355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Светлана Лубенец » Самые прекрасные истории о любви для девочек » Текст книги (страница 1)
Самые прекрасные истории о любви для девочек
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 05:08

Текст книги "Самые прекрасные истории о любви для девочек"


Автор книги: Светлана Лубенец


Соавторы: Ирина Щеглова,Юлия Кузнецова

Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Юлия Кузнецова, Светлана Лубенец, Ирина Щеглова
Самые прекрасные истории о любви для девочек (сборник)

© Кузнецова Ю., 2014

© Лубенец С., 2014

© Щеглова И., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Юлия Кузнецова
На что похожа любовь?

Глава 1
Лужа-глаз

Мы опаздывали. Мы очень опаздывали, и я еле сдерживалась.

В кармане у меня был резиновый мячик, размером с яблоко, достаточно мягкий, чтобы сжать его в кулаке, а то и впиться ногтями, если что-то или кто-то доводит тебя до бешенства, а наорать ты не можешь. Можешь, конечно. Но не позволяешь себе.

А мы с мамой шли по улице, точнее, не шли, а я волокла её, придерживая за локоть, и следила за тем, чтобы она не поскользнулась, чтобы не столкнулась с дядькой, выгуливавшим грустного бассет-хаунда, чтобы не оступилась, споткнувшись о тротуар, ну в общем, обычная моя работка.

Работка, которую я не хочу выполнять, и не выполняла бы, если б не…

– Смотри! – вдруг остановилась мама и поправила на носу очки. – Какая лужа! Вытянутая! Похожая на глаз!

Ох уж мне эти писатели… Лужа как лужа! Затянутая коркой льда. Какой ещё глаз? Она что, моргает?! Или, может, щурится?

– Погоди, мне надо сфотографировать её на телефон!

– Мама!

– Но мне нужна как раз такая лужа для одной сказки… Погоди… где-то был фотоаппарат… то есть телефон…

– В наружном кармане сумки!

– Да, точно, спасибо, Верочка, ага, сейчас, найду камеру… Нет, ты посмотри, какой чудесный глаз! Он смотрит на нас… За нами…

«Может, бабуля что-то ей подсыпает в утренний кофе, что у неё просто глюки?» – с подозрением подумала я, а вслух сказала:

– Он смотрит не на нас, а на часы! И вообще, кому из нас нужно на эту встречу?

– Тебе! – отреагировала мама.

– Что-о?!

– Ну, хорошо, мне, но я не знаю, что им говорить…

– Мама…

Я сжала мячик изо всех сил.

– Мама, мы же обсудили дома. Ты скажешь, что пишешь истории. Для тех, кто только научился читать. Что они смешные. Интересные.

– Но это же книжный фестиваль, Вера. На нём выставляют книги. Не рукописи! А мои сказки никто не печатал!

– Тебе же приглашение прислали!

– На фейсбуке, дорогая. Там ещё двести тридцать приглашённых! Неужели ты думаешь, что это крошечное кафе способно вместить двести человек?

– Мама!

Хлоп! Мячик прорвался у меня в кармане. Она была права, моя маленькая близорукая мама, в красивом клетчатом пальто, но с бестолковой малиновой шалью на плечах, которую она наотрез отказалась снимать, рассеянная и слабая, с сухими маленькими руками, вечно тонущими в рукавах любых свитеров. Она была права: нас там никто не ждал, и её лично туда никто не звал. Она была права, и от этого я разозлилась ещё больше.

– Дорогая мама, – сказала я, – по-моему, это не меня. Это тебя никто не печатает. И ты вечно ноешь, что мечтаешь о своей книге. Мечтаешь, чтобы кто-то придумал картинки к твоим сказкам. Чтобы они продавались в магазинах. Чтобы дети могли их прочесть. И как это должно случиться, дорогая мамуля? К нам придёт домой дядька-издатель и скажет, что прослышал о том, что у нас инкогнито остановилась Джоан Роулинг, а мне тебя за неё выдать? А что? Наденем тебе шляпу и очки, будешь сидеть, изредка вставляя: «Yes», «No» и «ждраштвуйте»? И тогда он тебя сразу напечатает в ста тысячах экземпляров?

Мама сняла очки, стала протирать их рукавом пальто и, конечно, уронила телефон. Сейчас октябрь, дождя уже не было пару дней, и асфальт сухой, но мамуля, конечно, нашла где-то островок грязи и уронила телефон именно в него. Впрочем, это, может, и плюс, грохнись он на асфальт – разлетелся б на сто кусков.

Мама наклонилась за телефоном. Распрямилась. Сунула телефон в карман, надела очки. И, внимательно глядя на пуговицы моего пальто, принялась кусать нижнюю губу.

– Или, может, хоть сходим, посмотрим на тех людей, которые издают детские книжки, – продолжила я, – попробуем познакомиться? Ну и что, что они собрались для того, чтобы обсудить программу своего книжного фестиваля, на котором они будут продвигать уже напечатанные ими книги? Мама, надо познакомиться с ними. Тебе надо как-то о себе заявить. Чтобы они узнали, что ты пишешь хорошие истории.

– Но я не уверена, что они хорошие…

– Я тоже, – отрезала я, – но всем же вроде понравилось, когда ты их в садике читала.

– Что значит – ты тоже? – ахнула мама.

– У тебя зубы в помаде, вытри, пожалуйста, – попросила я.

– Нет, погоди, тебе не нравится, что я пишу?!

«О боже, – подумала я, – мне срочно нужен запасной мячик!»

– Зубы, – напомнила я.

Мама полезла в карман, достала салфетку, попыталась развернуть, но не смогла, в центре застрял какой-то комок, который мешал раскрыть салфетку.

– Мама, я просто не целевая аудитория, – сказала я, догадавшись, что комок – это жвачка, и протянула маме чистую салфетку.

– Нет уж, – наседала мама, – говори!

Она выхватила салфетку, но ничего не стала вытирать, а выжидательно уставилась на меня.

– Если бы ты такая настойчивая вчера в ЖЭКе была, – не выдержала я, – когда я пыталась объяснить, почему у нас столько неоплаченных счетов за электричество! Или в магазине, когда я доказывала кассирше, что она нам пробила пять лишних шоколадок!

– Я не умею спорить с кассиршами, – смутилась мама и всё-таки вытерла помаду с зубов. А заодно – и с губ.

Между прочим, эту помаду я нанесла ей на губы час назад по всем правилам: от внешних углов – к центру, сначала на верхней губе, потом – на нижней.

– Зато я умею, да? – возмутилась я. – Ладно, если хочешь начистоту – мне не нравится то, что ты пишешь! А знаешь почему? Потому что ты только и делаешь, что развлекаешь детей! Хи-хи, ха-ха! Этому герою ведро упало на голову. Этому – лопатой по лбу! Этот в грязь залез, этот таз с бельём перевернул. Вот зачем ты это делаешь?

– Ну как, – растерялась она, – чтобы детям было интересно читать. Они ведь только научились. Нужна мотивация.

– А ты не думала, что ты им всё портишь? – сощурилась я. – Что они привыкнут, что все тексты вот такие – шаляй-валяй! Что везде всё должно быть интересно, смешно и весело! А по-моему, в жизни всё далеко не так весело и смешно, как в твоих рассказиках. Зачем же обманывать детей, а?

Мама принялась хлопать себя по карманам.

– Она в сумке, – сказала я, имея в виду электронную сигарету.

От курения я её отучаю. Скоро и от кофе по утрам отучу, пересажу на горячую воду с лимоном. Мама достала электронную сигарету, потом покачала головой и выудила пачку антиникотиновой жвачки, похожую на упаковку с таблетками. Вытащила одну, сунула в рот и, яростно жуя, сказала:

– Ну раз так – нечего нам там ловить, на этой встрече!

– Ну не-ет, – прошипела я, – из-за тебя я отменила английский и математический кружки. И на йогу явно не успею.

И ещё я вспомнила бабушкино тихое: «Отведи её туда, это нужно всем нам». Да, было бы неплохо пристроить мамины сказки, денег от сдачи бабушкиной квартиры не так уж и много, лишние бы нам не помешали.

