Текст книги "Древний, славный Ангабат (СИ)"

Автор книги: Светлана Ремельгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Милая Лидия!

  Ты спросишь, наверное, почему я пишу тебе, а не Виктору, – стремились вверх знакомые буквы. – Но, выбирая между вами двумя, я должен думать о том, какими невероятными покажутся читающему мои слова. Даади, как ни горжусь я его успехами на стезе науки, слишком рассудочен. Он может усомниться, может не поверить. Но ты, единственная женщина среди всех моих учеников, знаю, поверишь мне так же, как я когда-то поверил в тебя. И, видит Бог, в своей жизни я не ошибался меньше.

  Лидия хорошо помнила, как пришло первое письмо.

  Оно не лгало – в этой, как минимум, части: писал действительно человек, научивший ее всему. Научивший не одну Лидию. Всех их троих. Виктор Даади со временем, да, стал настоящим университетским профессором, – как рада она была за него! А вот Марк Варвик всегда предпочитал теории практику.

  Именно Марк отправился тогда с автором письма в долгую, трудную экспедицию из – такого далекого – Хариада. Целью ее было найти и описать древний город. А также, если удастся, отыскать следы предмета, некогда в нем хранившегося. Ведь легенда об алмазе Ангабата могла оказаться правдой, хотя бы отчасти.

  И вдруг – то письмо. Когда экспедиция должна уже была находиться посреди пустыни, далеко-далеко от почтовых маршрутов.

  Многие скажут, что теперь, когда мы вернулись в Хариад и добрались до врачей, у меня больше чем достаточно времени. Что худшее позади, что мне нужно сейчас отдыхать. И отдыхать хорошенько, как наказал главный доктор; он считает, мне чертовски повезло пережить черную лихорадку. Тут я с ним согласен. Варвик уже почти поправился, в отличие от меня, но он-то моложе. Дела, однако, обстоят так, что ждать нам нельзя. Поэтому я и пишу тебе. Хоть и знаю, что у тебя теперь довольно других забот.

  Да, Лидия очень хорошо помнила, как пришло то, первое, письмо.

  Когда она взрезала конверт, у нее даже дрожали, кажется, руки.

  Эхо той спешки гуляло долго, и это было громкое, суматошное эхо. Даади приехал сразу, как получил телеграмму, отменил лекцию, к которой готовился месяц, если не два; которой ждали многие и в других странах. Ведь речь шла о судьбе его учителя и его близкого друга. Улыбнулся, как всегда, половиной лица в ознаменование встречи – но улыбка потухла. Надолго. Он собрал людей и отплыл ближайшим кораблем до Бурги, чтобы оттуда, дни и дни спустя, попасть в Хариад.

  Как жалела Лидия тогда, что не может сделать того же. Но она действительно не могла. И как же ждала известий об экспедиции. К счастью, пришли они уже после родов.

  Я должен рассказать тебе об алмазе, – продолжало письмо. – И расскажу, обязательно. Знаю, знаю, как ты насторожилась сейчас. Уж ты-то прекрасно помнишь, как спорили мы с Даади насчет самой возможности существования его. Помнишь, сколько опровержений он собрал, как прислал мне однажды двухсотлетней давности 'Список легендарных и могущественных предметов', в действительности которых автор списка был непоколебимо уверен. Прислал, вычеркнув те, которые, как за эти два века доказали историки, были не больше, чем красивенькой сказкой. Бедный список, от него не осталось почти что совсем ничего. Даади, кажется, так и не поверил, что не сумел им меня убедить.

  Признаться, приплыв в Хариад, я и сам усомнился, и время, пока шли сборы, провел в состоянии довольно тоскливом. Когда-нибудь, когда ты увидишь этот город, ты отлично меня поймешь. Я не встречал за свою жизнь места более безрадостного, более унылого. А ведь это порт! Но жизнь здесь еле течет, и все: и туземцы, и приезжие, кажется, одинаково тяготятся ее утомительным весом. Ладно бы это просто портило им характер и настроение, так и работать здесь никто почти что не хочет (или, боюсь, предположить, не умеет). Поэтому собирались мы вдвое дольше, чем я рассчитал. Но все-таки собрались, все-таки вышли, поэтому довольно про Хариад. Хватит и того, что сейчас мы вернулись в него (госпиталь, впрочем, еще приличное место).

