Текст книги "Тайны Острова Санта Круз"

Автор книги: Светлана Ларионова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Сережка в воду лезть наотрез отказался. Махнув на него рукой, я быстро скинула курточку, свитер, джинсы и устремилась к воде.

– Закаляйся, если хочешь быть здоров! – дурачась, кричала я. – Смертельный трюк – русалка во льдах!

– Ага. Смертельное шоу – русалка в трусах! – тут же прокричал в ответ Сережка.

Хохоча, я буквально упала в воду. Быстро занырнув, я немного проплыла, сражаясь с волнами, и решительно повернула назад. Вода была настолько холодная, что я перестала чувствовать кончики пальцев. Сделав пару отчаянных бросков, я наконец нащупала ногами дно и вдруг словно наткнулась на изумленные глаза Дэна. Тогда я, правда, еще не знала его имя. Он сидел у желтой байдарки и медленно растирал огромного пса махровым полотенцем. Меня будто бы теплой волной от этого восхищения. Внутренне я даже смутилась: мне показалось, что этот устремленный на меня взгляд пронзает пространство вполне видимым лучом, и каждый, включая моего насмешливого сына, может его видеть. Но Сережа играл с Альмой, запуская диск «фрисби» в сторону подступающего к озеру сосняка, и не обращал на меня никакого внимания.

Я вышла из воды, распрямляя плечи и стараясь ступать с такой грацией, на которую только была способна. Холодный ветер тут же пронзил мое мокрое тело до самых костей. Я гордо тряхнула головой, стараясь придать слипшимся волосам хоть какой-то объем. Еще немного, и я покроюсь ледяной корочкой, – подумала я.

– Вы меня удивили! – сказал незнакомец, тщательно выговаривая каждое слово, – В такую погоду не каждый решиться залезть в воду…

Я внимательнее посмотрела на него: он оказался немного старше, чем я подумала. Где-то моего возраста, решила я. И европеец. Акцент слабый, но точно есть. Не британец. Скорее всего, Швейцария: светлые волосы, хорошая стрижка, тонкие мимические морщинки. Худощавый, но мускулистый, как пловец, танцор или скалолаз. Хотя нет, икры слишком развиты, – машинально отметила я. Велосипед, а может, альпинизм.

–А Вы что, на байдарке рискнули, в такой ветер? – вежливо поинтересовалась я, стараясь подавить смятение, вызванное плещущимся обожанием в карих глазах незнакомца. И тут же отругала себя за холодный, даже снисходительный тон. Да что же со мной такое, и пофлиртовать уже не могу?

Незнакомца же мой тон, казалось, только развеселил:

– Да какой там риск, мы со Снором вдоль берега прошлись неспеша… – незнакомец потрепал собачьи бока. – А у Вас кожа в пупырышках! Может, пойдем в кафе, выпьем по чашечке чая?

Я на секунду опешила. В Америке я совсем я отвыкла от такого подхода: две секунды знакомы, а он на чашку чая пригласил, да еще и подразнил при этом. Я улыбнулась:

– А меня гусиная кожа как раз и согревает! Спасибо за предложение, но я с сыном, – и показала на Сережу, играющего с Альмой.

– С сыном? И с собакой? Девочка?

– Если Вы о собаке, то – да, она девочка, -ответила я.

Он расхохотался и заявил:

– Решено: оставляем моего Снора с вашей красавицей, а сами идем в кафе, и принесем сыну что-нибудь перекусить! – он вдруг подмигнул и широко улыбнулся.

Я недоверчиво посмотрела на его Снора. Пес был огромной, широченной в груди немецкой овчаркой, явно с примесью какого-то еще гиганта вроде ньюфаундленда. Дэн закончил растирать его полотенцем, но Снор все также блаженно улыбался, посматривая на хозяина и приподнимая уголки брылей. Обалдеть! –понеслось в голове. Я представилась:

– Меня, кстати, зовут Дина. Вообще-то моё полное имя Диана, но друзья всегда сокращают мое имя до Дины.

– Меня зовут Дэн. Будем знакомы!

Мы, улыбаясь, церемонно пожали руки. Альме Снор пришелся по душе. Встав на задние лап, она тут же пригласила его поиграть в собачьи «салочки». Сережка тоже обрадовался неожиданно свалившейся на него няньке для Альмы: он оставил собак носиться по пляжу, а сам принялся запускать кайт. Кайт он просто обожал, и если не рассекал под ним воду на доске, то просто тренировался с берега, выбрасывая полотнище кайта в небо и ловко управляя им при помощи прикрепленного к концам строп горизонтального стержня. Мы же с Дэном не спеша отправились в сторону небольшого уютного домика в стиле шале с надписью «открыто».

В прибрежном кафе было немного посетителей. Мы сели за столик у окна и заказали яблочный пирог. Пирог оказался свежим, а яблок было так много, что они просто вываливались из-под золотистой корочки. Запивали эту прелесть ароматным травяным чаем и беседовали. Дэн оказался родом из Канады. Здесь, в Штатах, была у него какая-та давняя любовь, ради которой он развелся со своей канадской женой. Надо отдать ему должное: с женой Дэн развелся, когда их сыну стукнуло двадцать, и тот, прочно встав на ноги, больше не нуждался ни в отцовских деньгах, ни в его постоянном присутствии.

Расставшись с женой, Дэн махнул в Калифорнию, где его должна была ждать та самая юная барышня. К великому огорчению Дэна, барышня его не дождалась и вышла замуж. Жила она здесь, на южном берегу Тахо, со своим мужем и пока еще без детей. Разочарованный канадец поселился в портовом Ричмонде, в двух часах езды от Тахо, – не то, чтобы рядом, но в случае чего… Я внимательно смотрела на него, представляя, как он приезжает сюда , на высокогорное озеро, чтобы вдруг, как бы случайно увидеть свою барышню, бегущую по пляжу, загоревшую, в бикини… Сердце мое на секунду сжалось от печали и сожаления о прошедшей юности, от того, что меня, сорокалетнюю тётю, уже никто никогда так не полюбит…

Он, наверное, прочитал мой мысли, потому что вдруг сказал:

– Да ты не подумай, я её не подкарауливаю… Просто я же здесь жил, когда из Канады на свои конференции приезжал. Так что у меня тут, в Тахо, осталось много друзей. Вот вчера и приехал на День рождения к одному приятелю. А сегодня, – так, голову ветром продуваю после вчерашнего сабантуя.

Потом он заглянул себе в чашку, отпил глоток и, нервно улыбнувшись, исподлобья стрельнул в меня глазами:

– Ты знаешь, я бы ни за что не подумал, что у тебя такой большой сын. Ты такая тоненькая вся, как девчонка. Я просто онемел, когда тебя в воде увидел.

Я почувствовала, что вся заливаюсь краской. Мне вдруг стало не по себе: из слушательницы печального любовного романа я становилась объектом комплиментов… Не то, чтобы я против,– совсем нет! Просто не вовремя как-то. Что теперь? Ожидать свидания? Сравнивать себя с двадцатилетней красавицей и мучиться комплексом неполноценностей? Ну уж нет!

Я поняла, что немного раздражена, и одним махом прикончила свой чай. Раскраснелась, как школьница, растерялась… Что же со мною такое твориться?! Дэн, казалось бы, ничего не заметил. Он рассчитался кредиткой, подхватил коробочку с мясным пирогом для Сережки, поручил мне нести большой стакан чая и пирожное, и направился назад, к пляжу. Я немного отстала, чтобы рассмотреть его аккуратно стриженный русый затылок с мальчишеским хохолком на темечке, красивый узкий зад, широкие плечи… Я почувствовала, что куда-то в область сердца вливается непонятное щемящее чувство, словно я его знала лет двести, и даже как-то беспокоилась о нем. На сентиментальную влюбленность это чувство совсем не походило. Я решила не заморачиваться, а просто поблагодарить за ланч и вежливо расстаться. Тем более, что слушать о его любовных перипетиях мне уже совсем не хотелось.

