Текст книги "Люби меня, как я тебя"

Автор книги: Светлана Лубенец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Светлана Лубенец
Люби меня, как я тебя

Таня

Таня собиралась в школу, подгоняемая любопытством. Кира Геннадьевна велела всему 7-му «А» прийти к нулевому уроку, потому что она собственноручно собиралась рассадить за партами свой класс так, как лучше для дисциплины. А давно известно, что для дисциплины лучше, когда мальчики сидят с девочками. Тане было очень интересно, с кем ее посадят. Только бы не с Винтом! Хотя… если не с одним человеком, то все равно с кем: хоть с Винтом, хоть не с Винтом…

Кире Геннадьевне пришлось пойти на такую крайнюю меру с пересаживанием учеников, потому что 7-й «А» совершенно распустился. Абсолютно все учителя жаловались на невероятный уровень шума у них на уроках. Действительно, семиклассники смеялись, переговаривались, перебрасывались записками и уже второй месяц после летних каникул никак не могли создать в классе рабочую обстановку. Последней каплей стала литровая бутылка из-под пепси-колы, в которой обычно на окне отстаивалась вода для поливки цветов. Димка Васильев умудрился установить эту бутылку на довольно узкой верхней поверхности дверного косяка. Класс буквально не дышал до тех пор, пока дверь не открылась и литр хорошо отстоянной воды не вылился на ненавистную физичку по кличке Люка. Вообще-то ее звали Людмилой Павловной. Но Людмила Павловна была злющей и несправедливой женщиной, и кличка «Люка» очень удачно совмещала сразу и «Людмилу» и «злюку» в одном флаконе. Вылившаяся на Люку вода испортила ее желтенькую блузочку, которая прямо на глазах у потрясенных семиклассников сжалась в мокрых местах в гармошку.

– Нечего «паленые» вещи покупать, – глубокомысленно изрек Петя Комиссаров, за что был вызван к директору совместно с родителями.

Туда же был приглашен и виновник торжества 7-го «А» над Люкой – Димка Васильев в паре с сопровождающим лицом – собственным его отцом, которого сын смертельно боялся по причине невероятной драчливости Васильева-старшего. Петю подвел длинный язык – это было ясно. А вот кто настучал на Димаса, одноклассники понять не могли. Люку ненавидели все и даже завидовали Васильеву, что именно он придумал ей такую прикольную казнь. Когда же на следующий день после обсуждения в кабинете директора данного чрезвычайного происшествия Димка пришел в класс, завидовать ему все тут же перестали: уши его были красными и распухшими, а за парту он садился с невероятной осторожностью.

Когда Таня пришла в свой класс, почти все уже были на местах и живо обсуждали все ту же проблему: кто выдал Люке Димку.

– Это наверняка ты, Винтяра, – наседал Петя Комиссаров. – Больше некому!

– А какая мне от этого выгода? – изо всех сил возмущался Павел Винтуев, Винт по прозвищу, и затравленно озирался.

– Обычно ты без всякой выгоды делаешь гадости, – заметила Катя Дронова, – так сказать, для удовольствия.

– Дура! – еще громче крикнул Винт. – Да я еще никогда в жизни не испытывал такого удовольствия, когда вдруг услышал, как завизжала Люка. Зачем же мне Димаса выдавать? О! – Винт увидел вошедшую в класс Таню. – Слышь, Осокина! Скажи им, что после облитой Люки мы с тобой домой вместе шли, и никому я на Васильева не стучал. Да и когда бы я успел, если с утра Димка с папаней были уже у директора?

– Правда, ребята, – подтвердила Таня, – мы действительно с Винтом домой вместе шли. Не хочешь же ты, Катька, сказать, что он Люке из дома по телефону звонил?

– У него ума хватит! – презрительно выпалила Катя и утратила к обсуждаемому всякий интерес, тем более что в класс вошла Кира Геннадьевна.

Красный Винт один стоял посреди кабинета и пыхтел, как чайник.

– Что случилось еще? – зловеще спросила его Кира Геннадьевна.

– Да вот я… да вот они… – запинаясь, начал объяснять Винт, – говорят, что это я, а это не я…

– О чем ты?

– О Люке, то есть о Людмиле Павловне… то есть о Васильеве… Скажите, что я никому не доносил на него! – И он с надеждой посмотрел на учительницу.

– Сядь, Винтуев, и успокойся, – предложила ему Кира Геннадьевна. – Никто на Диму не доносил. К счастью, вы еще настолько чисты и неиспорченны, что Людмила Павловна очень легко, по виноватому лицу, вычислила, кто главный виновник.

– Тренировать лицо надо, Димасик! – донесся с последней парты голос Антуана.

– Ну… у тебя-то как раз с этим все в порядке, – строго сказала, глядя теперь на него, классная руководительница. – Учителя жалуются, что ты безобразно ведешь себя на уроках и при этом умудряешься выглядеть невинным ягненком!

– Это им кажется, – скривился Антуан. – Я всегда одинаковый…

Таня посмотрела на него и подумала, что она, пожалуй, согласилась бы сидеть даже и на последней парте.

– Итак, все встали и вышли к доске! – скомандовала Кира Геннадьевна.

7-й «А», гремя отодвигаемыми стульями и переговариваясь, лениво выполз из-за своих парт и скучился у доски.

Кира Геннадьевна достала из сумки листок бумаги и сказала:

– Сейчас я буду читать по две фамилии тех, кого решила посадить на ряду у двери, а вы – без лишнего шума занимайте новые места. Первая парта: Любимова, Никоненко.

Аллочка Любимова вздрогнула и недовольно посмотрела на Славку Никоненко, который с независимым видом сразу направился к своему месту.

– Вторая парта: Прижняк, Рябков…

По мере заполнения одноклассниками ряда у двери Танино сердце билось все чаще и чаще.

– Последняя парта, – провозгласила учительница, а семиклассники замерли, затаив дыхание, – Дронова, Клюшев.

Вся женская половина класса завистливо выдохнула. Таня почувствовала, что готова расплакаться, но меньше всего на свете она хотела, чтобы кто-нибудь это заметил. Ей пришлось сделать усилие, чтобы слезы отхлынули обратно. Когда влажная пелена перед глазами рассеялась, Таня увидела, что Катя Дронова уже сидит на своем новом месте с таким торжествующим видом, будто сейчас рядом с ней усядется сам Леонардо Ди Каприо, который по этому случаю срочно прилетит прямо из Голливуда. А тот, кто для девочек 7-го «А» был не хуже Леонардо, а именно Антуан Клюшев, сел с Катей рядом с бесстрастно равнодушным лицом. Продолжение процедуры рассадки Таню уже интересовало мало, и она, как и Клюшев, совершенно без выражения каких-либо эмоций села на четвертую парту в среднем ряду вместе с Димкой Васильевым.

Через несколько минут все заняли новые места, если не считать Веньки Козлова, который остался сидеть на первой парте у окна. Один, как всегда.

– Вот так вы и будете сидеть в любом кабинете! – Голос классной руководительницы по-прежнему был строгим. – На обложку журнала я приклею список, так что не вздумайте пересаживаться! И еще… – Кира Геннадьевна развернула другой лист бумаги. – Сейчас я прочитаю вам фамилии ответственных за рассадку и за дисциплину своей колонки. Этими ответственными будут: Клюшев, Осокина и Комиссаров.

– И что мы должны делать? – спросил Петя, который был явно не в восторге от новой должности.

– Стучать будешь на всех! – мстительно заметил ему Винт.

– А если я не хочу? – Петя заерзал на парте.

– А если не хочешь, то за каждое безобразие в твоей колонке будешь отвечать сам! – Кира Геннадьевна раздражалась все больше и больше.

– Это же несправедливо! – возмутился Антуан.

– Неужели? – довольно зло рассмеялась классная руководительница. – А разве справедливо, что учителя, которые должны давать вам знания, вместо этого вынуждены уроки напролет бороться с вашей болтовней и недостойным поведением?

Ни Антуан, ни Петя не нашли, что на это возразить, и Кира Геннадьевна продолжала:

– Я специально назначила ответственными тех, кого больше всех уважают в классе, и надеюсь, что вы все, – она обвела глазами свой 7-й «А», – не станете их подводить.

Все последующие уроки после этого классного часа 7-й «А» сидел так тихо, что ненавистная Люка решила, будто нашла самый верный способ борьбы с этими отвратительными детьми.

– Ишь как присмирели! – злорадствовала она. – Знайте же: теперь чуть что – моментально окажетесь у директора вместе с родителями!

Таня подумала о том, что с большим удовольствием лично облила бы ее водой, и не просто отстоянной, а с каким-нибудь ядовитым удобрением.

После уроков девочки возвращались домой все вместе.

– Кать, ну расскажи, – дергала Дронову за рукав Аллочка Любимова, – как там Антуан?

– Пока… никак, – вынуждена была признаться та. – Но ведь это только начало! Кстати, на истории он попросил у меня карандаш и линейку… для таблицы.

– Ну а ты? – не отставала Аллочка.

– Карандаш дала, а линейку мне вчера Ряба сломал…

– Вы, девчонки, совсем помешались на Антуане, – рассмеялась Оля Авласович. – Как ненормальные, честное слово: Антуан то, Антуан се… Будто на нем свет клином сошелся!

– Можно подумать, тебе Клюшев не нравится! – насмешливо спросила ее Таня.

– Нисколечко! А тебе? – лукаво посмотрела на нее Оля.

Таня внутренне вздрогнула, но опять вовремя совладала с собой и ответила:

– Да так… С ума не схожу… как некоторые… – И она с легким презрением посмотрела на Аллочку.

Любимова дернула плечиком, но оправдываться не стала.

– А мне-то как «повезло», – расстроенным голосом пожаловалась Лена Прижняк. – От этого Рябы с ума сойти можно.

– Скажи «спасибо», что тебя с Козликом не посадили, – усмехнулась Таня, и все девочки дружно рассмеялись.

После пяти часов одноклассники, как всегда, собрались в лесопарке за жилыми домами. Между ветками одного из старых дубов они прятали тарзанку. Петя подсадил Антуана, и тот, забравшись вверх по корявому стволу, спустил вниз толстый канат. Тут же за привязанный к нему кусок тонкой металлической трубы ухватился Генка Рябков и первым делом закрутился винтом, потом раскачался, отпустил тарзанку и птицей спланировал на огромную кучу опавших листьев. После него качался и выделывал акробатические номера Антуан, потом Петя…

Когда подошла очередь девчонок, Таня вдруг поняла, что никогда больше не сможет перед мальчишками виснуть на тарзанке. Она затруднилась бы толком объяснить, почему… Но не сможет, и все.

– Танька, ваша очередь! – крикнул ей Ряба, зная, что она всегда была самой бесстрашной из девчонок и только одна из них рисковала вслед за мальчишками прыгать осенью с тарзанки в кучу листьев, зимой – в сугроб, а летом – в сено.

– Качайтесь сами, – отказалась Таня. – Что-то не хочется…

К тарзанке подошла Катя. Чуть повисела, но раскачиваться тоже не стала. Таня рассматривала девчонок. Что-то с ними со всеми случилось. Похоже, никому не хочется выглядеть некрасиво – с подогнутыми ногами, напряженными лицами и задравшейся одеждой. Наверно, они переросли так любимую ранее тарзанку.

– Я, пожалуй, пойду, – заявила вдруг Таня и, не оборачиваясь и не отзываясь на окрики подруг, пошла к дому. Ей хотелось подумать о своем новом состоянии. На полдороге к дому она встретила Веньку Козлова.

– Наши там? – спросил он Таню.

– Естественно. – Она снисходительно оглядела классное посмешище. – Не советую прыгать. Листьев немного. Ручки-ножки ушибешь – плакать будешь. А жалеть там некому!

Козлов если и обиделся, то вида не подал и без слов прошел мимо Тани.

Дома Таня первым делом подошла к зеркалу. Нет, пожалуй, она не изменилась. Почти не изменилась. Во всяком случае, не хуже, но и не лучше прежнего. Немного выросла, конечно, по сравнению с прошлым годом, но во всем остальном особых перемен в ней нет. Она все такая же худющая, бледная, с прямыми скользкими непослушными волосами, которые не может удержать ни одна резинка, ни одна заколка или лента. Мама без конца предлагает Тане постричься, чтобы голова выглядела аккуратней, но ей не хочется. Если снять с волос резинку, то они очень красиво рассыпаются по плечам и блестят. Они наверняка здорово смотрелись бы, если бы она повисла на тарзанке вниз головой. Вот бы догадаться об этом раньше! Хотя… с другой стороны, при этом некрасиво скривилось бы и покраснело лицо. Нет. С тарзанкой покончено. Раз и навсегда. Это развлечение теперь не для нее.

Таня вытащила из ящика письменного стола подаренную старшей сестрой «Анкету для девочек». Она выпрашивала ее у Веры недели две. В книжном магазине такая была одна: в розовой глянцевой обложке, разрисованной фантастическими цветами и птицами. Таня очень боялась, что Верка не успеет и «Анкету» продадут, но сестра вчера все же вручила ей предмет ее мечтаний. Таня раскрыла «Анкету» и подписала ее как можно красивее: «Осокина Татьяна. 7-й «А» класс». Потом пожертвовала фотографией, где была снята с мамой в прошлом году у новогодней елки. Она аккуратно отрезала маму и положила эту часть фотографии в ящик стола, а свою веселую физиономию приклеила на первый лист в специальную рамочку. На следующем листе шли вопросы анкеты. В предвкушении удовольствия Таня, улыбаясь, замерла на пару минут, выдохнула и начала отвечать.

Однако очень скоро ей стало скучно. Вопросы были неинтересными. Например: «Моя любимая птица» или «Мой любимый вид городского транспорта». Таня никогда в жизни не задумывалась о птицах, да и транспорт ее совершенно не интересовал. Она почти никуда не ездила, потому что все, что ей было необходимо, находилось рядом с домом. Таня полистала анкету. Она вся была какая-то безликая, скучная и… игрушечная. Будто предназначалась для куклы Барби, а не для живой девочки. Зря она приставала к Вере. Куда теперь девать эту анкету? Придется, конечно, ответить про всяких там птиц, чтобы сестра не обиделась, но потом, попозже. А сейчас… Таня порылась в столе, вытащила толстую тетрадь с Ди Каприо на обложке, в которой в прошлом году записывала английские слова, вырвала эти листы и на первом чистом снова вывела красивыми буквами: «Таня Осокина. 7-й «А». Потом подумала немножко и на внутренней стороне обложки написала то, без чего ни одна девчоночья анкета никем анкетой признана не будет:

 
На «О» моя фамилия,
На «Т» меня зовут,
На «Л» подруга милая,
На «…» мой лучший друг.
 

После написания этого замечательного стихотворения Таня задумалась уже надолго. В последней строчке вместо букв она поставила точки, потому что была человеком честным. Друга у нее пока не было, хотя, конечно, ей очень хотелось, чтобы он был.

На следующих страницах тетради она с большим удовольствием записала те вопросы, которые ее интересовали гораздо больше, нежели городской транспорт: «Кто тебе нравится?», «В кого ты влюблен(а)? «С кем хочешь дружить?», «С кем хочешь сидеть за одной партой?» После вопросника она пропустила листов двадцать для ответов одноклассников и приступила к самому интересному. На самом верху следующего чистого листа написала: «Напиши мне письмо, если тебе понятен этот адрес: Ревнующая область, Страдающий район, город Любовь, улица Влюбленных, дом Тоскующих, квартира Счастливейших».

Интересно, догадается ли… один человек, что Таня ждет послание именно от него? Если не догадается, то может проявить себя на следующей странице. На самом ее верху она написала следующее: «Кто хочет со мной дружить, пусть поставит здесь свою роспись». Потом она подумала, что подписи бывают такими замысловатыми, что по ним ни за что не догадаешься, кто их оставил, и внизу страницы приписала еще пару строк: «Кто считает меня своим другом, может вписать первую букву своего имени в стихотворение на обложке». Таня представила, как… один человек вписывает эту букву, и ей сделалось жарко.

Венька

Венька шел домой. Он сначала бежал, но потом спохватился и перешел на шаг. Чего теперь спешить? Все пропало. Он опять не смог сдержаться. Кричал, что ненавидит всех, что лучше умереть, чем учиться в этой школе. Вокруг него, как всегда, собралась куча народа из разных классов, а он обзывал их самыми последними словами, которые только знал. Сегодня у Киры Геннадьевны был выходной, поэтому некому было увести его из коридора, и Венька, как говорится, оторвался по полной программе.

С чего же все началось? Венька задумался. На первом уроке, на биологии, все было еще нормально. Потом пришел черед математики. «Контрошка» оказалась легкой… А-а-а! Вот оно что! Все началось с Винта. На истории Винт пихал Веньку в спину своим учебником. Весь урок! Любой бы не выдержал, а Венька терпел. Он даже один раз предложил Винту перестать, а тот скорчил отвратительную рожу и пихнул так, что на спине, наверно, вскочил синяк. Или синяки не вскакивают? Впрочем, какая разница! Венька, конечно, в конце концов не выдержал, развернулся и стукнул Винта тетрадкой по голове. Слегка. Разве тетрадкой больно стукнешь? Так Винт сразу полез драться, будто это он, Венька, во всем виноват. От такой несправедливости разве можно не закричать? И Венька закричал, что все хотят ему зла, хотят сжить со света. А потом ему, как всегда, было уже не остановиться. Он прямо посреди урока покидал учебники в сумку и побежал к двери. Маргарита Ивановна пыталась его остановить, но куда ей… Остановить его может только Кира Геннадьевна, у которой сегодня, как назло, был выходной.

В коридоре второго этажа Венька опустился на пол, закрылся сумкой и завыл от тоски. Мгновенно собралась толпа.

– Гляди, пацаны! Козел опять цирк устраивает!

– Давай сюда! Тут опять Козлина!

– Козлик-козлик! Ме-е-е! – неслось со всех сторон.

Вынести это было невозможно, и Венька не вынес. Еще громче, чем в классе, он начал кричать все, что он о них, свистящих и мекающих, думает, а они смеялись и щипали его за спину так, что синяков там теперь, наверно, тысячи.

Веньке здорово не повезло с именем и фамилией. Ясно, что Козлова все всегда будут называть Козлом. Веньку и называли. Имей он нормальное имя, может быть, кто-нибудь хоть иногда, для разнообразия, и назвал бы его Сашкой или Вованом. Так нет, нате вам – Вениамин! И на имя-то не похоже! Прямо лекарство какое-то, вроде антигриппина… Или вот цветок еще есть такой – бальзамин. Мама его на окошке выращивает, в желтом горшке. А Веня – это еще хуже: Веня, племя, бремя, семя… Кошмар какой-то! Мама дома иногда называет его еще и Веником. Венька всегда зажмуривается, когда это слышит. Но не станешь же объяснять маме, что звук этого «Веника» для него – все равно что скрежет железа по стеклу. Она огорчится или обидится, ведь назвала сына в честь брата, погибшего в Афганистане. Надо бы Веньке гордиться таким именем, но у него это почему-то никак не получалось. Утешался Венька, только проглядывая последние страницы орфографических словарей, где печатали личные имена. Он бы, наверно, даже из дома не вышел, если бы его звали, к примеру, Варсанофием или Анемподистом. Таким образом, в свете орфографических словарей его имя оказывалось еще вполне приличным.

Венька пришел домой. Немного посидел в кухне, посмотрел, как смешно, вытянув прозрачные лапки, спит в аквариуме белая крыска Марфуша, а потом все же пошел звонить маме на работу. Так уж у них повелось: сразу после школы Венька всегда звонил ей и докладывал о своих делах.

– Мам, опять… – сказал он и виновато замолчал.

Из трубки какое-то время не раздавалось ни звука. Мама расстроилась.

– Из-за чего на этот раз? – наконец спросила она.

– Из-за Винта.

– Что еще за винт?

– Ну, Винтуев… Пашка…

– Все ясно. Можешь не продолжать. Поговорим вечером.

Венька повесил трубку и задумался. Что же это маме ясно? Иногда то, что ей кажется абсолютно ясным и правильным, к школьной Венькиной жизни абсолютно неприменимо. Например, мама заставляет его ходить в школу в пиджаке. В сентябре на общешкольном собрании директор предложила родителям приобрести сыновьям пиджаки. Дескать, школьная форма сейчас не обязательна, а пиджаки будут мальчиков дисциплинировать и настраивать на серьезный лад. Мама на следующий же день потащила Веньку в магазин, где они купили обалденный, как ему тогда в горячке показалось, пиджак: бежевый, в тонкую коричневую клетку. Перед пиджака был выполнен так, будто под ним надет еще и жилет из такой же ткани. «Как денди лондонский…» – радостно приговаривала мама, оглядывая Веньку. Он себе тоже очень нравился в пиджаке, но только до тех пор, пока не пришел в школу. В своем 7-м «А» один лишь он таким образом вырядился.

Сначала Венька не очень огорчился. Не все же мамы такие расторопные, как его. Но ни через неделю, ни через месяц никто из одноклассников в пиджак так и не переоделся. Ребята по-прежнему ходили в джемперах, джинсовках, куртках от спортивных костюмов, а самые крутые – в толстовках. Венька попытался как можно быстрее запачкать пиджак, благо он был светлый. Он уже предвкушал, что дня через два наденет в школу свой старый темно-синий свитер крупной вязки, но мама притащила с работы еще один пиджак.

– Вот! Примерь! – щебетала она над Венькой. – Тетя Нина отдала. Витальке стал маловат, а тебе будет в самый раз.

Венька, стиснув зубы, влез в Виталькин пиджак. Он тоже был ничего: стального цвета в черную крапинку и даже без всяких поползновений на жилет. Только не нужен был Веньке этот элегантный пиджак! Никто из его одноклассников в пиджаках по школе не ходил. Никто! Лишь один он, несчастный Вениамин Козлов! Он, правда, ни разу ни от кого не слышал обидных слов в адрес своей одежды, но всем своим существом чувствовал, что никак не вписывается в этих пиджаках в мужской коллектив класса. Когда у него, у Веньки, будет собственный сын, он ни за что не станет покупать ему никаких пиджаков. Он внимательно изучит, в чем будут ходить сыновьи друзья, и купит ему точь-в-точь такую же черную джинсовку, как у Пети Комиссарова: скромную, с многочисленными удобными карманами на «молниях» и кнопках.

Венька вздохнул. Вечером придется объясняться с мамой, а завтра – с Кирой Геннадьевной. Он ведь ушел с истории, а после нее еще должна была быть география. Получилось, что он прогулял целых два урока. Венька еще раз вздохнул и пошел клеить избушку. Он придумал сворачивать квадратики ватмана в трубочки и красить их акварелью под древесину. Потом он из этих трубочек, будто из бревен, соберет старинную избушку, как на фотографии в книге «Русский Север».

На следующий день ноги Веньку в школу не несли. Одноклассники уже давно привыкли к его истерикам и вспоминать ничего не будут. А вот Кира Геннадьевна! Как не хочется ее расстраивать! Он обещал ей, что такой грех с ним больше не случится, а он взял да и опять случился.

Венька любил Киру Геннадьевну. Она всегда разговаривала с ним уважительно, никогда брезгливо не поджимала губы, как, к примеру, историчка, и никогда не поминала старое, только просила не совершать новых ошибок, чтобы не выставлять себя на посмешище. А еще Кира Геннадьевна понимала, что Веньке не одолеть русский язык. Он учил все правила, мог объяснить правописание любого слова, но, когда начинал писать, почему-то делал столько ошибок в одном предложении, что самому жутко становилось. Диктанты он упорно писал на «единицы», а за устные ответы и содержание сочинений получал «четверки» и «пятерки». Таким образом в четверти образовывался «трояк». Венька это сразу оценил и был благодарен Кире Геннадьевне за такой поход к делу.

Венькины терзания оказались совершенно напрасными. Оправдываться перед учительницей не пришлось, поскольку случилось нечто более серьезное, чем обычная его истерика. Вчера вечером во дворе школы тот самый Пашка Винт подрался с Клюшевым. В результате драки у Винта оказалась сломанной рука и перебит нос, а сам он находился в больнице на операции.

Клюшев стоял посреди класса, а директор школы, Вера Матвеевна, отчитывала и совестила его так, как умела только она одна.

Клюшев стоял, выставив ногу в фирменной кроссовке вперед. Правая рука его была в кармане, картинно насборив над ним длинную махровую серо-черную толстовку, левая – вызывающе упиралась в бок. Вере Матвеевне это не понравилось.

– Ну-ка встань, как ученик! – велела она, вытащила одну его руку из кармана, вторую опустила по шву и слегка стукнула туфелькой по ноге Клюшева, чтобы не так нагло выпирала мощная кроссовка.

Венька во все глаза смотрел на Клюшева. Вот он, герой 7-го «А» класса! Мечта всех их девчонок! Фамилия тоже, конечно, не задалась, зато что стоило имя – Антуан! Естественно, при таком имени никто и не вспоминал про фамилию. Когда у него, у Веньки, будет собственный сын, он ни за что не станет называть его в честь чьего-нибудь брата, даже если тот прославится подвигом. Он назовет его Димой или Андреем или уж постарается, как родители Клюшева, придумать что-нибудь эдакое, например Арнольд, Сильвестр или, на худой конец, Майкл. Новые учителя, впервые читая имя Клюшева, всегда сначала произносили его как Антон. «Антуан!» – хором кричали одноклассники, учителя удивленно поднимали вверх брови или покачивали головами, а Клюшев при этом спокойно и независимо смотрел куда-то сквозь доску.

Антуан Клюшев был высок, спортивен, смугл лицом. Стригся почти «под ноль», оставляя три рваных пера надо лбом, что, надо признать, ему здорово шло. Антуан брал и тем, что дружил с девятиклассниками. У него был такой огромный и шикарный магнитофон, что эти самые девятиклассники приглашали его вместе с «магом» на дискотеки своей параллели, куда рядовым семиклашкам ходу не было.

Венька посмотрел на Аллочку Любимову, замечательную девочку с пушистым облаком золотых волос вокруг головы. Глазами, полными обожания, Аллочка смотрела на Антуана. Если бы она хоть один разочек вот так же посмотрела на Веньку, он, наверное, умер бы от счастья. Но Аллочка смотрела на Антуана, который сломал руку Винту.

Венька не слишком жалел Винта. Тот был противным парнем. Винтом его звали не только из-за фамилии. Сделав какую-нибудь гадость, он как-то всегда выворачивался и ловко уходил от наказания. Венька даже подумал, что и сейчас он вывернулся: руку сломал, чтобы Антуану досталось. Наверняка драку затеял Винт.

Вера Матвеевна требовала от Антуана объяснений, но тот, уставившись в пол, молчал, только на щеках его расцвели красные пятна.

– Хорошо! – жестко произнесла директор. – Поговорим после уроков. Как раз в школу придет инспектор по делам несовершеннолетних. При нем не отмолчишься!

– Не надо инспектора, – поднялся с места Петя Комиссаров. – Антуан не виноват. Это все Винт…

– Кто-кто? – не поняла директор.

– Ну… Винтуев… Он все время лезет…

– И зачем же он полез на этот раз?

– Мы их команду на «физре» в баскетбол разбили.

– И что?

– Ну вот… Винт… то есть Винтуев… назначил Антуану «стрелку» во дворе, потому что он у нас лучший игрок.

– Кто? Винтуев?

– Нет! – обиделся за Клюшева Петя. – Куда Винту! Лучше всех Антуан играет.

– Я правильно поняла, Антуан, что Винтуев первым предложил драться?

Тот кивнул и отвернулся к стене.

– И что? – продолжала директриса. – Никак нельзя было отказаться от этой самой «стрелки»?

Венька удивился вопросу Веры Матвеевны. Как же можно отказаться от «стрелки»? Если бы он отказался, то это бы означало, что он струсил. Антуан не трус! Но он же не виноват, что у Винта кости такими хрупкими оказались!

– Ну вот что! – подвела черту под разговором Вера Матвеевна. – Инспектор все равно придет. Антуана, думаю, поставят на учет в детскую комнату милиции, поскольку родители Винтуева написали заявления о хулиганском нападении на сына и его избиении. А вы, бойцы 7-го «А» класса, подумайте хорошенько, стоят ли того ваши «стрелки»? Попасть на учет в милиции легко, а потом это клеймо, как судимость, останется на долгий срок. Ни в одно училище, ни в один лицей или колледж не возьмут, пока не снимут с этого самого учета. – Она строго посмотрела на Антуана и отчеканила: – Зайдешь ко мне в кабинет после шестого урока.

Вера Матвеевна вышла из класса, а Венька с уважением смотрел на Антуана, идущего к своей парте. Он бы так не смог. Если бы он, Венька, не был виноват, то так бы и сказал директрисе, открыл бы ей глаза на этого мерзкого Винта. Выходит, он трус? Антуан не трус, а он, Венька Козлов, трус? Наверно, в том-то все и дело!

Одну из последних истерик он закатил именно от страха. Все баловались на перемене, наскакивали друг на друга. Все, даже сам Венька. И как-то так получилось, что в образовавшейся «куче-мале» он оказался в самом низу, под горой тел семиклассников. Ему стало душно и страшно. Он тогда еще не знал, что кости могут легко ломаться, но, видимо, предчувствовал. Венька сначала просто пихался, чтобы выбраться из-под мальчишеских тел, но ничего не получалось. Тогда он стал кусаться, царапаться и ругаться. Когда куча-мала сама собой распалась, Венька уже вошел в раж: кричал, брызгал слюной и никак не мог успокоиться, потому что сильно испугался.

Но своих одноклассников, несмотря на все обидные и даже грязные слова, которые он им в такие моменты бросал, Венька, в общем-то, любил. Он совсем не хотел идти в другой класс или в другую школу, как иногда, после очередной истерики, советовала ему сделать мама. Он просто был не таким, как все… Почему-то… И от школы это никак не зависело.

А на перемене произошло следующее. Расталкивая школьников, в класс ворвалась мать Винта. Она подскочила к Антуану, схватила его за ворот толстовки, прижала к стене и стала кричать:

– Зачем ты это сделал? Бандит! Пашке уже вторую операцию делают!

– Он не бандит! – закричал вдруг Венька и наскочил сзади на женщину. – Это ваш Пашка – бандит! Он все время ко всем лезет! Вчера ко мне лез!

Мать Винта отпихнула Веньку так, что он, отлетев от нее, проехал щекой по острому краю желоба для мела на доске. Щеку прочертила глубокая царапина, из которой на пол закапала кровь. Мать Винта не видела этого, потому что по-прежнему трясла Антуана за толстовку так, что его голова периодически стукалась о стену. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы девчонки не сбегали за директором и Кирой Геннадьевной. Вдвоем они оторвали женщину от Антуана. Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Учителя под руки вывели ее из класса.

Антуан, поправив сбившуюся одежду, подошел к Веньке и подал ему руку. Венька поднялся с пола, зажимая рукой кровоточащую царапину. Антуан, склонив голову набок, разглядывал его так внимательно, будто видел впервые.

– Чего влез? – спросил он.

Венька пожал плечами.

– Девчонки! Дайте ему платок! – потребовал Клюшев.

Тут же четыре платка были протянуты Веньке. Он выбрал с красной каемкой, Аллочкин. Может быть, он, Венька, не такой уж и трус? А? Как ты думаешь, Аллочка? Такие вот вопросы замелькали в Венькиной голове. Но Аллочка уже отошла к своей парте и оттуда бросала пламенные взгляды на Клюшева.

После ОБЖ ребята побежали в спортзал поиграть в «картошку». Венька не пошел, остался в классе. Он не любил быть «картошкой». Слишком уж сильно лупили мячом. Веньке не нравилось, когда было больно. А ловить мячи он не успевал, потому что все время прикрывал голову руками.

– Это так оставить нельзя! – услышал он за спиной голос Таньки Осокиной, главной своей врагини.

Танька презирала Веньку, чего не скрывала, а, наоборот, всячески старалась подчеркнуть. Когда Венька горячился, доказывая что-либо, она обязательно ядовито подзуживала: