Текст книги "Гербарий (СИ)"

Автор книги: Светлана Ремельгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Когда автобус въехал в город, Гейл дремал. Встал он рано, а путь от центра графства до Блаздона занимал почти два часа. Два часа, из которых половина – через сменявшие друг друга поля. Зеленые, желтые, а то и красные от маков, такие однообразные.

  То, что они подъезжают к Блаздону, Гейл понял прежде, чем колеса запрыгали по старому мосту. Словно бы что-то властной рукой выдернуло его из дремоты. Открыв глаза, он увидел шпиль метеорологической вышки на холме и изгиб реки внизу. А потом автобус тряхнуло, и едва не упал стоявший на сидении саквояж. Конечно, его можно было положить в отделение для багажа, но этим маршрутом и в выходные-то ездило мало народу, а сейчас в салоне сидело всего четыре человека. Гейл решил, что так ему будет спокойнее.

  Мост остался позади, как и поворот. Замелькали фермы, потом – коттеджи. Наконец, автобус повернул снова и выехал на главную улицу. Вспыхнуло солнце в витрине кондитерского магазина. Гейл помнил эти стекла с детства, и их, казалось, с тех пор ни разу не меняли. А вот круглое деревянное здание дансинга снесли, и теперь на его месте стояло новое. Кирпич, узкие окна и мертвая днем неоновая вывеска. Название не изменилось: «Близзард-холл».

  В старом «Близзарде» Гейл бывал – пока не уехал учиться. А в соседнем магазине покупал лимонад и жвачку – потому что пиво и сигареты ему здесь никто бы не продал. Потом, в первые же выходные в университете, они чего только не накупили, и он с трудом верил, что никому нет дела. Впрочем, Гейл и тогда выглядел старше своих лет. Сейчас, четыре года спустя, ему давали двадцать пять.

  Последний поворот – в сторону от главной улицы, и автобус остановился. На остановке уже кто-то дожидался обратного рейса. Гейл подхватил вещи и вышел. Ветер приятно освежил лицо. Воздух был теплый, но по-другому, чем в салоне, и очень знакомый. В нем чувствовался запах сосен из леса с другой стороны города – и запах хлеба, от пекарни за углом. К ней Гейл и направился.

  Вернее, к нотариальной конторе в соседнем доме. Единственную на весь Блаздон, ее держало уже третье поколение Абрахамов. Четвертому случиться было не суждено: сын нынешнего владельца учился вместе с Гейлом, и отнюдь не на юриста. На смену Абрахамам грозили придти Кирби: младший из них открыл дверь, стоило только Гейлу постучать.

  Потертый костюм при белой рубашке, блестящие от воска ботинки, ровный пробор и очки: смена росла изо всех сил.

  – Вы к господину Абрахаму? – Перед «вы» Кирби запнулся. Во-первых, потому что узнал, а во-вторых, потому что помнил. Любой в городе помнил, но лучше всех – сам Гейл.

  – Да, – кивнул он.

  В кабинет вела лесенка из трех скрипучих ступеней. Молодой Кирби поднялся по ней, прочистил горло и нажал на ручку.

  – Вас желает видеть господин Апшоу, – объявил он.

  А потом спустился обратно и остался стоять в приемной. А Гейл вошел.

  Стол Элтона Абрахама тянулся от одной стены до другой – по крайней мере, так казалось тому, кто попадал в кабинет впервые. Мореный дуб, медные лапы ножек и целая система ящиков, скрытая в недрах. Гейл никогда не видел стол с обратной стороны, но в их существовании не сомневался.

  – С возвращением, – Абрахам опустил тяжелые веки и тут же поднял их снова, – Гейл. Не ждал тебя, признаться.

  Бородатый, полный, он сидел в своем кресле и ждал. Так, как будто мог ждать целую вечность.

  – Решил, что не стоит оставлять незаконченных дел, – ответил Гейл и улыбнулся. Тонко, вежливо, невыразительно.

  – Что ж, бывает, – согласился Абрахам. Но к делам приступать не спешил. – Ты ведь получил в этом году диплом? Думаешь открыть здесь практику?

  Он отлично знал ответ.

  – Нет, – в Блаздоне был врач, а даже если бы не было, – мне уже сделали предложение, и я его принял.

  – Это хорошо. Тогда желаю тебе удачи.

  Панели в кабинете были из того же дерева, что и стол. И очень высокий потолок. Гейл не раз удивлялся, зачем первому из Абрахамов, человеку, который мог позволить себе такую обстановку, понадобилось открывать бизнес в их заштатном городке. Судя по всему, у него были веские причины.

  Тишина затягивалась.

  – Это ведь из-за тебя Майки решил податься в медики? – спросил, наконец, Абрахам, разглядывая свои толстые пальцы.

  – Он мне никогда ничего такого не говорил.

  – Ну а сам-то ты как думаешь?

  Странное это было ощущение: знать, какие слова от тебя хотят услышать.

  – Я думаю, он сам выбрал, на кого учиться, – ответил Гейл.

  – Да, – Абрахам снова отвел взгляд. – Наверное, сам.

  Он с нарочитым трудом перегнулся через подлокотник и выдвинул ящик. Самый дальний, Гейл побился бы об заклад.

  На стол лег конверт.

  – Забирай. Только сначала уж напиши все, как положено. – Абрахам расстелил рядом с конвертом лист бумаги. – Этого числа, забрал отданное на хранение имущество. Нашел его в полной сохранности. Ну, ты знаешь. Если возникнут какие-то вопросы – спрашивай.

  Гейл опустился в кресло, взял предложенную самопишущую ручку и минуту спустя поставил подпись. Абрахам встряхнул бумагу и углубился в чтение. Прочитал раз, второй, а после убрал.

  – И все-таки я не советовал бы тебе туда идти, – покачал он головой. – Она может вернуться.

  – Может быть, я и хочу, чтобы она вернулась, – снова улыбнулся Гейл. А потом, не дожидаясь разрешения, взял конверт и поднялся. – Не беспокойтесь, я проведу там только одну ночь, а утром уже уеду.

  Закрыв за собой дверь, Гейл несколько секунд стоял на крыльце. Первую половину дня по небу пробегали облака, но теперь они исчезли, и солнце казалось слишком ярким. Лишенная тени, блестящая стеклом главная улица тянулась влево и вправо. Прохожий на противоположной стороне – кажется, чей-то дядя – покосился на него и отвернулся.

  Гейл перехватил поудобней ручку саквояжа и сбежал вниз. Первым делом он хотел чего-нибудь поесть: время приближалось к обеду. В общественной столовой раньше готовили неплохой суп, к тому же, она была как раз по пути, и это решило дело. Пять минут спустя Гейл уже сидел за столом, помешивая содержимое тарелки. Суп нисколько не изменился, а вот отбивная оставляла желать лучшего. Как и кофе. Впрочем, сейчас это Гейла не волновало.

  На улице он закурил. Промежутки между домами становились все больше, а сами дома – все невзрачней. Последней осталась позади велолавка, которую кто-то открыл у себя в пристройке. Дальше дорога упиралась в поле. Гейл остановился, затушил окурок и направился к ферме впереди.

  Можно было сделать крюк и идти по дороге, но он предпочел срезать. Участки высокой травы сменялись участками короткой – там, где ее успели объесть коровы. Несколько этих ленивых животных паслось неподалеку. Но они были слишком большими и не годились.

  Гейл пересек поле и поднялся на холм. Тому, что хозяин фермы ждал его у калитки, он не удивился: в такой безлюдной местности любого было видно издалека; к тому же, одежда выдавала в нем неместного. Гейл подумал так и понял, что больше не считает себя блаздонцем.

  – Вы что-то продаете? – фермер с подозрением смерил взглядом его костюм и сплюнул. – Нам ничего не надо.

  Гейл подавил смешок.

  – Нет. Но я хотел бы кое-что купить.

  – И что же?

  – Овцу, а лучше ягненка.

  Ответ озадачил фермера. Гейл почти слышал, как заворочались у него в голове мысли.

  – Сейчас не сезон, – ответил, наконец, тот.

  И правда – овец обычно выставляли на продажу в конце августа. Так же, как птиц, и прочий скот, и урожай. Сейчас же только начинался июль.

  – У меня есть деньги.

  Деньги, на которые, при желании, можно было купить и пять овец, лежали в кошельке во внутреннем кармане пиджака, но Гейл не спешил их доставать. Вместо этого он улыбнулся – вежливо и так располагающе, как только умел.

  Ветер прошуршал бумажными фонариками на столбах ограды. Их вешали дети к празднику середины лета. Гейл тоже вешал такие, когда был младше.

  – Сколько? – спросил фермер, имея в виду «сколько даешь?»

  – Двадцать. – Тут уже Гейл достал деньги. Две новые хрустящие десятки, каких его собеседник, наверное, никогда в жизни не держал в руках. Он и сам не держал, до вчерашнего вечера, когда зашел в банк и снял часть того, что получил в наследство.

  Фермер замер, а потом жестом пригласил идти за собой.

  Гейлу, на самом деле, абсолютно все равно было, какого ягненка покупать. Но он внимательно выслушал о достоинствах каждого из трех, а потом выбрал того, что стоял справа. Снежно-белый, тот смотрел грустно и задумчиво, и меньше других подходил для разведения. Той, для кого Гейл его покупал, должно было понравиться.

  – Этого, – сказал он и протянул деньги.

  Фермер даже не пытался скрыть удивление. Но переубеждать не стал.

  – Забирать сейчас будете? Или привезти куда скажете?

  – Привезти. Тут недалеко. Но обязательно сегодня. Сможете?

  Фермер кивнул. Гейл назвал адрес.

  – Точно сможете? – уточнил он.

  Прошла секунда, другая, а потом фермер сжал купюры в кулаке и кивнул снова.

  – Значит, ты и есть паренек Апшоу? – спросил он, когда они вышли на улицу. – Копы так ничего и не нашли?

  Над дверью хлева мерно покачивалась деревянная пластинка с выжженным на ней восьмиконечным крестом – амулет от злых сил. В Блаздоне у многих такой был.

  – Нет, по-прежнему никаких зацепок, – отозвался Гейл.

  Дом встретил его прошлогодними листьями на веранде и разбитым окном. Судя по кускам стекла, что остались торчать в раме, виноват был камень. Гейл удивился: он не ожидал, что кто-то из местных сунется сюда так скоро. На секунду ему даже показалось, что ничего не было. Заманчиво, но абсолютно неверно.

  Гейл разорвал конверт и вытряхнул на ладонь ключ. Обычный, с двумя бородками и клеймом местного мастера. Металл неприятно холодил ладонь. Гейл снова посмотрел на дом. Тот тоже ничем не выделялся, кроме едва заметных пока следов запустения: полтора этажа, двускатная крыша с флюгером, посеревшие от времени камни. Дом строил еще прадедушка.

  Поднявшись по лестнице, Гейл вставил ключ в замок и повернул. Потом еще раз. Механизм поддался без всякого труда, хотя впору было опасаться, что кто-то мог залепить скважину. Впрочем, вряд ли они подходили настолько близко. Скрипнули петли, и в лицо Гейлу пахнуло сыростью. Наверное, стекло разбили еще весной, иначе воздух не успел бы так пропитаться.

  А может, даже зимой, подумал он, войдя в гостиную. На занавеске расползлось зеленоватое пятно плесени, а паркет у окна размок и рассохся. Камень обнаружился у стены, рядом с осколками любимой фарфоровой статуэтки тети Пэм. Та бы очень расстроилась.

  Зато в комнате Гейла ничего не изменилось. Как и на кухне. Уставленная посудой печь, которой уже лет десять не пользовались, пустая ваза для цветов посреди стола, ряды шкафчиков. Белый приземистый холодильник, плита. Электричество в прошлом октябре Гейл попросил отключить, так что, даже захоти он что-нибудь приготовить, не смог бы.

  Стаканы, как всегда, нашлись на полке. Он поставил саквояж на стол и достал оттуда бутылку из темного стекла.

  Старка обожгла горло, оставляя густой, яблочный привкус. Стакан опустел, но больше наполнять его Гейл не стал. Закрутив бутылку крышкой, он убрал ее, а потом пошел в комнату и лег на кровать. Наручные часы показывали половину четвертого, а фермер обещал приехать к шести. Гейл провел ладонью по глазам, перевернулся набок и уснул.

  Снилось ему что-то смутное и беспорядочное. Мешанина образов, голоса, которые наперебой шептали какие-то слова, и далекий, едва слышный вой, походивший на песню. Потом вой стал громче, и Гейл проснулся. Покрывало пахло затхлостью, а под окном изо всех сил надрывался клаксон.

  Когда он вышел, фермер уже выбрался из кабины грузовичка, который остановил у старой рябины, и с тревогой поглядывал на дом. Наверное, набирался решимости подойти. Увидев Гейла, он вздохнул с облегчением и несколько секунд спустя распахнул дверцы кузова.

  – Вот, забирайте, – он нагнулся, а когда выпрямился, то прижимал к груди заспанного, озиравшегося по сторонам ягненка.

  Гейл кивнул и принял ношу.

  – Спасибо.

  – Да не за что, – отозвался фермер. Но садиться в грузовик не спешил. Впрочем, если он что-то и хотел сказать, то передумал.

  – Ну, бывай, – буркнул он, – Гейл.

  А потом, словно стыдясь того, что успел уже и обсудить дневной визит, и узнать имя покупателя, не оглядываясь, нырнул за руль. Зарычал мотор, а Гейл крепче прижал к себе ягненка и двинулся через сад к дому.

  Снова проскрипели петли, и он оказался в прихожей. За то время, что Гейл спал, день закончился, но вечер медлил наступать. Тени лежали по углам, легкие, иссиня-серые, как раствор чернил в воде. Идти было еще рано.

  Ягненок заворочался у него на руках, и Гейл опустил его на пол, но потом передумал. В углу стояло старое, продавленное кресло. Оно выглядело удобным. Устроив ягненка и убедившись, что тот лежит спокойно, Гейл вернулся на кухню.

  Там его ждали пустой стакан и саквояж. Стоило ли выпить еще? Гейл сомневался. Так что он выбил из пачки сигарету и закурил. Огонек спички высветил часть стены и потолок. Странно, что Гейл не заметил этого раньше: крыша, похоже, прохудилась, и на белой масляной краске расплылись пятна от воды. Сухие уже – он поднял руку и дотронулся. Впрочем, заметить было сложно: протекло над шкафом.

  За окном ветер играл листьями груш. Джемы и варенья тети Пэм считались едва ли не лучшими в округе, и она дарила их с удовольствием. Гейл стряхнул пепел в раковину и вышел с кухни. Дальше по коридору была еще одна комната, но он направлялся в гостиную. Ту дверь он откроет, может быть, потом.

  Среди книг на единственной в доме полке медицинская энциклопедия выделялась сразу. С пожелтевшими страницами, в кожаном переплете, она попала в их дом случайно. Именно ее Гейл читал в детстве, именно она определила его выбор.

  Рядом стояли куда более дешевые пособия по анатомии. Сигарета почти прогорела, но Гейл не обратил внимания: он снял с полки энциклопедию и листал. Пролистал от начала до конца, потом потряс. Но ничего не произошло. Он повторил процедуру, удивленный. Наконец, страницы расклеились, и из них выпал, разломившись надвое, засохший побег. Гейл поднял его и, улыбнувшись уголком рта, вложил обратно. Лунник оживающий, редкое даже в их местах растение.

  Выбросив окурок через дыру в стекле, он сел на софу и продолжил листать книгу. Написанное Гейл знал чуть ли не наизусть, но было в этом занятии что-то ностальгическое. От чтения его отвлек ягненок: тот так и не освоился на новом месте и испуганно блеял. Что ж, стемнело уже достаточно.

  Гейл забрал с кухни саквояж и открыл дверь в прихожую. Ягненок, успевший выбраться из кресла, попятился. Кудрявая шерсть белела в полумраке. Наверное, он что-то почувствовал, потому что заблеял снова – протяжно, испуганно. Гейл вздохнул, достал из бокового отделения шприц и на две трети наполнил его морфием.

  Укола хватило с избытком: ягненок переступил копытами и осел на пол. Гейл застегнул саквояж, а потом подхватил легкое тельце на руки. Можно было идти.

  Он запер дверь, обошел дом и начал спускаться с холма. За год тропинка заросла, но все равно отчетливо виднелась в траве. От пролившегося утром дождя та все еще была влажной, а в воздухе кружили комары. Гейл посмотрел на Блаздон, который раскинулся справа, потом на лес вдалеке и продолжил спуск.

  Лес от города отделяла река. Мост через нее был только один, тот самый, по которому проезжал утром автобус. Но противоположный берег Гейла и не интересовал. Он двинулся вдоль воды в сторону редких пока городских огней, чтобы, в конце концов, оставить их позади.

  Быстро темнело. Деревья на опушке, вставшие теперь сплошной стеной, чернели на фоне неба. В какую-то секунду Гейл пожалел, что не взял с собой фонарь, но он слишком хорошо знал дорогу, чтобы заблудиться, а там, куда шел, свет бы ему не пригодился. Дальше река изгибалась, устремляясь на запад, и им с ней было не по пути.

  Пересек поле и поднялся на новый склон он уже в темноте. Луна выбралась только под конец: круглая, безупречно полная, показала свой щербатый лик над провалившейся крышей особняка.

  Карнизы и эркеры, и даже одна маленькая башенка – когда-то тот радовал взгляд гостей и самолюбие хозяев. Сейчас перекрытия обвалились, и сюда не ходил никто.

  Нести и ягненка, и саквояж столько времени было тяжело, так что Гейл опустил их на траву, чтобы дать рукам отдохнуть. Ночной воздух свежил, а от настойчивого – слишком настойчивого – запаха трав кружилась голова. Где-то вдалеке стрекотали кузнечики, но здесь было тихо. Особняк молчал, молчал давно, и мало кто в Блаздоне помнил уже, как звали тех, для кого его построили. Старый, мертвый «графский дом». Но иногда кое-что в нем оживало.

  Время, которое Гейл отвел себе на отдых, истекло. Он выпрямился и пошел прямо к скрывавшейся в тени деревьев постройке.

  По какой-то прихоти склеп сохранился лучше особняка. Хотя в нем и нечему было разрушаться: слепые окна не имели стекол, а купол вытесали из цельного камня. Только двери – тяжелые, черные – покосились и приоткрылись, словно приглашая войти. Гейл входить не стал.

  Вместо этого он осторожно положил перед ними ягненка и отступил назад. Прислушался, но услышал только шелест травы. Никто не вышел, чтобы взять предложенную жертву. Она вообще выходила редко, та, кого похоронили некогда здесь. Если бы не это, давно нашелся бы кто-то вроде Гейла. Кто-то, кто сделал бы то, что собирался сделать сейчас он.

  Ветер все так же качал высокие стебли, среди которых был и лунник оживающий. Гейл наклонился и скальпелем сделал на шее ягненка надрез.

  Густая, черная в лунном свете кровь тут же пропитала белое руно и закапала вниз. Ягненок дернул тонкой ногой.

  А после стала тишина. Ветер оборвался на полувздохе, замерла трава. Особняк позади высился, огромный и пустой – он тоже ждал.

  Гейл сжал в одной руке амулет с восьмиконечным крестом, в другой – острый стальной штырь, изготовленный на заказ. Железо, только железо, да еще доля углерода и марганца – настоящая легированная сталь. И лишь немного серебра по краю. Он отступил еще на шаг назад, не сводя с двери взгляда.

  И все равно пропустил.

  Бледная, такая бледная, она вырвалась наружу, не тронув створок. Голодная, невероятно голодная, вытянула вперед когтистые пальцы. Красные губы кривил оскал, черные точки зрачков не видели ничего, кроме крови на земле. Теплой, ароматной, живой. Такой приятный дар.

  Она взвыла, исступленно и жадно. И кинулась на добычу. Белое платье волочилось за ней, нетронутое временем и грязью. Не привидение и не вампир, неназываемая тварь.

  Гейл выставил перед собой амулет, шагнул вперед, замахнулся. Острие пронзило воздух. Замахнулся еще – но она снова увернулась, так и не выпустив ягненка. Он был ее теперь, ее и больше ничей. Достался по праву охотника. Тот, кто нарушает этот закон, должен заплатить.

  Амулет снова остановил ее, и в выцветших глазах застыла злоба.

  И тогда она запела – в последней, временем проверенной попытке взять верх. Звуки растеклись по воздуху: гнилостно-сладкие, завораживающие. Они звали и обещали многое.

  Но Гейл никогда не любил музыку.