  Не буду утомлять тебя и подробностями нашего путешествия. Как только мы встретимся снова, я в малейших подробностях расскажу тебе о нем. О месяце, проведенном в пустыне, о долгом переходе через плато, о том, как проводники сговорились увести нас другой стороной склона, так, чтобы выступ скрыл от нас Ангабат. Они решили, что, не найдя города, мы бросим нашу затею. Но мы разгадали их хитрость.

  Темные осенние ночи высылали своих гонцов загодя, и, хоть на часах было не больше семи, оконное стекло уже стало зеркалом. В его желтоватом от свечного света мире Лидия, подняв взгляд, увидела и себя. Еще более смуглую, чем в мире обычном. А ведь она-то давно вернулась из последней своей экспедиции.

  Я расскажу тебе об этом и о многом другом, но сейчас, на один короткий момент, я хочу только, чтобы ты представила себе Ангабат – таким, каким увидели его на закате того дня мы. Название это, как ты знаешь, переводится как 'место, где несколько башен', и несколько башен тогда, когда его строили, было явлением наверняка выдающимся. Я держал это в уме все время, что шел к нему. Несколько башен. Много для этой местности тысячу лет назад, не очень-то много сейчас. Несколько башен – это пять, семь, десять, в конце концов. Любое конечное число. Но, Лидия, как ни пытались, мы не могли сосчитать его башни.

  Ты будешь смеяться, но я не шучу. Семь, пять или десять – каждый из нас считал, каждый из нас сбивался со счета, а даже сумев досчитать, мы с Варвиком в подсчетах своих не сошлись. У меня получилось пять, у него – семь. А после – наоборот. Ангабат, между тем, стоял перед нами, обласканный красным солнцем, исщербленный временем, пустой, темный и каменный, огромный тысячу лет назад, совсем не такой огромный теперь. Место, где несколько башен.

  Земли, где он расположился, не так далеки от пустыни, и это засушливый край. Видимо, что-то происходит с воздухом на закате, потому что потом, пройдя там, где были прежде ворота, мы составили карту и узнали, что башен все-таки семь – и еще одна, рухнувшая. Не так-то плохо для города, построенного настолько давно.

  Лидия затушила папиросу и взяла новую. Костяной мундштук стукнул о крышку стола, когда она положила его и закрыла лицо руками. Кожа была сухой и горячей, как будто это она целый день шла по камням к Ангабату. Продолжать Лидия не спешила. Наконец, отвела с глаз светлые волосы и выпрямилась.

  Как алмаз оказался в итоге у нас? То, что мнилось невероятным, произошло чересчур даже просто. Но не буду об этом сейчас. Сейчас самое важное для меня – чтобы он покинул Хариад. Варвик говорил с капитаном корабля, который отходит завтра в Бургу. Он поплывет туда, а потом вернется, отправив ящик (с этим самым письмом) надежным почтовым судном тебе. Я просил Марка не возвращаться, проделать весь путь до конца, но этот глупый человек наотрез отказался оставлять меня надолго. Особенно сейчас, когда из людей, которые вышли с нами прошлой весной, не осталось уже никого.

  Знаю: ты, которой я пишу это письмо, все-таки покажешь мое послание и Даади. Поэтому позволь мне напоследок обратиться к нему через тебя.

  Дорогой друг! Ты отговаривал меня настолько усердно, что послал мне тот 'Список легендарных и могущественных предметов', чем оказал незаменимую, на самом деле, услугу. Не прочитай я его, наш путь назад мог бы оказаться куда менее благополучным – хотя о каком 'благополучии' может говорить человек, подхвативший черную лихорадку.

  И все-таки... Все-таки, думаю, какая-то правда в 'Списке' была. Автор в числе прочих, дорогих его исполненному мистицизма сердцу, свойств приписывает алмазу одно в некотором роде проклятие. Он пишет, что никто не может унести его из Ангабата (и потому-то якобы алмаз до сих пор, спустя столько лет, все еще там), поскольку человек, взявший камень, просто не сумеет вернуться назад. С годами, видимо, это чудесное свойство потеряло свою силу – но, может, потеряло не до конца. Поэтому, я считаю, наше обратное путешествие и получилось таким фантасмагорически неблагополучным. Поэтому, в том числе, я посылаю этот камень вперед бедного больного себя. Хотя в первую очередь, конечно, не хочу держать вещь настолько ценную в месте столь ненадежном. А в ненадежности Хариада мы много раз смогли убедиться.

  Позволь мне только перечислить постигшие нас в дороге неприятности, и если ты сможешь найти им какое-то естественное объяснение, я рад буду услышать его потом...

  С этого места письмо начинало путаться и как будто бы плыть. То, первое, письмо, здесь тоже начало путаться, и Лидия бы тогда забеспокоилась от этого одного, если бы не беспокоилась с каждой строкой все больше и больше и так.

  Даже почерк растянулся и поплыл, и если 'мы спустились в Голубое ущелье и на третий день нашли источник высохшим' еще читалось довольно разборчиво, то 'неделю спустя в пустыне нам попался, как мы подумали сначала, оазис' расшифровать удавалось с трудом. Но большая часть слов обратилась в прерывистую, с отдельными только слогами, линию.

  Но сейчас ей и не нужно было ничего разбирать. Все, что разобрать было можно, Лидия знала наизусть. Менялось из раза в раз только одно – время, когда на обратном пути вдали начинал виднеться Хариад.

  'Холодным рассветом, после того, как шли всю ночь (Варвик и один из туземцев несли носилки со мной, и ноги уже едва держали их)'.

  'Вечером, когда я проснулся в очередной раз, теперь уже чуть менее обессиленный, чем прежде'.

  Теперь это был ночной переход, и 'Хариад выглядел особенно безрадостно под меловым светом луны'.

  Лидия дочитала письмо одним росчерком взгляда.

  Алмаз – огромный, сказания ничуть не врали – я, как мог, спрятал среди других вещей и надеюсь только, что Варвик доставит его в Бургу без дополнительных приключений. А там уже я вполне доверяю нашему почтовому кораблю. Вскрывай посылку осторожно и не будь чересчур озадачена хламом, который обнаружишь внутри. Ты непременно (надеюсь!) найдешь камень в самом низу. А когда найдешь, прошу, с необходимыми пояснениями – уж в этом-то я полагаюсь на тебя, как ни на кого другого, – передай в столичный музей.

   С глубочайшей симпатией,

   М. Н.

  Докурив, Лидия смяла окурок о бронзу пепельницы.

  Экспедиция в Ангабат оказалась для Мейларда Наи последней. Семьи он за свою полную разъездами жизнь так и не завел, и решение легло на Лидию и на Даади – который, приложив немало усилий, перед этим все же доставил учителя из Хариада домой.

  Они не смогли подвергнуть 'М. Н.' условиям обычного в таких случаях заточения в доме для умалишенных. Поэтому он и имел возможность писать опять – в моменты просветления, у себя дома, под надежным присмотром. И писал, почти каждый месяц.

  Хуже всего в письмах было не то даже, что их поток оставался так настойчиво беспрерывен, и даже не их одинаковость. Худшим на взгляд Лидии – и Даади, по-своему, конечно, но соглашался здесь с ней, – было то, что в действительности экспедиция так и не пересекла никогда той пустыни, отошла от Хариада едва ли на несколько дней.

  Что случилось потом, им никто не сумел рассказать. По-видимому, на путников напали. По всей вероятности, проводники, потому что ни их, ни вещей не нашлось и следа.

  Следы Даади искал со всей своей скрупулезностью, но слишком много к его приезду прошло времени. Свидетелей же не было. Из всех покинувших на исходе весны Хариад людей вернулся туда, две недели спустя, только дорогой их 'М. Н.' Но выжил он чудом, и слишком усердно его пытались убить. Сколько ударов пришлось на светлую некогда голову? Врачи в Хариаде, помня, что путешественник был богат, выходили Мейларда и помогли отправить письмо, думая, что он пошлет за деньгами.

  В иные разы, читая этот все повторявшийся текст, Лидия всего больше хотела, чтобы описанное не было химерой чужого, и в болезни стремившегося к поставленной цели, сознания. Хотела, чтобы это случилось взаправду, чтобы переход, на который требовалось полгода, уместился каким-то волшебным образом в тот короткий срок.

  А ведь потеряли они не только Мейларда Наи.

  Закончив с одним письмом, Лидия положила с ним рядом другое, но не вскрыла, спустилась вниз. Туда, где все так же, нетронутая с утра, стояла посылка. О том, что 'М. Н.' ей вновь написал, Лидия всегда узнавала, еще не разобрав почты – по ящику, громоздящемуся на полу. Без посылки письма не приходили: от намерения отправить 'алмаз' учитель не отступался.

  Лидия по очереди вытащила старую одежду, какие-то книги, газеты и два непарных башмака. В этот раз внутри ящика нашлась даже ваза, смешная грубая подделка под известную мануфактуру.

  Подо всем этим лежал стеклянный шар. Эмаль покрывала его незамысловатым узором, и это был неместный, конечно, но самый дешевейший шар. Все они четверо покупали такие порой в экспедициях, в шутку и себе в назидание. Лидия хорошо помнила его, потому что видела у учителя на каминной полке не раз. Она взяла шар и поднялась с ним наверх.

  Там, наконец, развернула и письмо от Даади. Первые три листа он рассказывал о том, чем занят сейчас и какую статью хочет опубликовать в следующем месяце, с кем – приезжай обязательно – у него так случилось, что назначена встреча. Такие люди, случайно, проездом, большая удача, можно многое обсудить.

  Лидия представила, как Виктор пишет все это, но пишет не разом, а иногда отвлекаясь на что-нибудь, а потому то снимая, то надевая пенсне. Беспокойная привычка в остальном выверенного человека.

  И последнее, хотя, возможно, мне стоило с этого начать. Но поскольку здесь не новость, а, скорее, насмешка над новостью, подтверждение тому, что мы знали и так, я решил не отвлекать тебя попусту. Ты ведь знаешь, наверное, что я плачу одному человеку, чтобы он оставался пока в Хариаде, на случай, если – вдруг, чудом – можно будет узнать, что же случилось с Варвиком. Ясно, что надежда это пустая, что дикари закопали его глубоко в песок, откуда новости уже не придут, но какое-то время стоило выждать. И, как получилось, Марк все-таки, в привычной его манере, когда я человека решил уже отозвать, дал в последний момент о себе знать, пусть и с того света.

  Ты помнишь ведь его компас, которым он так гордился? Красивая вещь, и точная. Я, конечно, включил ее в список пропавших ценных предметов, которые стоило в округе искать. Из всех них она одна и нашлась. Узнать, правда, мы все равно ничего не узнаем, потому что старик, у которого ее отобрали, мертв. Впрочем, едва ли он рассказал бы что-то и так. Судя по тому, что мой человек написал, это был одиночка из тех, что шатаются по пустыне в поисках откровений. От откровений этих и помутился рассудком. Кинулся на караван с огромным булыжником, а сопровождающие его и забили.

  Что у такого человека мог делать компас Варвика – ума не приложу. Но вот он лежит передо мной и выглядит так, словно не два года назад пропал, а как минимум двадцать. Стекло исцарапано, корпус помят, но это бы ладно. Медь совсем потемнела. Покажу его тебе, когда ты приедешь.

  А пока – прощаюсь.

   Искренне твой,

   В. Д.

  Секунды сыпались, сыпались вниз. Лидия посмотрела на шар. Тот блеснул в ответ – весело и глупо.