Снор и Альма встретили нас радостным лаем и кордебалетом из лап, хвостов и мокрых языков. Сережка закончил возиться с кайтом; мы сели за деревянный столик в сосняке, и Сережка с аппетитом взялся за пирог и дымящийся чай. Дэн спрашивал его о школе, планах на будущее. Сам он рассказывал о своем сыне, которого называл исключительно Бенджамином. Не Беном, а именно Бенджамином. Он заглатывал «д», делая почти одинаковое ударение на все слоги, заставляя имя звучать на французский манер.

Дэн рассказал, что снимает домик над берегом Келлеровского пляжа в Ричмонде, и тут же пригласил в гости. Ричмонд – один из городов залива Сан-Франциско. Ещё он заявил, что лето на заливе очень холодное, купаться без водолазного костюма не к кайф, так что если хочется померзнуть после сорокаградусной жары в Сакраменто, то добро пожаловать…

– Супер! –обрадовался Сережка. Он порозовел после чая и съеденного пирога с пирожным, и явно проникся доверием к Дэну. – Мы раньше тоже жили у воды, на Черном море. Знаете, где Турция? Мы жили напротив, на другом берегу.

Дэн рассмеялся:

– Хоть и подзабыл я географию, но Черное море я на карте смогу показать. И, конечно, знаю о Ялте. Там же проходила конференция по окончании Второй Мировой, не так ли?

Сережка и я с удивлением уставились на нашего нового знакомого: крайне редко в США мы встречали человека, кто бы хоть краем уха слышал о конференции. Дэн был безусловно человеком европейского образования и крайне интересным собеседником. Расстались мы тогда только после того, как клятвенно пообещали увидеться снова. Для верности Дэн позвонил нам на следующий день, приглашая нас на экскурсию по заливу на ближайшие выходные.

***

В Ричмонде, огромном порту восточной части залива Сан-Франциско, было и вправду ветрено и холодно. Летом там постоянно висит туман. Вода относительно теплая, но грязная, – тогда, в апреле, всюду виднелись огромные океанские грузовые суда, привозящие сухой груз, машины, и топливо для всей Америки. Один такой «товарняк» привозит столько груза, что если выставить все принимающие товар фуры в ряд, то получится очередь длиной в двадцать километров. С холма, где стоял дом Дэна, было хорошо видно маленькие юркие тягачи, помогающие этим огромным судам развернуться в бухте.

Дэн жил прямо над крутым берегом одного из общественных пляжей: с его балконы можно было смотреть на волны и слушать рокот прибоя, вдыхая запах растущего рядом огромного эвкалипта. На этом достоинства съемного жилища заканчивались: старый домик продувало насквозь, он был сырой и тесный, с маленькой кухонькой и стояком для душа вместо ванны. «Это временно, – разводил руками Дэн, – «Купился на близость к пляжу». Я его хорошо понимала.

Но в дома у него мы пробыли недолго. Как оказалось, Дэн заранее записал нас на байдарочную экскурсию к острову Брукс. Подъехав к причалам, мы тут же увидели группу людей в спасжилетах и красные длинные байдарки, лежащие на бетонном слипе11
  Слип – скат для спуска небольших лодок у причала, от английского глагола slip – скользить


[Закрыть]. Экскурсионная группа состояла из двадцати человек. Мы разбились по парам. Сережка заприметил высокую худенькую девушку примерно своего возраста и тут же пригласил её составить ему компанию. Удивительнее всего, что девушка оказалась русской, и звали её Марина. Она приехала в Америку из Москвы по линии международного обмена студентами: вместо неё в Москву уехала американская студентка. Я краем уха услышала, как Сережка с неподдельным интересом расспрашивает её о жизни в России, и пожалела, что мои сыновья так редко выезжают из страны.

После инструктажа мы все расселись по двухместным байдаркам и прямо около берега стали осваивать навыки правильной гребли. Минут через пятнадцать все уже довольно уверено работали двухлопастным байдарочным веслом, и экскурсия началась. Нам предстояло пройти около двух километров через пролив, отделяющий Ричмонд от острова. Не смотря на то, что холодные волны и ветер придавали проливу суровый вид, грести было легко. Длинная байдарка легко разрезала волну, а течение несло нас со скоростью в три узла в нужном направлении.

–Главное – правильно выбрать время! – кричал мне в спину Дэн, ловко подстраиваясь под мои неумелые гребки. – Течение меняется каждые шесть часов, и назад мы будем двигаться с такой же скоростью, если не быстрее!

Он оказался прав. После экскурсии по заповедному острову, которую устроили специально для нашей группы, мы, перекусив, двинули назад. На этот раз мы шли не только с течением, но и по ветру. Я все более уверенно работала веслом, Дэн сильными синхронными гребками придавал ускорение, и вскоре мы оказались безусловным лидером байдарочной флотилии. Нам с Сережкой так понравилась байдарочная гребля, что, оказавшись в Сакраменто, мы первым делом отправились по поиски магазина с туристическим снаряжением. В тот же вечер во дворе нашего дома красовалась большая двухместная байдарка, и я уже предвкушала настоящие водные турпоходы. Как оказалось, у Сережки были другие планы на эту байдарку. Русская девушка Марина в тот же вечер получила от Сережки эсэмэску с фотографией нашей покупки и приглашением прокатиться на горные озера Сьерра Невады. Судя по счастливому лицу моего сына, Марина приняла приглашение благосклонно.

К концу нашего первого лета я купила еще одну байдарку, на этот раз надувную. Она удобно паковалась в небольшой рюкзак и весила меньше двух килограммов. Байдарка, по моему дизайнерскому замыслу, должен был служить тендером для строящегося «Флибустьера» и переправлять меня с грузом на берег. С этой байдаркой я обычно и приезжала в Ричмонд. В хорошую погоду, когда океанская лазурь залива перемешивалась с высоким безоблачным небом, а теплый песок пляжа под окнами Дэна начинал привлекать любителей позагорать, мы брали байдарки и уходили вдоль берега, -изучать его многочисленные бухточки. Мы устраивали обед где-нибудь на вершине холма, откуда хорошо просматривался весь город. Наш вечер обычно заканчивался в популярном пабе Старого Города. Мы медленно тянули из высоких стаканов темное пиво и делились нашими заветными мечтами. Дэн был первым из друзей, который узнал о моих планах покорения океана. «Флибустьера», тогда еще перевернутого килем вверх, я Дэну показывать не решилась. Подумала, начнутся расспросы, подсказки, пожелания… Сказала ему, что это – мое деревянное сокровище, как Буратино у папы Карло, и пообещала покатать. Он с удовольствием смотрел на фотографии, слушая мой очередной «краткий отчет о проделанной работе» , как-то странно посматривая на меня. Строился «Флибустьер» долго, целых два года, после моих дневных и вечерних смен в больнице. Во время строительства вносились поправки в его дизайн: иногда мне казалось, что «Флибустьер» живой и по ходу дела проектирует себя сам. «Никогда больше не буду лодки строить», – часто жаловалась я Дэну, показывая темные несмывающиеся пятна эпоксидки на своих руках. Он только смеялся.

Со временем мы стали вместе проводить все выходные. Дэн оказался потрясающим другом: ему всегда можно было позвонить, даже пореветь в трубку, когда кого-нибудь из моих пациентов уносила смерть. Иногда, правда, на него накатывали какие-то особые тихие моменты, словно он предавался воспоминаниям. Я тогда думала, что он скучает по своей барышне, и не лезла с расспросами. Когда мы рассекали набережную Ричмонда на велосипедах, я не раз замечала, как при виде молоденьких девчушек в его глазах загорались огоньки обожания. Такое его искренние проявления чувств, этот интерес ко всему прекрасному и молодому вызывал у меня уважение и окончательно развеял мои опасения по поводу потенциального романа.

Здесь я поспешу объясниться. Я совсем даже не против романов. Совсем даже напротив! Замуж я, правда, не хочу, да и затянутые романы начинают меня как-то напрягать. Просто со временем я стала понимать, что даже самые лучшие из лучших мужчин после фразы «давай останемся просто друзьями» способны сгоряча вылить целый ушат нечистот. Увы, после этого на душе неизменно остается отпечаток гадливости… Разочаровываться в Дэне мне не хотелось. И потом, он все еще «отходил» от своей барышни, а я, после продолжительного романа со смертельно нудным и контролирующим каждый мой шаг кавалером, просто радовалась вновь обретенной свободе. Иногда мне кажется, что я всё еще в поиске романтичных героев, а мне просто нужен добропорядочный и увлечённый своим делом человек, который сможет понять и мою увлеченность и даже сможет меня дожидаться во время моих похождений по морям. Моя подружка Лена посмеивается над такими теориями по поводу неудачных романов, но тут же выдаёт свои. Она говорит, что это только мы, пенелопы, как дуры, ждём своих одиссеев, а мужики никого никогда ждать не будут. Еще она говорит, что я «просто не нашла свою половинку». Просто и со вкусом. Возможно, она права. Тогда мне казалось, что Дэн идеально подходил под мою «половинку», но он, конечно, об этом совсем не догадывался.

Вот о Дэне я и подумала, решая, кому на время отдать Мишку. Сережка обещал приехать за ним только через два дня. Я была уверена, что Дэн с радостью отнесется к просьбе взять Мишку к себе и Снору на пару ночей. Огромный общительный пес Дэна был всегда рад компании, а Мишка мог бы её составить. К тому же Ричмонд от Сан-Рафаэля, где стоял мой «Флибустьер», был совсем недалеко, пару остановок на рейсовом автобусе, и я могла навестить моего приёмыша. Машины у меня не было: свою я отдала сыну, а себе что-то поддержанное покупать не хотелось: заботы, платные парковки, бензин… Зачем мне все это, если я отправляюсь в Большое Плаванье? Отсутствие машины, среди прочего, и стало причиной того, что я решилась на работу в тюрьме. Ведь Сан-Квентин находился совсем рядом с мариной, где стоял мой «Флибустьер», – каких-нибудь тридцать минут на велосипеде.

Глава четвертая. Сан-Квентин.

Мужская тюрьма строгого режима Сан-Квентин располагается на полуострове, выдающимся в воды залива Сан -Франциско, и с воды смотрится как старинный бастион. Она была построена в 1852 году, и является самой старой тюрьмой Калифорнии. Про Сан– Квентин снимали фильмы; здесь в свое время побывали многие знаменитые убийцы и насильники. Воришек и хулиганов здесь нет: контингент тюрьмы составляют самые отпетые преступники, приговоренные к смертной казни или пожизненному заключению. Из Сан-Квентина выхода практически нет. Для многих отсюда один выход – на тот свет.

Было пять утра. Я выехала пораньше, чтобы, не дай бог, из-за какой-нибудь глупости типа спущенного колеса не опоздать на первую смену. Я крутила педали своего старенького велосипеда и пыталась представить себе первый день работы. В голову почему-то приходили какие-то совсем удручающие мысли о больницах, и я очень боялась, что не выдержу в Сан-Квентине и одного дня. Единственный опыт работы медсестрой в заведение подобного рода был у меня в Сакраменто, в камерах предварительного заключения, где за смену надо было раздать таблетки и сделать уколы сотни пациентов. Там сидели и совсем молоденькие, несмышленые ребята, спьяну попавшие в драку. Они, как правило, были избитые и притихшие. Сидели и накаченные мужики, недавно вернувшиеся с Афганистана, многие с ПТСР, одуревшие от наркоты.

В камерах «афганцы» были обычно буйными. Они оказывались от прописанных им антидепрессантов и вообще любых таблеток, и мне не раз приходилось вызывать медиков с пожарными на помощь. Пожарные с медиками быстро, группой, заходили в камеру, делали «афганцу» укол и увозили его в госпиталь для военнослужащих. Я этот госпиталь тоже знала неплохо: когда-то и я подрабатывала сиделкой в специальной комнате, где держали обколотых успокоительными бывших военных. Тогда моя задача была предельна проста: не спускать с пациента глаз, не разговаривать и ждать врача. Потом, после медосмотра, пациентов увозили на лифте на самый верхний этаж больницы. Передвигаться самостоятельно им не разрешалось: в сопровождении двух здоровых охранников я должна была везти здоровых мужиков в инвалидной коляске до лифта. В лифт коляску ввозили так, что пациент сидел лицом к стене. На верхнем этаже охранник звонил в затянутую решеткой металлическую дверь. Там пациента передавали с рук на руки, тяжелая дверь за ними закрывалась, и мы спускались на лифте назад , на первый этаж. Очевидно, на верхнем этаже была какая-то специализированная «психушка», про которую никто не хотел распространяться.

Однажды такой «афганец» из обычного положения лицом к стене развернулся в мою сторону, и сказал: «Привет». У него было очень приятное широкое лицо и голубые глаза; он напомнил мне русских ребят. «Привет, как ты?», – ответила я, и немного зашторила застекленную стену: может, пронесет, и никто не увидит, что мы разговариваем. Говорил он не спеша, с большими паузами, явно все еще под действием успокоительных. Я просто слушала; иногда, когда он замолкал, задавала вопрос, подталкивая его к разговору. Постепенно стала вырисовываться его история. После Афгана он, как и многие , прошёл курс реабилитации и сидел на антидепрессантах. Женился. Жена его поддерживала, как могла, и взяла часть кредита на своё имя, чтобы он занялся бизнесом. Обаятельный и общительный по натуре, «афганец» открыл риелторскую контору. Дело продвигалось неплохо, и они вскоре приобрели дорогой дом в хорошем районе, – тоже, разумеется, в кредит, с крупными месячными выплатами. Но наступил экономический кризис. С кризисом как строительный, так и риелторский бизнес пришли в упадок. Банкротство, развод, жена уехала к родителям. Он остался без дома, без машины и без работы. Помаялся, походил по инстанциям, но недолго, – выдержки на такие удары судьбы у него не было. Сел на лавочку и выпил все свои антидепрессивные «колёса». Так как на бомжа он еще не походил и одевался вполне прилично, то кому-то пришло в голову вызвать скорою для спящего на лавочке человека…

Он знал, что его, скорее всего, запрут на некоторое время в психушку, но по дороге к лифту храбрился и даже шутил с охранниками. Он оказался гигантского роста: сидя в кресле-каталке, он был лишь немного ниже меня, в полный рост стоящей рядом с ним. Несмотря на рост, этот человек был слаб, сломлен душевно и физически. Со мной и молодыми веселыми охранниками он чувствовал себя в безопасности и смеялся от души. Было очевидно, что, как только за ним закроется металлическая дверь, он расплачется, как ребенок, и ему опять дадут успокоительное.

Позже, работая медсестрой и имея дело с разного рода психическими отклонениями, я поняла, что правило «не разговаривай с пациентами» имеет под собой вполне объяснимое основание. Подчас, несмотря на спокойное и вежливое обращение, пациенты каждое слово воспринимали как оскорбление, срывались и буквально бросались на медперсонал. Не разговаривать было наилучшим выходом для первичного «пригляда» за пациентом, до обследования специалиста. Если бы моя санитарка позволила себе нарушить это правило, я бы ей непременно поставила на вид. Многие санитарочки – это будущие медсестры и врачи, которые подрабатывают в больнице во время учебы, и за их спинами уже есть курсы психологии и социологии. Тем не менее, этого недостаточно, и в руках буйных обычный карандаш становится оружием.

За работу сиделки мне платили четырнадцать долларов в час. Сейчас, в чине медсестры, я получала в два раза больше, а по контракту вообще платили в три раза больше, хоть и ответственности было хоть отбавляй. После получения лицензии медсестры я обнаружила, что врачебные обходы во многих медучреждениях совершаются не чаще, чем раз-два в месяц. Все остальное время медсестра за главного: осматривает пациентов, делает перевязки, решает, просит ли у врача антибиотик, брать тот или иной анализ, и так далее. Если медсестра вовремя вытрясла у врача антибиотик, и благодаря этому какой-нибудь диабетик не лишился ступни, – это в заслугу не ставиться, ибо сестра просто делает свое дело. А вот если сестренка, не дай бог, проморгала чего-то, провозилась с кем-то другим , – а пациентов бывает по тридцати и больше на душу, – то все, пиши пропало: в лучшем случае наорут и уволят, в худшем, – лицензии медсестры лишат. И, – проверки, проверки, бесконечные проверки. То придут проверять, правильно ли таблетки раздаешь, то посмотрят, как ты там свежие ампутации перевязываешь, и пишут себе что-то, и пишут…

Как-то разговорившись в больнице с русской сиделкой, я узнала, что в Украине она тоже работала медсестрой. Выслушав мои сетования на тяжелую жизнь, она махнула рукой: «О чём ты говоришь?! У нас в Украине даже перчаток не хватает. Того и гляди, СПИД или гепатит подцепишь за мизерную зарплату, – и ту задерживают! Я своим перчатки по почте отправляю, хоть как-то помогаю». На этом мои сетования закончились. Медсестрой, надо сказать, она была очень опытной, и иногда я у неё спрашивала совета. В свою очередь, она просила меня помочь ей с переводом особенно трудных фраз из учебников. Из-за слабого английского она никак не могла решиться сдать экзамен и получить лицензию медсестры в США, поэтому так и работала сиделкой.

… Я поставила замок на велосипед и не спеша подошла к входу. Сан-Квентин встретил меня многочисленными постами. Я показала документы, и охранник вызвонил по рации какую-то Джейн . Джейн оказалась старшей медсестрой. Она пожурила охранника за того, что он не позвонил в администрацию, однако вид у неё был довольный. Похоже было на то, что она радовалась возможности выбраться из недр массивного здания и перекинуться парой слов с охранником. Улыбаясь, она протянула мне руку для пожатия. Джейн мне решительно нравилась. Я давно научилась не доверять коллегам по работе: самые милые и улыбчивые зачастую оказывались организаторами склок и разбирательств «на ковре» у администратора. Но рукопожатие Джейн было по-хорошему крепким. К тому же она тут же сообщила мне, что этот охранник ей нравится до неприличия, и смешно покрутила головой, словно удивляясь самой себе. Я решила, что сторониться мне Джейн, наверное, не стоит, расслабилась и начала улыбаться.

Джейн провела меня по коридорам тюрьмы. Охрана ее знала, и она то и дело перебрасывалась шутками с парнями в форме. Меня откровенно осматривали с ног до головы, спрашивали: «Новенькая? Обещай остаться!» Я немного нервничала и старалась расслабить плечи и не сутулиться. Джейн объяснила мне, что хотя большая часть здания и отремонтирована, но перевязочная старая и протекает: в потолке дыры, и туда затекает вода из душевых, находящихся этажом выше. Я поёжилась:

– А как же инфекция?

Джейн пожала плечами:

– Да вроде закрыли чем-то дыры, но это так, временно. Там девчонки ведра ставят, и ты ставь…

В коридоре за конторкой дежурила крепко сбитая дородная медсестра лет пятидесяти. Она посмотрела на нас и тут же отвернулась, продолжая что-то листать . Её стол был завален медицинскими карточками: шёл ремонт, и стеллажи были отодвинуты от стен. Компьютером тут и не пахло.

– Привет, Кэрол! – сказала Джейн, – Это Дина, наша новенькая в перевязочной.

Кэрол внимательно посмотрела на меня. На ее лице не было и тени косметики. Жидкие рыжеватые волосы были стянуты в тонкую косичку; она сразу напомнила мне хитроватую деревенскую бабу. Я попыталась отогнать от себя негатив и старательно улыбалась.

– Дина? – переспросила она, сощурившись.

– Дайэна, – пояснила я, – Откликаюсь на любой вариант.

Кэрэл смерила меня взглядом с ног до головы и ничего не сказала. Джейн весело фыркнула, оценив мою неудачную попытку растопить лед, пожелала мне удачи и удалилась.

Тюрьма располагалась в старинном здании с высокими потолками и обшарпанными стенами. Впрочем, отремонтированные комнаты смотрелись очень стильно, на европейский манер. В длинных коридорах ярко горели желтые лампочки, освещая входы в огромные блоки, где стояли двухъярусные кровати. В актовом зале работал телевизор; там же заключенные писали статьи в стенгазету и выкладывали заметки для вебсайта «Будни Сан-Квентина». Окна выходили прямо на залив Сан-Франциско. С нашего этажа просматривался широкий двор с тренажерами, но залива видно не было из-за высоких стен с вышками и натянутыми по периметру проводами. В штормовую погоду было слышно, как волны с шумом разбиваются внизу о скалы.

Кэрэл сообщила мне, что работать я буду в основном в перевязочной, а также буду ставить катетеры, брать кровь и ставить капельницы. Таблетки разносить мне не придется, только если надо будет кого-то подменить. Было очевидно, что здесь сестры не любят травмы и поэтому отдают их новеньким. Она и понятно, учитывая эти дыры в потолке. Перевязочные вообще многие медсестры на дух не переносят: ведь часто приходиться сгибаться в две погибели или подолгу сидеть на корточках, обрабатывать да перебинтовывать, когда на тебя с улыбочкой глазеет сверху вниз какой-нибудь детоубийца. А катетеры в мочевой пузырь мужикам ставить – это вообще удовольствие выше крыши…

Поблагодарив Кэрол, я покатила тележку с бинтами и прочим материалом в перевязочную и вдруг с тоской вспомнила солнечный пляж, тревожные глаза Дэна, Мишку, уезжающего в Ричмонд и лающего на меня через стекло машины… Они существовали где-то в совсем другом, параллельном, мире. Мне вдруг показалось, что и я стала узником Сан-Квентина, и на секунду мне стало по-настоящему страшно. Впрочем, к концу рабочего дня я настолько устала, что глупые мысли в голову ко мне больше не приходили. В конце концов, работа эта была временной и оплачивалась хорошо, так что можно было и потерпеть.

Глава пятая. Тюремные тайны

Когда я сообщила Дэну, что собираюсь на работу в Сан-Квентин , он с недоверием уставился на меня, а потом сказал: « Я считаю, что ты совершаешь большую ошибку». Так и сказал, сухо и официально. На все мне объяснения по поводу трех месяцев и хороших денег он не реагировал. Кажется, это был вообще первый раз, когда он меня в чем-то не поддержал. И сейчас мне не хотелось ему ничего рассказывать о своем первом рабочем дне. Да, собственно, и рассказывать –то было нечего. С потолка капало, и ведро с грязной водой я опустошила в туалете в самом конце смены. Тогда же я избавилась от перевязочного мусора. Заключенных приводили небольшими группами, всегда под охраной. С ними наедине я никогда не оставалась. Похоже, медперсонал здесь менялся довольно часто, и заключенные привыкли видеть новые лица. Я с ужасом ожидала скабрезных шуток и свиста, с которым в фильмах встречают «зэки» любое лицо женского пола. Никто не свистел. Правда, я еще не заходила в их огромные переполненные блоки, где стояли десятки двухъярусных кроватей. В основном я оставалась в перевязочной. Одетые в красные комбинезоны пациенты равнодушно заходили в кабинет, разворачивались лицом к стене и садились на кушетку. Раны были разные: от падения, иногда избиений, операционные швы, ампутации. Ко мне же приходили и на процедуры. Отдельного кабинета для процедур не было: шёл ремонт, поэтому за ширмой в углу перевязочной стояли аппараты для ингаляций, УВЧ, а также портативные ЭКГ, УЗИ и куча колбочек и иголок для анализов. В специализированную больницу увозили лишь самых критических пациентов.

Прошел месяц. Я получила зарплату и высчитала, сколько я могу потратить на еду и прочее. Все остальное пошло на банковский накопительный счет, в расчете на то, что скоро я смогу купить вожделенный опреснитель для воды. Работа вошла в свою колею. Пациенты были в основном одни и те же, и, как только я смогла создать себе некое подобие системы, все пошло как по масло. Даже иногда оставалась время поболтать с Джейн. С Кэрол у меня отношения как-то не заладились.