Забавное у вас хобби.

Меня кольнуло слово «хобби». Хобби, дяденька, это ракушки собирать, а литература для меня – жизнь.

Фу, как пафосно!

– Ну да, хобби, – тем не менее выпалила я. – По воскресеньям. Иногда… Я писатель выходного дня.

Работодатель пошевелил усами, и то же самое сделал сом в аквариуме.

– Попробуем вам поверить. Нам нравится, что у вас несколько иностранных языков. Нам импонирует, что вы закончили школу с золотой медалью. Мы даже можем закрыть глаза на то, что у вас незаконченное высшее образование. Но нам не нравится, как вы ответили на некоторые вопросы нашей анкеты.

Было не очень понятно, кто это «мы». Он и сом? Или мою анкету читали всем коллективом и заливисто смеялись?

Я задумалась. Там было много вопросов с психологической подоплёкой, а я никогда не знаю, как на них отвечать, поэтому терпеть их не могу ещё с детства. Я доводила нашего школьного психолога до истерики настолько нестандартными ответами, что та посоветовала матери подливать мне на ночь пустырник в пойло – на всякий случай: вдруг угомонюсь, и заторможенность сделает из меня человека.

В анкете же этой фирмы, помимо психозавихрений, типа: «Какие ошибки можно простить, а какие нельзя и почему?» и «В какую эпоху вы хотели бы жить и почему?» (и мои короткие на них ответы: ошибки арифметические, эпоха – древний Рим и игнорирование «почему»), был шедевральный вопрос: «Могу ли я представить ситуацию, когда я смогла бы убить человека». Хмм… Я эти ситуации, к примеру, воображаю ежедневно, потому что мы с Белкой продумываем ходы нашему триллеру. И мне вот любопытно, а что им даст ответ на мой вопрос? И что пишут кандидаты, чтобы попасть на работу? Как же меня бесят копания в закоулках подсознания! Если бы не жгучее желание получить работу, послала бы я таких работодателей куда подальше!

Я оставила этот вопрос без ответа. Прочерк – единственная честная реакция.

– Вы, Мария Евгеньевна, пропустили несколько вопросов. Заполнили тридцать страниц, а у нас тридцать одна.

– Да? – удивилась я.

Для работы в офисе на складе, несомненно, просто необходимо вывернуть своё нутро и обнажиться полностью, а тридцать страниц без одной не покажут целостную картину твоей психики.

– Но это не страшно. – Работодатель пошевелил бровями и усами одновременно. Сом попытался повторить, но вышло плохо: у него не было бровей. – Я задам вам один вопрос устно. Вы не против?

– Не против.

Я стиснула зубы. Опять, наверное, про смерть что-нибудь…

– Какие два предмета вы бы взяли с собой на необитаемый остров?

Он посмотрел на меня, как смотрят на ресторанный чек: внимательно и сухо. Мне до смерти хотелось сострить, что взяла бы рулон туалетной бумаги и бутылку скотча, но я вовремя удержалась: ведь по ответу они будут судить обо мне, сделают свои выводы, непонятно ещё какие. Но мой рот ответил сам:

– Книгу и скотч.

Думала, вот сейчас он спросит, какую книгу, и тут я зависну, потому что нет такой книги, с которой хотелось бы провести четверть века, как Робинзон Крузо, на острове. По-моему, это подозрительно, если у человека ОДНА любимая книга. Тем не менее, наскоро раскладываю в голове пасьянс: ну кого, кого выбрать? Набокова? Маркеса? Борхеса? Пушкина, наконец? Но интервьюер даже и не намеревался спрашивать про книгу. Может быть, у него сложился в голове собственный пазл: книга (одна) – зачёт.

– Скотч – вы имеете в виду виски, Мария Евгеньевна?

– Нет, – глупо хихикнула я. – Скотч – это не выпивка, это лента такая на рулоне, липкая с одной стороны, там клеевая…

– Я понял, – раздражённо выдохнул работодатель. – Так зачем вам скотч на острове?

Хотелось было рассказать, что идея с виски мне тоже нравится, и, если помечтать, так хорошо было бы длинными вечерами на необитаемом острове качаться в гамаке из листьев агавы, налив в полкокосины янтарного скотча и, глядя на закат, обдумывать новую книгу. Но, посмотрев в его трезвые пластмассовые глаза, я ответила просто:

– Дикарей к пальме привязывать.

– Зачем?

– Мясо ж.

Работодатель откинулся на спинку кресла и кивнул. Непонятно было, согласился он со мной, или же этот жест означал окончание собеседования. Меня даже не угостили неизменным «Вам позвонят». Мы церемонно попрощались, и я вышла, наконец, на свежий воздух. Внутри было паскудно, во рту долго оставался рыбный привкус, как если бы я съела их сома сырым и даже ничем не запила.

На следующий день мне прислали по электронной почте шаблонный отказ, сообщив, что у них есть кандидат, «более подходящий на заявленную должность».

– Сама виновата, – вдоволь отхохотавшись, заявила Белка. – Ты, мать, давай, не выпендривайся больше. Я бы тебя точно на работу не взяла!

Я дала ей слово больше не выпендриваться, следить за речью и жестами, а богу Стёба кинуть жертвенного агнца где угодно, но не на интервью.

Пару дней я жила в блаженной тишине. На голове клевал темя бройлерный птенец сомнения: может, и не надо, может, к лучшему, сиди дома, пиши книгу, готовься к сессии. Но к сессии я была готова уже давно, всё, что могла, сдала заранее, книга не пишется, а смотреть, как Белка одна крутится, было мне не по сердцу. Да и экономить каждую копейку до смерти надоело. Наконец позвонил знакомый Белкиной однокурсницы и сообщил, что его сестре, работающей в страховой компании, нужен секретарь. Он же швец-жнец и ещё чёрта-в-ступец.

На этот раз офис располагался не на складе в задрипанных выселках, а в помпезном бизнес-центре возле самого Невского. Брат сестры намекнул, что туда надо в строгом деловом костюме и с гладкой причёской. Деловой костюм, в котором я ходила на прошлые два собеседования, у нас с Белкой был один на двоих: юбка-карандаш с жакетом (чёрные, потому что Белкины), моя белая блузка и те же туфли-лодочки, в которых я уже топтала приёмные несостоявшихся работодателей. С причёской пришлось повозиться, но мыло и лак для волос делают чудеса: моё воронье гнездо удалось примять и зачесать в балетную кичку на затылке.

Сестра брата выглядела шикарно. Никаких чёрный верх-белый низ: одета она была в однотонное серое платье прямого покроя с жемчужно-розовым шёлковым платком на шее. Я даже залюбовалась. Она представилась Марианной Витальевной и предложила мне кофе в белой воздушной чашке. Кофе оказался крепким и горьким, а попросить второй кусок сахара я постеснялась.

– Мария Келдыш… Вы случайно не родственница Келдыша?

В каком-то смысле хотелось ответить, что я, конечно, родственница Келдыша, точнее, папаши с такой фамилией. Глупый вопрос.

– Если вы имеете в виду «того самого» Келдыша, то нет. Однофамилица.

Какого именно Келдыша, я не уточняла, их вообще-то много было. И ещё, кстати, Келдыш – кратер на Луне и, кажется, астероид.

– Ясно, – улыбнулась Марианна Витальевна.

Минут двадцать мы беседовали «о погоде», то есть, о чём угодно, но не о работе: о пробках на дорогах, в которых я, как ракушечный домосед, мало что смыслила; об очередях на выставку Репина, куда не собиралась идти; о проблемах мигрантов, где я, по сути, не имела собственного устоявшегося мнения. Возможно, так она прощупывала меня на совпадение ценностей. Наконец Марианна Витальевна приспустила дорогие очки на переносице, посмотрела на меня как-то по-щучьи и спросила:

– А что конкретно вы можете?

– А конкретно всё, – не задумываясь, выпалила я и тоже взглянула на неё загадочно.

– Есть ли у вас опыт ведения протоколов заседаний?

Чуйка подсказывала мне, что надо соврать, но язык снова оказался шустрее:

– Нет. Но я быстро учусь.

– А как бы вы отнеслись к нестандартным просьбам руководства?

Я, как человек литературоцентричный, сразу представила «Пятьдесят оттенков серого».

– Нельзя ли поподробнее? – Я открыла Белкину кожаную папку, где лежал блокнот, вынула ручку и замерла в ожидании Марианниных комментариев.

Та лишь улыбнулась.

– Ничего противозаконного. Например, кто-нибудь из директоров попросит вас в химчистку сходить. Или купить корм собаке. Директора – очень занятые люди.

Мой мозг начал работать по привычной для него схеме. Так, что нам даёт эта информация? Что директоров больше одного, что у кого-то есть псина. И что костюмы их пачкаются. И что они, вероятно, засиживаются допоздна и ничего не успевают. Отсюда два вывода: мне придётся засиживаться тоже и выступать в роли прислуги.

– Ну, если просьбы не связаны с детской порнографией и наркотиками, то почту за честь их выполнить, – как всегда удачно пошутила я.

Марианна Витальевна, тем не менее, улыбнулась.

– А почему вы не допиваете кофе, Мария?

Как ей объяснить, мама, что я не могу оставить дно чашки пустым? И всегда закрываю глаза, когда наливаю в неё что-нибудь. У вас – нестандартные просьбы руководства, а у меня – нестандартный заскок.

– О, спасибо. Я постепенно его пью…

– Хотите ещё чашечку?

– Нет, благодарю.

И тут она сделала то, о чем предупреждала бдительная Белка: залпом допила свой кофе и поставила ПУСТУЮ чашку прямо перед моим носом. Я сама виновата: если бы я отказалась от кофе, то, возможно, вежливая Марианна Витальевна не стала бы и сама потчеваться. Я дура, дура, дура, мама!

Дыхание разом перехватило, в горле встала проволочная мочалка, и подлая струйка пота поползла по позвоночнику. Сердце запустило ржавые поршни, и они задвигались с прогрессирующим ускорением. Я ощутила, как пол уходит из-под ног, а ножки стула, на котором я сидела, сделались мягкими и вот-вот подогнутся подо мной. Я выпятила вперёд нижнюю губу – я всегда так делаю, помогает, – и как ковшом начала захватывать порциями воздух. Представляю, то ещё зрелище!

– Вам плохо? – Марианна Витальевна выпрямилась в кресле и округлила глаза.

– Не-е-ет, – скрипнула я и перевернула её чашку вверх дном.

Это чуть облегчило спазм, но воздуха всё равно было ничтожно мало. Краем глаза я видела, как вытянулось лицо Марианны Витальевны и как она с неподдельным ужасом смотрела на меня.

– Воды? – Она потрогала меня за локоть, и её прикосновение показалось мне жгуче ледяным.

– Да! Нет! Да! Простите! – Я подскочила и пулей вылетела из её кабинета.

В туалете на первом этаже бизнес-центра я медленно приходила в себя. Умыла лицо, жадно выпила воды – прямо из-под крана. Вода оказалась невероятно вкусной. К моей радости, никого, кроме меня, в туалете не было, что странно: народу в бизнес-центре должно быть много. Градом катились слёзы – от беспомощности и осознания того, что ты можешь рисоваться себе какой угодно: сильной, взрослой, талантливой, но стоит кому-то поставить перед тобой пустую кружку – и ты уже тряпка, кусок ветоши, маленький жалкий бумажный комок. И ничего, ничего ты не можешь поделать! Тебя подмяли, растоптали, сами того не желая, и твоя жизнь летит ко всем чертям. И так будет всегда, пока ты зависима от своего звериного, тупого и жестокого недуга. Когда-нибудь ты будешь стоять на пьедестале, выиграв сложную гонку, тебе поднесут золотой кубок победителя – а он пустой, пустой, пустой! И ты съёжишься, опустишься на корточки – прямо перед камерами – и заплачешь от собственной жалости к себе. И никакая победа уже будет не нужна. Тебя уничтожили. Точка.

Приняв таблетку, которую всегда ношу с собой в косметичке на такие вот случаи, я села на подоконник и принялась соображать, что теперь делать. Вернуться в офис страховой компании, наврать, что прихватил желудок? Или признаться в панической атаке? В любом случае, собеседование было провалено.

Я покуковала на подоконнике ещё немного, пока не появились туалетные визитёрши, косившиеся на меня с подозрением, и вышла в коридор. Всё правильно. Поделом мне! Не создана я для работы. Надо переходить в надомницы: матрёшек разукрашивать, вязать шапочки, переводить что-нибудь с другого языка, в конце концов. Если Белка меня не бросит, можно выжить. С будущей профессией социолога надо тоже что-то придумать. Ходить по домам к бабулечкам я не смогу – у них серванты, в сервантах чашки. Но, кстати, есть же социологические опросы, их же кто-то обрабатывает, анализирует, пишет длинные отчёты. Вот этим «кто-то», наверное, я и буду. Никто тебя не трогает, сиди себе в кресле с ногами и строчи на ноутбуке.

– Маш???

Я обернулась. О господи! Только его не хватало!

– Я тебя не сразу узнал. Приветики.

…Он совсем не изменился. Такой же красивый, подлец. Светлые волосы, глаза синющие. Ещё выше, кажется, или это я уже книзу расту.

Мы с Белкой сотню раз репетировали тот самый миг, когда я увижу его снова. Белка настаивала на том, чтобы обязательно прищуриться, как если бы присматриваешься, и попросить напомнить имя-фамилию.

– Лёша?

Я не была уверена, получилась ли у меня интонация такой, какую мы проигрывали с Белкой. Скорее, наоборот. Я не переспрашивала, просто выдохнула его имя.

– Классно выглядишь! Костюм, причёска… По-взрослому. – Он даже присвистнул.

Я знала, что он лукавит, – я была жёлто-сизая, как будто меня долго душили удавкой и били бутсами по печени.

– Да уж, – с трудом выдавила из себя я. – Красота неземная.

– Ты как здесь оказалась? – Лёшка дотронулся до моей спины, чуть отодвигая меня в сторону от прохода, чтобы выходящий из лифта поток людей не сшиб меня. Эдакий заботливый жест.

Все продуманные диалоги выветрились из головы, а состояние моё было таким, что язвить, а тем более убивать его, совсем не хотелось. Достаточно того, что мы с Белкой в последней книге насадили его на рог единорога (да-да, именно так, как когда-то при Иване IV сажали на кол).

– На собеседование приходила.

– Ух ты! А в какую фирму?

– «Дельта Лайф».

– Страховщики?

– Угу.

– А что у них за вакансия?

– Секретарь со знанием английского.

– Ну и как всё прошло? Возьмут на работу?

– Скорее всего, нет.

– Почему ты так решила?

– Девичья интуиция.

Мы болтали так, как будто и не было этих двух лет, а с ними не было обиды и предательства.

– Да ну тебя! – Лёшка засмеялся. – Ты всегда была перфекционисткой, и оттого пессимисткой. Тебе отказали уже?

– Нет пока.

– Ну и расслабься. Может, возьмут. Не нагнетай!

Он всегда был лёгким, этот Лёшка. За лёгкость я и влюбилась в него. Хотя, конечно, за глаза синие тоже. Когда я описала его в нашей книге, точь-в-точь как в жизни: и рост, и фигуру, и весёлый нрав, и глаза с задорной «хохотинкой», редактор сказала: надо переделать, слишком шаблонный, из бабских романов. А я разве виновата, что он такой на самом деле? Но редактор настаивала, и я ему выбила передний зуб. Он у меня так и ходил щербатый всю книгу, пока не обидел единорога. На этом всё и закончилось.

– Слушай, у меня обеденный перерыв, пойдём в кафе, расскажешь, как живёшь.

– Нет уж, – хмыкнула я. – Никаких кафе.

– Почему? Торопишься?

Он не знал про мой пунктик с чашками, потому что моя крыша поехала сразу после того, как мы расстались. И объяснять сейчас я ничего не собиралась.

– Да, тороплюсь.

– Брось, сто лет не виделись. Пойдём! Я тоже не голоден, у коллеги день рождения, пироги с утра были. Но хоть мороженое съедим. Я вот чувствую, что тебе после этих страховщиков непременно нужно мороженое. Минут пятнадцать, и побежишь по своим собеседованиям.

Чёрт, он умел убеждать.

– Хорошо, – нехотя согласилась я. – Но только, если эскимо. На палочке.

Это чтобы никаких вазочек-креманок.

– О’кей. – Лешка кивнул, и мы направились в крошечный магазинчик, притулившийся тут же, в бизнес-центре, у входа.

Лёшка купил два эскимо и кивнул на белые диваны перед стойкой ресепшн. Я плюхнулась на мягкое сиденье и только тут почувствовала, что меня «отпускает». И голова со сдавленными висками отпускает, и спина, мигом задеревеневшая от спазма, отпускает. И обида на Лёшку тоже отпускает.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю