Текст книги "Африканские страсти"

Автор книги: Светлана Сидур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Светлана Сидур
Африканские страсти

РЕПТИЛИИ

С детства я испытывала чувство гадливости по отношению к лягушкам и панически боялась змей. Я даже не самих змей боялась, поскольку никогда их в природе не наблюдала, а какого-то абстрактного понятия «змея», чего-то такого длинного и коварного, которое может тихо подползти и укусить. Причем эти коварные змеи могли атаковать меня где-то там, в дикой природе, а не на даче в Монино, где дома были построены прямо в лесу, я змей не боялась. Дачный поселок был обнесен двухметровым забором, на въезде вооруженный часовой – какие тут могут быть змеи? Вот когда мы все семьей выбрались в незнакомый лес за грибами, вот тут-то я на шаг боялась отойти от взрослых, потому что мне везде мерещились змеи.

Но это произошло. Это случилось. На секунду я задержалась одна у какого-то кустика. Я глянула под кустик, а там из травы выглядывала узкая головка змеи. Змейка явно грелась на осеннем солнышке. Не чуя под собой ног, я рванула к взрослым и, захлебываясь словами, стала рассказывать про спящую змею, пригревшуюся на солнышке.

Меня внимательно выслушали, а потом спросили, почему я решила, что змея была спящей. «Так у нее же были закрытые глаза»,– выпалила я. И тут все расхохотались. Оказалось, что змеи глаз никогда не закрывают, вернее, не открывают. Змеям хлопать веками – без надобности, ведь у них верхнее веко прозрачное. Вот так они и живут с вечно закрытыми глазами, но при этом все видят. Да и видят-то они не глазами, а особыми нервными точками на морде, реагирующими на тепло, поэтому про них можно сказать, что они «видят» в темноте, хотя это не глаза их видят, а особые точки воспринимают инфра-красные, то есть тепловые лучи. А глазами они гипнотизируют несчастных мышек, лягушек, птенчиков и прочую мелочь, которую надо обездвижить для удобства поглощения.

После этого случая я стала легче относиться к змеям, не то чтобы мы перешли на фамильярное «ты», нет, напряжение и опаска остались, но панический ужас прошел. Я поняла, что терять голову в момент встречи со змеей не стоит. Это может усугубить ситуацию.

Перед поездкой в Африку я старалась поменьше думать об этой стороне ожидающей меня действительности. Мысленно я утешала себя тем, что там, в Посольстве, есть доктор, у него полно всяких лекарств, в том числе, противоядий, а в самом крайнем случае, можно будет обратиться к местному врачу. Уж он-то должен знать, что делать при укусе змеи.

Когда я приехала в свою первую командировку в Гану, первое, что я обнаружила на тропинке виллы, в которую нас поселили, сброшенную шкуру змеи. Шкура была довольно длинная: около одного метра. Я бежала от нее домой как ошпаренная. Я тут же стала расспрашивать про змей всех, начиная от соседей и, заканчивая, прислугой.

Садовник вяло подтвердил, что в нашем саду, действительно, живет ярко-зеленая змея, и обещал позвать меня, когда та будет греться где-нибудь на видном месте.

– Только вот увидеть ее трудно. Она же зеленая, вот и прячется в кустах, в листве деревьев и траве.

– В траве?!!! Так значит, по траве лучше вообще не ходить?

– Конечно, лучше не ходить даже по скошенной. А уж если траву неделю не косили, то и близко к ней не подходите.

Хорошенькое напутствие. А что, интересно, скажут соседи, белые люди, которые живут тут много лет.

– Змеи? Да они тут везде. Главное, когда идете по дорожке топайте сильнее – они и уползут. По травке тоже не особенно гуляйте, мало ли… Говорите, что змея зеленая? Так это зеленая мамба. Она очень застенчивая змейка, сама на человека не нападает, разве что вы на нее наступите. Ну, смотрите под ноги повнимательнее.

– А если все-таки она меня укусит, кому звонить, куда ехать?

– Да никому нет смысла звонить. Зеленая мамба – это десять минут жизни. Все равно, вы ничего не успеете сделать.

– А что, есть еще какие-то другие мамбы?

– Есть еще черная, но это вообще пять минут. Но черная мамба наглая. Она встает на хвост и очень быстро передвигается. Если увидите черную змею, ползущую в форме цифры 2, бегите, что есть сил. Это либо мамба, либо черная плюющаяся кобра.

– Какая кобра?

– Плюющаяся. Она не кусает, а плюет ядом, но умеет это делать точно в глаз. А это похуже укуса. Тут яд сразу на слизистую попадает, а оттуда в кровь и в мозг.

– Ничего себе картинку вы мне нарисовали! Надо посольского врача спросить, есть ли у него какие-нибудь препараты от укуса змей.

Услышав мой вопрос, врач как-то стушевался.

– Вы понимаете, нам регулярно шлют лекарства, но самолетом посылать дорого, поэтому посылают морем. Вот недавно посылка с лекарствами пришла, но ее пришлось выбросить, потому что все препараты были покрыты плесенью.

– Выходит, что перспективы у нас самые, что ни на есть, радужные: последние 5-10 минут жизни можно провести так, как тебе больше нравится. Главное не суетиться и не мельтешить.

– Ну, а что я могу сделать? – стал оправдываться доктор.– Я регулярно заказываю нужные лекарства, но если они плывут морем по полгода без холодильника, чего же от них ждать?

– Известно, чего ждать. Ждать, когда гром грянет. Только тогда мужик и перекрестится.

Гром грянул довольно скоро, причем сразу в двух местах. Сначала это произошло на пляже, куда все посольство вывозили по выходным купаться и играть в волейбол. Детишки обнаружили черную мамбу в тот момент, когда она пыталась сбросить с себя старую шкуру, пролезая в щель между камней какого-то полуразрушенного строения. Эта полу-снятая шкура лишила змею маневренности. Детишки стали кидать в нее ветками, легкой копрой от кокосовых орехов, пригоршнями песка. Все это могло только разозлить змею, но никак не навредить ее здоровью. Дети подняли страшный визг. Только после этого мамаши лениво повернули свои головы в их сторону. Увидев извивающуюся на фоне голубого неба змею, они начали орать не менее истошно, чем их дети. Ни одна из них даже не пошевелилась, чтобы вмешаться и увести детей из опасной зоны. Они стали звать мужей, которые находились очень далеко и были увлечены игрою в волейбол. Мужчины долго не могли понять, чего от них хотят. Ситуацию разрулил местный водитель. Он молча подошел к извивающейся змее и перебил ей хребет палкой в нескольких местах. После этого инцидента врач пошел докладывать послу о том, какая реальная ситуация сложилась в посольстве с противозмеиной сывороткой. Его внимательно выслушали, пообещали разобраться, да так ничего и не сделали.

А вот когда на территории резиденции посла прямо с дерева на дорожку упала змея и укусила кота, который сразу же весь опух и умер в страшных муках, вот тогда врачу посольства было разрешено заказать вакцину в Германии.

Но на этом мои отношения с африканскими змеями, вроде бы, закончились. Был еще один эпизод на Мадагаскаре, но он тоже оказался курьезным, как в моем раннем детстве. Как-то раз утром я вышла к бассейну и увидела, что на бетонной кромке бассейна в первых лучах восходящего солнца греется маленькая змейка. Мимо как раз шел садовник. Я сделала квадратные глаза и показала ему на змейку. Он весело улыбнулся, кивнул головой и ушел. Я думала, что он пошел за какой-нибудь палкой поувесистей, чтобы вернуться и убить аспида, но ничего подобного не произошло. Когда он снова появился в поле моего зрения, я уже с истеричными нотками в голосе сказала ему:

– Tiens! Serpent!

На что он снова улыбнулся мне самым милым образом и ответил:

– Oui, madam.

Он опять не предпринял никаких действий по отношению к змее. Я пошла жаловаться к мужу. Тут над моей змеефобией посмеялись второй раз в жизни. Оказалось, что на Мадагаскаре НЕТ ядовитых змей, поэтому их никто не боится, не прогоняет и, уж тем более, не убивает.

Как бы мне хотелось, чтобы мои взаимоотношения со змеями исчерпались вышеперечисленными эпизодами! Но как знать.

Следующим номером нашей программы мне бы хотелось рассказать о гекконах.

В Африке в домах живет два типа геккончиков. Одни маленькие серенькие аккуратненькие. Они тихо бегают по стенам и по потолку, едят каких-то мошек, никому не мешают и даже вызывают некоторые положительные эмоции у обитателей домов.

Второй тип геккончиков ничего кроме омерзения ни у кого не вызывает. Эти гекконы, примерно, в два раза больше своих маленьких сереньких собратьев, но ведут себя они как с цепи сорвавшиеся бешеные псы. По стенам и потолку они носятся как угорелые, вихляя всеми возможными частями тела. Глаза у них навыкате. Создается впечатление, что они кого-то ищут в вашем доме, а уж если найдут, то тому мало не покажется. Тела у них полупрозрачные, поэтому все, что у них там внутри переваривается, можно наблюдать в подробностях. Этих наглых гекконов я всегда старалась из своего дома изгонять.

Да и не мне одной они не нравились. Кого бы я ни спросила, все отвечали одно и то же: маленькие, серенькие – прелесть, а юркие, пучеглазые – гадость. Для таких тварей Борис Заходер в своем пересказе «Алисы в стране чудес» даже слово новое изобрел – «юрзкие хомейки». И только один раз мне встретился человек, несогласный с таким утверждением. Это была моя соседка.

Бывает, что соседки лишь из одной любви к спорам называют белое черным и наоборот. Но это был не тот случай. Моя соседка была милейшей дамой чуть постарше меня. Мы жили с ней душу в душу. Часто помогали друг другу. По национальности она была армянка, и у нее над головой всегда был ореол вьющихся черных волос. Ничего сверхъестественного или из ряда вон выходящего в этом нет. Но у Сусанны (так звали мою соседку) была одна маленькая фобия: она боялась, что крохотный серый геккончик не удержится на стене, упадет вниз и запутается в ее роскошных вьющихся волосах. Про юрких и пучеглазых гекконов она так не думала. Их она считала достаточно ловкими и цепкими, поэтому нисколько не боялась, что они не удержатся на поверхности стены или потолка и свалятся ей на голову.

Сусанна практически всегда держала под рукой швабру. В сочетании с копной черных кудрявых волос на голове это вызывало ассоциацию с ведьмой Карабос. Завидев маленького геккончика, она начинала методично направлять его путь этой шваброй к двери. Геккончик был маленький, передвигался медленно, не всегда понимал, чего от него хотят, поэтому процесс выдворения нежеланного гостя порой затягивался. И только тогда, когда кроха благополучно покидал наш дом, она совершенно измученная мероприятием падала в кресло. Я бы много дала, чтобы Сусанна так вела себя по отношению к юрким гекконам, а не к милым крохам, но вертлявые пучеглазки совершенно ее не тревожили, и никаких апокалиптических картин, связанных с их появлением в доме, ее воображение не рисовало.

Однажды Сусанна сопроводила маленького геккончика шваброй практически до самых входных дверей. Но проделанный им путь был столь длинным, что она дала ему да и себе тоже пару секунд передохнуть. Тут из сада вернулась моя трехлетняя дочь и уставилась на обессиленного геккончика, отдыхавшего на пороге дома. Тетя Сусанна стала ей объяснять, что геккончик проделал долгий путь из кладовки, через кухню и большой холл, сейчас он немного отдохнет и пойдет гулять в сад. Моя дочь мрачно посмотрела на серенькую ящерку, без каких-либо эмоций сказала басом: «Бедный!» и размазала ее по полу каблуком.

Мы с Сусанной потеряли дар речи. Я попыталась объяснить дочери, что ящерка хорошая, что она ест комаров, что ее не надо обижать. Дочь посмотрела на меня как на больную и сказала: « Так комары все в саду. Пусть там их и ест. А тут мы живем.». Да… Ушинский из меня никакой, да и Макаренко тоже. У древних греков педагогами звали рабов, которые детей в школу отводили, а потом домой забирали. Вот если в этом смысле слова, то да, я педагог, а выше не получается.

Я старалась как-то сгладить неприятное впечатление от выходки моего чада и примирить Сусанну с серенькими геккончиками. Однажды я заметила, что на кухонной стене сидит крошка-геккошка. Сидит он давно, а позы не меняет. Я подставила стул, дотянулась до него и обнаружила, что он давно мертв. Я тут же позвала Сусанну и наглядно ей продемонстрировала, что у геккончиков такие сильные на пальчиках присоски, что они даже после смерти со стены не падают. Сусанна очень скептически отнеслась к этой демонстрации силы присосок геккончиков, но все же поверила в отсутствие злых намерений у крошечных ящерок. После этого случая она все чаще стала появляться без швабры. И ее имидж злой колдуньи стал потихоньку трансформироваться в образ доброй феи.

Конечно, геккончики это не единственные ящерки, населяющие черный континент, но те ящерки, которые живут на улице, в контакт со мной не вступали никак. Промелькнут мимо меня быстрой тенью, и ищи ветра в поле. Даже разглядеть их толком не успеешь. Вот вараны – это совсем другое дело. Они ходят медленно, чинно и важно. Чувство собственного достоинства просто переполняет их, плещется через край и заливает собой всю близлежащую территорию.

На территории нашего посольства в Конакри проживало три таких самодовольных варана. Одного я видела. Мне его показал сын, который в ту пору был в возрасте Тома Сойера, в силу чего знал в посольстве все дыры, лазейки и укромные места. Варан был знатный. Он вальяжно вышел нам навстречу из кустов, по-хозяйски огляделся вокруг, продемонстрировал свой раздвоенный фиолетовый язык и медленно двинулся в путь по каким-то своим вараньим делам. Чего-то этот варан в этом мире не понял и не учел. Очень скоро все три варана бесследно исчезли. Сын сказал, что их съели местные рабочие. Ну, не могли голодные люди спокойно смотреть, как несколько килограммов мяса по-хозяйски разгуливают по территории посольства в то время, как венец природы, человек, должен перебиваться миской пустого риса в день. Нет, наглецам всегда надо объяснять, кто, на самом деле, хозяин положения.

Была в моей африканской жизни и встреча с крокодилом. Поехали мы как-то раз с полуторогодовалым сыном в зоопарк. Сын недавно начал ходить, поэтому я водила его везде за ручку. Звери в этом зоопарке сидели не в клетках, а на лужайках, огороженных простой сеткой рабицей. Внутри этих вольеров траву никто не косил, поэтому если зверь спал в отдаленье, его маленькому ребенку просто не было видно. И вдруг – удача! Небольшой крокодильчик, ростом с хорошего сома, спит прямо у самой сетки. Мы с сыном подошли поближе и стали рассматривать животное. До знакомства с творчеством Чуковского у нас дело тогда еще не дошло, поэтому, кто такой крокодил, сын понимал плохо. Крокодил спал с открытым ртом. Это и понятно: день был жаркий, а температурный баланс крокодилы регулируют, открывая пасть. Чтобы показать ребенку крокодила в движении, я взяла травинку и пощекотала ею у крокодила в пасти. Наглая рептилия даже не открыла глаз, она просто шарахнула хвостом по сетке рабице в том месте, где мы с сыном обосновались для подробного ее изучения. Удар был настолько мощным, что прикопанную сетку чуть не вырвало из земли. Еще чуть-чуть и крокодил проделал бы в ней брешь, а уж потом нам мало бы не показалось. Я подхватила ребенка на руки и кубарем отлетела от сетки. Крокодил не шелохнулся. Он продолжал лежать с закрытыми глазами и с открытой пастью. Но что-то в его облике изменилось. Мне показалось, что он ехидно улыбался.

А теперь вернемся в самому началу моего повествования, где я заявила, что всегда относилась в лягушкам с чувством гадливость. Почему это было так – не знаю, но чем-то с раннего детства лягушки мне были противны. И это несмотря на русскую сказку про «Царевну лягушку», несмотря на замечательное полотно Виктора Васнецова с тем же названием, несмотря на любимый мною одноименный мультфильм, несмотря на великолепный фильм-сказку Александра Роу «Кащей Бессмертный», несмотря на немецкую сказку про сказочного принца, превращенного в лягуха. Искусство, безусловно, возвышает нас и избавляет от дурных наклонностей, но не сразу. Мне долго пришлось выдавливать из себя лягушконенавистника, или, изъясняясь научно, ватрахнафоба.

Перелом в моем отношении к лягушкам наступил не сразу, он прошел в три этапа. Сначала я задумала устроить кукольный театр со своими учениками и разыграть там несколько английских стихотворений про всяких зверушек. Дело было в Африке. Купить кукол для театра было негде. Пришлось все делать своими руками. Как ни странно, но лучше всего у меня получилась кукла Сэр Квак. Просто я его делала последним и к моменту его изготовления успела хорошо натренироваться на всяких утках, кошках, мышках и хрюшках. Вот он и получился лучше всех.

Вторым этапом стали мои вышивки гладью. Когда я была маленькой, я видела, как моя бабушка и мама все время что-то вышивали. Один раз я как-то неловко села на оставленную ими иголку, после чего возненавидела вышивание надолго. А тут вдруг, разменяв четвертый десяток лет, мне захотелось повышивать. Знала я только один единственный шов, которому меня научили еще в первом классе на уроке труда, – стебельчатый. Я взяла тряпочку, натянула ее на пяльцах и стала думать, что бы мне такого вышить оригинального. Под руку попалась открытка с красной лягушкой. Я нанесла на ткань контур этой лягушки обмылком и стала эту картинку «раскрашивать» нитками. Получилось здорово. После этого я вышивала лягушек разных других цветов, хамелеонов, рыбок, морских коньков и всевозможные цветы. Большинство картин я раздарила, а лягушки до сих пор висят у меня на кухне.

Третьим этапом, переломным, стал эпизод с лягушкой, который произошел на Мадагаскаре в нашей посольской резиденции. Как-то вечером я спустилась на большую кухню, расположенную на представительской территории. У нас наверху была своя маленькая кухонька, но что-то мне понадобилось крупномасштабное, что в наш холодильник войти не могло.

Я зашла на кухню и зажгла свет. Боковым зрением я заметила какой-то непорядок на стене. Я подошла к стене, выложенной бежевым кафелем, присмотрелась и увидела, что на одной из кафельных плиток сидит крохотная бежевая лягушечка, размером с небольшой грецкий орех, точно совпадающая по оттенку с цветом стены. Я изумилась тому, как эта кроха отыскала нужный ей колер, чтобы слиться с ним и стать невидимой хоть на время. Меня всегда интересовал вопрос, как насекомые, мелкие зверушки, птички угадывают, где им лучше прятаться? Ведь они же себя со стороны не видят.

Но мысль моя побежала дальше. Я представила, что утром приедет повар, увидит на стене лягушку, прихлопнет ее газетой, а раздавленное тельце выкинет на улицу на съеденье муравьям. Мне стало жаль бедняжку. Я попыталась ее аккуратно снять со стены, но куда там! Она просто впилась в стену своими мягкими круглыми присосками, расположенными на кончиках пальцев. Мне пришлось взять пластиковый стакан и его краем поддевать лапу за лапой у этой упрямой лягушки. Наконец она сдалась и бухнулась на дно стакана. Быстро-быстро, пока она не приклеилась к стенке стакана, я отнесла ее в зимний сад и вытряхнула на большой плоский листок какого-то растения. Лягушка сидела в полном недоумении и не двигалась. Я не стала ждать, пока она соберется с мыслями и ушла наверх спать.

Утром я первым делом кинулась в зимний сад. Лягушки нигде не было видно.

– Значит, ускакала, – решила я.

Я уже было собралась уходить, как вдруг увидела темное пятно на том листике, на котором я ее вчера оставила. Я нагнулась и обнаружила свою новую знакомую висящей на тыльной стороне листа.

– Все правильно, – подумала я. – Лист ведь зеленый, а лягушка бежевая, значит на нем ее видно всем, кто выше, а под ним ее видно только тем, кто по земле ползает, а их меньше.

Вот интересно, у меня голова аж пятьдесят восьмого размера. Это сколько же там мозгов помещается. Плюс высшее образование. А что есть у лягушки? Да ничего. Но она своими крохотными мозгами пришла к такому же умозаключению. Так нужны ли все эти высшие образования?

Несколько дней моя лягушечка провисела вниз головой на этом листке. Потом она поменяла лист, но все также продолжала прятаться под ним. Потом настал день, когда я не смогла отыскать лягушку в зимнем саду. Я решила, что она каким-то образом сбежала из дома. Однако вечером мне опять понадобилось что-то на большой кухне первого этажа. Когда я зажгла свет, я глазам своим не поверила. Лягушка снова сидела на стене. Но это не главное! Главное то, что она сидела на той же самой кафельной плитке, что и в первый раз.

Я не поленилась подсчитать: плиток там было штук сто, но ее почему-то интересовала именно эта плитка. Значит, у нее в голове был какой-то план действий, который я нарушила своим вмешательством.

Однако, субъективные планы лягушки никак не вязались с объективной реальностью, а именно: с утренним приходом повара, чье поведение было непредсказуемым. Для ее же безопасности мне пришлось опять пересадить ее в зимний сад.

Сценарий ее действий повторился до мельчайших подробностей: сначала несколько дней она висела под листом, выбранном мной, потом выбрала лист по своему усмотрению и стала висеть под ним, а потом опять исчезла.

Вечером того дня, когда лягушечка исчезла, я спустилась вниз ее поискать. На кухне на кафельной плитке ее не было. Значит, она поняла, что это номер тут не работает. Но, уже возвращаясь в свою квартиру и проходя через зимний сад, я заметила какое-то движение под потолком. Я включила большой свет и обомлела: моя кроха лягушка ползла вверх по стене. Эта стена поддерживала стеклянный купол, через который в зимний сад днем поступал свет с улицы. Она поднялась уже почти на три метра вверх. Чтобы достать ее, мне надо было бежать за стремянкой. Но я не стала этого делать. Перед такой целеустремленностью надо снимать шляпу и склонять голову, а не ловить беглянку стаканом и усаживать на листок. Я посмотрела ей вслед, мысленно пожелала удачи, погасила свет и пошла спать.

Ну, почему я дрейфую по жизни как опавший листок, угодивший в ручей? Вот есть же существа, перед которыми стоит какая-то великая цель, и они ни перед чем не останавливаются, чтобы ее достичь. Может быть, еще не поздно и мне поставить перед собой великую цель? Надо подумать на досуге.

КАК МЕНЯ ЧУТЬ НЕ УБИЛИ

Это было в Гвинее, в нищей убогой Гвинее, где у нас, у советских женщин, было одно развлечение – шопинг. Этот наш шопинг был с родни экстремальному туризму, потому что состоял он в основном из походов на местные рынки. Нет, мы, конечно же, посещали два цивильных супермаркета, где отоваривались продуктами, но нас-то влекли тряпки, а тряпки были на рынках. И вот мы, сбившись в небольшие кучки, чтобы было не так страшно, как ледоколы прокладывали путь сквозь хаос человеческих масс, царящий на рынках.

Чаще всего нам везло и мы возвращались из своего похода без потерь, но случалось, что у кого-то вырывали из рук кошелек или сумку. У меня, например, один раз виртуозно сняли с руки швейцарские часы. Я даже не почувствовала, как это произошло, хотя замок на часах был очень тугой, и ношу я часы так, что они просто врезаются мне в руку. Виртуозы!

Рынки были разные. На одном маленьком рынке был такой порядок: покупатели при входе на рынок нанимали мальчика, который таскал за вами корзинки с вашими покупками. По окончании шопинга вы с мальчиком расплачивались. Там существовала какая-то такса в зависимости от времени, проведенного вами на рынке. Наличие при вас мальчика означало, что вы обязуетесь заплатить налог за свою безопасность. Ходить без мальчика не рекомендовалось. Тут все местное ворье набрасывалось на вас как стервятники. Со временем у каждого появлялся свой личный мальчик. Вы вылезали из машины и громко заявляли, что вам нужен Али или Саид. Названное вами имя громко передавалось по цепочке, и уже через пару секунд Али или Саид как из-под земли возникал перед вами. Мы понимали, что ту мелочь, которую мальчики зарабатывали на нас, у них потом отбирают старшие бандиты, контролирующие рынок, поэтому своему мальчику и платили чуть больше, и отдавали старые вещи, и дарили на праздники какие-нибудь сладости.

Никогда не нанимала себе мальчика только одна женщина – жена американского посла. Она расхаживала по рынку с соблазнительно торчащим из сумки мобильным телефоном. Тогда это была редкость. Такими штуками пользовались охранники президентов или еще каких-нибудь «шишек». Назывались они “walky-talky”. Мадам периодически с кем-то по этому телефону переговаривалась, уточняя, что ей надо купить, потом также небрежно не глядя засовывала его в свою открытую корзинку. Никто ни разу даже не попытался что-нибудь у нее украсть. Более того, она ни разу даже не попала в «бутылочное горлышко», потому что перед ней все расступались.

Объяснялось это просто. Она арендовала небольшое помещение рядом с этим рынком и открыла там бесплатную школу для всех желающих детей. Я была у нее в школе. Возила карандаши и тетрадки в подарок ее ученикам. Там учились все знакомые мне мальчики-носильщики с рынка, но было и несколько девочек. Это по нашим меркам они были девочками, а по африканским стандартам им давно полагалось быть замужними женщинами или работать на панели. Что ж, в этом мире нет стандартных путей, каждый прокладывает свой путь, сообразно своим убеждениям и возможностям. Возможности у первой леди американского посольства были очень даже неплохие, а что касается убеждений, она, скорее всего, продолжала оставаться под влиянием творчества Редьярда Киплинга, призвавшего в свое время своих соотечественников «нести бремя белых». Это в англоязычных странах равнозначно нашему призыву «сейте разумное, доброе, вечное». Вот она и несла, и сеяла.

На большом рынке мальчиков-носильщиков не было. Видимо, его контролировало несколько группировок, поэтому и не было единой системы взимания дани с покупателей. На этом рынке мы обычно пролагали путь от одной знакомой лавки к другой, сбившись в плотную кучку. Со стороны мы, наверное, напоминали римских легионеров, построившихся в фигуру под названием «черепаха». Вот только щитов и копий у нас, к сожалению, не было, одни только сумки и пакеты.

В лавках нас знали, там с нами мило беседовал хозяин, иногда там даже работал фен или маленький кондиционер, поэтому там можно было расслабиться и передохнуть перед следующим броском. Так мы и передвигались короткими перебежками от одной точки к другой.

Однако делать эти вылазки слишком долгими было нельзя, поскольку в каждой лавке мы что-то приобретали, а каждое лишнее приобретение делало нашу группу менее мобильной и, соответственно, более уязвимой. Каждый раз относить покупки в машину было не рационально, ибо на этом терялась куча времени. Это, во-первых. Во-вторых, рынки так организованы, что в них есть своеобразные «бутылочные горлышки», места, где искусственно создается давка, где удобно снимать часы и шарить по карманам. И если делать эти челночные рейсы с каждой покупкой к машине, то это значит, лишний раз подвергать себя опасности быть обворованной. И наконец, в-третьих, все водители мужчины, а для них нет более страшного наказания, чем сидеть в машине и ждать, когда женщины утолят свой товарный голод. Поэтому, как правило, водители придумывали себе какое-то срочное дело на час или на два (как договоримся) и уезжали, а потом мы все встречались на территории полицейского участка, который располагался как раз напротив входа в рынок. Это было удобно. На улице парковаться было негде, там могли машину поцарапать, испачкать, устроить какую-нибудь провокацию, а в полицейском участке нас знали и ждали, потому что мы всегда платили им за приют какую-нибудь мелочь на пиво. Иногда наш шопинг заканчивался раньше, до того, как возвращался водитель. В этом случае мы садились на скамеечку в тени все того же полицейского участка и спокойно ждали свой транспорт. Нас никто там не трогал, напротив, все находящиеся там полицейские нам мило улыбались. Еще бы! Наше посещение сулило им лишнюю порцию пива вечером.

Для вояжей по рынкам у нас сложилась своя компания: жена водителя, пара учительниц из школы, где я работала, и ваша покорная слуга. Ездили мы обычно вечером, потому что утром мы работали в школе. Те женщины, которые ездили по рынкам утром, привозили оттуда какие-то фантастические вещи, а на нашу долю уже этой роскоши не оставалось. То ли привозилось все это маленькими партиями и расходилось еще до обеда, то ли хозяева этих лавок слишком рано закрывались, но мы никак не могли приобрести такие же замечательные вещи, какие другие женщины покупали утром. Но вот настал и на нашей улице праздник. Наступили каникулы. Мы заранее обговорили маршрут, нарисовали в своем воображении разные чудесные товары, которые продаются только днем, а к вечеру исчезают, договорились о времени выезда. В последнюю минуту выяснилось, что жена водителя поехать с нами не может. Нас это несколько огорчило, поскольку она была, что называется, бой-баба, и с ней было спокойней. Однако она не хотела упускать возможности что-нибудь приобрести, и попросила нас купить ей какие-то особые шлепки в определенной лавке, располагавшейся в самом конце нашего маршрута. Мы обещали выполнить ее заказ и тронулись в путь.

Водитель привез нас в самый дальний конец рынка и высадил из машины. Поскольку это был разгар рабочего дня, то у него было еще несколько поручений. Мы договорились так: пока он ездит по своим делам, мы пройдем весь этот большой рынок насквозь, а потом часа через два встретимся в полицейском участке. Водитель уже стал заводить мотор, как вдруг мне в голову пришла гениальная идея. Стараясь перекричать двигатель, я крикнула ему:

– Сергей! А зачем нам встречаться в полицейском участке? Мы же, все равно, обещали купить твоей жене шлепки, а обувная лавка ближе к нашему дому. Ты подъезжай туда. Там и встретимся.

Сергей кивнул головой и укатил, а мы пошли медленно по рынку. Рынок был какой-то странный. Не такой мы себе представляли утреннюю торговлю. Мы думали, что утром тут все бурлит и клокочет, а тут было как-то пустынно. Половина торговцев просто отсутствовала, а покупателей было раз, два и обчелся. Никаких замечательных товаров не наблюдалось, кругом лежало обычное барахло, как и всегда. Мы шли и недоумевали. Неужели нас так ловко развели наши же женщины? Но зачем им нас так обманывать? Но ведь они же не были голословны, они показывали и красивые туфли, и нарядные платья. Куда же все это подевалось теперь?

Чем дальше мы шли, тем меньше становилось торговцев. Многие ливанские лавки, что тянулись вдоль рынка, вообще были закрыты на большие амбарные замки. Когда мы приблизились к тому концу рынка, напротив которого находился столь милый нашему сердцу полицейский участок, мы увидели, что все столы пусты, ни на одном из них нет выложенного товара, а продавцы отсутствуют. Вместо товара на столах сидели какие-то мужики и болтали ногами. Вид у них был вполне миролюбивый. Один из них улыбнулся нам и сказал: