Текст книги "Машка как символ веры"

Автор книги: Светлана Варфоломеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Отец

У Машки волосы росли так же, как у тещи. И нос, и глаза были такие же. Но главное, это характер. Любая фраза начиналась со слова «НЕТ». Потом уже она думала. Самое первое слово она сказала: «НЕТ»; «мама» и «папа» были позже. А когда ей исполнилось шесть месяцев, жена послала ее фотку своей матери.

Теща

А когда Марии исполнилось пять месяцев двадцать дней, мне прислали ее фотографию. Не скрою, что была оскорблена таким поведением дочери. Жалкая судьба неудачницы и мужа-неудачника, двух несостоявшихся личностей. Старшая дочь, Вера, не смогла сплотить семью. Он работал, но не зарабатывал. Она, вместо того чтобы подумать о нас, стала рожать. Без денег, без уверенности в завтрашнем дне. Мне решительно все равно, как они со своим мужем доживут отпущенный срок. Но дети!

Потом она сама, я не вмешивалась, прислала фотокарточку Марии. Это был вылитый покойный брат Николай.

Отец

«Покойный брат Николай». Теща привезла с собой фотографии брата Николая, умершего, слава богу, лет в семьдесят. Детских карточек, конечно, не было. Но в теще жила твердая уверенность, что брат вернулся путем реинкарнации в Машку. В то время наш «брат Николай», живой и здоровый, лежал в кровати цвета темный орех и сосал соску с цветком. Скрытые под кружевным чепчиком проволочные волосы не отвлекали взгляд. «Брат Николай» смотрел на всех ярко-голубыми глазами и пытался ногой почесать нос.

– Живой! – сказала теща. – Как там наша мать?

Мама

«Как там наша мать» было слишком. И молока было мало, и Маруся плакала с каким-то драматическим надрывом, и еще сумасшедшая в доме. Я вздохнула.

– Шучу, – среагировала мать.

С тех пор мы стали общаться. Машка, или, как ее называла бабушка, Мария, была связующим звеном нашей семьи. Моя мама приезжала каждые выходные с одинаковым набором подарков – два яблока, два апельсина или, что чаще, четыре яблока, рулон туалетной бумаги – как память о дефиците ее молодости – и мед.

Отец

…и мед, который в доме никто не ел. Так в семье воцарились мир и кучи ополовиненных майонезных банок с медом.

Снова отец

– Елена Николаевна, мне жаль, что у вас проблемы с Верой. И вы не звоните сюда больше.

Повесил трубку. Весь вечер я ждал Веру, в первый раз хотел сказать, что думаю о ее учебе. Но она приехала поздно вечером. Положила на стол деньги. Две бумажки по пятьсот и одну в тысячу рублей.

– Это нам.

– Где взяла? – спросил я.

– Украла, – спокойно ответила пятнадцатилетняя дочь.

– Вера!

И тут меня понесло.

Вера

И тут его понесло. Вот гад. А еще отец. Я устроилась подрабатывать. Не так просто найти работу, чтобы не получить приключений на одно место. Снова помогла Светка. Мы с ней стали раздавать листовки с рекламками. Правда, ездить надо было очень далеко. Я очень хотела купить Машке Барби с крыльями и еще в больницу видеодвойку, чтобы смотреть кассеты. Но видеодвойку купили спонсоры. Барби Машка расхотела. Новых идей пока у нее не было. Денег, как обещала бабушка, за лечение не брали, лекарства мы не покупали. И потихоньку у меня накопилась приличная сумма. Не надо их, конечно, было показывать отцу. Гордость так расперла грудь, что не смогла удержаться. Ура! Ура!

Отец

«Ура! Ура!» Я объяснил, что «два» в четверти это не ура. И вообще деньги сейчас – моя забота. Но в душе был рад.

Теща

Был рад. Он-то, конечно, рад. Девочка в пятнадцать лет идет работать. Я, безусловно, должна рассказать об этом своей дочери. Но не сейчас. Ирочка позвонила и сказала, что заведующая будет с нами разговаривать:

– Если хочешь, приезжай. Все анализы сделаны, и можно обсудить вопросы на будущее.

Когда я назвала удобное для себя время, выяснилось, что приезжать надо, когда удобно им, врачам. Но я в это время не могу, мне нужно пойти к Марине, она будущее провидит, и получше, чем эти, в белых халатах, скажет, чего ждать. Хотя, чего ждать, если у ребенка рак. Если и выживет, будет от их лечения инвалидом. Одни эти пункции чего стоят.

– Мама, – сказала Ира, – если не хочешь, не приезжай.

Так мне пришлось, бросив привычный уклад, ехать в Балашиху. Далеко, в электричке душно, в автобусе – давка. Но я терпела. Мой долг – поддержать семью во время страшных испытаний. Наставить их. Объяснить причины болезни.

Да, не забыть взять у Георгия деньги. Все-таки дополнительные 100 долларов должны остаться у меня. Сейчас я вынуждена тратить гораздо больше денег. Мне приходится покупать витамины, проходить обследование в платной поликлинике, есть больше овощей и фруктов. Рак в семье – это не просто так. Сейчас я поняла, что отдала всю жизнь детям и работе, а о себе не подумала. Им я четко поставила условие – будут требовать деньги за лечение, жалуйтесь, не молчите. Они много имеют. Бедных врачей я не видела. А за работу им платят зарплату. Я сама с ними поговорю по поводу общения с пожилыми людьми. Я имею право приехать когда хочу.

И когда звонила по телефону, какая-то девчонка невоспитанная ответила, что вся информация есть у родителей. Поговорите, мол, с ними. А они справок о болезни не дают. Понятное дело, не дают, они сами про рак ничего не знают. А про состояние говорит, что оно тяжелое, соответствует тяжести заболевания. Я должна поставить их на место! В больнице оказалось много, очень много народу. В коридорах не протолкнуться.

И еще пришлось ждать врачей.

Отец

Пришлось ждать врачей. И выслушивать от тещи все, что она думает о болезни, о жизни, а главное о том, что Вера стала работать. Коротко, весь смысл ее речи свелся к четырем словам: «Ты Во Всем Виноват». А еще про то, что в Москве есть и Институт, и Центр, и только такие бедные и бестолковые люди оказываются в подмосковной больничке. Нельзя было разрешать делать уколы в спину, нельзя разрешать химиотерапию. Нужно было добиться консультации главного профессора. Она прочитала про него в газете.

– Ира сказала, что она останется здесь.

На этом наш разговор закончился.

Вера

Мама сказала, что в среду в больницу нужно ехать всем вместе. У нас будут брать анализы, чтобы узнать, чей костный мозг подойдет Машке «в случае чего».

Отец

«В случае чего» так это, понятно, в случае рецидива. Я уже прочитал все, что нашел. Рецидив может быть в двадцати процентах случаев. И чем позже он происходит, тем лучше. У Маши ремиссия уже длится больше полугода. Это значит, что, когда она раз в неделю сдает кровь, в ней не находят раковых клеток. И если так будет продолжаться еще четыре с половиной года, то Машка будет считаться выздоровевшей.

Мне казалось, что жизнь уже стала налаживаться. Можно жить от анализа крови до анализа. А тут вдруг – костный мозг. Какие могут быть разговоры, я свой отдам сразу. И почему Ирина завела эти разговоры при Вере? Она же мне совсем не доверяет. Если мой не подойдет, можно позвать Борьку, он-то мужик здоровый. Его подойдет точно.

Мама

Его подойдет точно. Жорик сказал: не надо анализов, я отдаю свой мозг без проб. Если надо больше, возьмем у Борьки. Вам, девочки, волноваться не надо. Интересно, он дурак или прикидывается? Раз пять я ему объясняла про трансплантацию костного мозга. Он каждый раз делал вид, что слушает. И про то, что шанс найти донора в семье очень невелик. И даже братья и сестры подходят только в двадцати пяти процентах случаев. Но исследование делать надо. В отделении были детки, которые совсем уже собирались выписываться, а при обследовании оказывалось, что все надо начинать сначала.

Еще приплел Борьку. Хорошо, не вспомнил про свою Лилю. Из-за нее вся его одежда пропахла запахом духов. Даже во сне он иногда говорил «Лиля». Я всегда молчала об этом, подумаешь, секрет Полишинеля. А сейчас ужасно захотелось ему напомнить. Он что думает? Обследование – не рыбалка, а Машка – не рыба.

Вера

Машка – не рыба.

Я думала, что мама съехала с катушек. Никто и не думал, что рыба. Я всегда говорила, что хорек. Но тут сразу стало шумно и весело. Я так соскучилась по их скандалам. Мне даже стало стыдно за свое счастье. Мама кричала, что ее никто не слушает и папа ходит только на свою рыбалку. Он кричал:

– Я на рыбалке был год тому назад.

Мама с ходу придумывала что-нибудь еще.

– Ты не Господь Бог, чтобы придумывать грехи, – отвечал отец.

– Это я придумываю? А кто сжег Машкино одеяло, когда курил на балконе?

– Какое одеяло?

– Шерстяное, розовое, с мишками.

– Ир, это было лет пять тому назад.

– Я не спрашиваю – когда, я спрашиваю – кто? Ну, вспомнил? А кто потом одеяло покупал? На ком весь дом? Все, – сказала мама. – Ты костный мозг не сдаешь. Нам от тех, кто жжет детские одеяла и считает ребенка рыбой, мозгов не надо. Тем более что их у тебя нет. Брать нечего.

Отец

Брать нечего. Это у кого брать нечего? У меня институт с красным дипломом. Я по-английски со словарем читаю, я в шахматы играю. И никого рыбой не считаю.

Вера

«Я по-английски со словарем читаю, я в шахматы играю. И никого рыбой не считаю». Ни фига себе, отец заговорил стихами. Мама медлила и явно находилась в цейтноте. Но на то она и мама, чтобы никогда не попадать в безвыходные положения.

– Так, а кто ездил в Анапу?

Я не знаю эту историю, но в ней явно есть что-то подозрительное. Каждый раз, когда мама говорит: «Так, а кто ездил в Анапу?» – отец делается ниже ростом и проваливается куда-то под пол. В этот раз ничего нового не произошло. И, гордо подняв голову, мама пошла на выход:

– Пойду аквариум посмотрю.

– Какой аквариум, Ирочка?

– В котором рыбы живут.

И ушла на кухню готовить обед.

Вопрос с костным мозгом повис в воздухе. Я очень хочу, чтобы Машка выздоровела. Но как этот костный мозг будут брать? Я могу потерпеть, мне и молочные зубы выдергивали, и уколы делали, но по поводу костного мозга я ничего не знаю. Спрашивать у мамы подробности было уже неудобно. С одной стороны, она может подумать, что мне для Машки чего-то жалко, а с другой – мы в последнее время и не разговаривали совсем. То есть, конечно, все время разговаривали, но только по делу.

Просто мне тоже хотелось маму, свою собственную маму. Я еще маленькая. Меня никто не спрашивает, как у меня дела. Когда возникает вопрос про оценки, правду говорить нельзя, иначе мама расстраивается. Лучше всего наврать, тогда она говорит: «Молодец». Правда, когда я наврала про две пятерки по алгебре и одну по геометрии, отец попросил дневник. Но он же подписи математички не видел ни разу. А у меня есть ручка, которая потом стирается. Поэтому целых полчаса в моем дневнике было три пятерки по математике за одну неделю.

Идея с ручкой Светкина. Раньше мама не очень любила, когда я ходила к ней. Называла ее девушкой с неопределенным будущим. Светкины родители точно знали, что у нее будущее вполне определенное, и в красках описывали его каждый день.

– Не поверишь, – говорила Светка, затягиваясь сигаретой, когда мы стояли за школой. – Вчера мне сказали, что я буду парикмахером. Ты знаешь, мне эта идея так понравилась. Может, мне быть парикмахером?

– Стилистом, – поправила я Светку, тоже затягиваясь.

– Нет, они сказали парикмахером, это типа не cool.

– Стилистом тоже не cool, сейчас все стилисты.

Светкина мама работала доцентом в институте, а ее папа – врачом. Светка считала, что у них конфликт поколений, и жила на той же лестничной клетке, но в бабушкиной квартире. Бабушка была колоритная. Во-первых, она была ужасно старенькая, родилась до войны и в детстве жила под немцами в оккупации. Во-вторых, гнала самогон, который мы и попробовали во втором классе. А когда Светкина мать конфисковала аппарат, бабка стала заходить к соседям с предложением «вмазать по маленькой». Бабушка была страшной тайной, портившей благополучную картину счастливой семейной жизни.

Вообще у меня в школе было две подруги: Светка и Марина Ивановна. Марина Ивановна на самом деле была Мариной Ивановой, но все называли ее Мариной Ивановной. Когда Машка заболела, Светка сделала вид, что ничего не произошло. Она мне ни слова не сказала. Ее отец звонил, какую-то помощь предлагал. «Ты ему не верь, это он всегда выделывается. Смотрите, какие мы заботливые и предлагаем помощь». Маринка ходила вокруг меня кругами, сетовала на то, что Светка черствая:

– Давай я буду твоей лучшей подругой. Ты же понимаешь, две лучшие подруги – это нонсенс (она любила такие слова), а я тебе помогаю.

Мне действительно было обидно, что Светка никак не отреагировала. Но в воскресенье она позвонила и спросила:

– Ну, ты уже собралась?

Такая идиотская манера ничего не объяснять и задавать дурацкие вопросы.

– Куда?

– В больницу, я приду через две минуты, иди вниз.

Через две минуты я стояла внизу, лохматая и сонная.

– Свет, мы куда идем?

– К Машке в больницу.

– А деньги мы где возьмем, ты же знаешь, мне отец не оставляет, на что поедем?

Оказалось, что деньги дала Светкина бабка, причем с запасом, «на гостинчик». Деньги у нее делились на две части: одна – для жизни, вторая – на всякий случай. Всякийслучайные деньги хранились за иконкой Николая Угодника. Вечером позвала меня, и деньги из-за иконы вытаскивает. «Ты чего? Зачем?» Обычно она их доставала, чтобы перевести на какое-нибудь доброе дело. Давала Светке номер расчетного счета из газеты, и та шла в Сбербанк.

– Кому переводить?

– В Балашиху ехать, – решила бабушка. – У вас же там детка в больнице, а вы не едете никто.

И мы поехали.

Марина помогала словом. Хорошо помогала, с чувством. Я у нее дома на кухне плакала, плакала, когда чай пили, а она меня гладила по голове, но чашку потом выбросила в мусорку, я заметила.

Однажды я услышала, как в очереди в буфет она рассказывала девчонкам из «Б» класса, что старается мне помочь, потому что моя сестра скоро все равно умрет, и никто не доказал, что рак не заразный, а она не боится и рискует ради дружбы. Хотя ее родители против.

Я первый раз подралась в школе. Получила два за поведение в четверти. Классная сделала запись: «Бьет девочек на перемене». Но с Ивановой я больше не разговаривала.

Я набрала Светкин номер.

– Ты что-нибудь знаешь про костный мозг и трансплантацию?

– Ба, бабушка, расскажи, что ты знаешь про трансплантацию костного мозга.

Через минуту я услышала в трубке старческий голос:

– Сейчас костный мозг не берут, только кровь, перед этим делают укол, чтобы полезных клеток было больше, и потом ее переливают тому, кто болеет. А ты Машке по типированию подошла?

Откуда у Светкиной бабушки были такие знания?

– Нет, мы только поедем обследоваться.

– Ты не волнуйся, просто возьмут кровь из вены в пробирку, а потом дадут ответ.

– А вы откуда знаете?

– Так, из журнала «Здоровье». Еще в кино видела. Тут в одном сериале мальчонке надо было костный мозг пересадить, младший-то брат был не от отца, а мать за деньги хотела, чтобы результаты подделали. Но там одна девушка была, она все разузнала и подделать не дала. Ведь если костный мозг не подойдет, умереть можно. А она, мать, представляешь, хотела ребенка на погибель отдать, лишь бы только место у богатого мужа сохранить.

Светкина бабка продолжала рассказывать историю бессердечной южноамериканской матери дальше, а я подумала: «Вдруг мы с Машкой не родные?»

Мама

– Мы с Машкой родные? – спросила Вера.

– В каком смысле?

– Ну, в смысле родители у нас общие?

– Пока были общие. А тебя что так волнует?

– Вдруг на обследовании окажется, что мы не родные?

Я засмеялась:

– Нет, уверяю тебя, окажется, что родные. И никаких тайных принцесс крови в нашей семье, к сожалению, нет. Так что и платить за обследование нам придется самим.

– Ты же говорила, что у вас там бесплатно.

– Этот анализ делают в научном институте, а там платно, почти по сто долларов с человека, по курсу рублями. Значит, с нас четыреста долларов. Хорошо еще, что у нас всех кровь возьмут в отделении и за это платить не надо.

Вера пошла звонить Светке. В последнее время она ей звонит по сто раз в день. Я не спрашиваю, что они там обсуждают. Но постепенно Светка перестала быть отрицательной героиней.

Ладно, об этом можно подумать завтра. А вот о деньгах стоит подумать сегодня. Еще год назад 400 долларов выглядели большой, но не безнадежной суммой. Мы оба работали. После того как Маша заболела, понадобилось много денег, все деньги, какие были. Самым дорогим оказался транспорт. В смысле, дорога.

Когда Маша снова стала жить дома, а мы – ездить на уколы в больницу, деньги кончились первый раз. Гошка пытался найти еще какое-нибудь место, чтобы заработать, но какое? Заведующая дала нам справку, что мы нуждаемся в «индивидуальном транспорте», но что это такое, в нашей больнице не знали. Я сходила в то, что раньше называлось Собесом. Там сидели две тетушки, которые и так меня жалели, и так, и слезу уронили, но помочь не смогли. Светкина бабушка, очень активная старушка, пошла по нашему, как она выразилась, делу в администрацию. После чего нам со скрежетом стали давать машину без бензина, но с водителем. Но те тетушки, которые в прошлый раз в Собесе окропили себя слезами, орали на меня так, что я почти поверила в то, что и в прошлый раз они машину предлагали, а я, дура, не поняла.

Кроме этого, деньги потратились на квартиру. Мы купили озонатор для очищения воздуха (не обязательно, но было бы неплохо), успели поставить стеклопакеты в комнате, которая теперь стала Машкиной, поменяли сантехнику и ванну (на самом деле давно собирались) и стали ремонтировать нашу машину. Пока мы были в больнице, потратили кучу денег на мобильный телефон. Конечно, в холле был обычный, по карточке, но туда надо было идти, переобуваться, иногда ждать в очереди, а с мобильным было попроще. На работе мне собрали деньги, немного, долларов двести. Они почти сразу ушли, даже непонятно куда. И эти четыреста долларов были как-то некстати.

Я чувствую, что Гошка уже влез в долги.

Отец

Влез в долги. Я по уши в них провалился.

– Борь, нам анализ нужно сделать, одолжишь мне четыреста? Свободно? Спасибо, ты не представляешь, как выручил! Я тебе только отдать сразу не смогу. Но так, по сто долларов в месяц, пойдет? Але, Борь, не слышу! Але! Не молчи! А, так ты подумал – рублей, а в плане долларов напряг. Ну, извини.

– Вер, – обратился я к дочери, – ты там деньги мне показывала, можешь их на анализ отдать?

Вера принесла свои деньги, которых почти хватало на одного человека. Можно было еще что-нибудь продать. Но из того, что можно продать быстро, не было ничего. Если бы мне, сорокалетнему мужику, еще год назад кто-нибудь сказал, что я буду искать деньги, а мне их не будут давать, – и кто? Борька? – я бы не просто не поверил, я бы подумал, что у этого кого-то проблемы с головой. А сейчас я по копейкам должен искать эти деньги.

– В принципе, – сказала Вера, – можно занять у Светкиной бабки.

– Вера, нам Светкины родители одолжить уже не смогли. А у бабушки ее откуда?

Даже не сказав трогательного «от верблюда», Вера пошла звонить. И через пять минут убежала. Ей было просто стыдно, что и ей отказали. Я понимал, что есть варианты совсем неприятные, но если что, придется и туда обратиться.

Тут кто-то стал открывать входную дверь, и в проеме показалась рука с ногтями, накрашенными истерично розовым лаком, вцепившаяся в четыре сотенных долларовых бумажки.

– Вера, откуда у тебя такой похабный лак? – спросил я, забирая деньги.

– Мне Светка дала накраситься, а что? Классный лак. Ладно, я пошла, она меня ждет на лестнице.

– Вера, а как позвонить Светиной бабушке? Я хочу ее поблагодарить и договориться о сроке возврата денег. Ты сама понимаешь, эта ситуация случайная, и ты не должна расстраиваться по этому поводу.

– Я не расстраиваюсь. Про деньги она сказала, что отдавать не надо, это все равно на добрые дела. А позвонить можно по телефону. Светка же у нее живет. Ты номер знаешь.

Дверь хлопнула. Вера ушла. Я и не знал, что Света живет с бабушкой, у нее полный комплект, скорее, боекомплект родителей. Ира говорила, что на школьные собрания они всегда ходят вдвоем, и даже за руки держатся. Такие положительные. А девочка у бабушки? Ну, в принципе это дело не мое.

По телефону мне ответил голос старого курильщика.

– Ты меня послушай, я жизнь прожила. Все хотела куда-то успеть. Перехитрить всех. Детей своих учила не упустить ничего, все при себе держать. А сейчас уж ничего не хочу. И помочь-то ничем не могу. Вот как Гулька, моя старшая дочь, умерла, я ее квартиру продала и понемножку, на разные дела деньги посылаю. Пусть Гульке на том свете это зачтут и в рай направят. Я-то чувствую, что не там она. Молодые на меня за квартиру так обозлились, что и не разговаривают до сих пор. А Светка ко мне перешла. Ты не вздумай мне ничего отдавать, это деньги не мои. А с Машечкой твоей хорошо все будет. Я и на картах смотрела. Если вдруг на что еще будет надо, скажи, Гулечкины денежки помогут.

Потом она мне рассказала новую серию бесконечного сериала, наполненного акушерско-гинекологическими проблемами. И отключилась. Да, оказывается, что в моем возрасте можно удивляться не меньше, чем в детстве.