– Кружок у тебя по Интернету, – возразила мама.

– Онлайн, мамуля, онлайн! Как раз – сейчас! Поэтому ты пойдёшь!

– Зачем?

– Зачем, что этого хочу я, и…

– И ты всегда добиваешься, чего хочешь, – закончила мама.

– Но это же ради тебя! – не выдержав, заорала я. – Ты! Сама! Ноешь! Что! Тебя! Не печатают! Пошли! Спросим! Почему?!

Губы у мамы снова задрожали.

– Спасибо, что рассказала об этом всей улице, – прошептала она, опустив голову и сгорбившись, – и нечего на меня кричать!

– Ты сама меня довела, – буркнула я.

Я была страшно расстроена. Столько ночей потрачено на медитации, концентрации, на аутотренинги, и всё равно милая мамочка умудряется заставить меня кричать.

«Никто не должен знать о твоих истинных чувствах» – вот мой девиз. Я уверовала в него после тойистории. А может, и раньше.

«Ну всё, всё, я допустила ошибку, взорвавшись, но теперь главное – успокоиться», – подумала я, глядя вслед маме. Совершенно забыв о том, что на ней элегантное пальто, а не зелёная короткая куртёха, в которой она любит гулять по речке в поисках вдохновения, мама сунула руки в карманы и, как бешеный белый кролик, помчалась в кафе, словно нарочно выбирая самые грязные отрезки дороги. Как будто чистый асфальт придумали не для неё, а чтобы произвести хорошее впечатление на инопланетян, которые вдруг могут решить заскочить на чай к землянам.

– Мам! Ну подожди! Ну, мам!

Её надо было догнать. И похвалить.

– Послушай, твои сказки…

Она остановилась, с остервенением жуя жвачку и раздувая ноздри, как дракон из её же сказки.

– Ну?

А я увидела её штанины. Они были заляпаны грязью. Где она взяла грязь?! Дождя уже нет два дня!

– Мам! Нельзя было надеть чистые брюки? Ты не заметила, что на этих – разводы, когда из шкафа доставала?

Она посмотрела на меня долгим взглядом. В книге бы написали: «пригвоздила». Да так оно, собственно, и было: я даже лоб пощупала – не торчит ли из него гвоздь.

– Ты… ты… меня…

Я не дала ей произнести слово «достала», поспешив её успокоить:

– Я просто хочу, чтобы ты выглядела по-человечески!

Но у неё, к моему ужасу, брызнули слёзы из глаз, и она завопила:

– А чтобы я чувствовала себя по-человечески, ты не хочешь?

И как рванёт вперёд. Шлёп! – и прямо в лужу. Есть такие Никогда Не Высыхающие лужи, которые подло подкарауливают тебя, стоит тебе решить, что дождя давно не было и можно расслабиться. И наше пальто, только что из химчистки, всё – в бурых пятнах.

«Ну, по крайней мере, это не я ору на всю улицу», – подумала я мрачно.

На самом деле, мне было очень обидно. Так несправедливо, что она выставляет меня каким-то тираном! Это нечестно. Они с бабулей без меня просто пропали бы.

Я хожу за продуктами, отношу их вещи в химчистку, таскаю их по врачам, отмечаю, сколько денег мы потратили за месяц, и напоминаю им про дни рождения их же подружек.

А что я получаю в благодарность? Сплошное недовольство! «Ты мною понукаешь! Ты мною командуешь!» Бабушка, правда, не возражает. Она иногда шёпотом говорит маме, что я – «железная Вера». И тиранический тип. Но вслух – никогда. Прекрасно понимает, что у нас всё крутится именно потому, что я никогда не позволяю эмоциям брать над собой верх. Ещё она понимает, если у нас кончится туалетная бумага, а меня дома не будет, то маму за ней отправлять бесполезно – она потащится за ней в булочную.

Ладно, подумала я сердито, расправив плечи, выпрямив спину и стараясь идти идеальным шагом (он равен длине стопы), хорошо, что мамочка разозлилась. Просто прекрасно.

Слишком много командую? Могу и перестать!

Доведу её до кафе, где сидят эти тётки-издатели, и хватит с меня!

Может, ещё успею на маткружок. На вечернюю йогу – так точно. А если нет, по крайней мере лягу спать пораньше, чтобы успеть на утренние занятия. Йога у меня рано – в шесть утра.

Имела я глупость ввязаться в эту авантюру. Но разрулю я её – как надо. С чувством собственного достоинства и сдержанностью, которую я считаю добродетелью уже… сколько там? Год? Когда произошла та история?

Так, всё! Забыли.

И я крепко сжала в кармане остатки лопнувшего мячика.

Глава 2
След помады

Как я и думала: запала у мамочки хватило только на то, чтобы добраться до стеклянной двери кафе. Она вытащила руку из кармана, взялась за дверь и… обернулась на меня.

– Иду, – мрачно отозвалась я, но, заметив, на её лице радость, поспешила добавить: – Доведу тебя только до зала. Дальше сама разбирайся!

Мама переступила с ноги на ногу, и тогда я, взявшись за ручку двери, сама распахнула её и втолкнула маму внутрь.

Мы спустились по ступенькам в полутёмный холл. У входа горели три светильника в форме свечей, слева тянулся книжный шкаф, забитый книжками (типа, мы такие модные, гостям предлагаем книги, а не журналы), справа сидел гардеробщик в белой рубашке с закатанными рукавами и чёрной жилетке и, конечно, читал. И не абы что, а Джека Лондона. Мама, конечно, совсем оробела, и пришлось мне стащить с неё пальто, достать щётку для волос и самой её немного причесать. Потом я сняла и своё пальто, а наш чтец всё не мог оторваться от Лондона. Не кафе, а Ленинская библиотека. Может, тут вместо номерков – читательские билеты?

– Извините, – сердито сказала я.

– А? О, – только и сказал гардеробщик (типа, какая неожиданность – чьи-то вещи! В «библиотеке»!).

Он забрал нашу одежду и потащил к вешалкам.

А потом снова уселся с книгой. Кот учёный. А мама вдруг села на стул возле зеркала и стала похожа на Алёнушку на камне. Не столько позой, сколько цветом лица. Серо-зелёным.

Я вздохнула, достала свою косметичку. Развернула её к зеркалу и принялась красить. Снова провела по губам помадой, не забыв, конечно, про контур. А она даже не посмотрела на своё отражение.

Она никогда не смотрит на себя в зеркало. Как будто ей противен собственный внешний вид. Я этого не понимаю. Ну, противно тебе на себя смотреть. Ну измени что-то! Сходи в спортзал, к косметологу, да просто в Интернете по форумам полазай, там столько советов по красоте – просто библиотека. Хочешь – прикладывай к векам лёд – хоть с ромашкой, хоть с петрушкой. Хочешь – маски из свёклы на ночь делай (только утром не забывай смывать, видок тот ещё, словно с тебя содрали кожу).

Мы с мамой часто ругаемся из-за того, что ей на себя плевать.

Как-то я её заставила посмотреть на себя перед выходом. Ещё ей красиво шарф повязала. Узлом «аскот». На одном сайте прочитала, что он придаёт образу женственность. Я долго крутила его, натягивала, связывала кончики, прятала их под воротник её блузки, а она посмотрела на себя, вздохнула… и махнула рукой.

Только моё главное правило («Не показывай эмоции!») не дало мне на неё заорать. Но она всё поняла по взгляду. Сразу опустила голову, испугалась. Как черепашка – нырк под панцирь. Вот и сейчас. Сидит грустная, смотрит на свои брюки в пятнах. Давит мне на психику. И кто из нас ещё тиран?!

– Ну хорошо, – сказала я, – пять минут. Я посижу с тобой там ровно пять минут.

– Правда?!

Мама вскочила, обняла меня и… поцеловала меня в щёку.

– Ты что? – прошипела я, и гардеробщик от испуга выронил своего Лондона. Прямо в грязь, которая осталась от маминых подошв.

– А что? – растерялась мама.

Я в отчаянии смотрела в зеркало. На моей щеке, идеально затонированной и припудренной, отпечатался след алых губ!

– Мама! Ну хоть иногда можно включать голову! Ты хоть чуть-чуть думаешь! Ты! Ты!

«Не показывай эмоции!»

Я тряхнула головой. Ладно, у меня всё равно не хватит слов, чтобы показать всеэмоции.

Просто выхватила из косметички салфетку, принялась тереть щёку. Как назло, я не захватила ни одного средства для снятия макияжа! Но мне и в голову не могло прийти, что оно мне может понадобиться! Я ж не с ночёвкой пришла в это дурацкое кафе. Кто ж знал, что у моей мамы вместо головы – тыква! Ну то есть я всегда это знала… Но не до такой же степени!

Мама с перепугу спряталась за стойкой гардероба и выглядывала оттуда, как рядовой Райан из окопа.

– Кремом попробуйте, – посоветовал гардеробщик, подняв книгу и тщательно протерев салфеткой обложку. Читать дальше он не стал, просто положил книгу на стойку.

Конечно, тут у нас кипят такие страсти, по сравнению с занудой Лондоном Шекспир отдыхает!

– У меня нет крема!

– А держите мой, – сказал гардеробщик и, покопавшись в карманах, выудил длинный белый тюбик.

Я брезгливо поморщилась, но крем взяла. Нельзя же было идти к людям со следом помады на щеке! Мама схватила книгу и прикрылась ею, словно я собиралась метнуть кремом в неё.

– Не смешно, – отрезала я, поднесла тюбик к глазам и возмутилась: – Он же для рук!

– А какая разница? – пожал плечами гардеробщик. – Вам же стереть надо краску со щёк? Так любым жиром можно… Хоть свиным.

– Спасибо за совет, – мрачно сказала я, выдавливая крем на салфетку и яростно протирая им щёки.

– Проверено на практике, – заверил меня гардеробщик, – краску можно любым маслом оттереть. Подсолнечным, например. Но лучше всего жиром. Животным. Вот у свиней…

– Да что вы заладили, жир, жир, – разозлилась я, – откуда вы это взяли? И вообще, я, между прочим, веге…

– «Выбирай, – торжественно сказала мама, открыв книгу, – познаешь печаль и волнение, когда будешь лежать на убойном поле, а солнце припечёт твои больные суставы и вытопит жир из твоего тощего тела, как вытапливают сало из жареного поросёнка».

– … тарианка, – закончила я, – и ты, мама, это знаешь!

– Я просто ответила на твой вопрос, – обиженно сказала она, – ты спросила, почему, откуда он это взял, я тебе и прочла. Это, кстати, классика, «Джерри-островитянин»!

– Я и без него это знал, – сказал гардеробщик, забирая у мамы книгу, а у меня – крем. – Вот ведь как? Помогаешь людям, а они тебя ещё и поучат жизни.

– Погодите, – пробормотала я, присматриваясь к своему отражению, – стоп, стоп… дайте-ка мне этот крем ещё раз!

Я перевернула тюбик, поднесла его к лампочкам-свечкам и к своему ужасу прочитала, что…

– Он с облепиховым маслом!

– Не знаю, – проворчал гардеробщик, – я состав кремов не читаю.

– Ну конечно, вы же Джека Лондона читаете, – проговорила я сквозь зубы, – про свиной жир… а вот облепиховый…

– Детка, но почему? – начала мама.

– Да потому. Что. У меня. Теперь. Жёлтые. Щёки. И не заметит этого только слепой!

Я не орала. Я чеканила слова, как монеты.

– Я не вижу, – отреклась мама.

– Я тоже, – подтвердил гардеробщик, который слишком близко, на мой взгляд, придвинулся к маме.

Я молча посмотрела на них, чтобы они поняли смысл моей последней фразы. Потом снова глянула на себя.

Ужас. Кошмарный кошмар.

– Мама, знаешь, – начала я уже, наверное, в сотый раз, – я, пожалуй, внутрь не пойду. Я…

– Хорошо, – вдруг согласилась мама.

Она сняла очки и начала протирать их краем свитера. С чего они у неё вдруг запотели?

– Пойду сама, – продолжила мама.

– Я вас провожу, – пообещал гардеробщик.

Что-то не понравился мне блеск в его глазах, как только мама назвала «Джерри-островитянина» классикой. Может быть, конечно, он записан в клуб Почитателей Лондона, но почему тогда он так уставился на маму, стоило ей снять очки? Не потому ведь, что она была похожа на Джерри-островитянина?

– Ну нет, – решительно сказала я, – этого вы двое точно не дождё… в смысле, всё нормально. Я всё же иду.

Да, только отпусти эту маму, и она приволочёт домой этого милого гардеробщика, и он будет у нас читать своего Лондона, съест все котлеты, выпьет весь чай, а когда чай и котлеты закончатся и он сбежит, мне, именно мне, придётся вставать к ней по ночам и шарить по её прикроватной тумбочке в поисках валидола и берушей для себя.

Уж лучше позор с жёлтыми щеками. Пусть думают, что меня мама до желтухи довела.

Я глянула в последний раз на себя в зеркало, махнула рукой и поплелась за мамой.

Да, их там был полный зал. Тётеньки, которые занимаются детской литературой. Издатели, редакторы, кураторы детских программ фестивалей. В модных свитерах, чаще коротко стриженные, в очках в модной оправе, с необычным цветом волос, приветливые, но с вежливым вопросом в глазах: «А вы, собственно, кто?»

Пахло кофе и немного натягивало сигаретами из зала для курящих.

В торце стола, который занимали эти тётеньки, сидел парень.

Вот какой он был. У него были большие круглые уши, да ещё и торчком! Черты лица мелкие и острые, а глаза – просто совсем маленькие, немного удивлённые. Такое детское удивление, чуть глуповатое, но весёлое: «Как? Это кофе? И что, его пьют?» Но ещё было в нём что-то…

Даже не знаю, такие вещи понимаешь чем-то внутри, просвечиваешь каким-то внутренним рентгеном. Достаточно одной детали – увидеть запястье, широкое, загорелое, оплетённое фенечкой… Или замшевые серые кеды… Или поймать, как он прищуривается. О нет, не то что он герой твоего романа! Нет! Ни в коем случае! Никаких героев!

С героями я завязала. Точка. Мои отношения с последним «героем» закончились таким ожогом, что я до сих пор не уверена: пришла ли я в себя?

Нет, я просто поняла, что этот парень – классный.

Словцо дурацкое, согласна. Ничего конкретного не выражает. Нельзя нацепить на себя дизайнерскую одежду и быть благодаря этому классным. Не получится, обладая великолепным чувством юмора, прослыть классным. Цвет глаз, черты лица, выбор определённой одежды, то, какие ты смотришь фильмы, то, в какие игры ты играешь, то, в каких соцсетях ты пропадаешь ночами – всё имеет значение, но этого недостаточно, чтобы быть классным. Потому что «классный» – это аура. Это твоя энергетика. И ты можешь просто сидеть и улыбаться. И тебя сочтут «классным».

Ненавижу классных.

Парень сидел, уставившись в ноутбук. Потом поднял голову и улыбнулся.

Увидел мои щёки! Тьфу ты!

Я схватилась за щёки руками, прикрывая их. Но он уже опустил голову, снова уставившись на экран. Рот прикрыл рукой – прятал улыбку.

Ну, конечно, он вежливый. Не станет вслух смеяться над бедной желтушной девушкой.

«А не такие уж и плохие эти тётеньки из детлита», – подумала я. Особенно одна, пухлая блондинка, которая с удовольствием обкусывала корочки на кусках пиццы.

Сначала корочки, потом – начинка. Потом пальцы. Ну она их не откусывала, облизывала, конечно.

Хорошая тётенька. Достаточно пухлая, чтобы за ней спрятаться.

Я широко улыбнулась ей, она – немного растерянно в ответ, и я сочла её улыбку достаточной для того, чтобы я села рядом и дёрнула маму за руку, прошипев: «Садись!»

А всё-таки хорошо, что я не взяла с собой запасной резиновый мячик! Я бы и его сейчас лопнула, вонзив в него ногти, потому что просто задыхалась от злости на парня, модных тёток, маму, а главное – гардеробщика с облепиховым кремом!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю