Текст книги "Трудности взаимопонимания (СИ)"
Автор книги: Светлана Ключникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Наши намерения для нас гораздо яснее наших действий,
и это ведёт к большим недоразумениям в общении с другими людьми,
ведь для них наши действия гораздо яснее наших намерений.
Эрнст Ф. Шумахер
Холодно. Сыро.
Зарывшись поглубже в ворох грязных одеял, высунув только нос, я дрожу, мечтая о том, чтобы меня обняли теплые мамины руки. С тех пор как город обесточили пришельцы, нет возможности согреться с помощью батареи и приготовить на плитке еду. Я не могу даже разжечь костер, потому что на сигнал дыма прилетят Они. Люди, как крысы, теперь прячутся по подвалам: только метровый слой камня над головой спасает от смертоносных машин.
Темно. И оглушающая тишина вокруг. Раньше ночами были слышны крики: люди выбирались из укрытий, чтобы найти еду, и попадали в распыляющий их на атомы свет с кораблей. Я перестала ходить по ночам, выбрав более безопасный день.
Вот уже две недели я не встречала ни одного живого человека: только тишина и развалины кругом.
Все произошло быстро. Думаю, человечество не так представляло свой конец – надеялось, что хотя бы поборется.
Впервые пришельцы появились месяца два назад: их огромные тарелки нависли над крупными и маленькими городами. Выбрав площади, спустили трапы. Я смотрела прямые трансляции круглыми глазами: бесформенные неповоротливые твари спустились к людям и начали вещать противными скрипучими голосами. Их отвратительный крик раздавался на мили вокруг. Хотелось пригнуться и закрыть уши руками.
– Ууууууррррррррриаааааа! Ууууууррррррррриаааааа.
Как будто трубит слон, усиленный в тысячу раз.
Кто-то доверчиво решил, что так Они общаются, но даже простому обывателю было ясно: это предупреждение или даже угроза.
Первая группа ученых, языковедов и военных, вошедшая внутрь корабля для “установления контакта”, не вернулась. После чего пришельцев было решено атаковать.
Все оказалось напрасно: едва прозвучал первый выстрел, и вся техника земли перестала работать. Электричество вырубилось, часы повсеместно встали, и даже затворы старого автоматического оружия отказывались посылать пулю во врага. Человечество было обречено.
Корабли летали над городами и планомерно уничтожали население. Первую неделю невозможно было спать от тонкого гула двигателей тарелок над головой, ищущих новые жертвы, и предсмертных криков, смешанных со “слоновьим” общением.
Потом криков стало меньше. А затем, когда в одну из ночей мой отец ушел за продуктами и не вернулся, наступила убийственная тишина.
От мысли, что я осталась совершенно одна, я сходила с ума. Но инстинкт выживания – сильная штука.
Дрожу. Осенние ночи в Форксе неприятно холодные. Прежде я не задумывалась, как далеко на север забрался человек, выживая в неподходящих для него условиях. Теперь, когда обогревателей больше нет, становится ясно, как мы слабы физически и как сильно зависим от технологических достижений человечества.
Мне придется выйти сегодня: голод скручивает желудок, толкая на безрассудство. Все запасы крупы я уже съела: давясь твердыми крупинами, вымоченными в дождевой воде. Потому что водопровод тоже давно не работает.
Мне нужно добраться до супермаркета, и я придумала, как. Беру старую волчью шкуру, висящую на стене – Чарли был полицейским, рыбаком и охотником. Всовываю руки и ноги в “лапы”, накидываю голову волка как капюшон и встаю на четвереньки. Неудобно. Но зато я останусь жива.
Есть ли смысл в том, что я делаю? Только лишь продлеваю свои мучения. Очевидно, что долго мне все равно не выжить в опустевшем мире: когда-то припасы кончатся, и я умру от голода, не имея возможности свободно выходить на улицу, охотиться и разжигать огонь. И все же я не готова сдаться сегодня…
Теперь корабли летают реже. За ночь я слышу их гул всего лишь пару раз. А днем, бывает, они вообще не появляются.
Ноги и руки в мозолях и грязи, когда я добираюсь до места. При любом подозрении на приближение пришельцев я ныряю в ближайший подвал. Теперь я у цели, и спазмы голода особенно сильны.
Я не знаю, насколько хорошо пришельцы видят, но люди исчезали и из собственных домов. Лишь в многоэтажках оказываются разрушены крыши и частично здание, примерно наполовину – из этого я делаю вывод, что определенный слой бетона – помеха для Них.
Фундамент нашего дома очень толстый, наверное, благодаря ему мы и выжили. Люди в правительственных бункерах наверняка выжили тоже, а также те, кто успел укрыться в метро. Но что они будут есть?
Нарушая тишину, я собираю с полок все, что можно есть без приготовления: консервы, хлопья, шоколадные батончики. Мне жаль, что я не могу взять столько, чтобы потом месяц не выходить: “сверху” все должно выглядеть естественно, собака не смогла бы тащить на себе рюкзак. Набитый мешок я привязываю к животу. Теперь я “беременная” собака.
Отчетливый гул инопланетных двигателей приводит меня в панику: я мечусь, ища место для спасения.
Я не знаю, сработает шкура или нет. Не знаю, есть ли в супермаркете глубокий подвал, и доступен ли он, или закрыт на замок.
Канализация на середине улицы выглядит привлекательно: люк сдвинут в сторону, над головой будет два метра земли. Но как собраться с духом выйти под открытое небо?
Пока я страдаю, на углу улицы появляется человек. Он бежит – гул следует за ним. Он ищет укрытие, но мало что подходит. Он обречен.
– Канализация!!! – кричу я, бросаясь наперерез, машу руками. Желание спасти единственного выжившего собрата по несчастью сильнее инстинкта самосохранения.
Он видит меня и прибавляет шаг. Ныряет в люк не глядя, и я прыгаю за ним. Некогда беспокоиться о сломанных ногах или шее – каждая секунда на счету. Мы жмемся друг к другу, отползая как можно дальше от дыры.
Гул становится непереносимым, давит на барабанные перепонки, лишает присутствия духа. Возможно, это психотропное воздействие – нас, как крыс, вытравливают из норы, чтобы убить. Мы зажимаем руками уши, стараемся не визжать, слиться с землей.
Столп света проникает в дыру, нащупывает нас. Я поджимаю ноги, боясь попасться. Сердце бешено бьется, почти нечем дышать – пыль залетает внутрь, забивается в легкие.
А потом все смолкает, гул удаляется. Мы спасены. Пока что.
Крепко обнимающие меня руки отпускают, и я отползаю в сторону, чтобы оценить своего новообретенного друга. За слоем пыли, грязи и спутанными немытыми волосами вижу знакомые черты. Не могу вспомнить имя – между прошлым и настоящим пролегли месяцы, но кажется, что целые неподъемные годы.
– Белла? – узнает он меня первым, в его глазах удивление, потом радость – искренняя, волнующая.
Я вспоминаю, с какой болью связан этот мальчик: одноклассник, в которого я влюбилась в первый же школьный день. Местный красавчик, который не обратил на меня внимания. Мы сидели за одной партой на уроке биологии, и максимум, чего я удостоилась, это предложения списать. Теперь-то он рад, что я жива. Теперь-то он заметил меня.
Но это все теперь не важно.
– Эдвард, – улыбаюсь я, откидывая прочь старые детские обиды. Мы не в той ситуации, чтобы такая ерунда как неразделенная любовь влияла на нас.
– Черт, ты жива! – внезапно он оказывается рядом со мной, его губы обрушиваются на мои в грубом, отчаянном поцелуе. Пальцы скользят в волосы и сжимаются на затылке.
Я замираю, потрясенная. Но, несмотря на шок, чувствую, насколько мягкие у него губы, насколько приятен его естественный мужественный аромат, к которому меня так долго и так невзаимно влекло.
– Оооо, прости, – отталкивает он меня и отшатывается назад, тяжело дыша. Его руки выставлены вперед в беззащитном извиняющемся жесте, глаза горят безумием, бледные щеки окрашивает румянец. – Прости, прости… это, наверное, выброс адреналина.
– Ладно, – я готова простить ему это проявление чувств – я шокирована и смущена, но не стану же говорить, что когда-то об этом сильно мечтала.
– Как здорово придумала, – показывает он на шкуру, поскорей переводя тему. Я не могу избавиться от идеи, что ему понравилось целоваться, потому что он не вытирает губы. Он их даже облизывает, словно все еще пробует меня на вкус.
– Я не уверена, что это бы помогло, – отмахиваюсь я. – Просто предосторожность.
– Могло сработать, по крайней мере, днем, когда они ориентируются на зрение, – парень кивает, собираясь ползти к выходу, но я хватаю его за руку.
– Нам лучше остаться здесь. Они заметили тебя и будут рыскать по округе еще долго.
Эдвард мрачнеет: я вижу, как сильно он похудел с момента нашей последней встречи. Глаза болезненно блестят, кожа на щеках бледная и впалая. Прятался. Долго.
– У меня есть еда, – вытряхиваю я содержимое мешка, и глаза напротив жадно загораются.
– Мне нужно вернуться к своим, – спорит он, сглатывая слюну.
– Кто еще выжил?
– Мои отец с матерью и брат с сестрой, в общем, все, – говорит он.
Дом Калленов за городом, – неудивительно, что пришельцы добрались туда не сразу, и семья успела подготовиться. Наверняка у них есть подземная парковка, это и спасло. Но проблему еды никто не отменял…
– Переждем ночь, – предлагаю я, слыша гул двигателей невдалеке, – а утром наберешь еды и попробуем как можно дальше пробраться канализацией. Как ты смог незамеченным пройти путь до города по лесу?
– Я не прошел, они поймали меня, – хмурится парень: на его бледном лице, в потускневших усталых глазах читается страх. – Я сбежал.
***
Эта ночь не такая, как прежние. Эта ночь другая, потому что я не одна. Мы находим сухой клочок земли, где устраиваем привал. Вокруг запах гниющей воды и крыс, но нам все равно: мы просто хотим выжить.
После того как сытость приходит на смену голоду, Эдвард рассказывает свою историю. Его слова вскрывают новую правду на старые события: световой луч не распыляет людей на частицы, он – всего лишь переместитель, вроде лифта, в нутро корабля.
– Так значит, люди живы? Их просто забрали? – Надежда на то, что Чарли мог выжить, вспыхивает в сердце.
– Я сомневаюсь в этом, – качает парень головой. Прижавшись к его теплой груди, я вижу в его глазах пламя кошмара, который он пережил. – Люди нужны им для чего-то, а потом они их просто выбрасывают как использованный материал. Я знаю, о чем говорю. Я был там…
Он сглатывает, не желая смотреть на меня. Я не знаю, хочу ли слышать то, что будет дальше.
– Я видел два тела возле открытого люка. Их сбросили вниз – просто столкнули щупальцем, как мусор. Я стоял среди живых, нас было трое. Эти твари урчали между собой – наверное, обсуждали, сколько с каждого из нас можно поиметь. Каждый проходил типа «осмотра» в узкой, страшной на вид кабинке. Я не стал ждать – когда твари отвлеклись на чувака впереди очереди, я просто рванул к открытому люку и прыгнул в него.
Я закрываю рот рукой: история Эдварда пугает и потрясает.
– Уж лучше разбиться насмерть, упав с высоты, чем стать жертвой экспериментов мерзких пришельцев!
– Но ты не умер?
– Там оказалось невысоко, – голос Эдварда хрипнет: ему тяжело вспоминать. – Я упал на вонючую груду отходов и сразу зарылся в нее. Они пытались найти меня, до утра летали над головой, но мне повезло. Возможно, я оказался достаточно глубоко и их сканеры меня не обнаружили. Или они не смогли отличить меня от… от… от трупов. Да, – с болью сообщает Эдвард, а меня тошнит. – Это были тела. Сотни тел, а может и тысячи – человеческая свалка.
Я плачу. Представляю, сколько там было знакомых и друзей и не могу избавиться от ужаса. И Чарли… Господи, надеюсь, он хотя бы не мучился!..
После этого мы не можем говорить. По щеке Эдварда тоже бежит не удержанная слеза, и я обнимаю его крепко-крепко, зарывая лицо на вздрагивающей груди. Вместе легче. Вместе не так холодно. Вместе не так одиноко.
– Пойдешь со мной завтра? В мой дом? – спрашивает он то, что я хотела услышать, но боялась, что он не предложит.
Мне совершенно не хочется возвращаться в свой пустой дом.
– Да.
***
Мы покидаем пределы Форкса. Пока пробирались по городу – могли прятаться в подвалах при появлении тарелок, но теперь мы – как на ладони. Впереди несколько миль пути, и одна надежда – что нас укроет лес.
Эдвард держит меня за руку. За его спиной – большой рюкзак с продуктами, которых хватит на месяц. Он рассказывает. Говорит, в их доме есть вода и электрогенератор, и что Эммет с Карлайлом сломали стену и копают вглубь, чтобы увеличить жилое пространство.
Я пытаюсь сказать ему, что у нас все равно нет шансов выжить без еды, а вылазки в город решат проблему лишь ненадолго. Однажды продукты закончатся, да и выход на поверхность опасен. Но он меня не слышит, так возбужден сегодняшней удачей.
Как водится, беда приходит неожиданно. Не знаю, каким образом пришельцы узнают о местонахождении выживших людей, но они всегда появляются рядом с ними. Сколько раз было так, что сутками мы уже не слышали гула инопланетных двигателей, но как только Чарли решался подняться из подвала в дом, пришельцы прилетали через несколько минут?
Это чудо, что мы прошли весь Форкс и не привлекли внимания. Возможно, просто тарелок стало меньше – раньше они летали по десятку сразу, а теперь по одной и не целый день. Чем меньше становится людей, тем меньше и кораблей.
Сначала мы ощущаем вибрацию в груди – гул еще не дошел, но неприятная щекотка уже сковывает сердце, как бывает при использовании ультразвука или очень низких басов.
Прятаться некуда – только в опавшие осенние листья. С отчаянием загнанных в угол животных мы кидаемся в ближайшую яму, понимая, что это не сработает. Людей не защищают даже стены и крыши домов, куда с этим справиться листьям? Пришельцы, возможно, находят людей по сердцебиению, или по излучаемому телами теплу, а может быть даже по звуку мыслей.
– Замри, замри! – сжимает меня Эдвард обеими руками, прижав к себе, потому что я издаю слишком много шума. Я оказываюсь сверху – не на сырой земле – и он пытается набросить на меня как можно больше листьев. – Тихо!
Тарелка над нами. Я чувствую, как вибрация мотора сотрясает меня. Мой безумный взгляд впивается в Эдварда, его глаза широко в ужасе раскрыты. Голова волка, а также моя укрытая шкурой спина, остаются на поверхности.
Луч смерти скользит рядом со мной, и я вцепляюсь в плечи Эдварда с такой огромной силой, что наверняка останутся синяки. Меня трясет, и кажется, я сейчас сойду с ума от страха. А потом луч исчезает. Вибрация уходит прочь, и тарелка покидает это место. Просто улетает.
– Сработало, – первым приходит в себя Эдвард. Я трясусь, с трудом дышу, поверить не могу в удачное завершение. – Пойдем, скорее! Дважды по одному месту она не пролетит.
Но все гораздо хуже: мы встаем, отряхиваемся, и тут понимаем, что шум, раздающийся впереди – это звук ломающейся крыши. Крики – это похищение людей.
– Нет! – кричит Эдвард и бросается вперед. Напрасно я пытаюсь поймать его, умоляю остановиться. В доме его родные, и он, не думая о последствиях, рвется в напрасный бой.
– Им уже ничем не поможешь!
– Я уже спасся один раз и смогу им подсказать! – спорит он, выбегая под открытое небо.
Ужасная картина: от проломленной крыши еще оседает серая пыль, ложась на траву, кусты, наши лица, забивается в нос и легкие. Лучи смерти находят новую жертву – по крику понятно, что это Карлайл. И даже знание, что его не распыляют на атомы, а перемещают, не спасает от кошмара.
– Мама! – кричит Эдвард, увидев, как та выбирается из подвала и бежит к лесу – а луч стремительно следует за ней. От него нет спасения.
Женщина словно бы поднимается над землей, подхваченная в прыжке, и с болезненным визгом испаряется в столбе света.
Все происходящее настолько страшно, что когда лучи находят нас, мы просто стоим. Я крепко держу Эдварда за рукав, все еще пытаясь затянуть его под защиту леса. Он оборачивается, когда его лицо начинает мерцать в световом потоке.
– Беги, – шепчут напряженные губы. Глаза полны ужаса.
Слишком поздно. Луч затягивает и меня – я отступаю, но он движется следом, хватает за руку, распространяется по всему телу. Я ощущаю невесомость и пугающую разрозненность, как будто рвусь на миллионы микроскопических кусочков. Это, как ни странно, не больно – но сковывает мышцы, заставляет кричать.
Несколько секунд я еще вижу сквозь белый ослепительный свет разрушенный дом, трепещущие деревья и припыленную траву – а потом внезапно словно переключается телевизионный канал, и вокруг меня уже незнакомые черные стены, состоящие из неоднородных, переплетающихся между собой щупалец таинственного происхождения. Возможно, это металл или какой-то его сплав, – мелькает в голове, прежде чем тошнота скручивает живот.
Упасть на колени не позволяет чья-то сильная рука: я поднимаю перепуганный взор и вижу Эдварда. Его губы сжаты до белизны, в глазах, помимо очевидного страха – решительность и безумие. Никакой человек в сложившихся обстоятельствах не смог бы сохранить хладнокровие, и в этом нет ничего постыдного, тем более если инстинкты толкают к праведной борьбе.
– Уррррррриииииииаа, уррррррриииииииаа, – повторяют раз за разом два инопланетянина, похожие на бесформенную кучу складок с десятью щупальцами по сторонам. Они машут ими как руками, почти задевая нас. Кончики разветвляющихся пальцев, похожие на присоски – прозрачные. Их голоса не басовые, как на земле – здесь они тонкие, нежные пения. Будто добрая мама уговаривает ребенка поспать.
Здесь около десяти человек: включая меня, Эдварда, его брата с сестрой и отца с матерью, еще четыре посторонних человека. Я оглядываю зал, в нем все, как Эдвард говорил: первый человек из очереди входит в черную выпуклую кабинку, перед ней четверо пришельцев машут щупальцами и непрерывно урчат, а чуть дальше, за ними – открытый люк. В нем видно облака. Это значит, что в этот раз прыжок точно будет смертельным.
– Я вижу, вижу, – с отчаянием отвечает Эдвард на мой немой взгляд. Мы оба думаем об одном и том же: это конец, на этот раз сбежать не получится.
– Уррриии, – неприятно скрежещет пришелец, когда на кабинке загорается яркий желтый свет. Я не понимаю, что это значит, но начинаю предполагать, что язык инопланетян состоит из одного набора звуков, единственного слова, а значение его зависит от интонации, длины и высоты. Внизу, на земле, басом они нам угрожают. Длинное высокое «уррррррриииииииаа», повторяемое нашими надсмотрщиками, выстроившее нас в ряд, вероятно, что-то типа «стройтесь, идите вперед». А краткое жесткое «уррриии» в сочетании с желтым цветом приводит к тому, что двое пришельцев уводят человека в следующую дверь – что за ней, я не имею понятия, но точно ничего хорошего.
Ситуация иная со следующим мужчиной – это старик Коулсон, я знаю его, он работал в газетном киоске возле продуктового магазина. Вместо света кабинка издает закладывающий уши вой, на секунду заставляющий всех людей из очереди с шипением прикрыть головы руками. Пришельцам же хоть бы хны – для них этот звук, похоже, привычной громкости. Или у них вообще нет органов слуха, и они слышат лишь интенсивность звуковой вибрации.
Но старика не ведут в ту самую дверь. С еще более кратким «ури» его толкают к люку. Теперь я знаю, что людей здесь разделяют на «годных» и «не годных» с помощью какой-то неведомой системы.
Но что происходит? Волосы поднимаются дыбом на моей голове, когда один из инопланетян подставляет к голове Коулсона небольшой квадратик, и старик падает замертво. Я хватаюсь за Эдварда, чтобы не лишиться сознания.
– Им не нужны старики, – шипит парень с ненавистью, и оставшиеся в очереди люди, свои и чужие, вторят его гневу.
– Но зачем убивать? – возмущается Эсми несчастным, отчаянным голосом.
– Нелюди! – кричит Эммет, потрясая кулаком, и ударяет ближайшее к нему качающееся щупальце, вызывая недовольное урчание и колыхание бесформенных пришельцев. Перевод здесь не нужен: ясно дело, что направленные в сторону Эммета прямоугольные штуки – это оружие. Ему приказывают заткнуться.
Все происходящее похоже на кошмар, от которого хочешь, но не можешь проснуться: вслед за Коулсоном к люку отправляется вдова Милтон, совсем еще молодая сорокалетняя женщина, которую тяжело причислить к старушкам.
– Нет, не надо, – умоляет и упирается она, когда ее толкают к люку, на закланье. – Я ничего не сделала! Отпустите меня, раз я вам не нужна! За что?! – Ее возмущенные крики прерываются на половине.
– Ничего не понимаю, – бормочу я. – Им не нужны старики, но причем тут мисс Милтон – ушедшему первым мужчине было больше, чем ей. Ему было не меньше пятидесяти!
– Смею предположить, – оборачивается Карлайл, крепко обнимающий дрожащую и рыдающую Эсми, – что им нужны только здоровые. У вдовы Милтон уже лет пять как обнаружился рак.
– Вот сволочи, – снова распаляется Эммет, которого выталкивают вперед и с огромным трудом запихивают в кабинку. Он не сдается без боя и даже изнутри слышны его ругательства и удары по стенам.
– Наверное, собирают себе рабов, – предполагает Эдвард.
Как мы можем обсуждать тот кошмар, что наблюдаем своими глазами? Предположения не имеют никакого значения, если в конечном итоге все мы просто умрем, здесь или еще где-то.
Эммета ведут за дверь, как и рыдающую Розали. Эдвард облегченно вздыхает, когда Карлайла и Эсми ведут туда же, хотя разве есть разница, убьют человека позже или прямо сейчас? Ведь совершенно ясно, что нас забирают не для того, чтобы дарить подарки, делать счастливыми или то-то подобное…
– Не смей, – вцепляюсь я в руку Эдварда, когда он начинает громко и напряженно дышать, непрерывно глядя прямо на открытый люк. Ежу понятно, на что он решается. Но я не могу позволить ему разбиться насмерть. Может, это слишком эгоистично – наверняка быстрая смерть лучше, чем ожидающее нас за дверью страшное мучение. Но так уж устроен человек: до последнего надеется и цепляется за жизнь.
Пришельцы следят за нами бдительно, охраняют, направляют, не дают просвета между своими бесформенными телами. Может это из-за прошлого побега Эдварда – они запомнили и теперь усилили охрану. Эдвард неизбежно отправляется за дверь вслед за родными. Следующая – я.
– Уррриии, – слово-приговор. Я умру не так скоро. Видимо, для инопланетян я достаточно молода и здорова. Подходя к ведущей в нутро корабля двери, я слышу звук захлопывающегося люка. Каждая клеточка моего тела резко вжимается в пол: мы поднимаемся вверх. Ощущение похоже на движение лифта, плавное, но быстро увеличивающееся. Неужели Эдвард прав, и мы станем рабами где-то далеко от родной земли?
За дверью меня ведут несколькими коридорами – все они похожи друг на друга, черные стены, неяркий, неизвестно откуда льющийся свет. Но затем мы выходим, как я думаю, внутрь более крупного корабля, в который нас принесла тарелка. Слева – огромные выпуклые окна, толстенные линзы, открывающий вид на космос и планету Земля, синий шарик, понесший невосполнимые потери. Справа…
Меня пронзает ужас – там тела. Тысячи людей, набитые как рыба в консервной банке, плавают в огромном аквариуме из беловатой субстанции. Они без сознания, но выглядят как живые: от тел как будто бы исходит слабый электрический разряд.
– Мы – будущие рабы, – убеждаюсь я, сглатывая кисло-горький комок тошнотворного страха. Эдвард, стоявший в конце новой небольшой очереди, вновь берет меня за руку: его пальцы влажные и дрожат.
– Или еда, – потрясенно шепчет он, озвучивая то, что вертится в моем мозгу, и о чем я не хочу даже задумываться.
– Или нас используют в качестве батареек для их кораблей, как в «Матрице», – Эммет вмешивается в наш диалог.
Какая, по сути, разница, если все мы – смертники? Может, нас съедят, а может выбросят в космос, когда кончится «заряд» – эта перспектива кажется лучшей, чем рабство на какой-то другой планете.
– Урииии, – недовольно урчит пришелец, подталкивая несговорчивого Эммета вперед. Я смотрю, как Эсми покорно ложится в длинную капсулу, наполненную молочной жидкостью. Прозрачные пальцы-присоски ложатся на ее заплаканное лицо, насильно опускают его под воду. Эдвард вцепляется в меня, обнимая обеими руками, когда его мать начинает дергать руками и ногами, захлебнувшись. Я не могу смотреть, как она умирает: зажмурившись, прячу лицо у парня на груди, но картина смерти все равно стоит перед глазами, по мере того как всплески затихают.
– Жжжжж, – легким движением механизм отправляет несчастную женщину к тысячам других людей.
Громкий неприятный скрежет прерывает ужасную процедуру. Звук похож на тот, что раздавался на Земле, когда только пришельцы появились: он звучит как угроза, как предупреждение, режет уши. Такой сигнал у нас мог бы означать атаку врага, призыв всем людям бежать в бомбоубежище.
Пришельцы, отвлекшись от нас – оставшихся живых людей – оборачиваются к линзам, к плывущей в бесконечном черном космосе маленькой синей планете.
– Что происходит? – мы все напряженно смотрим туда же, Эммет даже на секунду замолкает, перестает грязно материться.
Я вижу громады инопланетных кораблей, подсвеченных нашим золотистым солнцем, а затем… Происходит самое страшное. По краям голубого шарика появляется красно-черный контур. Он ползет, пожирая наш родной мир. Раскалывает его надвое, добравшись до сердцевины – вначале появляется огромная трещина, а затем из нее вырывается огонь. Синий цвет гаснет, поглощенный красно-черным чудовищем. Несколько минут – и в космосе летят осколки нашего дома. Его больше нет. Даже если б могли, нам некуда теперь вернуться…
– Ненавижу вас, ненавижу! – рычит Эммет и бросается на ближайшего пришельца, молотя кулаками ему по лицу и голове. – Вы твари подлые! Какого черта вам надо?! Ну, забрали вы нас – но других-то ЗА ЧТО убивать?! Чем вам помешала наша планета?!
Розали голосит, и я тоже визжу, когда два других пришельцев хватают Эммета своими длинными щупальцами-ручищами и откидывают назад. Маленький квадратик выпускает нечто подобное электрическому заряду, и Эммет, как подкошенный, падает замертво. Роуз бросается к нему, но изверги ее не пускают.
– Белла, Белла, – схватив мое лицо, Эдвард поворачивает меня к происходящему спиной, заставляя смотреть только на него. – Что бы ни случилось: мы будем вместе. Смерть будет быстрой и безболезненной, я буду с тобой, буду рядом!
Он наклоняется, его губы захватывают мои – с тем же отчаянием, что было прежде. Я не пытаюсь понять, что происходит, не анализирую ничьих поступков – чувствуя, как истекают последние секунды моей жизни, яростно целую в ответ.
– Выброс адреналина? – тяжело дыша, смотрю в безумные, полные ужаса и боли глаза напротив.
– Нет, – твердо и решительно возражает он.
Но не успевает объяснить – его отрывают от меня и толкают к капсуле. Наши пальцы сцеплены до последнего момента. Прежде, чем погрузиться с головой в молочную жидкость, Эдвард улыбается мне, словно пытается передать свою решимость: всего несколько секунд, и все закончится. Не бойся, Белла, – повторяю я себе. Мы теперь хотя бы знаем, что твари не мучают нас, что смерть наступает быстро.
Я не хочу смотреть, как бессознательное тело Эдварда присоединяется к остальным, но не могу, не могу отвернуться, у меня нет силы воли для этого. Прежде, чем мои легкие заполнятся тепловатой, солоноватой, пахнущей грибницей жидкостью, я думаю: «Эдвард, я люблю тебя. Я иду к тебе».
***
Холодно. Сыро.
Открываю глаза: солнечный свет слишком яркий, с красноватым оттенком. Я лежу на влажной траве, а вокруг – десятки таких же, как я, скорченных, мокрых людей. Кашель и звуки рвоты. Прежде, чем я успеваю что-то понять, меня выворачивает наизнанку белой мутной жижей. И я делаю первый глубокий вдох, затем еще и еще, озираясь по сторонам.
Издалека, со стороны коричневого леса, бегут люди. С другой стороны слышен знакомый инопланетный гул, и когда я поворачиваюсь, то вижу, как тарелка поднимается и улетает. В недоумении я поднимаюсь, вместе с десятками людей мы изумленно смотрим вокруг.
Пейзаж чужой: нет зеленого, только красный, коричневый и их оттенки. Трава еще как-то похожа на земную траву, но деревья – совершенно другие, слишком высокие, разветвленные, точно огромные баобабы. Солнечный диск раза в три больше земного солнца, он уже начинает приятно согревать. В небе летают рои желтокрылых насекомых. За спинами спешащих к нам людей я вижу коричневое озеро и на берегу поселок.
– Белла! Белла! – слышу голос Эдварда и пробираюсь на звук. Его лицо светлеет, когда он видит меня. Рядом его семья – живые и здоровые, но до нитки мокрые.
– Черт меня подери, – снова грязно ругается Эммет, обнимая свою подругу. Еще один корабль опускается метрах в четырехстах от нас, небрежно скидывая на траву груду мокрых тел. И плавно улетает. Это похоже на рыбную ловлю сетью – а мы похожи на тех самых вываленных на берег дергающихся рыб, которым не ведут счета.
– Вы сейчас в растерянности, но мы вам все объясним, сохраняйте спокойствие! – на идеальном английском заговаривает вожак местных жителей. Ясно, что они прилетели не с нами: в руках у них заточенные палки-копья, одежда лишь отчасти сохранила человеческий вид – в основном это лохмотья вперемешку с грубо выделанной коричневой тканью.
– Что здесь происходит? – спрашивает Карлайл, вторя нескольким другим мужчинам. Раздающиеся вокруг множественные вопросы отражают недоумение каждого из нас. Они содержат в себе и угрозы, и радость, что мы живы, и даже научные предположения.
– Кто так обращается с людьми, черт подери! Бесформенные ублюдки!
– Они улетают. Почему они улетают? Зачем они бросили нас здесь?
– Может, мы для них скот – будут растить на мясо…
– Или часть их эксперимента…
– Смотри, смотри, там поселение, там кто-то выжил! Вдруг они отпустили нас?
– Черта с два, я видел, как они взорвали нашу Землю!
– Никто ничего не взрывал, – перекрикивает возмущение людской массы местный вожак, заставляя всех притихнуть. – Помолчите и выслушайте! Это – наш новый дом, мы назвали его Новой Пангеей. Эти инопланетяне – не враги нам. Они никого не убивали, они нас спасли от смерти.
Еще более возмущенный гул прерывает речь – никто ему не верит. Требуется несколько минут, чтобы народ пережил шок и был способен слушать дальше.
– Эти пришельцы последнюю сотню лет наблюдали за нами. Они знали, что планете придет конец – об этом писали даже древние майя. Их технологии позволяли летать в космос, заселять новые миры, даже остановить движущийся в космосе астероид. Но они не могут влиять на звезды, они же не боги! Они лишь могли рассчитать, когда произойдет сверхвспышка, которая сотрет в порошок несколько ближайших планет, и наша Земля, увы, была на линии удара.
– Проклятье, ты хочешь сказать, в том, что мы видели, не пришельцы виноваты? Это не они разбомбили Землю?!
– Конечно же, нет! Они хотели уберечь нас, спасти цивилизацию. Нам невозможно их понять – наши расы слишком разные. Много десятилетий они пытались установить контакт, посылали предупреждения, но даже если бы человек смог бы их расшифровать, с нашими недоразвитыми технологиями мы бы никуда не улетели!
