Текст книги "Исток бесчеловечности. Часть 2. Творец, создай себя"

Автор книги: Светлана Люция Бринкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Почуяли дитя синявки-утопленницы: за ноги хватают, вглубь тянут. Не раз выскальзывала девчушка в воду, но мать её у лиходеек отнимала. Разозлилась нечисть, давай сети да лески рвать! С лодки Уна рыбачит – кровь детскую учуют, дно пробьют, весь улов вынут. Соседи уговаривают дитя в Храм Морской Змеи передать, мол, там ребёнка в столице пристроят в услужение. Уна ревёт, отдавать дочь не хочет.

Вот идёт она однажды голодная и плачет. А навстречу старуха. Я твоя прабабушка, говорит, давай за ребёнком присмотрю. Денег не возьму, рыбки принесёшь – и ладно. Два условия только: засветло дочь забирай и у чужих не засиживайся.

Призадумалась Уна. Бабка древняя, чуть не рассыпается. А ну как уронит малышку? Но отважилась, оставила дочь. И дела на лад пошли. Заводь спокойная, водяной народ не безобразит. С таким уловом возвращалась, что всем на удивленье. Стала Уна позже и позже малышку забирать. Однажды в сумерках домой явилась – ни старухи, ни дочери.

Рыбачка к семейным побежала. Нет у тебя никакой прабабки, говорят. Давно умерла, на кладбище в Белых Холмах лежит. Уна – на кладбище. Видит: сидит кто-то на одной из могил. Большой, чёрный, согнутый, ветром его мотает, и в лунном свете тени у чудища нет. Подошла рыбачка тихонько: точно, прабабушка, только громадная, страшная, а на коленях у неё дитя спит.

– Не ешь правнучку свою, – просит Уна, – меня съешь, я ослушалась. Прости!

– Прощу, – отвечает покойница, – на первый раз. Будь внимательней, и никакой беды не случится.

Поутру явилась прабабушка в дом у воды, как ни в чём не бывало. Подумала Уна: не голодать же! Стала сети на продажу плести, лодку новую купила. По осени на ярмарке встретила хорошего парня, михинского кузнеца. На закате оттолкнула его рыбачка, вырвалась. Быстро, словно злой наговор, полетела домой, на порог ступила, когда еремайки первые свечки в горницах зажигали.

– Светло! Ещё светло! – кричит, а прабабушка ей:

– Нарушишь слово – знаешь, что будет.

Наступила зима, зашла Уна сестёр проведать. Присела к огню, согрелась, но в окошко поглядывает, не темнеет ли. А родня ей: как мы тебя брали в дом, сиротку, не думали, что из тебя толк выйдет. Но теперь видим. Молодец. Заходи ещё. Без мелкоты, конечно.

Поднялась Уна с замёрзшим сердцем, вышла из чужого дома, побрела тихонечко к себе. Избушка стоит пустая. Рыбачка в тоске на кладбище, там над холмами злые огоньки вьются, с ветвей вороны глядят. Глядь, вдалеке отворилась земля, кто-то в холодную тёмную могилу спрятался. Кинулась Уна вслед чудовищу, а оно накрылось промёрзлым дёрном, будто одеялом. Вздрогнул могильный холм, как вздохнул, и стало тихо. Зарыдала рыбачка, стала землю царапать – не достать, не вернуть!

Вдруг слышит рядом голос прабабушки:

– Беда. То у чужих засидишься, то в сумерках придёшь. Сама обходись теперь, как знаешь.

Уна поднялась, носом шмыгнула, дочку выхватила.

– Спасибо, – говорит, – что зла не совершила и без наказания отпускаешь.

– Наказания, – отвечает старуха, – тебе не избежать.

И правда. Выросла дочка в чужих людях. Не научилось дитя сберегать впрок тепло материнское. Подросла, стала упрекать за своё детство одинокое. Потом сбежала в Лиод – и не навестит, весточки не пошлёт.

Приходит Уна на Белые Холмы, садится рядом с прабабушкой и молчит.

Знала, что будет.

– Думай, Арвидов сын! – подвела итог старуха, поднимаясь на ноги и протягивая Рену вырванную страницу с цеховым заданием. – Раз из Храма вернуться сумел, то и тут справишься.

Бретта задумчиво доедала яблоко.

– Ребекка, получается, при желании и сама может стать видимой. И тогда станет заметно, что?.. – глаза у наёмницы стали большими, как у кота, обнаружившего угрожающе подкрадывающуюся мышь.

– Оставьте Ребекку в покое, – подвела итог Розвитха. – А Ларсу передайте: говорить надо с женой. Она хоть и невидимая, но не глухая.

11.

Зюсска, Штиллер и Бретта вышли к мосту, где их ожидал Страж. Огонь горел в его руке, не сжигая.

– Отпустите нас, дяденька-сторож, без всяких угадаек, – просила Зюсска с неотразимой улыбочкой. – Вам оно, имечко, и без того известно, а у нас свои есть!

Сторож ответил серьёзно и значительно.

– Когда я увидел вашу компанию, то сразу решил: никаких превращений в монстров, состязаний со ставками, погонь, доставки того, не знаю, чего. На сей раз всё будет гуманно, обыкновенное разгадывание имени.

Товарищи обменялись скептическими взглядами.

Смотритель указал им на другую сторону моста. Там тоже горел огонь и по воде разбегались тени. Четыре тени. Зюсска, Штиллер и Бретта вышли к мосту, где их ожидал Смотритель с пламенем в ладони.

– Если вам не удастся назвать меня по имени, тогда, – услышал Штиллер, прежде чем паника коснулась его горла ледяным мёртвым пальцем, – сможете посмотреть, что там. Под мостом.

– Догадаться вообще возможно? – спросила со злостью Бретта, взвешивая два лезвия на ладони. – Имён дикое множество. Хотелось бы хоть какую подсказку получить. Может, оно… ну, скажем, троллье. Или рыбачье?

– Я уже подсказал, – насмешливо прищурился сторож. – Если кто-то и способен угадать моё имя, то вы.

Трое смотрели через мост, на неверный, дрожащий свет. Оттуда, с другой стороны, наблюдали встревоженные глаза.

– Мне приходит в голову ерунда всякая, вроде «Хуберт», – пожаловалась вполголоса Бретта.

– Мне даже Хуберта не приходит, – угрюмо доложила Зюсска, почёсывая мистическим крючком макушку.

«Мы способны угадать… нет, сообразить, как его зовут, – думал Штиллер. – Отец бы сразу понял. Ну, или не сразу, но догадался бы обязательно».

Арвид Штиллер обожал головоломки и вечно был занят неоткрывающимися старомирскими сундуками, кладами, что спрятаны легендарными безумцами, и сборкой игрушек, состоящих из сотен мелких похожих друг на друга фрагментов. У мастера-ключника было множество добровольных помощников – гоблины, шушуны, гномы-ювелиры, разнообразные бродяги, при появлении которых следовало немедленно убежать к себе и не выглядывать, пока гость не уйдёт. Отец никогда не рассказывал о том, что ищет путь на Остров. И вдруг Арвида нашли полумёртвым в собственной спальне: лёгкие полны воды, в карманах – чёрные камешки, не встречающиеся ни в Приводье, ни в Сухоземе. Мать к тому времени умерла, гоблины попрятались, Рен сидел у постели отца и не знал, что делать.

Следующей ночью утопился сосед. Прыгнул с рыбачьего причала в воду, даже с семьёй не простился. Туда же, на дно, ушли знакомые, друзья-одногодки, цеховые приятели отца – один за другим. Рыбаки оставались по домам, детей не пускали на улицы. Жизнь в Михине замерла в страхе, источник которого всем был известен, но никто не осмеливался назвать его вслух.

Кошмар кончился, когда Храм Змеи призвал Арвида-ключника. Самоубийства прекратились. Но и потом, многие месяцы спустя, рыбаки, когда ставили сети, встречали утонувших той страшной порой. Шептались о косяках странных человекообразных рыб, идущих прочь от берега. Невеста одного из утопленников пыталась заговорить с женихом, разглядела его под водой на Рыбном Базаре. Когда парень встал и руки протянул, девчонка сбежала, завывая от ужаса.

То был чужой, ужасный, одержимый неведомой злобной волей мертвец, рассказывала потом она.

«Сначала я думал, отец пытается вернуть маму, как делают некроманты («короли червей» называли их в Михине), но на свой лад. А потом испугался, что у него… получится. И, бывало, я, балбес сопливый, огонь в подвале разводил, чтоб весь ужас – говорящих кукол, чучела жуков, булавки в чёрных пятнах, зеркала и прочих гоблинов – пожечь и следа не оставить».

Он вспомнил – только на мгновение, прежде чем шушуны в голове хором заорали: нет-нет, о таком не вспоминать! – как плакал, стоя на коленях, купая в воде обожжённые ладони, которыми тушил им же самим устроенный пожар. И голос отца, ласково уговаривающий сделать ещё шаг-другой в глубину…

– Я думаю, – сказал Штиллер, – теперь ты зовёшь себя Морская Змея. Хитростью или чародейством тебе удалось превозмочь силу морских монашек и завладеть их святынями. Храм затонул ото всей твоей грязи и безнадёжности. Зато тут, внизу, без помех можно раскрывать секреты здешних глубин и их обитателей. Убедить матушек-мастериц приносить чудесные вещи, приводить одряхлевших героев. Знаю, ты ушёл очень далеко, очень глубоко. Но огонь всё-таки загорается у тебя в ладонях. И нас всю дорогу хранила милость Морской Змеи. Это кажется мне хорошим знаком. Я рад ещё раз тебя увидеть, Арвид-ключник. Папа.

Вырванная страница

Исполнение желаний

Эва открыла глаза, увидела и заорала.

Собственный крик больно ударил в уши, расцарапал горло. Когда воздух в лёгких кончился, никто не пришёл, не спас, не увёл прочь, и проснуться тоже не получилось. Тогда полились слёзы. Эва вскочила на ноги, подбежала к тёмной скользкой стене и принялась ощупывать её, лихорадочно проверяя, возможно ли по ней вскарабкаться вверх.

Тут она заметила кровавые узоры на тыльной стороне ладоней и завыла от ужаса. Быстро ощупала себя, задрала юбку – нет, не ранена! Хорошо, хорошо. Значит, не сдохнет, значит, выберется отсюда. Подавляя панику, женщина огляделась.

Чёрный грубо отёсанный камень стен, уходящих высоко, в недостижимое небо. Глиняное дно колодца, исцарапанное, в тёмных вонючих пятнах. Десяток шагов, чтобы пересечь яму посередине, бессмысленные знаки на высоте протянутой руки – и больше ничего. Эва прислушалась: наверху мерно стрекотали механические цикады, издалека доносилось монотонное пение могильных червей. Значит, она всё ещё в Буролесье! Эва кричала, пока не сорвала голос, но никто не явился, даже чтобы полюбоваться на её безнадёжное положение. Ни один вурдалак не швырнул в яму комок крязи, вездесущий злоглаз не прошуршал по темнеющему воздуху над ловушкой.

Сжав кулаки, собрав своё могущество, ведьма пыталась вышвырнуть себя из колодца, вырубить ступени, сотворить верёвку, призвать помощника, сообщить мужу о своей злосчастной судьбе. Но что-то непонятное, равнодушное, внушающее беспредельный ужас, гасило любое заклинание, стирало слова с губ, глотало силу капля за каплей. Женщина присела на корточки у стены. Усталость и жажда победили. Она больше не кричала, не пыталась чародействовать, даже не плакала. Смутные воспоминания, похожие на выдумки, порождённые отчаяньем, плескались в высыхающих слезах под дрожащими веками. Старомирский Савин – день, когда добрая тётка-осень становится остервеневшей каргой-стужей? Неужто здесь, в Буром Лесу, какие-то безумцы возродили древнюю традицию Дня Смерти?

Эва снова медленно поднялась, проклиная своё решение поискать в чаще дикие затаившиеся яблони или старые развалины, полные непонятных вещей. Давным-давно тут жило много народу. Потом явился Лес и съел город. Теперь здесь были странные, чужие края. Только Подмостье оставалось безопасным для людей. Но у воды уже невозможно было обнаружить ничего вкусного, дорогого и занимательного.

Приходилось отваживаться в чащу, вопреки неодобрению родни.

В лесу её схватили, разрисовали кровью и бросили в колодец незнакомые дикари, последователи забытого старомирского культа. Значит, некто явится, чтобы пожрать жертву. Почему же он не торопится? Или ей предстоит просто сдохнуть от жажды, предварительно свихнувшись от беспомощности?

Вряд ли. Слишком долгая, скучная смерть, чтобы сохраниться в ритуале через века. Возможно, она пропустила нечто важное.

И точно: после долгого ползанья в грязи, осмотра каждого камня, на закате женщина обнаружила, что почва в центре ямы легко поддаётся. Видимо, недавно была накидана и тщательно утрамбована. Так, чтобы жертва не заметила или не сразу обратила внимание. Холодея при мысли о том, что действует по плану безумцев, Эва стала копать.

На глубине полутора локтей она заметила, что из-под пальцев струится бледный, холодный свет. Спустя несколько ужасных часов, совершенно без сил, она полностью освободила то, что спрятали в колодце: деревянный ящик длиной примерно с обеденный стол, но довольно узкий. Сидящий во главе такого стола патриарх неизбежно утыкался бы локтями в тарелки жены и старшего сына. Ожидая увидеть внутри некий проклятый клад, оружие или спящего некроманта, ведьма с мучительным усилием оторвала крышку – и захрипела, больше не в силах кричать. Безумцы положили в ящик кости. Едва заметно светящийся скелет. Зачем?!

– Савин, – прошептал череп, внезапно перевернувшись и упав на скуловую кость, так что пустые глазницы оказались направленными прямо на девушку. Та отодвинулась, нашаривая в темноте камень, чтобы отбиваться, если мёртвый встанет. Ей ещё не доводилось встречать «ходячую плоть», творения Гильдии Гробокопателей. Да и представить себе кости, способные передвигаться без скрепляющих жил и мышц, было трудно. Но вдруг?

– Зачем я здесь? – тихонько спросила она.

– Чтобы испытать страх и получить награду, – донёсся из ящика тот же шелестящий голос.

Ясно теперь, почему её могущество оказалось бессильным. Сама того не желая, Эва питала немёртвого своей жизнью, отчаянно пытаясь сбежать. Колдовать, выходит, нельзя: усилит чудовище, а её ослабит.

– Ладно, – Эва прокашлялась. – Я боюсь. Аж сейчас обмочусь от ужаса, – и это была, увы, совершенная правда. Особенно выматывала мысль о том, что трёхлетний сын Тимуш, возможно, будет расти без мамки. – Где моя награда?

– Исполнение последнего заветнейшего желания, – ответил мертвец и захихикал сухим, неживым смехом. Звук его быстро затих, но ощущался болезненной вибрацией в кишках и в пересохшем горле у пойманной ведьмы.

– Хочу выбраться отсюда, – быстро произнесла она. Ничего не изменилось.

– Что не так? – спросила Эва. Руки у неё задрожали, а из глаз снова покатились злые слёзы.

– Последнее… заветнейшее… желание… – проскрипел покойник.

– Погоди, рассветёт, – пообещала она, всхипывая, – меня искать пойдут, вытащат, мы веток в яму покидаем и подожжём! Сгоришь к шушунам… – и добавила несколько слов, изумляясь, что способна произнести подобное вслух.

– Не рассветёт, – равнодушно возразили кости.

Она перестала обращать внимания на мертвеца. Изо всех угасающих сил принялась карабкаться по отвесным стенам. Вытряхнула кости в грязь, влезла на ящик и убедилась: нет, не дотянуться, не выскочить! Вонючие трухлявые доски развалились, женщина упала на кости, разорвав себе кожу на боку. В ярости Эва вырвала из своего живота фалангу пальца с когтем, острым, как игла. И несколько минут тупо пялилась на вытекающую густую жидкость. Её собственную жизнь. Потом стало темно.

Когда она вновь приоткрыла глаза, череп лежал около её лица и глядел спокойно, выжидательно.

– Сына бы… – с третьей попытки получилось заговорить, – увидеть…

– Мама! – звонко крикнул позади знакомый голос, и женщина зажмурилась, заорала беззвучно, понимая, что сделала, что натворила. Потом попыталась обернуться, и сын обхватил её своими родными маленькими ручками.

– Мама… – плакал Тимуш, – мне страшно. Пусть не будет страшно!

И стало так.

Спустя мгновение в колодце больше некому было бояться.

Глава 2. Обещание дракона

1.

Дверь таверны «Старый маяк» отворилась. Стоящих на пороге выхватил из сумрака нездоровый жёлтый свет. В нём струи отвратительного дождя со снегом стали похожи на верёвки, опутывающие гостей, будто кукол-марионеток. Вода покрывала лица визитёров дрожащими масками. И всё же они были немедленно узнаны.

– Хм, это на самом деле ты.

Хозяин дома криво, как паралитик, улыбнулся, не раскрывая рта. Но тут же вернул своему жуткому лицу выражение строгое, недовольное, какое имеют выпавшие из садка, забытые на пристани лещи. И заявил, вещая прямо в сознание ключника:

– Признаюсь, я озадачен. Тебе всегда удавалось сбить меня с толку, Финн. Или слухи об амнезии правдивы? Нет, не куплюсь на такой бред. Или думаешь, что после всего, что о твоих подвигах рассказывают, я размякну и предложу помощь? Ха! И эльфа зачем-то привёл…

Штиллер показал главе цеха некромантов несколько передних зубов, как делается вежливыми людьми.

– Лорд Родигер! Вы меня тоже удивили: открываете дверь сами. Не можете себе позволить привратника-шушуна? Извините, я совсем не то хотел сказать. Вы меня приглашали в гости: давно уже, в начале осени, помните? Сожалею, что раньше не воспользовался столь любезным предложением.

– Меня зовут Оаль, – сообщил с достоинством эльф.

Некромант помолчал, размышляя. Визитёры скромно мокли.

– Так, значит, поведём дела? – проскрипел, наконец, Родигер, подхватив длинным острым языком ускользающую по щеке мушиную личинку. – Что ж, я готов. Добро пожаловать, Финн… Штиллер.

Рен вошёл, стряхивая с плаща тяжёлые холодные хлопья, задержался на мгновение, ожидая, что дверь с устрашающим грохотом лязгнет засовами за его спиной. Но ничего подобного не услышал. Лёгкий сквозняк из приоткрытого на ладонь входа ерошил ему волосы на затылке. Ключник кинул недоверчивый взгляд через плечо и сразу проклял своё любопытство.

– Два-один, – усмехнулся хозяин Маяка. – Мне тоже удалось вас удивить, уважаемый ключник. Но больше никаких сюрпризов. Вы уйдёте отсюда, только если каким-нибудь немыслимым трюком убедите меня, что не опасны. Иначе придётся задержаться. На сей раз я прослежу, чтобы никакая психованная ночеградка не увела вас в другой трактир.

– Да, ясно, – решительно отказавшись от имитации вдохов, отвечал обонятельно травмированный Рен. Он только что осознал, что некроманты и не пытаются что-то сделать с основной проблемой, своим несравненным «ароматом». Гробокопатели носили его с достоинством, как гвардейцы – королевское знамя.

Легендарный Светлый Дом, где во время войны с тёмным чародеем происходили советы объединённых сил Противостояния Архиврагу Биццаро, много лет назад утратил роль неприступного бастиона. Теперь тут был трактир, правда, не совсем обычный. Посетитель Старого Маяка попадал в просторный зал с выбеленными стенами и низким сводчатым потолком. Разнообразные кости и многочисленные черепа декорировали его. Но в чудовищной избыточности своей не создавали гнетущую атмосферу страха и безнадёжности, а казались подделкой, причудой безумного художника. Непонятно было, как на них смотреть: с отвращением или с интересом. Зловещая мозаика включала также хитиновые надкрылья, выбеленные раковины, позвонки рептилий и останки, обладателей которых вообразить не получалось.

– Элементы человеческих и нелюдских тел столь же распространены, как и камни, дерево и прочие материалы, – прокомментировал хозяин, неспешно следуя к центру круглого зала, основания Маяка. – Зато кости, кожа и прочая роскошь исполнены смысла, вызывают эмоции по своей натуре. Их не обязательно покрывать узором, шлифовать или раскрашивать. Каждая сама по себе – уникат, легенда, драма, событие. Стать частью архитектурного шедевра – не лучше ли, чем пойти на корм червям? Ещё больше смысла было войти в состав другого живого организма. Но мы, к сожалению, не всегда успеваем помочь…

Говорил некромант монотонно, безо всякого интереса к мнению собеседника. Желания спорить с ним не возникало. Нечто подсказывало: в подобной дискуссии живительной правде не родиться.

Тем вечером трактир оказался пуст, и ясно, почему. Погода не располагала к долгим прогулкам, а добраться до Маяка возможно было только, проблуждав по извитым переулкам Верхнего города через два кладбища, древнее и новое, яблоневый сад и окраины, не пользующиеся славой респектабельных и безопасных. К тому же большая часть жителей столицы отправилась в Амао, где накануне Последней Зимней Ночи Король и вампирка назначили свадьбу. Так что в глубоких тёмных нишах по стенам за массивными столами из морёного бука обнаруживались три или четыре неподвижные фигуры. Гости отличались редкой необщительностью: на приветствия не отвечали даже взмахом руки. Напротив каждого стояла пузатая бутылка или массивный кубок, но никто не прикасался к напитку, полностью погружённый в раздумья. Они могли быть и покойниками. Элементами декора. Статуями из плоти. Штиллер поймал себя на мысли, что не хочет, чтобы один из них обернулся.

– У меня наверху побеседуем, – предложил Родигер, выбрав одну из узких лестниц и широким движением приглашая гостей вверх за собой. Трое неторопливо поднимались мимо закрытых дверей, мимо окон, куда заглядывала то ущербная Луна, то тёмная гавань, то кладбище, освещённое огнями десятков дрожащих на ветру свечей. Лорд Могильщик, опираясь левой рукой на перила, время от времени странно взмахивал ладонью, отгоняя тени. И Рен не видел, но понимал, что свита некроманта следует за ними.

Когда эльф принялся недовольно бормотать под нос о подъёмниках, которые вежливые люди строят для невысоких, пожилых посетителей, граф и гости вышли на узкий балкон, нависающий примерно в метрах двадцати над могилами. От непогоды его защищал деревянный навес. Родигер задвинул ставни, превратив балкон в уютную комнату.

И тут Рен понял, что уже бывал тут. В этой комнате он однажды умер.

– Что-то не так? – осведомился Родигер, заглядывая в лицо. – Воды? Покрепче чего-нибудь?

– Спасибо, я после вашего прошлого гостеприимства и сыт, и пьян, – не совсем понимая сам, что имеет в виду, отказался Штиллер. И, кажется, ответил правильно.

Некромант сел у приставленного к стене длинного стола, которые в ходу у плотников и гробовщиков. Гости заняли табуретки, предназначенные, вероятно, для шушунов-подмастерьев.

– Вы помните, – констатировал вслух граф, – значит, способны представить себе меру моего милосердия. Можно было обойтись с рыбаком Бартоломео иначе.

– Почему вы, собственно, граф? – стараясь не выглядеть обеспокоенным, поинтересовался ключник. – Выходцы из Старого Мира были равны по статусу и добровольно присягнули Королю как наиболее талантливому магу. Элмшский барон (я прочитал об этом) фамилию носил похожую, Бар-он, и шутник был изрядный. Дворянства, значит, никакого. Что же тогда за нелепый фольклор?

– И это я слышу от того, кто поселил эльфов в пустыне и позволяет звать себя богом!

– Финном! – возмущённо поправил Оаль, белый лучник.

– А что такое финн?

– Заботливый всемогущий.

– То есть, бог.

– Ну… в общем, да.

Ключник захохотал. Некромант и эльф смотрели внимательно и ждали, пока он не успокоился.

– И всё-таки? Что за граф такой? – в последний раз простонав и промокнув глаза от слёз, спросил Штиллер.

– «Grapho-» – пояснил Родигер. – Я был поначалу…

– …составителем летописей, коллегой Понедельника?

– Архивариусом. Естественными науками я позже заинтересовался, когда лекции Биццаро послушал… А Констант был хронистом, вёл записи о Новом Мире, выкупал у бродяг путевые дневники, читал в Лиоде географию Приводья и троллью механику. Меня же интересовала сохранность старой культуры. Удалось воспроизвести по памяти античных философов, реконструировать шедевры классической литературы: поэзию, драматургию…

– Не ваш ли воспитанник чуть не свёл меня с ума кустарным Шекспиром?

– Театральный демон? Бедный… Йорик. Я приютил его в одной из могил там, внизу. Чудак так трогательно вспоминал о встрече в Лиоде! Знаете, в смысле стихосложения вам стоило бы ограничиться покупкой билетов на тролльи поезда.

Штиллер только рукой махнул, на смех сил пока не было. И заметил, что в ответ на резкое движение некромант показал блестящее остриё кинжала из раструба своего чёрного рукава. Родигер его боялся. Будто змея, ошибочно уверенная, что противник тоже ядовит. Увы, лишь до первого укуса.