Текст книги "Проверка (СИ)"

Автор книги: Светлана Смольцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Ольга и Григорий находились в большой «совещательной» палатке, где посередине размещался стол приличных размеров, охваченный по периметру лавками. На столе были разложены карты, с которыми работали Ольга и Григорий. Они оставляли на картах какие-то специальные значки, делали понятные для себя отметки на полях.

– Подожди немного, – вдруг обратился Гриша к Ольге. – Я сейчас.

Она кивнула. Григорий вышел из палатки. Ольга проводила его задумчивым взглядом. "Странно... странно...". Гриша совсем не был похож на её отца, но каждый раз, находясь рядом с ним, она чувствовала необычайную защищённость, спокойствие и волнение одновременно, какую-то изумительную загадочную лёгкость.

Ольга имела порочную привычку сравнивать некоторых мужчин со своим отцом. Она возникла в девочке с потерей отца и как-то незаметно перебралась во взрослую жизнь. И Ольга даже болезненно и нетерпимо воспринимала, если в понравившемся ей мужчине вдруг замечалось качество, презренное её отцом. Ольга понимала бессмысленность такой обманной привычки, но всякий раз снова позволяла ей владеть своими чувствами. «Странно... – вновь подумала Ольга. – Мне как будто всё равно, похож он или нет». Она сейчас неожиданно для себя с желанной лёгкостью, как будто вдруг освободившись от чего-то самодовлеющего, пренебрегла устоявшейся манерой.

Вернулся Григорий с какой-то коробкой в руках и поставил её прямо на карты. Ольга ахнула от радостного удивления – перед ней в коробке цвела земляничная поляна. Кустики земляники с белыми цветочками, ягодками разной величины и зрелости – от белых до красных, чудесный запах вызвали искренний восторг у Ольги.

– Ах! Это мне?

– Тебе, Ольга Игоревна, – ответил, улыбаясь, Григорий. – Ешь на здоровье!

– Спасибо, Гриша!

Ольга поцеловала Григория в щёку. Он невольно и легко краснел, что свойственно белокурым людям. Ольга засмеялась и поцеловала Гришу ещё раз, теперь в другую щёку. Они уселись напротив друг друга. Ольга провела ладонью по макушкам земляничных кустиков и сорвала спелую ягодку, но не съела, а растёрла её пальцами. Затем приложила кончики красивых длинных пальцев к своему носу и несколько раз с наслаждением глубоко вдохнула. Григорий с ласковым удовольствием смотрел на Ольгу.

Потом они ещё работали. Но Ольгины мысли предсказуемо и постепенно сошли с проложенных маршрутов на земляничную поляну. А вслед за мыслями они и сами – Ольга и Григорий незаметно удалились от лагеря. У реки они присели на поваленное дерево. Приятно было смотреть на воду и мысленно уноситься куда-то вместе с ней.

– Как же здесь красиво, – тихо сказала Ольга. – Гриша, ты впервые на Камчатке?

– Да, – ответил он. – Но как будто я уже здесь бывал, как будто всё знакомо, только люди другие. У тебя бывает такое чувство?

– Нет, никогда, – сказала Ольга.

– А со мной это чувство всегда. И новое место, никогда мною не виденное, как будто уже знает меня, – произнёс задумчиво Григорий.

– Это потому, что у тебя богатое воображение, – объяснила Ольга и неожиданно спросила: – А ты любишь стихи?

– Не особенно, – сказал Гриша. – Хотя, надо признать, меня завораживает, когда суть вдохновенно и выразительно выдувается в изящную форму, и тогда это ощущаешь, как прямое прикосновение к сердцу, иногда даже как удар.

– Как поэтично! – засмеялась Ольга. – А я обожаю поэзию за красоту. Даже просто красивая форма, согласись, это немало.

– Соглашаюсь, – улыбнулся в ответ Григорий. – Часто именно она более свободна.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Ольга.

– Бывает, поэты слишком увлекаются рифмой в угоду красивой фразе и в ущерб выражаемой сути, – пояснил свою мысль Григорий.

– Как я понимаю, ты поклонник прозы с неприкрытой сутью?

– Не буду отрицать, – согласился Гриша.

Минуты через три Ольга поинтересовалась:

– Кто твои родители?

– Папа – учёный, мама – актриса, сестёр, братьев не имею.

– А ты, что ж, не подался в актёры?

– Вообще-то, я подумываю выучиться на кинооператора, – признался Григорий. – Это помогло бы мне в будущем.

– Чем же?

– Знаешь, я собираюсь странствовать, – открылся Григорий.

– Как это – странствовать? Путешествовать, что ли? – удивлённо спросила Ольга.

– Нет! Именно странствовать. Это другое, – сказал Гриша, и немного помолчав, пояснил: – Я собираюсь посмотреть мир, пожить в разных местах: в тундре, в горных селениях, в степи, на островах. Мне хочется узнать, как и чем живут люди.

– Для этого не обязательно странствовать, – возразила Ольга.

– Обязательно! Мне хочется понять их жизнь, понять, что ищут, может быть, в чём-то помогать им.

Григорий рассказывал Ольге, как собирается странствовать, куда бы хотел отправиться в ближайшее время, как видит будущее.

– Чудно! Это всё непонятно мне, но я тебе почему-то верю! – горячо сказала Ольга.

Григорий засмеялся.

– Виктор, наверно, нас уже ищет, – предположила Ольга.

– Вряд ли, иначе наш пёс был бы уже здесь.

– Ой, а вот и он! – воскликнула Ольга, услышав лай.

Действительно, Каштан быстро помог Виктору найти Ольгу и Григория у реки. Их длительное уединение неприятно задело Виктора. Его как будто кольнуло прямо в сердце тонкой занозой.

Вечер прошёл превосходно. Красный костёр нехотя потухал, всё ещё играя редкими всполохами, вместе с которыми начинали плясать очертания людей. Звуки слышались тоже как будто всполохами: то полушёпотом; то громким смехом; то каким-то затяжным шипением, как рассыпавшиеся угольки, на которые брызнули водой; то мелодичным свистом; то размеренным говором; то встрепенувшейся гитарной струной. Костёр в вечерних сумерках сгущает темноту, в которой как бы растворяются люди, удаляющиеся от очерченного огнём круга. В этой узнаваемой походной обстановке всё-таки всегда было что-то переменчивое, таинственное, тревожно-влекущее.

Наступившее утро засуетилось сборами, подготовкой к переброске на новые места базирования временных лагерей. Каштан боялся снова отстать от группы и буквально преследовал Виктора, пока Ольга не отошла с собакой подальше от вертолётной площадки.

В новом лагере Ольга украсила свою небольшую палатку земляничными кустиками, прикрепив их к полотну, один букет поместила в банку, наполнив её водой, другие оставила в коробке с дёрном. Ольгины раздумья о Григории не помешали возобновившимся прогулкам с Виктором. Только теперь частым спутником их прогулок стало молчание, изредка нарушаемое каким-то вопросом или замечанием. Иногда Виктор что-то рассказывал, Ольга слушала его рассеянно. Ей вдруг приходило в голову, что для Гриши она, пожалуй, смогла бы поменять ею самой определённый порядок решения двух ближайших задач, а вот для Виктора – вряд ли. Но Виктор Ольге нравился, да хотя бы явной физической силой, азартной целеустремлённостью, приземлённой и не маскирующейся ни под какой другой высокий образец, смутным напоминанием отца. «Ну, вот, опять!» – с досадой поймала себя Ольга на прижившейся привычке.

Молодая женщина снова подумала, что Гришу она с отцом не сравнивает, что не ищет никакой схожести с отцовскими чертами, что воспринимает Григория таким, каков он есть, и ей это чрезвычайно нравится. Ей нравился Гришин баритоновый голос с едва уловимой трещинкой, неторопливый говор с волнующим придыханием, а Ольга, надо сказать, была музыкальна и обладала особенной чувствительностью к соотношению голоса и говора. Ей очень нравился Гришин доверчивый и немного смущённый взгляд, когда он смотрел на неё. Ей нравилась его ненавязчивая открытость. Гриша не любил юмора: и не то чтобы у него не было чувства юмора, нет, это совсем не то, оно у него было, и глубже, и тоньше, чем у многих, полагающих за собой понимание юмористичного; но сам Гриша почти не шутил, ему часто не было смешно или он даже испытывал неловкость от чьей-нибудь шутки. Ольге нравилась непринуждённая сдержанность Гриши. Ничего этого не было в её отце, но ей всё-таки это нравилось!

Григорий производил на Ольгу какое-то притягательное впечатление. Ей было интересно с ним и непонятно и по-особенному хорошо. Она почувствовала в нём что-то такое настоящее, с чем не имеет смысла бороться и что невозможно отвергать, будто какая-то его сущая правдивость брала её в полон и не отпускала. И в то же время в нём чувствовалось какое-то странное одиночество, которое, как казалось, не имело ахиллесовой пяты, и оно необъяснимо, неотразимо влекло Ольгу. И если невозможно понять и разделить внутреннее одиночество Гриши, то хотя бы быть с ним рядом, разделить его одинокость. Гриша любил людей. Его любовь не имела ничего общего с теми порывами филантропии, которые время от времени случаются с каждым – именно с каждым! – человеком, его любовь заключала в себе милосердие и великодушие. Гриша мучительно остро чувствовал чужую боль. Возможно ли, чтобы его сострадание было даже глубже и больнее, чем страдание самого страдающего? Не знаю. Этого никто не может знать. Но если бы всё-таки кто-то знающий мне об этом поведал, я бы ни на миг не засомневалась!

Виктора всё больше раздражала и даже оскорбляла вонзившаяся в сердце невидимая заноза. До какой же степени он мог быть оскорблён, если бы осознал, что соперником себя считает только он сам. Преимущество перед Григорием он видел в том, что находится с Ольгой целый день, и это поначалу вселяло в него уверенность. Мало того, Виктор почёл его даже за своё какое-то особое право на Ольгу, да только он не мог знать намерений самой Ольги. Она не отталкивала его, но частенько теперь подсмеивалась над ним. Дни проходили, преимущество оставалось пустым, и уверенность убавлялась. Виктор не умел быть тонким и чутким в сердечных делах, он был нетерпелив, но всё же немного ослабил напористость и – смешно! – тем самым только упрочил треугольную конструкцию.

VI

Бурому медведю на Камчатке живётся вольготно. Это самый крупный хищник среди своих сородичей. Медведей здесь очень много, но благодаря разумной и щедрой природе они сыты всё лето и осень. Изобилие еды даёт возможность спокойно уживаться другим зверям с хозяином животного мира Камчатки. Медведи всеядны, но больше всего любят жирного лосося, покрасневшего от пресной воды. Они ловят идущего на нерест лосося в речных заводях и близ озёр. Самое большое скопление медведей в это время образуется около Курильского озера. Целыми днями пасутся медведи в воде или на берегу в свой жиронакопительный сезон. В этот сытый период медведи позволяют человеку находиться очень близко от них, буквально в нескольких метрах. Но не стоит забывать, что это опасный зверь, и лучше держаться подальше. Медведица может непредсказуемо и мгновенно среагировать, если человек окажется вдруг близко от её медвежат. Насколько может быть быстрым и точным бросок медведя, легко оценить, наблюдая за тем, как он ловит рыбу. Однако, этот зверь с большим удовольствием ест и веточки, и травку, и цветочки, и орешки, и ягодки. Его можно увидеть всюду, кроме как на голых скалах и покрытых пеплом склонах. И даже ничего не стоит встретиться с медведем нос к носу в высокой, часто в рост взрослого человека, траве. И это не фигура речи.

Похожий случай произошёл однажды с Прохоровым. Лёжа под ягодным кустом, он, наклонив ветку, лениво срывал ртом кисточки с ягодами, причмокивая от наслаждения. В какой-то момент до Виктора дошло, что чмокающие звуки, улавливаемые его ухом, не совпадают с характерными движениями его языка. Виктор замер, а причмокивания продолжились. Он осторожно приподнялся и чуть-чуть раздвинул ветки большого куста, сросшегося из нескольких. Прохоров увидел медведя, чрезвычайно увлечённого поеданием ягод. Причём он делал это почти так же самозабвенно, как Виктор, срывая ртом ветки и прикрывая глаза. Прохоров, не разгибаясь, потихоньку отступил.

Каштан вёл себя более осторожно. В каких-то пеших переходах, совершаемых время от времени группой, Прохоров всегда находился впереди, как наиболее опытный в походах человек и при карабине. Звериные тропы были густо отмечены медвежьими экскрементами. Каштан ни на шаг не отходил от хозяина. Пёс шёл, постоянно держась с одной стороны немного сзади Виктора, находясь под его прикрытием.

Бывало кстати, когда случалось оказаться вблизи поселений, заходили к местным жителям. Те встречали нежданных гостей приветливо, но сдержанно, что вообще свойственно коренному этносу Камчатки. По мере того как проходила первая неловкость с обеих сторон, хозяева показывали – не слишком, правда, охотно – свой быт. Изумляла какая-то несомненная рациональность, выработанная с давних пор и доведённая со временем до возможного абсолюта. Удастся ли где ещё попробовать такой вкусной и нежной оленины! Жители заготавливают мясо, вымачивая его в специальных рассолах, волшебство приготовления которых непостижимо для постороннего, хотя секрета из ингредиентов никто не делает. Затем мясо вялится в тёмных проветриваемых сараях, постепенно насыщаясь необыкновенным воздухом этой земли. Тонкие пластины крупного лосося развешаны, как красные тряпочки, на жёрдочках прямо на открытом воздухе. Рыбка помельче сушится целиком. Горьковато-терпким дурманом тянуло из сарайчика, предназначенного для сушки трав, цветов, ягод и кореньев. Только природе под силу так естественно и безупречно сочетать тонкий и сильный ароматы.

С гордым удовольствием хозяин показывал лодки, целиком выдолбленные из толстенных стволов деревьев. В таких лодках с отточенной опытом геометрией жители сплавляются по многочисленным рекам для промысла рыбы до самой бухты Авачи, где удаётся выловить и краба. Рыба ловится на любую наживку, но можно спокойно поймать и без неё.

Виктор Прохоров с жадным любопытством познавал оттенки незнакомого мира, но всего лишь как прохожий путешественник в каком-то городе или стране. Жизнь этих людей где-то оседала в глубинах его памяти раздробленным кусочками, и время от времени будет вытаскиваться из неё в связи с какими-то воспоминаниями или даже с моментами его собственного бытия, но душу Виктора она не всколыхнула. Зато в манящей походной жизни, обещавшей перемену мест и переливчатых граней природы, с друзьями, в работе Прохоров чувствовал радость и лёгкость окрылённого состояния. Это был его мир.

VII

Пришла осень, очень тёплая и солнечная в нынешнем году. В партии по многим косвенным признакам уже угадывалось близкое завершение работ, а вместе с ним и закрытие полевого сезона. Это настроение чувствовалось и по разомлевшей природе, и по разговорам, и по какой-то спокойной заторможенности быта, и по характерным, почти семейным, взаимоотношениям среди людей, и по записям в раздобревших дневниках, и по отметкам на картах с загнутыми и растрепавшимися уголками, и по той особенной тонкой грусти, которая возникает на последнем этапе большой работы. Кажется, сезон завершался чрезвычайно успешно.

Григорий Миронов со своими людьми ещё не прибыл на базу. Ольга решила его не дожидаться, так как её группе оставалось сделать небольшой объём заключительных измерений, которые займут, по предварительной прикидке, не более двух дней. Основной лагерь поднимать на сопку не стали, а расположили внизу на берегу реки. Так было проще и удобнее. А наверх для измерений, на высоту примерно ста пятидесяти метров, решили подняться налегке, с одной небольшой палаткой и оборудованием, тем более что всегда можно спуститься к лагерю, если вдруг измерения затянутся из-за недостаточной видимости.

А дальше события, словно поддавшись Ольгиной, неизвестно с чего вдруг взявшейся торопливости закончить работы, утратили согласованность и происходили суматошно.

Недоразумение, возникшее между Ольгой и Виктором после нескольких утренних измерений, имело тревожные последствия.

– Всё, Витя, закругляйся. Нужно ещё вещи собрать, – скомандовала Ольга.

– Ещё сделаю несколько замеров для надёжности, – будто с нарочитой неспешностью ответил Виктор.

– А я говорю, не надо, хватит, – возразила Ольга. – Остальное вычислю.

– Ну и вычислишь, кто мешает. Будет с чем сравнить твои вычисления и наши измерения, – усмехнувшись, настаивал напарник.

Ольга не могла допустить такой явной насмешки и решила настоять на своём.

– Здесь руковожу работой я, Виктор Николаевич, если Вы ещё не забыли, – сочла нужным поставить на место Ольга подчинённого ей геодезиста.

Прохоров промолчал, но своими действиями показывал, что намерен сделать по-своему. Ольга принялась сердито и демонстративно собирать вещи, но увидев, что Прохоров не реагирует, схватила планшет с картами, рацию и раздражённо бросила:

– Я пойду!

– Напрямик не ходи, спускайся в обход гряды, – предупредил Виктор.

– Это моё дело, – уже на ходу запальчиво сказала Ольга.

Напрямик через скалы путь был раза в три короче, но непредсказуемо опасен. Вертолётчики, облетев всю долину, советовали спускаться в обход.

Виктор остался, сделал не спеша предписанные измерения, собрал и упаковал вещи, чтобы их потом забрал вертолёт. К лагерю Прохоров спускался вдоль гряды, длинным путём. Шёл он легко, обалдевая от роскошных осенних красок и чудесных запахов природы. Однако совсем не ощущал внутренней лёгкости: как-то так складывалось, что незначительные на первый взгляд эпизоды вынуждали его поступаться своими принципами. Небольшая ссора с Ольгой задела его самолюбие, и в сущности, он мог бы согласиться с Ольгой – обычный рабочий момент, – но нет, из-за какого-то вдруг нахлынувшего упрямства он пренебрёг одним из основных правил группы: не оставлять человека одного в заведомо опасном месте. Всё-таки Виктор не ожидал, что Ольга решится спускаться к лагерю без него, не имея средств защиты, ведь в пеших переходах она не позволяла себе отходить от Виктора.

Прохоров пытался оправдывать себя малоубедительными доводами: мол, ещё вопрос, кто кого оставил, тем более что она старшая группы, но тут же справедливо возражал себе, что как раз этот факт обязывал его подчиниться. Но как бы то ни было, а это сейчас не давало ему покоя. «А если Ольги нет в лагере?» – тревожно думал Виктор. По мере приближения к лагерю у него всё чаще как-то неприятно ёкало в груди, краски осени потухали, и он ускорял шаг. «Да нет, где же ей быть! Конечно, она уже там!» – продолжал успокаивать себя Виктор, что давалось ему непросто. Одна только мысль о том, что Ольга, наверно, уже встретилась с Гришей, вызывала в нём возмущённую ревность.

Действительно, Григорий был уже в нижнем лагере и узнал о случившемся с Ольгой: в данный момент она находилась на одной из скал и не могла самостоятельно выбраться.

– Мы не можем её найти, – сказал пилот. – Три раза уже вокруг облетели.

– Мы тоже ходили по низу, кричали, – заметил один из рабочих.

– И что же, она не подавала никаких сигналов? – обеспокоенно спросил Миронов.

– Почему же? Она по рации ориентировочно указала место, но мне не удалось её обнаружить, – объяснил лётчик.

– Сделаем вот как, – решил Григорий и обратился к лётчику: – Забросьте меня наверх, может, ещё Виктора застанем. А если нет, я пойду один прямо на лагерь через скалы. Найду Ольгу Игоревну. А вы вещи заберёте.

– Лады! – сразу отозвался пилот.

Тут позволю себе повториться о некой зовущей достоверности, присущей Григорию и ощущаемой окружающими людьми, поэтому никому не пришло в голову противоречить ему, напротив, все охотно согласились с его планом.

Вертолёт поднялся в воздух. Вскоре Григорий увидел место разобранного лагеря и сложенные вещи. Виктора на месте не было. Григорий погрузил вещи и какое-то оборудование на борт. Махнул рукой: «Улетай». Сам же стал спускаться в направлении нижнего лагеря. Он прошёл совсем немного и на одной из скал заметил Ольгу. Грише стало понятно, почему с вертолёта её не обнаружили: в своём зелёном свитере она просто сливалась с местностью. Как нарочно! А ведь неписаное правило гласит: хотя бы один человек из группы в походе должен иметь на себе что-то яркое, хорошо различимое с воздуха. В общем, случайная цепь одиночных нарушений правил, которые, как известно, в опасных профессиях пишутся кровью, чуть не привела к трагедии.

Григорий достиг уступа скалы, с которого, вероятно, Ольга спрыгнула в энергичном и смелом задоре на небольшую площадку, где сейчас и находилась. Гриша предусмотрительно закрепил трос и затем ради проверки его надёжности сам спустился по нему к Ольге. Каким бы ни показалось странным, но они ни слова не сказали друг другу. Гришина «немота» и озабоченно нахмуренный взгляд подействовали на Ольгу сильнее, чем возможные укоры и сентенции. Вид у Ольги был испуганный, приниженно-виноватый, но одновременно какой-то вызывающий, как будто она в любой момент готова броситься защищать себя.

Гриша Миронов прошелся по периметру площадки, осмотрелся и досадливо покачал головой. Вот и ещё одно нарушенное правило – первое горное правило: никогда не идти тропой, по которой нет возврата! Легко спрыгнув на уступ, Ольга оказалась в западне: она не смогла ни спуститься, ни подняться обратно. Вниз – обрывистая крутая скала упиралась в бурную стремительную реку, а обратно наверх – не за что зацепиться на гладкой отвесной поверхности. Ещё раз внимательно осмотрев скалу, Гриша заметил узкий карниз, не шире четверти метра, и подумал, что по нему они смогли бы добраться до уступа, с которого дальше можно безопасно спуститься. Но в нынешней ситуации он не хотел рисковать.

– Ольга Игоревна, будем подниматься по тросу наверх, – императивно сказал Гриша.

– Можно спуститься здесь, по карнизу, – робко заметила Ольга.

– Нет, сейчас мы будем делать так, как я сказал, – строго возразил Григорий.

– Я уверена, что Виктор стал бы спускаться, – упрямо сказала Ольга.

– Я тоже уверен, – то ли улыбнулся, то ли усмехнулся Гриша. – Виктор силён и отличный альпинист.

– Да ты тоже ничего, – похвалила Ольга, но её замечание осталось без ответа.

После каких-то необходимых приготовлений они благополучно поднялись: сначала Ольга, за ней Григорий. Напряжение предшествующих минут ещё долго сопровождалось молчанием. Теперь их путь к лагерю был не сильно короче, чем тот в обход долины, по которому могла бы идти Ольга, покинув Виктора, и намного длиннее того, который повёл бы их, если бы они спустились со скалы по карнизу. Но делать нечего, зато теперь у них много времени. Ольга размышляла о гипотетических решениях Умнова, когда бы довелось ему узнать о случившемся. Она высказала свои опасения Григорию.

– Мы же не будем ему докладывать, – успокоил женщину Гриша. – Когда-то, конечно, он узнает, но уже не от нас и не у себя в кабинете, а где-нибудь у костра в чьём-нибудь рассказе.

– О-о, зря ты так думаешь! – воскликнула Ольга. – Умнов очень проницательный, он нутром чувствует ложь. Он поговорит с одним, с другим, с третьим. И если у него в голове слова не складываются во вразумительную фразу и не возникает правдивой картинки, то он понимает, что кто-то врёт. Он хороший аналитик.

– Удивительно, как хорошо ты его знаешь! – заметил Григорий.

– Хорошо не хорошо, но что-то знаю, – сказала Ольга и пояснила: – Они с моим папой были друзьями.

– А-а, теперь понятна его трогательная забота о тебе, – сказал Гриша. – Тем более тогда не надо ему знать об этом нелепом случае.

– Ну да, – воодушевилась Ольга. – Надо предупредить Виктора.

Гриша искренне расхохотался, показав превосходные белые зубы.

– Что ж он, дурак или враг сам себе?!

И Ольга тоже засмеялась, глядя на Гришу. Глаза его поймали солнечный луч и засветились чистым и тёплым, глубоким янтарным цветом, отразившим вдруг какую-то чарующую ласковость. В этот момент весь такой утончённо-привлекательный облик Гриши – русые курчавые волосы, приятный овал лица с мягко очерченными скулами, тонкий нос, изящный подбородок, слегка обветренная загорелая кожа, крепкие жилистые руки с завидными узкими запястьями – приобрёл в восприятии Ольги мужскую силу и красоту и всколыхнул чувственную волну.

Они шли, пребывая в отличном настроении, успокоенные ласковым солнцем, негой тихих мест, шумом воды, поблёскивающим, будто дрожащим воздухом, неисчерпаемой мудростью всей природы.

Немного ранее, когда ещё Ольга и Гриша только планировали свой исход со скалы, Виктор Прохоров в смятении подходил к лагерю, подходил уже очень быстрым шагом, почти бегом. Вся какая-то застывшая напряжённая обстановка, схваченная Прохоровым одним взглядом, убила чуть теплившуюся надежду. Что-то случилось! Возле вертолёта стояли рабочие, лётчик показывал куда-то рукой, что-то им объясняя. Виктор подбежал к ним.

– Где Ольга Игоревна? – спросил он.

– На скале! – коротко ответил пилот.

– На какой ещё скале? У неё же есть рация? Почему вы не летите за ней? – забросал вопросами пилота Виктор.

– Я с воздуха её не вижу, – ответил лётчик и добавил: – Не волнуйся, сейчас с ней уже Миронов.

– Откуда же он там взялся? – раздражённо усмехнулся Виктор.

– С верхнего лагеря. Я его туда поднял и вещи забрал, – пояснил пилот.

Прохоров крайне разозлился. Да так, что не смог бы в этот момент внятно сказать на кого или на что. Виктор был взбешён ускользающей из его рук инициативой, он её сам отпустил, а теперь никак не мог догнать. Дожидаться чего-то в лагере он не собирался, к тому же, однако, чувствовал свою вину. Он двинулся навстречу напарникам.

Виктор шёл вдоль бурлящей и грохочущей реки, от гула которой отдавалось напряжением в висках и в груди, вызывая мятежные мысли. Прохоров понимал, что это происшествие могло бы стать последним в наметившейся и так заманчиво по-дружески подмигнувшей карьере. В таких опасных профессиях гибели коллеги виновнику не прощают. «Взбалмошная женщина!» – мысленно переложил он всю вину на Ольгу. Надо сказать, Виктор относился к женщинам с пренебрежением, что являлось несомненным ущербом его чувств и его личного мироощущения, впрочем, сам он, наверное, так не думал. Виктор не имел привычки уважать мнение женщины, зачастую считая его за недалекие измышления или пустую прихоть. И даже если случалось объективно признать за женщиной талант, умение или какую-то удачную мысль, Прохоров самолюбиво отстранялся от этого. Он мог быть обаятельным с женщиной, когда ситуация представлялась ему интересной, но и только. Ольга была сейчас олицетворением саднящих неприятностей, свалившихся на него. Кстати любопытно, что Прохоров помышлял сделать Ольге предложение о замужестве после завершения сезона. С неприязнью и досадой Виктор думал и о Грише: «Тоже мне герой! Если бы он не встрял, всё могло бы выглядеть по-иному, с точностью до наоборот!».

Мало-помалу подколодные мысли слились в одну думу, полностью захватившую Прохорова: если изменить создавшееся положение он не в силах, как хотя бы выйти из него, не потеряв лица? Ответ напрашивался сам собой: главное, Умнов не должен узнать об опасном происшествии, а уж среди ребят его можно будет представить как интригующее приключение, о котором в череде других походов вскоре забудут.

Дойдя до еле заметной развилки, Виктор решил взять пониже, прикинув, что так будет короче, и вероятнее всего, Ольга с Григорием пойдут именно здесь, но он ошибся и едва не разминулся с ними. Удачно совпало, что все они подошли к этому месту почти в одно время. Ольга сверху увидела Виктора и радостно окликнула его.

– Вии-тя! Мы здесь! – помахала она ему рукой.

Виктор немного прошёл обратно и стал поджидать напарников. Весь их какой-то блаженный и заговорщический вид словно ужалил Виктора, да так, что он не смог удержать кривой гримасы на лице, но сумел хотя бы скрыть её, повернувшись немного в сторону, как бы поправляя на плече карабин.

– Я думал, вы по реке пойдёте, – буркнул Виктор.

– Да нет, там спуск опасный, – ответил Григорий.

– Надо больше тренироваться, – злобно усмехнулся Виктор.

– Мне хватает, – улыбнулся Григорий.

– Слабак – так и скажи! – продолжал задевать Виктор Гришу. – Дать бы тебе в зубы!

– Ну давай, попробуй, – сказал Григорий.

– Прекратите! Этого мне ещё не хватало! – встряла Ольга в перепалку, схватив Виктора за руку.

Он резко вырвал руку и пошёл вперёд быстрее. Ольга побежала за ним. Гриша немного отстал от них и пошёл сзади, держа небольшую дистанцию. Он видел, что сначала напарники шли не разговаривая, потом Ольга что-то сказала Виктору, вероятно, что-то приятное для него, так как Виктор согласно и как-то дружелюбно кивнул. Ольга высказала пожелание не посвящать Умнова в их утреннюю "прогулку" по скалам. Естественно, Виктор согласился. Их примирение для Григория стало очевидным даже на расстоянии. Он заметил, что напарники замедлили шаг, бросилась в глаза миролюбивая расслабленность их движений, неслышный разговор то и дело обозначался приветливым поворотом головы в сторону собеседника, и наконец до Гриши донёсся весёлый перекатистый смех Ольги.

Ошибётся тот, кто подумает, что Григорию стало обидно – к нему вообще это слово трудно применимо, оно с ним не вяжется, – совсем наоборот, он был удовлетворён, ему всегда было жаль сломанных отношений. Но также ошибётся и тот, кто заподозрит Григория всего лишь в платонических чувствах к Ольге, ох как ошибётся; его сердечное влечение обнажилось и заныло вдруг каким-то пронзительным сожалением зыбкости отношений.

Ольга что-то сказала Виктору и остановилась. Он пошёл вперёд, не останавливаясь и не оглядываясь. «Нет, Гриша! Олечку ты не получишь!» – мстительно подумал Прохоров.

Ольга подождала Григория, и какое-то время они шли позади Виктора, однако к лагерю уже подходили все вместе.

В лагере было известно, что всё обошлось. Их ждали. Пахло костром, готовилась еда. Ольга Игоревна первым делом попросила прощения за свою своенравную выходку, тем самым мигом сняв кипящие претензии и восстановив доброжелательную атмосферу. Парней интересовало, почему же Ольга не подавала знаки, а узнав, что она махала зелёным платком, возмущённо и как бы поучая женщину, спрашивали:

– Ольга Игоревна, неужели на тебе нет ничего белого, чтобы помахать вертолёту, подать сигнал лётчику?!

Ольга нисколько не смутилась и быстро нашлась, истолковав по-своему любопытство парней.

– Нет, только в горошек, – ответствовала она с наигранным сожалением и насмешливым превосходством.

Обескураженное выражение лиц, осенённых перевариванием Ольгиных слов и отразившихся друг в друге, как в зеркале, вызвало неудержимый смех мужчин. Ольга Игоревна не зря работала в мужском коллективе, её не так-то просто сконфузить, зато сама она умела быстро и ловко урезонить всякие ненужные фантазии.

VIII

У собак, как и у людей, у каждой свой нрав. Можно смело сказать, что в чём-то характер Каштана был сродни тем человеческим натурам, которые обнаруживали страсть к путешествиям. Именно поэтому Каштан, следуя стайному зову диких предков, нашёл свою стаю на вертолётной базе, но не противился внутренним побуждениям собственной натуры. Проще говоря, всегда просился с кем-то в поход. И то, что Виктор Прохоров доставил его обратно к лётчикам, воспринял даже с радостью, как возвращение в стаю, как встречу с друзьями. Каштан поочерёдно подбегал к лётчикам и рабочим, приветствуя их лаем, как бы показывая, что он вернулся.